Ни звука

Удушающий буран вступает во власть с последними лучами закатного солнца. Ледяной ветер стучит в двери, пока метель плавно движется меж домами, заглядывая в открытые окна. Люди стремятся освободиться из снежного плена: бар заполняется с необычайной скоростью. Порог переступает мужчина в расстегнутой куртке, за его широкой спиной дрожит хрупкое, насквозь продрогшее, создание. Он глазами ищет свободный столик, она медленно стягивает перчатки с покрасневших рук. Официанты перегружены – я берусь обслуживать новоприбывших. Как могу, приветливо здороваюсь, представляюсь и провожаю пару к столу. Снимая с девушки пальто, случайно касаюсь ее шеи своими пальцами. Внезапное прикосновение провоцирует рефлекс: она вздрагивает, и, ухмыльнувшись, я замечаю, как ее белоснежная кожа покрывается мурашками. Пользуясь случаем, безо всякого стеснения старательно рассматриваю каждый свободный сантиметр ее тела, плавно спускаясь от шеи к рукам, что ретиво украшены шрамами разнообразных форм и размеров. В момент, когда она ловит на себе мой взгляд, ее алые губы растягиваются в неловкой улыбке. Продолжая играть в джентльмена, я помогаю ей сесть и, наклонив корпус тела, шумно выдыхаю горячий воздух в ее затылок. Она снова вздрагивает – я снова ухмыляюсь. Ее спутник опускается на стул, поджигая сигару резной позолоченной зажигалкой. Клубы дыма медленно окутывают его силуэт, и лица пары степенно растворяются в витиеватых узорах ароматного смога. – Джин, – не раскрывая меню, уставшим голосом произносит он, – Бутыль. – Понял, – согласно киваю и поворачиваюсь в сторону девушки, – Желаете ли Вы выпить что-нибудь тоже? – Нет, – резко перебивает мужчина, слегка повысив голос, – Не желает. Стоит шоту едва коснуться поверхности стола, как с бутылки слетает крышка. Глоток за глотком, он в одиночку утилизирует жидкость в тридцать восемь градусов сплошного удовольствия. Тогда, поклонившись, я возвращаюсь за барную стойку и усиленно полирую стаканы, стараясь не смотреть на ее бледное худое лицо, частично скрытое в причудливо-фигурных облаках. Ее алые губы размыкаются и смыкаются снова и снова, тонкие брови сводятся к переносице, затем принимают привычное расслабленное положение. Мне не слышно, о чем она говорит, но ее собеседник лишь изредка выпускает сигару изо рта чтобы сказать пару коротких реплик и снова глубоко затянуться, вскинув голову под самый потолок. Он выглядит гораздо старше нее: седовласый, угрюмый, чрезмерно высокий и подтянутый, почти не обращает внимания на ее существование, усиленно игнорируя все вопросы и восклицания. Смотря куда-то сквозь нее, он вновь наполняет шот, опустошает его и в который раз подносит сигару к обветренным губам. Я пытаюсь сопротивляться желанию лицезреть ее, и сдавшись, снова встречаюсь с ней взглядом, когда она, не выдержав натиска эмоций, встает из-за стола и спешно направляется к уборной. Он лишь безразлично провожает ее взглядом, и, потушив тлеющую сигару, прикладывается к горлышку бутылки, пока не добирается до самого дна. Ему плевать, как скоро вернется его спутница: он лишь ждет, пока стихнет метель. И, когда шум за окном, наконец, становится не таким устрашающим, мужчина просит счет. Вслед за ним бар покидает большая часть посетителей, и воцарившаяся тишина заставляет пленительные рефрены трубы и сакса звучать все громче и громче, отдаваясь легким эхом во всех уголках заведения. Я делаю несколько широких шагов, и массивная деревянная дверь уборной оказывается за моей спиной. В свете единственного бра, легкий полумрак комнаты формирует удушающую атмосферу, в глубине которой содрогается хрупкий женский силуэт. Стоя перед позолоченным зеркалом, она дрожащими руками упирается в накладную раковину. Ярость и ненависть дурманят ее разум, фрагментарно отравляя сознание. Девушка едва держится на ногах, гадая, сколько же еще унижений, предательств и измен она способна вытерпеть. Теперь она точно знает, что не хочет больше пытаться восстановить отношения с человеком, который позволяет себе играть с ее чувствами. Побочная, ни к чему не обязывающая связь с мужчиной, которого она видит впервые в жизни, поможет ей если не «отомстить» бывшему любовнику за все причиненные страдания, то хотя бы доставит ей удовольствие. Шаг, затем еще один, и расстояние меж нами сокращается до минимума. От такой близости перехватывает дыхание, и мы готовимся упасть в объятия друг друга. Она не произносит ни звука, когда я притягиваю ее к себе за талию и распускаю ее длинные черные волосы. Я не произношу ни звука, когда она обвивает мою шею руками и водит языком по ключицам, медленно поднимаясь все выше. Мы не произносим ни звука, когда, сливаясь в поцелуе, на мгновение теряем ориентацию в пространстве и забываем о том, где находимся. В этой полной тишине лишь звонкие отголоски ритмичного джаза льются, словно кровь, под кожей. Мы тонем в этом потоке эфемерных ощущений, поглощенные волнами новорожденных чувств и проклинаем мироздание за то, что этот момент не может длиться вечно. Отстранившись, мы переводим дыхание и возвращаемся в зал. Я помогаю ей надеть пальто, на этот раз уже нарочно касаясь шеи кончиками пальцев. Сейчас это прикосновение не заставляет ее содрогаться, и я вижу, как на ее лице появляется легкая улыбка. Она долго смотрит мне в глаза, и, развернувшись, исчезает в танце снега за окном. Я лишь молча всматриваюсь в утихающую ледяную пургу, надеясь, что однажды это хрупкое, насквозь продрогшее, создание снова придет найти утешение в моих объятиях.