Таинство любви

Похороны Пейна развернулись с соответствующим размахом. Разумеется, ничего вычурного, но представителей политической и финансовой элиты в церковь набилось как на саммит Большой двадцатки. Вид у всех был скорбный и благородный. Сочувствующий. Конан, обтянутая строгим траурным платьем, убивалась вполне натурально — в меру драматично и с достоинством. Верилось, что потеря любимого мужа стала для неё ударом. Партнёры, вдова и уважаемые гости заняли места в первых рядах, далее — по степени близости к усопшему. Перед началом службы слово взял губернатор штата. Если кто-то из присутствующих до сих пор сомневался в статусе Пейна, то после этого сомнений остаться было не должно. Впрочем, случайных людей здесь не наблюдалось. Какузу и Хидан на прощальную церемонию опоздали. Всё началось с того, что Хидан десять раз перевязывал галстук, пока окончательно не распсиховался и не вышвырнул его в мусорный бак. Затем он наотрез воспротивился ехать на такси, объясняя это тем, что сразу после похорон у него запись в сервис, а возвращаться за машиной домой ему, видите ли, влом. Какузу нутром чуял, что процесс мелких неурядиц запущен и впереди его ждёт какая-то лажа, но слишком упираться не стал — они и так уже задерживались. Пока их завтрак подкатывал к горлу от мерного болтания в пробке, Хидан объявил, что самое время заправиться. Какузу стиснул зубы: ну знал же заранее, что ехать на его машине — негодная идея. Почему не послушал себя? Наверное, это вид Хидана в чёрном, идеально сидящем костюме и расстёгнутой рубашке без галстука немного сбил ориентиры. На заправке Какузу пошёл за водой: в машине ни одной бутылки, естественно, не нашлось. Запах кофе и вид ровно выставленных на стеллажах товаров немного успокоили и приободрили Какузу, но по возвращении его подстерегал сюрприз: Хидан за каким-то хером полез в багажник и захлопнул там ключи. Пришлось оттолкать машину с проезда и потерять ещё двадцать пять минут, пока Хидан мотался домой за запасным комплектом. Какузу был близок к тому, чтобы вызвать такси и поехать в церковь одному, но мольбы Хидана, усиленные эффектом чёрного, идеально сидящего костюма, его переубедили. Он согласился подождать. К моменту, когда они преодолели кордон охраны и просочились в главную дверь, пастор адресовал родным и близким слова утешения. Это было более чем трогательно. Вдова смахнула влагу с ресниц; ладонь Яхико, брата безвременно ушедшего Пейна, легла поверх её руки в знак поддержки. Сам Яхико был преисполнен не меньшего трагизма, чем Конан. Он мучительно свёл брови и прикрыл глаза, стараясь удержать страдания в узде. Какузу и Хидан, правда, видеть этого не могли, поскольку им пришлось занять места на единственной свободной скамье позади всех. Святой отец пустился перечислять деяния умершего. Тут даже Хидан чуть было не прослезился, он выудил из-под рубашки свой кулон и чувственно приложил к губам. Слушая вдохновенное перечисление благодетелей Пейна, Какузу и сам едва не уверовал, что его босс был человеком чистейших помыслов. Деятельность главы оружейного синдиката вдруг окрасилась новыми тонами — светлыми и возвышенными. Хидан придвинулся вплотную, хотя места слева от него было полно, и повернул голову к Какузу, терзаемый желанием поговорить. Он сидел молча уже немыслимых десять минут, такие рекорды давались ему нелегко. — Что-то в этом есть, а? — зашептал он Какузу в ухо, чем спровоцировал волну мурашек. — При жизни творишь дичь, а как умираешь — становишься хорошим человеком. Какузу неопределённо повёл бровью — развивать тему сейчас было совсем не ко времени. Священник говорил о важности уз и всепроникающей силе любви. О том, что у Господа нет иных рук, кроме человеческих. Едва прозвучали эти слова, как человеческая рука Хидана легла Какузу на колено и поползла по внутренней стороне бедра в весьма определённом направлении. Какузу перехватил и стиснул ладонь. — Прекрати, — велел он, не поворачивая лица. Но Хидан, видно, расчувствовался сверх меры. Где, как не на похоронах, задуматься о вопросах жизни и смерти? — Если б я откинулся, ты бы всплакнул? Как Конан? — поинтересовался он, снова обжигая ухо дыханием. — Я бы смог наконец завтракать в тишине, — прошипел Какузу, сохраняя невозмутимый вид. Однако здесь, в доме Отца небесного, соврать самому себе оказалось не так-то просто. Этот дурацкий вопрос резанул по живому, Какузу на миг дал слабину и переплёл пальцы Хидана со своими. Тот расценил это как знак одобрения и притиснулся ещё ближе, плотно прижимаясь бедром. Какузу почувствовал, что нагревается. Хидан снова задышал ему в шею: — Охуеть, как люблю, когда ты в костюме. Дикий секс, — он высвободил руку и принялся наглаживать то, что нащупал под брюками. — Побойся Бога, — буркнул Какузу, впрочем, не отстраняясь. Проповедь продолжалась. Впереди и слева, среди чужих и знакомых голов, Какузу разглядел высокий блондинистый хвост. Сидевший рядом с Дейдарой Тоби клевал носом, то и дело норовя завалиться ему на плечо. Его явно не трогали проникновенные слова пастора. «Именно в тяжёлые времена мы должны быть как никогда тверды в своей вере!» — уверял тот. Что ж, Какузу с каждой секундой становился всё твёрже. Рука Хидана этому очень способствовала. Содержание проповеди стало как-то ускользать, Какузу сделал несколько размеренных вдохов носом и принялся по очереди изучать присутствующих, но быстро сбился. В голову лезли греховные образы, и они были гораздо интереснее происходящего вокруг. Вообще-то Какузу было не так легко сломить. Но проклятый идеально сидящий на Хидане чёрный костюм продолжал делать своё дело. Какузу видел Хидана таким лишь дважды: впервые — в суде, когда они проходили свидетелями по делу о подрыве Торговой палаты. Второй раз сегодня. Собственно, в первый раз это тоже были похороны. Похороны воли и остатков самообладания Какузу. Погребение его независимости и гордой неприступности. Началось чтение псалмов. Вдруг Хидан призадумался и, глядя на Какузу, проговорил вполголоса: — Какая досада, я кольцо потерял. С этими словами он нырнул вниз и, вклинившись между ног Какузу, встал на колени. Сердце нехорошо дрогнуло. Вообще-то стоять на коленях в церкви не возбраняется, а очень даже наоборот, но Какузу прекрасно видел, что кольцо у Хидана на пальце — там, где ему и положено быть. Он бросил торопливый взгляд через плечо; позади, у дверей стоял охранник, но в этот момент он смотрел в другую сторону. Какузу свёл брови и отрицательно мотнул головой, сигнализируя, что для подобных экзерсисов сейчас не место и не время, но Хидан вперился в него своими оленьими глазами и приоткрыл рот. Ну кто бы устоял при виде такого? Сидеть стало мучительно. Между ног всё налилось ноющим напряжением. Какузу поднял взгляд и снова внял голосу пастора — сила святого слова должна была помочь противостоять искусу. Однако эффекта не наблюдалось, наоборот, почувствовав, что Хидан расстёгивает ему молнию на брюках, Какузу воодушевился ещё сильнее. Плоть слаба, истинно. Возня в районе ширинки чуть не довела его до помешательства, это было невыносимо. Хидан ещё и зашептал что-то, рискуя привлечь к ним ненужное внимание. Наконец он победил в этом бою, и Какузу ощутил, как члену, освобождённому из плена брюк и белья, стало прохладно, но это длилось не дольше секунды. В следующий миг он до упора погрузился в горячий, скользкий рот — в голове потемнело, перед глазами поплыло, и Какузу шумно вздохнул, подавляя стон. На этот его всхлип блондинка в возрасте, с огромной грудью, сидящая впереди, обернулась. Она участливо кивнула, как бы говоря, что понимает чувства Какузу по тому поводу, по которому они все здесь сегодня собрались. Если бы она чуть вытянула шею и опустила взгляд ниже, ей бы открылась истинная причина его мук. Какузу положил руку Хидану на голову, заставляя пригнуться сильнее, член упёрся в самое горло, Хидан начал давиться, и Какузу готов был зарычать от удовольствия, но приходилось сохранять каменное лицо. Глядя на даму, он сурово нахмурился, давая понять, что со своим горем справится сам, и та отвернулась. Какузу снова предоставил Хидану свободу действий, которой тот с радостью воспользовался. Стало как-то совсем уж невмоготу и одновременно хорошо. Какузу старался не смотреть вниз, но от этого делалось только хуже. Лучше. Всё сразу. Мышцы напрягались в попытке приблизить разрядку, но Хидан, как специально, сбрасывал темп, а то и вовсе занимался не пойми чем. Какузу всё-таки взглянул вниз: Хидан выпустил член изо рта и сейчас пялился на него, будто наркоман на чемодан кокаина. Отдышавшись, он заглотил его обратно. Словно в подтверждение того, что Господь одобряет происходящее, запел церковный хор. Как ни странно, скалообразного Какузу природа наделила тонким слухом. Он слышал гармонию и страдал от её нарушения; визгливые голоса и фальшивые ноты причиняли ему почти физический дискомфорт. На беду или по насмешке и то, и другое сошлось в его партнёре. Сожителе. Любовнике. Вообще-то, практически всё, что он не переносил в людях, с избытком присутствовало в Хидане. Какузу не переставал удивляться тому, как расширилась его картина мира и раздвинулись рамки принятия с появлением Хидана в его жизни. Воистину, Отец небесный знает, как усмирить строптивых. Сейчас строгим принципам Какузу вновь пришлось потесниться. Он отдался в руки Хидана, охваченный поистине неземным блаженством. Хидан часто говорил ему, что надо ходить в церковь. Дескать, именно здесь, под прямым взглядом Бога можно испытать не сравнимый ни с чем экстаз. Теперь-то Какузу это прекрасно понимал и, пожалуй, готов был наведываться почаще. Восхитительное возбуждение подогревалось раздражающей угрозой быть застуканными. Не то чтобы Какузу боялся, но он как-то не успевал подумать, что будет делать в случае, если их заметят. А когда у него не было плана, он чувствовал себя не в своей тарелке. Приходилось мониторить ситуацию боковым зрением, но концентрация заметно подводила. Хотелось просто закрыть глаза, откинуть голову и уплыть. Кроме того, Хидан уже довёл его до точки невозврата, и даже если бы сейчас сам губернатор штата навис над ними, Какузу велел бы Хидану продолжать. Хидан продолжал. Он со знанием дела работал рукой и ртом, и сейчас бы ни один ангел не смог сравниться с ним в красоте. Лёгкий румянец трогал его щёки, губы блестели, несколько прядей выбились и падали на лицо. И этот чёрный, идеально сидящий костюм… Какузу горячо завидовал сам себе. Под одухотворённое пение хора он вдруг иначе взглянул… на всё вообще. Если раньше Хидан казался ему наказанием за грехи, то сейчас стало очевидно: он — не что иное, как дар небесный. И дар этот прекрасно видел, что Какузу на грани. Он ускорил темп до такого, какой выдержать было невозможно. Какузу вцепился рукой в край скамьи, дыхание стало срываться, он готов был начать молиться — лишь бы сейчас ничего не изменилось и не помешало ему дойти до конца. Тело замерло, содрогнулось, и ещё раз. И ещё. Только бы Хидан не закашлялся. Сердце колошматило, и Какузу все силы пустил на то, чтобы сдерживать тяжёлые шумные выдохи, которые могли снова заинтересовать сердобольную блондинку. Член ещё пульсировал у Хидана во рту, он обводил и мягко гладил его языком; изо рта подтекало. Какузу положил ему руку на шею и несильно сжал в знак благодарности. Разъединяться совсем не хотелось, но прощальная служба подходила к концу, пора было и честь знать. Хидан проглотил продукт грехопадения и не моргнув глазом утёрся рукавом. После чего помог Какузу заправиться и уселся рядом с самым благообразным видом. — Аминь, — кивнул он, когда хор закончил, и вновь поцеловал свой кулон. Какузу подкатил глаза. Присутствующие стали подниматься с мест. Желающие могли ещё раз подойти, чтобы проститься с усопшим. Конан, глядя из-под чёрной вуали, беседовала с пастором; Яхико стоял рядом, скорбно кивая. По завершении разговора они под руку вышли из церкви, Хидан проводил их сверлящим взглядом. — Клянусь тебе, Какузу, я видел, как он жмякнул её за жопу. Какузу усмехнулся, но промолчал. Кто он такой, чтобы судить? У всех свои слабости, и у Яхико тоже имелась таковая: пялить жену своего брата. Они подошли к гробу. Белоснежные розы выглядели торжественно и скромно. Цветы, гроб, костюм — всё было дорого и без излишеств. — Какой-то он… — Хидан скривился, глядя на Пейна. — На себя не похож. — Немудрено, — вполголоса согласился Какузу. — Это ведь не он. — А? — разинул рот Хидан. — В смысле? Какузу пожал плечами: — Даже тело не настоящее. — Да ты гонишь! — Ну тише, тише… — Какузу взял Хидана за локоть, разворачивая к выходу. — По дороге расскажу. И они направились прочь из церкви. Какузу подумал, что сегодняшние похороны — самый масштабный спектакль, какой принимали эти стены. Впрочем, он был уверен: Господь видал и не такое и наверняка относился ко всему с известной долей юмора. На то ведь он и Господь.