Truth or dare

Увидев впервые этого пацана Баки всерьез думает, что ошибся. Накосячил с разведданными. Проебался по полной. Но все же провожает того до самого дома. Белого дома с колоннами и идеально подстриженной лужайкой. С отсыпанной гравием подъездной дорогой и коваными воротами в два человеческих роста. Он не верит своим глазам, потому что ну не может быть у майора Роджерса — здоровяка под два метра ростом — такого сына. Тощий, в чем душа только держится. Баки спорить готов, что все шмотки, что на нем, из магазина детской одежды. Пацан не тянет даже на свой возраст. Не знай Баки, что ему в будущем месяце стукнет двадцать два, он дал бы ему не больше пятнадцати. Единственное, что выдает его года — взгляд: пытливый, изучающий и по-взрослому серьезный. Баки следит за ним с неделю и убеждается в неизменности привычек и маршрутов. В восемь утра водитель отца отвозит его в колледж. Последний год обучения — это вам не шутки. Пацан торчит на учебе до трех пополудни, а после обедает в уютном кафе на полпути в студию рисования. Домой всегда возвращается на своих двоих, и это окно — как раз то, что нужно Баки. За пацаном никто не приглядывает — Баки, по крайней мере, не заметил. Еще неделю он решается. Обратного пути ведь не будет, сделаешь шаг, и твоя собственная жизнь полетит в тартарары. Хотя разве это жизнь? В свои силы Баки не очень-то верит и делает ставку на неожиданность, сталкивается с пацаном аккурат у темного переулка. Да как сталкивается — стакан кофе, который тот держал в руке, обливает Баки с ног до головы. Карта из его собственных рук летит в сторону, и ее тут же подхватывает ветер. — Вот дьявол! — досадливо шипит Баки, почти не притворяясь. Кофе оказался горячим. — О, простите! Я… сейчас, — пацан принимается копаться в бездонной сумке, свешивающейся у него с плеча и, наконец, протягивает упаковку салфеток. — Бля, — хмыкает Баки и выразительно опускает взгляд на залитую коричневым худи. — Думаешь, это и правда поможет? Вина на лице парня очень красноречива. — А, забей, — Баки улыбается благодушно самой очаровательной из своих улыбок. — Один хрен, она не брендовая, на барахолке купил за гроши, не жалко. — Мне правда жаль. Давайте я… я… — пацан пытается придумать хоть какой-то способ извиниться. — Давай ты просто подскажешь мне дорогу, лады? Карта моя тю-тю, а на телефоне, — Баки извлекает из недр кармана штанов дешевый кнопочный сотовый, — у меня нет навигатора. — Конечно! — тот с облегчением улыбается. — Куда вам нужно? — Центр помощи ветеранам. Он вроде должен быть где-то здесь, но я заплутал. — Вы служили? — пацан вмиг делается серьезным, а пальцы его уже порхают по экрану навороченного смартфона. Баки тем временем озирается по сторонам — вокруг никого. И-ДЕ-АЛЬ-НО! — Так точно, сэр. 107-й пехотный, — он ждет, когда на лице собеседника проступит что-то похожее на узнавание, и только после этого вырубает пацана, молниеносно зажав нужную точку у того на тощей цыплячьей шее. Это проще, чем отобрать конфету у ребенка. Ха! Весит мелкий едва ли больше пятидесяти кило. Для Баки — легко. Взвалив драгоценную ношу на плечо, он тащит ее в переулок, где за мусорными баками припаркована тачка, и укладывает в багажник. Потом возвращается и подбирает с тротуара сумку и смартфон, который, впрочем, тут же давит протезом в труху. До его убежища оттуда час пути. Пацан не должен очухаться. Только закатив машину в гараж Баки позволяет себе перевести дух. Живая ладонь, лежащая на руле, почти не дрожит, но внутри все противно трясется. В голове бьется предательская мысль «А может не стоило?». Но Баки рычит на самого себя: «Вспомни Дум-Дума, Мориту, Фэлсфорта и остальных!». Это помогает. Он тащит безвольное тело в подвал, где обшитые звукоизоляцией стены не выпустят криков, скидывает его на матрас и садится ждать. Пацан начинает шевелиться полчаса спустя. Баки за это время трижды успевает проверить ему пульс в страхе — а вдруг перестарался. Этакому цыпленку много и не надо! Он глухо стонет и медленно открывает глаза, явно не соображая, где находится. — Эй, — тихо зовет Баки, и пацан поворачивает голову на звук его голоса. — Ты как? В норме? — Что… — хрипит тот. — Что произошло? Где я? — Ну, считай, что у меня в гостях. Мелкий резко садится и снова стонет. — Херово, знаю. Но это пройдет. — Вы… похитили меня что ли? — наконец-то доходит до него. — Соображаешь, — кивает Баки. — Зачем? — непонимающе хмурится пацан. — Мне кое-что нужно от твоего отца, — вообще-то, Баки не собирался с ним разговаривать, а уж объяснять что-то — и подавно. — Сейчас я сделаю пару фоток. Он бросает парню утреннюю газету. — Держи так, чтобы было видно дату, — в полутемном подвале вспышка ослепляет, пацан потом долго еще морщится и трет глаза. — Готово. А теперь извини, но я должен тебя приковать. Но стоит Баки коснуться его, и парень начинает орать и изворачиваться так, словно его режут. Конечно, сопротивление цыпленка ничего не стоит в сравнении с силой Баки. Он валит того на матрас, придавливает коленом и ловко защелкивает на запястьях браслеты. — Лучше бы, конечно, спереди, но ты сам напросился, — рявкает Баки, не делая попыток помочь парню подняться. Тот сам неловко переворачивается на спину и садится. Он дышит тяжело, и Баки пронзает догадка. — Ты ведь астматик, да? — Не твое собачье дело! — огрызается пленник. — Погоди-ка, я сейчас, — Баки бежит наверх, в кухню, где осталась сумка пацана. Ингалятор валяется на самом ее дне. Но вот впрыснуть лекарство оказывается той еще задачкой: мелкий так стискивает челюсти, что Баки приходится попотеть, чтобы их разжать. — Ты чего, сдохнуть тут решил что ли? — А если и так? — пацан дерзко вскидывается. — Не в мою смену, — Баки не сдерживаясь отвешивает тому затрещину. — Кончай дурить, ясно? Убивать тебя никто не собирается. Твой отец даст мне то, что нужно, и я тебя отпущу на все четыре стороны. — Ну конечно, — тянет мелкий. — Я же видел твое лицо, забыл? Никто не оставляет свидетелей в живых. — Ты где об этом услышал, придурок? — Баки почти искренне смеется. — В сериале «Закон и порядок»? — Сам придурок, — бурчит пленник и отворачивается, к стенке, давая понять, что на сегодня разговор закончен. — Жрать будешь? — интересуется Баки. — Жрут свиньи, — парирует пацан. — Ну хорошо, ваше величество? Вы изволите откушать сегодня? — мелкий бесит его почти до трясучки, и, в то же самое время, что-то в нем цепляет Баки. Дерзость? Бесстрашие? — Не голоден, — он не удостаивает Баки взглядом, продолжая демонстративно пялиться в стену. — Как скажешь, — возиться с ним Баки не собирается. Не голоден, значит не голоден. — Мне нужно кое-что сделать. Спущусь к тебе позже. — А если, — тонкий голос настигает Баки на верхней ступени лестницы, — если я захочу в туалет? Видимо, мокрые штаны внушают ему ужас, раз решил открыть рот. — Потерпишь, — бурчит Баки, но тут же оттаивает. Он же не зверь, в конце концов. — Ладно, сейчас ведро притащу. В итоге он спускает в подвал ведро и пару пластиковых бутылок воды. Пацан все так же сидит на матрасе. — Как думаешь, — задумчиво тянет он. — Я смогу расстегнуть штаны, если руки у меня скованы за спиной? — Вот ведь засранец, — Бак улыбается третий раз за день, и это, кажется, его личный рекорд. — Сиди смирно, лады? С наручниками в этот раз выходит куда проще. Пацан и правда не дергается. — Так лучше? — интересуется Баки и, получив в ответ легкий кивок, направляется к лестнице. — Только свет не гаси, — прилетает вслед. — Пожалуйста. Он оставляет лампочку гореть, запирает дверь и поднимается на второй этаж дома, ставшего ему временным убежищем. Здесь давно уже никто не живет, но коммуналку Баки платит исправно. А заколоченные окна в этом районе не редкость. Он перекидывает фотки с телефона на ноутбук. Текст письма у него уже заготовлен. «Майор Роджерс. Если хотите вновь увидеть сына живым и невредимым, расскажите всем правду о 107-пехотном. О том, что вы сделали. О том, почему мы погибли. У вас есть три дня на раздумья. Если в четверг в СМИ не прозвучит ваше признание, вы получите своего сына по кусочкам». Конечно, рубить никого на куски Баки не собирается — надеется, что до этого не дойдет. Но вот палец или ухо откромсать при необходимости сможет. Наверное. Письмо по защищенному каналу улетает прямиком на личную почту Роджерса-старшего. В своем умении путать следы Баки уверен — его не найдут. По крайней мере, не так скоро. Но все равно нужно быть начеку. Еще час спустя он снова спускается в подвал с пластиковой тарелкой лазаньи и одноразовой вилкой. Пацан все так же сидит на матрасе и встречает его ненавидящим взглядом. — Я принес еду, — зачем-то объявляет Баки и ставит тарелку на пол. — Я же сказал, что не голоден. — Да мне насрать, — Баки жмет плечами. — Если ты боишься, что я что-то подсыпал в еду, то это зря. Я не имею обыкновения портить продукты. — Ну конечно, — ехидно тянет мелкий — так я и поверил. — Да блин, — зло рявкает Баки. Пацан начинает его откровенно бесить. Он тянет тарелку к себе и, отковыряв изрядный кусок лазаньи, отправляет его в рот. — Видишь! Безопасно! — А может ты себя к ядам приучил, — цыпленок выдает очередную невероятную теорию, и Баки звереет. — Я, блядь, военный, а не чертов псих, ясно тебе? — орет он. — И вообще, не хочешь, не ешь! Ни в чем не повинная тарелка летит в стену и сползает по серой штукатурке, оставляя на ней багровый томатный след. Как кровь. Баки мутит, и он отворачивается. Старается дышать глубоко и размеренно, чтобы не свалиться в панику или истерику. Это помогает, как и неловкое молчание его пленника. Если бы тот ляпнул хоть что-то, Баки точно бы сорвался. — Так, — собрав себя в кучку, Баки пытается улыбнуться, чтобы сгладить неловкость. — Извини. Я не должен был на тебя кричать. Сейчас я все уберу и принесу новую порцию. Лазанья и правда не отравлена, ничего такого. Обычная замороженная еда из Aldi. Дешевая, но это не смертельно. Если не хочешь лазанью, у меня есть еще спагетти болоньезе или что-то в этом роде. — Ладно, — кивает пленник. — Ладно. Я буду лазанью. Спасибо. Его губы дрожат немного то ли от страха, то ли от холода. В подвале и правда немного промозгло. Но Баки заранее приготовил теплое одеяло и обогреватель для пленника. Он снова приносит еду, и тот покорно съедает свою порцию, а после сворачивается в клубочек на матрасе. — И какой твой план? — Я… я отправил весточку твоему бате, так что пока буду просто ждать. — Что тебе от него нужно? — А вот это не твое дело, — бурчит Баки и отправляется наверх за одеялом. Посвящать пацана в свои планы он не собирается. В кино, да и в жизни это всегда плохо заканчивается. Злодей должен держать язык за зубами и никогда не оставлять в живых своих врагов. Закутанный в объемное одеяло пленник кажется еще более хрупким. Ничего общего с Роджерсом-старшим. — Ну все, до завтра, — Баки на всякий случай проверяет ингалятор. — Орать здесь бесполезно, глотку только сорвешь. На всякий случай я оставлю тебе это, — он кладет на матрас радионяню. — Если что понадобится, позови, и я сразу спущусь. — Меня Стив зовут, — говорит пацан едва слышно. — Я знаю, — кивает Баки. Глупо думать, что он не в курсе, раз похитил его. Но называть пленника по имени — нет уж, увольте. — А тебя? — спрашивает Стив. — Можешь не говорить, если не хочешь, но это же роли не играет, верно? Я видел твое лицо и смогу описать тебя и даже нарисовать. У меня хорошая память и твердая рука. Так что тебя все равно опознают. Если, конечно, ты не передумаешь отпускать меня. Последнюю фразу он почти шепчет. Боится — понимает Баки. На его месте он и сам бы себя боялся. — Баки. Зови меня Баки, — неожиданно для самого отвечает он. — Я оставлю свет. Из подвала он вылетает почти бегом. Ночь проходит на удивление спокойно. Когда рано утром Баки заглядывает к Стиву, тот еще спит. И Баки удается добежать до минимаркета на соседней улице и прикупить свежую прессу. В газетах еще ни слова о похищении. Пока жарится омлет, Баки серфит в сети, но и там пока тишина. Ублюдок Роджерс будет использовать данное ему время по максимуму, чтобы отыскать Баки. Наверняка уже и копов подключил. — Доброе! — Стив трет красные глаза и сдавленно зевает, пока Баки расставляет на полу перед ним завтрак. Наверное, полночи бодрствовал, а закимарил только под утро. — Никакого яда, честно. Просто омлет и кофе. Молока нет, уж извини. — С-спасибо, — пацан косится недоверчиво, но тарелку подгребает к себе. И, попробовав, заявляет почти удивленно. — А вкусно. — Ну, я, конечно, не Гордон Рамзи, но готовил всегда сносно, — ухмыляется Баки. Ему неожиданно приятна эта похвала. Он давно уже не готовил для кого-то. Себе хватало разогреваемых блюд: быстро, дешево и посуду мыть не надо. А вот кофе мелкому не очень нравится, это очевидно. Он морщится, но послушно глотает терпкую кисловатую горечь. Нормальную обжарку в Штатах днем с огнем не найти. Баки и сам любит более мягкий, чуть сладковатый с ореховыми нотками вкус индонезийского джампита или островной арабики средней обжарки. — Ладно-ладно, — Баки забирает у него кружку, — не мучайся. Молока я куплю. — И сахара, если можно, — просит мелкий. — Ты из тех, что любит сладкую старбаксовскую гадость что ли? — выразительно кривится Баки. — Нет, там даже для меня перебор, — Стив тянет вверх уголки губ, но тут же обрывает себя. Видимо, вспомнил, где он и с кем разговаривает. — Я могу спросить? Баки кивает. — Мой отец… он согласился дать тебе, то, что нужно? — Я отправил ему послание. Пока — тишина. У него есть три дня, чтобы решить вопрос. — А если… если… — пацан (Баки старается не называть его по имени даже в мыслях) шумно сглатывает, — он не согласится? — Тогда я попытаюсь убедить его. Всеми доступными мне способами, — цедит Баки. — Ясно, — пленник отползает от него подальше и замолкает. Баки чувствует себя полным кретином. — Надеюсь, до этого все же не дойдет, — успокаивает он. — Мне и самому этого не хотелось бы. — О, мне сразу стало гораздо легче, — язвит Стив с дальнего угла матраса. Вот ведь характер! — Зар-раза, — выдыхает Баки почти восхищенно. — Ладно, мне тут с тобой трепаться некогда. Он оттаскивает наверх грязную посуду и выливает ведро в унитаз. — Слушай, эй! Баки! — зовет его пленник. — Мне бы умыться. Приходится сделать еще одну ходку наверх за ковшиком воды и одноразовой зубной щеткой. — Вперед, ковбой. Стив чистит зубы утомительно долго и тщательно. Сам Баки по армейской привычке управляется с этим за полминуты. Тут же священнодействие растягивается на целых три. — Да что ты там копаешься? Живей, ну! — подгоняет Баки, и Стив, наконец, сплевывает в ведро. Потом так же тщательно умывается, не забывая помыть за ушами. Маменькин сынок, не иначе. Про его мать Баки знает сравнительно немного. Сара Роджерс, первая жена майора, умерла от рака, когда Стиву было четырнадцать. А через год Роджерс-старший снова женился. — Обед принесу в три. Если от твоего отца к этому времени будут новости, домой отправишься сегодня же. Стив не верит ни единому слову, это видно по его лицу. У него вообще, оказывается, очень выразительное лицо. Яркие голубые глаза, обрамленные пушистыми — на зависть любой дамочке — ресницами, густые брови, как заметил Баки, имеющие обыкновение хмуриться, прямой как у греческой статуи нос и упрямо выдвинутый вперед подбородок. К такому лицу бы достойное тело, и вышел бы символ нации, не меньше. Типаж уж больно подходящий. А так его словно прикрепили к заготовке, слепленной из остатков человеческого материала, и вышло щуплое нечто с тощими ручками-ножками и торчащим кадыком на цыплячьей шее. — Ты пялишься, — тем временем выдает Стив, и Баки пренебрежительно фыркает, мол, очень надо. — Просто думаю, чем тебя занять. Здесь вроде есть пара книг, если хочешь. — Принеси мне альбом и карандаши из сумки, пожалуйста. Мне надо закончить свою выпускную работу для выставки. — Ща, — кивает Баки и пару минут спустя притаскивает, что нужно. Хотя давать пленнику карандаши — та еще идея. Сам Баки карандашом вполне может и убить. Но Стив выглядит безобидно и явно слабее Баки. А еще он прикован наручниками. Так что никакой опасности не представляет. — Спасибо, Баки, — благодарит он вполне искренне и явно дожидается, пока тот уйдет. — Ну, ладно… ладно… — мычит Баки и убирается из подвала. К обеду ситуация не меняется. В новостях по-прежнему тишина, хотя Баки гуглит и так и эдак имена майора Роджерса и его сына. Он проверяет Стива — тот рисует, как и говорил — и выскакивает за молоком. А вернувшись разогревает две порции картофельного пюре с наггетсами и спускается с тарелками в подвал. — Эй, кхм, Стив, я поесть принес, так что давай заканчивай. Пленник послушно откладывает карандаш, невольно позволяя Баки взглянуть на незаконченный рисунок. На плотном белом листе изломанное человеческое тело. Баки не сразу понимает, что это танец: в голову лезет другое, из прошлого. — Красиво, — хрипло произносит он и ставит на пол тарелку. Сам же устраивается напротив на табурете. — Не против компании? Стив жмет плечами. — А что, мое мнение здесь что-то значит? — Эй, я же спросил, значит — да. — Тогда я против, — по-птичьи склонив на бок голову, Стив ждет, уйдет его тюремщик или нет. — Ок, — небрежно бросает Баки и поднимается на ноги. — Ладно, ну, я пошутил. Можешь остаться. Вообще-то здесь довольно скучно. Мог бы хотя бы радио принести. — А ключ от квартиры, где деньги лежат, тебе не дать? — хмыкает Баки на очередную дерзость. — Знаешь, для заложника ты слишком уж смелый. — Ну, помирать, так с музыкой, — в ответ скалится Стив, и эта немного сумасшедшая, яростная улыбка ему очень не идет. Едят они молча. Расспрашивать Стива Баки не тянет, потому что если потом придется кромсать ему пальцы — как он сможет? Мелкий тоже притих. Наверное, думает о том же. И только когда Баки собирает посуду, Стив опять спрашивает. — Что тебе сделал мой отец? — Майор Джозеф Роджерс, — чеканит Баки, — одним своим приказом уничтожил весь мой отряд. И это сошло ему с рук. Этот ублюдок выкрутился, используя свои связи, а пару месяцев спустя, когда ребята уже лежали в земле, еще и награду получил. — Черт, я… Мне очень жаль, Баки, правда. — Жаль… Мне тоже жаль, что с тобой так вышло, Стив. Знаю, ты в этой истории вообще не при делах. Но я должен сделать хоть что-то, чтобы он понес наказание. И Роджерс свое получит. У Баки нет больше желания разговаривать и видеть Стива. Эти его щенячьи глаза и брови домиком. Сопутствующие потери — вот что это будет. Сопутствующие, мать его, потери! Он не спускается в подвал до самого вечера, хоть и слышит, как Стив зовет его по радионяне. У того есть ведро, вода и теплое одеяло, а еще его любимые карандаши — перетопчется и без компании. Тем более из Баки сейчас компаньон никудышный. Он злится, отчаянно злится, потому что в интернете похищение сына прославленного майора ВС США никак не обсуждается. И не хочет вымещать свою бессильную ярость на пленнике. Ведь лично Стив лично Баки ничего плохого не сделал. Все дело в его гребаном отце! От захлестывающих с головой эмоций Баки лупит кулаком протеза ни в чем не повинную стену, пока не пробивает ее насквозь. А после сворачивается в клубок на узкой кровати, не зная, что где-то внизу Стив зеркалит его позу. За заколоченным окном медленно тает закат. Пора бы встать и разогреть ужин, но сил на это у Баки нет. С чего он вообще взял, что все получится? Почему решил, что сын для Роджерса-старшего — слабое место? Дурак! Кретин! Баки ругает себя последними словами и беспокойно ворочается с бока на бок, пока не слышит сдавленный сип из динамика радионяни. По лестнице вниз он буквально скатывается и обнаруживает Стива бессильно лежащим поверх одеяла. Его лицо в тусклом свете единственной лампы кажется неестественно белым. Ингалятор валяется поодаль, Баки хватает его и трясет, но патрон оказывается пустым. — Стив! Черт, Стив! Не отключайся, слышишь? Я поищу запаску, а ты дыши! Наверху Баки вытряхивает все содержимое сумки пленника на кухонный стол, роется в карманах, коих оказывается великое множество, но ничего не находит. — Блядь! Блядь-блядь-блядь! — он с силой вцепляется в собранные в хвост волосы, тянет их, и боль немного отрезвляет, заставляет мозг работать. Для начала он переносит легкого как перышко Стива в комнату на втором этаже. Не абы что, конечно, но не холодно и не сыро. В глазах пацана плещется паника, а губы уже начали синеть. Баки сажает его на единственный стул, стягивает футболку и принимается мягко поглаживать костлявую спину. — Эй, мелкий, давай дыши со мной, лады? Вдох, вот так, молодец. А теперь до-о-олгий выдох! Баки и сам пыхтит вместе с ним и чувствует, как Стив понемногу расслабляется под его руками, а дыхание его заметно выравнивается. — Слушай, Стив, слушай! — повторяет Баки пока взгляд пацана не сосредотачивается на нем. — Я сгоняю к соседям. Одолжу кое-что из лекарств для тебя. Я мигом, Стиви. Одна нога тут, другая там. Потерпишь? Мелкий коротко кивает, и Баки выбегает на улицу, даже не сообразив запереть дом. У Наташи в гостиной горит свет, а за плотной шторой угадываются темные силуэты. Баки барабанит в дверь, пока не слышит за ней шаркающие шаги. — Ну, чего тебе? — Нат явно недовольна его визитом, даже на порог не пускает. — Мне нужно… нужно… — бормочет Баки. — Колес нет, — обрывает Наташа. — Астма, нужно что-то, что поможет снять приступ. Мой… мой друг болен, а ингалятор пустой. Нат недоверчиво щурится. — Минуту, — и захлопывает дверь перед его носом. Баки не интересно, какие дела она проворачивает и каких гостей привечает. Лишь бы помогла! Время тянется до ужаса медленно, и Баки немного паникует — вдруг Стив там уже перестал дышать, и он вернется к уже остывающему телу. Паника заставляет его ткнуть в дверь мыском ботинка. — Барнс, еще раз стукнешь, — шипит Наташа открывая, — и будешь совсем инвалидом. Ни руки, ни ноги. Так себе жизнь, да? — Да, прости. Ну? — он хватает заветный пузырек и даже не поблагодарив уносится в темноту. Хриплое дыхание Стива слышно уже на лестнице. — Вот, я принес! — Баки вытряхивает на ладонь две таблетки — должно хватить — и запихивает их Стиву в рот. Дает запить из бутылки. А после садится на кровать ждать. Минут через десять Стива и правда отпускает. — Фух, ну и напугал же ты меня, приятель, — смеется Баки. — Почему запаску-то не носишь с собой, дурень? — Прости, — шепчет Стив и от нахлынувшей слабости едва не валится со стула. — Эй-эй, — Баки успевает подхватить его и бережно укладывает на постель. — Х-х-холодно, — у Стива зуб на зуб не попадает. Баки старательно кутает его в свое одеяло. — С-с-спасибо, Бак. Это простое «Бак» отчего-то бьет прямо под дых, он замирает ошарашенный и с невероятной ясностью вдруг понимает, что ни за что на свете не сможет причинить этому цыпленку и капли боли. Пока Стив, пригревшись, проваливается в сон, Баки напряженно наблюдает, как нервно подрагивают его длинные ресницы, как нервно движутся под тонкими веками глазные яблоки. Он ощущает судорожные подрагивания хрупкого тела, и все, чего ему хочется сейчас — это защищать. Оберегать этого малого, как верный пес — хозяина. Он буквально отдирает себя от постели, когда Стив уже крепко спит, и спускается в кухню промочить горло. Пока греется чайник, машинально скролит новостную ленту, но не находит в ней ничего. У Роджерса-старшего есть еще два дня. В заднюю дверь стучат деликатно, но настойчиво. Баки напрягается всем телом, подхватывает с холодильника пистолет и, пихнув его за пояс штанов, идет открывать. На крыльце у него не горит лампочка, но света с кухни хватает, чтобы разглядеть в ночной тьме рыжие волосы. — Я войду? — Наташа просачивается в дом, не обращая внимания на грозный вид Баки. — Чего тебе, Нат? Спасибо за помощь, но ты очень не вовремя. — Во что ты вляпался, Джеймс? — она бесцеремонно усаживается на стол. — Ни во что, — тут же ощетинивается Баки. — Да и в любом случае, что тебе за дело? — Мы вроде как друзья, нет? — Ага, были лет сто назад, — Баки опускается на табурет и демонстративно выкладывает пистолет на столешницу. С намеком. — Что за друг с астмой? — Нат пофиг на оружие и на грозный вид самого Баки. Она роется в кармане толстовки на три размера больше, чем нужно, достает жвачку в ярко-розовой обертке и, развернув, закидывает ее в рот. — Не твое собачье дело, — цедит Баки, понимая, что рассказать о Стиве все же придется. — Выкладывай, Барнс, — розовый пузырь лопается, оседает на пухлых губах арбузным вкусом, и Баки сдается. Он выкладывает ей все и ведет наверх показать Стива. Живого и здорового. — Ты влип, Джеймс. По самые ушки влип, — констатирует Нат. — И что планируешь делать дальше? — Без понятия. Я думал, все сработает. Роджерс должен был рассказать всем… Но эта сука молчит. Он же ему сын родной, Нат! — Сын — не сын, а своя шкура, видать, дороже. Значит, так. Из дома не высовывайся. Машину твою я перегоню в свой гараж. Ключи! — Наташа требовательно протягивает руку. — Если что понадобится, пиши по этому номеру. Я все принесу. И думай, Джеймс. У тебя, как и у него, время до четверга. Она уходит в ночь, оставив Баки в совершенном раздрае. А утром на пороге появляется пакет со сменными баллонами для ингалятора и прочей мелочевкой. Хорошо хоть еды и воды у Баки достаточно — морозильник забит готовой заморозкой, а в кладовой стоит с десяток фляжек с питьевой водой. Стив спит долго, вчерашний приступ совершенно его вымотал. А Баки не будит, ходит под дверью, слушает дыхание. Наконец, кровать предательски скрипит, выдавая движение, и он тут же стучится. — Проснулся? — Да, — Стив выглядит немного помятым и смущенным, словно они вчера… Додумать эту мысль Баки себе не позволяет. — Как самочувствие? — Нормально вроде. Прости, не хотел тебя напугать, — он еще извиняется, вот чудо! — Мне, наверное, следует спуститься обратно в подвал? — Наверное. Следует, — дразнится Баки, — но там тебя опять накроет, так что нет. Если готов, я провожу тебя в ванную, а потом завтракать. — Я готов, — кивает Стив. — С горячей водой тут не очень, — словно бы извиняясь бормочет Баки, вручая пацану полотенце. — Так что ты смотри недолго. Стив и правда плещется под душем всего минут десять и выходит из ванной благоухая Бакиным гелем. И это такой диссонанс, что Баки невольно хмыкает. — Что? Я не должен был брать твои вещи? Но ты ничего не сказал, и я… — тут же принимается оправдываться Стив. — Да нормально все, — машет на него рукой Баки. — Просто странно чувствовать этот запах на ком-то другом. Омлет или глазунью? — Ненавижу глазунью, — морщится Стив. — Тогда омлет. Завтрак выходит у Баки выше всяких похвал, серьезно! Омлет получается пышный, воздушный. Свою порцию Баки хорошенько солит и буквально засыпает перцем. Стив удивленно вздергивает бровь. — Так вкуснее, правда, — бормочет Баки с набитым ртом. — Ты же знаешь, что соль — это белая смерть? — Ага, а сахар, — Баки выразительно косится на кружку Стива, в которой растворяются четыре ложки сахара с горкой, — сладкая. — Уел, — кивает Стив, и на какое-то время на кухне воцаряется тишина. После они перебираются в гостиную и устраиваются кто где: Баки плюхается на диван, а Стив с альбомом в руках занимает кресло. — Расскажи мне о тех, кого потерял. Баки не ожидает такой просьбы и испуганно замирает. — Я… не могу. Это личное. — Ну, знаешь, для меня теперь, вроде как, тоже, — заявляет Стив, глядя ему прямо в глаза. — Они же стоят всего этого, да, Бак? Баки долго молчит, и за то время, пока он решается заговорить, Стив умудряется наскоро набросать что-то в своем альбоме и перелистнуть страницу. — Нас было шестеро. Командир Тимоти Дуган, но все вокруг звали его Дум-Дум. Он с детства выступал с родителями в цирке, мотался по городам и весям. А потом решил, что стоит заняться настоящим делом и завербовался в армию. Мы с ним прошли три командировки в Ирак, а с четвертой он не вернулся. Джеймс Фэлсворт перевелся к нам из воздушно-десантных войск. Медаль за выдающиеся заслуги, Серебряная звезда за храбрость в бою. Отличный товарищ и настоящий интеллектуал. Тонкий ценитель французской классической литературы и независимого кино. У Джеймса осталась жена и трое детей. Джим Морита, наполовину японец. В отряд его зазвал Дум-Дум. Они вроде как вместе начинали службу. Самый отважный человек из всех, кого я знаю. Он дважды спасал мне жизнь. Его мать не выдержала горя и скончалась через месяц после его похорон. Гейб Джонс. Ради службы своей стране бросил Гарвард. Знал четыре языка, был нашим связистом. По окончании контракта собирался жениться на девушке своей мечты и открыть уютную кофейню. Был настоящей душой компании и знал, наверное, все анекдоты в мире. Он умел рассмешить всех даже в самые темные времена. Жак Дернье, позывной «Француженка». Наш подрывник. Он всегда говорил — мина, она как девушка. Нежные руки и обходительность — залог успеха. На досуге сочинял стихи и умудрился даже издать их. У нас у каждого был томик с его автографом. Джеймс Барнс… Джеймс… — Хватит, Бак. Я… мне хотелось бы узнать их всех лично. Уверен, они были прекрасными друзьями и замечательными людьми, — Баки невольно вздрагивает, когда узкая ладонь касается его плеча. Левого. Металлического. — Ты… У тебя протез? Баки нервно передергивается, скидывая руку Стива. — Это не имеет значения. — Но ты потерял руку! — Хорошо, что не жизнь. Другим, как ты понимаешь, повезло меньше, — он не злится, но слова отчего-то выходят злые, ехидные. — Прости, — Стив тихо возвращается на кресло. — Знаю, это не искупит вины моего отца, что бы он ни сделал. — Он заплатит, — рычит Баки. — Он должен заплатить! Они все, все умерли, понимаешь? Пять человек, а сколько искалеченных судеб за ними? Я видел их родных на церемонии прощания и не мог заставить себя посмотреть им в глаза. Потому что, блядь, не знал, не представлял, как объяснить, почему я выжил, а их близкие и любимые лежат в гробах! — Объяснять должен был не ты, — говорит Стив едва слышно. — Если мой отец и правда виновен в их гибели, то он должен был на коленях вымаливать у них прощение. Что он сделал, Бак? Скажи, мне нужно знать! Когда Баки заканчивает говорить, он выжат, словно лимон. Язык во рту кажется распухшим и еле ворочается. Он с благодарностью принимает из рук Стива стакан воды и махом осушает его, не задумываясь даже, что тому улизнуть с кухни на улицу было проще простого. Но Стив все еще здесь. — Ублюдок, — это первое ругательство из уст пацана, которое Баки слышит. — Подлый мерзавец! Ты должен заставить его говорить. Любой ценой. — Притормози, Стив, — ситуация, вроде как, начинает выходить из-под контроля, а Баки такое не любит. — Я дал ему три дня, так что до четверга время подумать у майора Роджерса есть. — Будь я на его месте, — чеканит Стив, — и стой на кону жизнь моего сына, я не колебался бы ни минуты. — Наверняка он тянет время и пытается найти меня. — Ты должен подстегнуть его, Бак. — Уймись! — вынужден повысить голос Баки. — Я не буду делать ничего, что повредит тебе. Стив и правда замолкает и задумчиво изучает свои руки. — Знаешь, левый мизинец мне не слишком-то нужен, — наконец выдает он. — Ты псих, — выдыхает Баки. — И я не буду резать тебе палец. — Тогда мочку уха. Я буду как Ван Гог. Пойми ты, Бак, ему нужны реальные доказательства, что ты поехал кукухой и готов на все. Он тебя знает и не сомневается, что ты из благородных. Пока не сомневается. — Он же твой отец, — выдает Баки последний аргумент. — Отец, который презирает меня за… за… а, неважно! — Ничего отрезать я тебе в любом случае не буду. — Тогда найди того, кто сделает это. Или дай мне нож. Стив дуется в кресле до прихода Наташи. Баки серфит в сети. Оба угрюмо молчат, когда Нат стучит в заднюю дверь. — Полиция? — дергается Стив. — Нет, всего лишь друг. Баки выкладывает ей все на кухне, не пуская пока в гостиную, и Наташа восхищенно присвистывает. — А он, похоже, дерзкий малый, а? — Не смешно! Слушай, я уже говорил, что не хочу никому вредить. Даже Роджерсу-старшему. Мне просто нужна правда. И заниматься расчлененкой я не планировал, — Баки нервно меряет шагами крохотную кухоньку. — Нам просто надо успокоиться и подождать. — Но он прав, Бак. Майору, похоже, нужен пинок. У меня есть на примете надежный человечек, который сможет доставить посылку. — Нат, ты с ума сошла, серьезно! Не поддакивай этому… Стиву и не лезь в это дело. — Я уже в нем, Джеймс. И ты знаешь: мутные воды — это моя стихия. Они препираются до тех пор, пока Стив не распахивает дверь. — Привет, — просто говорит он и протягивает Наташе руку. — Стивен Грант Роджерс, очень приятно познакомиться с другом Баки. — Наш человек, — фыркает Наташа и крепко жмет изящную ладонь. — Так каков дальнейший план? Я, если что, за ухо. Когда заживет, это будет выглядеть даже пикантно. Баки на это лишь закатывает глаза. — Я в этом участвовать отказываюсь. — Мне нужно все приготовить. Ты почти ничего не почувствуешь, — хищно улыбается Наташа. — Вернусь через пять минут. — Не бойся за меня, — Стив пихает его локтем, стоило двери закрыться за Наташей. — Я выдержу. — Стив, это безумие. А ты…. Ты вообще должен вести себя по-другому! В конце концов, стокгольмский синдром так быстро не развивается. — Я, — Стив встает и нависает над ним, и, с учетом его роста и телосложения, это должно выглядеть забавно, но вот Баки отчего-то совсем не смешно, — ненавижу несправедливость и ложь. И считаю, что за свои поступки люди должны нести ответственность. То, что сделал мой отец — чудовищно. Своими руками он привел пятерых доверявших ему людей к гибели и смог избежать наказания. И разве не ты хотел заставить его сказать людям правду? — Простите, что прерываю вас в столь интимный момент, — Наташа появляется как всегда вовремя. — Еще раз скажу, что я против! — обреченно заявляет Баки. — И к тому же это добавит мне лишнюю статью. — Я без претензий, обвинений выдвигать не буду и заявлю, что все было по согласию. — Мальчишка! — Совершеннолетний, — Стив упрямо выдвигает вперед подбородок. — Можешь выйти, если тебе неприятно. Это слабость, но Баки и правда уходит из кухни. Он поднимается к себе и затыкает уши, и все равно ему кажется, что в какой-то момент он слышит тонкий Стивов всхлип. Когда его зовут обратно, в кухне уже все прибрано. Стив щеголяет свежей повязкой на изуродованном ухе, а окровавленная мочка уже лежит на дне коробочки из-под обручального кольца. — Не трогай ничего, — предупреждает Наташа, когда Баки тянется к ней. — Твои отпечатки здесь ни к чему. Сама она в перчатках и маске, волосы собраны в тугой хвост и убраны под шапочку. Она закрывает коробку и прячет ее в зип-пакет. — Завтра утром майор Роджерс найдет ее у себя на пороге. А ты пошли сегодня ему пламенный привет. Все, бывайте. Будет сильно болеть, выпей одну, — Нат бросает Стиву баночку с какими-то пилюлями. — С перевязкой справишься? Это она уже Баки. Он не слишком уверенно кивает, и Наташа исчезает с кухни. Со Стивом Баки демонстративно не разговаривает до самого вечера. Даже обедают они в полном молчании. — Ну и долго ты будешь дуться? — спрашивает Стив, когда Баки усаживает его в ванной поменять повязку. — Я не дуюсь. — Дуешься. Как мышь на крупу, — Стиву, похоже, весело. Может, от таблеток? Баки делает себе зарубку спросить Нат, что за пилюли она ему дала. — Ты отправил письмо? — Да, — ухо оказывается аккуратно и очень профессионально зашито. — Хотел бы я видеть его лицо завтра утром. — Тебе-то он что сделал? Я думал, ты кинешься его защищать и все такое. Родная кровь как-никак? — Он всю жизнь презирает меня. Знаешь, каково это? Ты силишься угодить, пыжишься, пытаясь прыгнуть выше головы, ждешь родительской любви, гордости. Но одна крохотная ошибка махом перечеркивает все. И после на тебя даже не смотрят, скользят взглядом мимо. Или смотрят так, что лучше бы не глядели вовсе. Как на грязь под ногтями. Или противное насекомое, — лицо Стива становится отстраненным и каким-то не по годам взрослым. — За что? — тихо спрашивает Баки, аккуратно приклеивая пластырь. Стив даже не морщится. — Я гей, Бак! Вот за что, — Стив хохочет. — Он мечтал о сыне, который пойдет по его стопам, станет блестящим военным. Но я плохо рос и много болел. Через некоторое время отец смирился с моей немощью, но злодейка-судьба нанесла ему очередной удар. Знаешь, что он сказал мне на похоронах матери? Что лучше бы я умер вместо нее. Забавно! Животик надорвешь. После наши отношения превратились в сплошной фарс. На публике он играл заботливого папашу, с гордостью демонстрировал друзьям мои картины, хвалился успехами. Дома же он меня не замечал. Я стал никем, пустым местом. — Ты… ты думаешь… ты веришь, что… — Баки не может закончить мысль, но Стив понимает его. — Если в нем осталось хоть что-то человеческое, то он не сможет проигнорировать прямую опасность моей жизни. Если же нет, домой мне возвращаться незачем. Ты закончил? Я очень устал и хотел бы лечь. Баки уступает ему свою комнату, а сам перебирается вниз на диван, где полночи ворочается на неудобных подушках. К утру спину ломит нещадно, и Баки удивляется — когда это он успел так разнежиться. На службе ведь мог уснуть где угодно: в грязи, поверх сваленных в кучу рюкзаков, на ветке дерева, надежно привязавшись к стволу. А тут диван ему, видите ли, неудобен. Тоже мне принцесса! Стив спускается на запах кофе, и видок у него не лучше. Круги под припухшими глазами, повязка в крови. — Доброе утро, — приветствует его Баки, помахивая лопаточкой. — Сегодня на завтрак блинчики. — Я не голоден. — Да ты их еще не пробовал, — Баки оскорблен до глубины души. Его блинчики всегда имели бешеный успех. — Новости есть? — Стив, сейчас только восемь. Я не жду их так рано. — Отец обычно встает в шесть, так что посылку он уже должен был обнаружить. Баки ставит перед ним тарелку с блинчиками, густо политыми кленовым сиропом. — Ешь давай, а то и совсем кожа да кости. Смотреть страшно. — Странное выражение, — Стив все же берет вилку и, отковыряв кусок, кладет себе в рот. — Это из русского языка. У меня по материнской линии родня из России. — Ясно, — он ест машинально и без аппетита, морщится только на кофе, который Баки забыл подсластить. — Новости проверим в десять, — говорит Баки и ставит перед ним сахарницу. — Он ничего не скажет. Я много думал ночью, — Стив уткнулся взглядом в стол, головы не поднимает, на Баки не смотрит. — Отец на такое ни за что не пойдет. Это погубит его репутацию. Если выбирать между ней и мной, выбор будет не в мою пользу. — Не говори ерунды. Что бы между вами ни произошло, ты его плоть и кровь! Стив коротко кивает и отодвигает от себя тарелку. — Не хочу больше. — Не хочешь и ладно, — соглашается Баки. — Мы не в детском саду, насильно кормить не буду. Ладно, пошли глянем, что там в сети. До обеда они оба мониторят новости. Ближе к трем забегает Наташа и подтверждает, что посылка с куском Стивова уха майором Роджерсом была точно получена. Она тщательно проверяет повязку и одобрительно хлопает Баки по плечу, мол, отлично справляешься. И пока Стив вновь и вновь обновляет страницу браузера, Баки идет ее проводить. — Слушай, Нат, а ты не можешь выяснить, обращался он в полицию или нет? Может, это копы пока запрещают майору какие-либо публичные заявления? Наташа хмурится. — Ну, есть у меня один человечек. — Будь иначе, я бы очень удивился, — смеется Баки. — Ждите, — командует Нат, — и не высовывайтесь. Никакой самодеятельности. Для убедительности она больно тычет Баки в грудь пальцем. — Да понял я, понял. Будем сидеть как мыши. Когда Баки возвращается в гостиную, Стив смотрит на него настороженно. — О чем секретничали? — Не твоего ума дело, — фыркает Баки и плюхается на диван. — Я думал, мы теперь на одной стороне. — Я, вообще-то, как бы похитил тебя. — Это уже не имеет значения. Ситуация поменялась, — отметает его аргументы Стив. — Дерзкий, — улыбка расплывается у Баки по лицу. — Какой уж есть, — Стив разводит руками. — Мне нравится, — сообразив, что только что сморозил, Баки замолкает и утыкается в ноутбук. Стив, видимо, тоже переваривает, потому что не произносит больше ни слова. Долго, целую вечность. По крайней мере, так кажется Баки. — Кхм, — наконец прочищает горло мелкий. — Да? — Баки откликается тут же. — А у тебя… кхм, есть, ну… семья? Родители? — Мать с отцом три года назад погибли, автокатастрофа, — у Баки все еще болит, но уже не так остро. Потому, наверное, он говорит об этом спокойно. — Еще есть сестра, но она… мы не особо общаемся. Она живет в Лондоне с мужем. — Мне жаль. Моя мама умерла, когда мне было четырнадцать. Два месяца с моего дня рождения не прошло. Рак. Но ты, наверное, знаешь об этом? — Да и мне тоже очень жаль, Стив. — Она была хорошей. Самой лучшей матерью, которую только можно было желать. Я мог говорить с ней обо всем на свете. И мне… сильно ее не хватает. Я иногда думаю, почему она выбрала моего отца? За что? Он всегда был таким… таким… не знаю, жестким что ли? Требовательным и бескомпромиссным. Типичный военный, — на это Баки хмыкает. — Что? — Ну, я тоже военный. По призванию, а, значит, типичный. Похож? — Неа, — Стив улыбается, а у Баки вдруг сердце пропускает удар от этой его улыбки. Солнечный мальчишка. — Нисколечко не похож. — Ты меня совсем не знаешь. — А мне кажется, что мы всю жизнь были знакомы. Но почему-то забыли об этом. Может, мы вообще в одной песочнице маленькими играли? — Я из Небраски, балда! В Нью-Йорк впервые попал с школьной экскурсией уже в выпускном классе. Так что твоя теория про песочницу — это полная хрень. — Ладно, — Стив не сдается. — А как насчет реинкарнации? Кто знает, может в прошлой жизни нас что-то связывало. — О, так ты из этих? — Из каких? — Ну этих… как их… А! Эзотериков! — Я просто верю, — обиженно надувается Стив, — что все, что случается с человеком — не просто так. Судьба, карма, предназначение — называй как хочешь. — То есть, — включается Баки, — твое похищение мной тоже было предопределено. — В каком-то роде. Скажи, Бак, ты ведь тоже… ну, чувствуешь это? Баки глядит на Стива, а тот так серьезен, что хохмить по-дурацки в ответ совершенно не тянет. — Да ни черта я не чувствую. Это… это ерунда какая-то, ты меня, конечно, извини, — бормочет он, хотя, наверное, готов подписаться под каждым Стивовым словом. Он ни с кем еще в жизни не чувствовал себя так непринужденно и легко, как с этим мелким. — Как скажешь, — Стив снова утыкается в смартфон, который Баки отдал ему, не подумав даже, что тот попытается использовать его против него самого. Вызвать полицию, например. — Слушай, — начинает было Баки. Ему не нравится, что их разговор оборвался на такой дурацкой ноте. Но замолкает, видя, как меняется лицо Стива. — Твою мать! — одними губами произносит тот. — Что? — забыв, что у него самого ноут на коленях, Баки вскакивает и подлетает к Стиву. — Что там? — Он все-таки заявил! Тебя уже ищут, Бак. На маленьком экране появляется фотография Баки. Не самая лучшая и не очень свежая, времен, должно быть, начала службы. Он коротко острижен, куда короче, чем необходимо. Сквозь темный ежик волос ярко светится контрастно-белая кожа головы. На лице застыло упрямое выражение, губы напряженно поджаты. Да, когда-то Баки был таким: молодым и агрессивным, готовым зубами вырвать у этого мира свою законную добычу. Годы службы пообтесали, стерли тестостероновую злость. Жаль только мозгов не особо добавили. — Вооружен и очень опасен, значит? — хмыкает Баки преувеличенно бодро. — Он убил меня, — невпопад откликается о своем Стив. — Он только что меня прикончил. — Мне надо подумать, — мысли лихорадочно мечутся у Баки в голове. Это похоже на панику. И это очень, очень плохо. В таком состоянии ничего хорошего не нарешаешь, только хуже сделаешь. Единственное, в чем Баки не сомневается, так это в том, что Стива нужно отпускать. План не сработал, Роджерс не заговорит. Но если за Баки явится полиция, Стив может пострадать. О своей жизни он почему-то не думает вовсе. — Нет, — говорит ему Стив, едва Баки снова открывает рот. — Я даже не успел ничего сказать! — Я знаю, что у тебя на уме. И потому — нет! — сейчас Стив похож на своего отца больше, чем ему бы хотелось. Та же жесткая складка между насупленных бровей, упрямо выдвинутый вперед квадратный подбородок. — Я не собираюсь сдаваться, Стив. Это ты понимаешь? А в перестрелке может случиться всякое. Если тебя ранят… — Ну и что? — ляпает голубоглазое чудо, и Баки так и застывает с открытым ртом. - Ты можешь даже умереть, — шепчет он, потому что сказать громче — означает накликать беду. Это у него от бабки. Та под конец жизни обросла суевериями, и Баки досталось, так сказать, по наследству. Трижды плюнуть через левое плечо, чтобы не было беды. Постучать по дереву от неудач. Избегать черных кошек, рассыпанной соли и разбитых зеркал. Ребята в армейской столовке ржали в голос, когда Баки, случайно опрокинув солонку, торопливо бросал за спину щепотки соли. — Никто здесь не умрет — это раз. А два — нам нужно дождаться Наташу, — спокойно говорит Стив и откладывает телефон в сторону. — Кстати, откуда ты ее знаешь. Конечно, он спрашивает, чтобы отвлечь Баки, переключить, заболтать, и Баки ведется и начинает рассказывать. — После первого контракта я подался в наемники. Платили там куда больше, чем в армии, а мне нужны были деньги. У отца как раз в это время случился первый инфаркт, а его медстраховка много чего не покрывала. С Нат мы пересеклись на одной из миссий и быстро нашли общий язык. Она большой профессионал в своем деле с кучей связей и полезных знакомств. Я не удивлюсь, если однажды выяснится, что она лично знает чертову английскую королеву. А еще она призрак, невидимка. Отлично заметает следы, нигде не светится. Этакий Бонд в юбке. Когда мой отряд… погиб, а я загремел на больничную койку без руки и перспектив, Нат первая пришла ко мне. Одним прекрасным утром просто появилась в палате. И тут же развила бурную деятельность. Собственно, этот протез — ее заслуга. От государства я мог рассчитывать разве что на бестолковую пластиковую клешню. А это чудо техники, — он стягивает кожаную перчатку с механической кисти, показушно сгибает-разгибает пальцы, и рот Стива округляется в удивлении, — она мне подогнала. Как-то впихнула меня в экспериментальную программу Старк Индастриз. — Тони был мне должен и все зудел-зудел, что любит платить по счетам. Достал, одним словом, — Наташа незаметно для них просочилась в дом. — Итак, Хьюстон, у нас проблемы. — Проблемы здесь только у меня, — уточняет Баки. Стив на это возмущенно сопит из кресла. Но молчит, и то хлеб. — Забери его, Нат. Найди кого-нибудь, кто довезет его до ближайшего полицейского участка. Я как-нибудь выкручусь. — На тебя объявили полноценную охоту, Джеймс. «Как-нибудь» уже не выйдет, — Наташа качает головой. — Но так даже интересней. — Чего? — Баки непонимающе хмурится. — Люблю задачки посложнее, — она подмигивает Стиву. Вот ведь спелись, когда только успели? — Я тут закинула удочки в пару-тройку мест. Жду, когда клюнет. От этого и будем плясать. — Я остаюсь, — зачем-то говорит ей Стив. — Я поняла, что домой тебе неохота. — У меня больше нет дома. — А он что думает? — «Он», в смысле, я, вообще-то, здесь! — возмущенно рявкает Баки. — Он не против. Мы — родственные души. — Заткнись, Стиви. Ты отправишься домой и немедленно. — Бак, — тянет мелкий, поднимается и подходит к дивану, вплотную к Баки, тычется острыми коленями в его. — Я туда не вернусь. Так что тебе придется еще какое-то время меня потерпеть. Пока Наташа не придумает, как меня спрятать. — Уже работаю над этим, — подтверждает она от кухонной двери. — И это, чтобы ты знал, для меня задачка без звездочки. — Ладно, — говорит Баки. — Ладно. Но чтобы без жертв. Стив, — он выделяет интонацией его имя, — не должен пострадать ни при каких обстоятельствах. — Принято, — голос Наташи из-за спины Стива звучит расслабленно и лениво, и это успокаивает. — Кстати, у майора Роджерса, оказывается, много постыдных секретиков. Есть где развернуться. Как говорится, и рыбку съесть и… — Не продолжай, — стонет Баки, — прошу! Наташа смеется. — Буду держать в курсе. Когда она уходит, Стив садится совсем рядом, притирается бедром к бедру Баки. И по всей поверхности соприкосновения их тел кожа Баки будто начинает гореть. Он нервно ерзает и, в конце концов, отодвигается. На пару дюймов, но этого хватает, становится немного легче. — Прости, — выдает Стив. — Понимаю, ты хотел бы избавиться от меня. Я — балласт. Стрелять или драться я не смогу. Быстро бежать — тоже. Никчемное существо. — Не говори так о себе, — бормочет Баки. — Не все рождены для такой жизни. И вообще, пошли, я тебе повязку сменю, кровит. В ванной он аккуратно отклеивает пластырь, но Стив все равно морщится от боли. А Баки едва сдерживается от того, чтобы предложить подуть на ранку. В детстве такое всегда помогало. — Потерпи, ладно? Тут присохло, — ласково уговаривает он и щедро льет дезинфицирующее средство. — Знаю, щиплет. — Я не ребенок, — обиженно фыркает Стив. — Но от этого же болит не меньше, — парирует Баки и замирает, потому что Стив вдруг утыкается лбом ему в плечо, прячет лицо в его футболку и сопит, обжигая дыханием грудь. Баки не знает, обнять его или что, а потому просто стоит столбом. — Эй, ну чего ты? Все обойдется, мелкий! Нат свое дело знает, вытащит нас обоих. Да и я тебя не гоню. Уйдем вместе. Родственные души, ты же сам сказал. — А ты сказал, — неразборчиво бормочет Стив, щекочет кожу губами через одежду, — что это хрень собачья. — Погорячился, — Баки с готовностью признает ошибку. — С кем не бывает? И потом, у меня же такое тоже не каждый день. Он наконец осмеливается и кладет живую руку Стиву на плечо, скользит по спине, пересчитывая выступающие позвонки, гладит. Волосы Стива пахнут его собственным шампунем и совсем немного самим Стивом: соленой, согретой солнцем водой. Баки вдыхает жадно, запоминает. На всякий случай. — Ладно, все, — Стив неожиданно отстраняется. — Свали, дальше я сам. Баки хмыкает, но послушно уходит, притворив за собой дверь. И тут же слышит шум льющейся из крана воды. Сквозь щель в досках, закрывающих кухонное окно, льется алый свет — закат. В этом районе нет высоток, и можно полюбоваться им беспрепятственно, проследить путь угасающего солнца почти до самого горизонта. Баки бы так и сделал, выбрался бы на крышу, на нагретую черепицу, закурил и до рези в глазах провожал уходящий день. Но Нат запретила, так что нельзя, и он довольствуется малым, приникает к щели и ждет, пока солнце не спрячется за соседскую крышу. Потом включает чайник. С его свистком на пороге кухни возникает Стив. — Порядок? — спрашивает Баки не оборачиваясь. Он и так чует его, ощущает на себе взгляд, как если бы Стив касался его. — Угу. — Черный? Зеленый? — это Баки уже про чай. — Зеленый, пожалуйста. Сам Баки терпеть не может эту китайскую бурду — не понимает, в чем прикол. Для него зеленый чай отдает рыбой, даже расхваленный Моритой молочный улун. Откуда ему взяться в этом доме, Баки не знает, но коробочка обнаруживается на полке. Наверное, Нат занесла. Там же лежит невскрытая пачка печенья с шоколадной крошкой. Как раз к чаю. Баки потрошил ее, выкладывает добычу на треснутое блюдце и подает так, словно это дорогущий десерт. — Прошу. — Сп-спасибо, — Стив осекается, глядя на печенье. — Что-то не так? Не любишь такое? — Нет, нет… Я его сто лет не ел. Мама очень любила такое. После того, как ее не стало, я почему-то даже смотреть на него не мог. — Я уберу, — предлагает Баки, но Стив перехватывает его руку, вцепляется в металлическое запястье. — Не надо, оставь. Сядь, — и Баки послушно опускается обратно на табурет. — Знаешь, мы с отцом раньше часто ходили на рыбалку. Когда я ушел служить, он ждал меня в отпуск, и мы всегда выбирались, бывало и с ночевкой, на наше озеро. Только после его инфаркта за рулем обычно был я. А потом как отрезало. Как будто я эту чертову рыбалку вместе с ним похоронил. Я ведь даже дома не был с их смерти. Соседку попросил, она приглядывает, мамины цветы поливает. — А хочешь… хочешь, когда все закончится, мы вместе съездим? — рука Стива все еще крепко сжимает его запястье. — Хочу, — неожиданно для самого себя соглашается Баки. Печенье Стив лопает, аж за ушами трещит. В сети шумиха. Майор Роджерс сейчас во всех новостях распинается о том, как любит сына и как важно оказывать бывшим военным психологическую помощь. Стив злится из-за этого неимоверно и шипит: «Чертов лицемер». Тогда Баки просто захлопывает крышку ноутбука и предлагает игру. — Давай, Стиви, будет весело. Правда или действие. — Да я толком правила-то не знаю. — Эй, в нее же на всех вечеринках играют. Где проходила твоя школьная пора? — подкалывает его Баки. — В Хогвартсе? — Я не слишком-то компанейский. Таких как я на вечеринки не зовут. А если бы и звали, отец точно не пустил бы. Чтобы я, так сказать, не запятнал его репутацию. Но ладно, давай попробуем. Все равно заняться нечем. — Итак, — Баки всегда был азартным, он зажигается на раз-два, — правила простые. Ты выбираешь правду или действие. Я задаю вопрос или даю задание. Потом меняемся. Ясно? Стив кивает. — Теперь ответь, есть что-то, о чем ты не хочешь говорить или что не хочешь делать? — Наверное, нет, — он пожимает плечами. — Не хочу делать ничего унизительного или противного, а в целом… — Отлично. — А ты? — Тоже. Меня всегда бесили уроды, которые давали задание нюхать чужие подмышки или что-то в этом роде. — Знаешь, я начинаю думать, может и хорошо, что я был не из популярных в школе, — Стив смеется. — Ну что, начнем? — Вперед, капитан! — подбадривает его Баки. — Ты первый. — Ладно… Правда или действие? — Правда. — Хм-м, — Стив ненадолго задумывается, — расскажи о том, в чем тебе стыдно было признаться родителям и что так и осталось тайной. — Кроме мокрой простыни? — хихикает Баки. — Это у всех было. — Ладно. В тринадцать я нашел в отцовском гараже порно-журналы и стащил один. Только представь, я дрочил и одновременно боялся, что отец обнаружит пропажу, — на такие интимные подробности Стив отчаянно краснеет, а Баки хохочет. — Моя очередь. Правда или действие? Стив тоже выбирает правду, хоть Баки и дал слово. — Расскажи о своем первом поцелуе. — Кхм, я… Ну, это было уже в старшей школе. Его звали Марк. Он подтягивал меня по физике. У меня всегда была беда с точными науками. Я был в него влюблен до дрожи в коленках и малейшему шагу в мою сторону, даже простому «Как дела», придавал огромное значение. Все случилось в библиотеке. Мы как обычно торчали там допоздна. Я корпел над задачей, а он сидел так близко. И это просто произошло. Машинально. Думаю, он тоже этого хотел, иначе я просто получил бы по роже. — Вы стали встречаться? — Что ты?! Он не мог позволить себе такого, о чем мне прямо и сказал. Но, надо отдать ему должное, он не проболтался о поцелуе ни единой живой душе. — Очень благородно, — язвит Баки. — Твоя очередь. Правда. — Если бы ты… мог выбирать, кому из твоих родителей суждено выжить в той аварии, кого бы ты выбрал? — Я… — Баки теряется от такого вопроса. Наверное, потому, что и сам не единожды задавал его себе. Что, если бы выжила мать? Или отец? Как пошла бы дальше их жизнь. — Не отвечай, если не хочешь. Я не хотел задеть тебя. — Знаю, — кивает Баки. — Наверное, я выбрал бы маму. Это не значит, что отца я любил меньше, но мама — это мама. Мне всегда ее не хватает. — Правда, — твердо говорит Стив. — Что бы ты сделал, чтобы вернуть мать? — Все, что угодно! — восклицает Стив в то же мгновение. — Смог бы убить человека? — Баки видит, что он колеблется, но не помогает. — Н-не знаю. Думаю, все же, нет. Она не одобрила бы такого. Мама работала медсестрой, пока отец не вынудил ее уйти, и ценила человеческую жизнь. Так что я передумал. Мой ответ — не знаю. — Ладно, давай что ли разбавим мелодраму, — предлагает Баки замечая, что Стив скис. — Действие. И помни, только не подмышки! Взгляд Стива машинально съезжает к его губам, но тут же рывком поднимается выше. Баки хорошо знаком этот искус, сам с ним сталкивался неоднократно. Но Стив удивляет. — Попозируешь мне? — просит он, и брови Баки взлетают. — Прям сейчас что ли? — Ну нет, это я на будущее, — Стив улыбается. Наконец-то! — Тогда не считается. Действие! — Поцелуй, — выпаливает он и тут же заливается краской. — В смысле, ну, ты… но, если не хочешь… — Ой, Стив, да заткнись ты уже, — выдыхает Баки, подхватывает Стива за подбородок и приникает губами к его губам. Он не пытается углубить поцелуй, просто ловит мягкость чужих губ, их легкое нервное подрагивание. И отстраняется пару мгновений спустя. — Моя очередь. Стив выглядит ошарашенным и каким-то растрепанным, хотя волосы-то его Баки не трогал. И не сразу соображает, что от него ждут. — Стив, я… я не так тебя понял? — уточняет Баки, хотя, боже, да что тут можно было понять не так? Тот отчаянно мотает головой. — Ну, раз порядок, тогда моя очередь. Правда или действие? — Правда, — Стив почти умоляет. Конечно, Баки ожидал другого и немного разочарован, но игра есть игра. — Давай, спрашивай, — милостиво разрешает он и откидывается на спинку дивана. — У тебя были когда-нибудь отношения с парнем? — Ну, в юности я много экспериментировал, искал себя. Так что да, были. В колледже мы мутили с соседом по комнате. Потом, уже в армии, был еще кое-кто. Но я и с девчонками встречался, так что я «би», наверное, — Баки непринужденно жмет плечами. — В наше время такое даже модно. — Ага, — без особого энтузиазма кивает Стив. — Теперь моя очередь. — Мы можем и закончить, — предлагает Баки, — если ты больше не заинтересован. — Нет! Нет, я… Это весело, правда. Давай, выбирай. Конечно, Баки говорит «действие» и ждет-ждет-ждет бесконечно долго, пока Стив решится. — Мелкий, ты чего, завис что ли? Командуй, я на все готов, — он дерзко закусывает нижнюю губу, смотрит хитро из-под опущенных ресниц, зная, что выглядит при этом неотразимо. И Стив ведется. — Кофту… сними, кофту, пожалуйста, — просит Стив, очаровательно алея ушами. И ту же придумывает себе оправдание, а Баки — путь к отступлению. — Я хочу посмотреть на протез. Если ты не против, конечно. — Это настоящий шедевр биомеханики. Почему бы не похвалиться? — своего тела Баки давно не стесняется. С тех самых пор в пятнадцать как с него сошла детская пухлость. Он стягивает хенли нарочито медленно, почти на грани стриптиза, чтобы не сразу шокировать Стива обнаженкой. Потому что догадывается, что у пацана кроме того целомудренного поцелуя в библиотеке больше ничего и не было. Взгляд Стива ОЩУЩАЕТСЯ. Как тогда в кухне. Как прикосновение. Даже с прикрытыми глазами Баки может проследить его путь от пульсирующей жилки на шее вдоль змеящихся шрамов плеча до стыка сверкающего металла и живой плоти. — Ну и как? –голос Баки звучит неожиданно хрипло. — Это… странно, но удивительно красиво, — немного заторможенно откликается Стив, продолжая изучать его тело. Жаркая волна скользит по груди Баки, цепляется за каменно-твердые соски и одним махом ухает вниз, пересчитывая выпуклые кубики пресса. Дыхание Баки учащается, а сердце лупит так, словно вот-вот выскочит из груди. А ведь Стив к нему еще даже не прикоснулся. — Можешь потрогать, если хочешь, — говорит он невпопад. А что потрогать? Зачем? Неважно. Он чувствует протезом немного: различает температуру и жесткость. Но Стив и здесь умудряется пробить все барьеры. Когда он изучающе проводит самыми кончиками пальцев от металлического запястья вверх по предплечью, чешуйки обшивки мгновенно с хищным щелканьем рекалибруются. И Стив тут отдергивает руку. — Я что-то сделал не так? — Н-нет, порядок, — Баки отчаянно пытается собрать размякшие мысли в кучку. А вот пониже пояса у него напротив все крепко. — Это просто реакция, ну, как мурашки. Он выпрямляется на диване и суетливо тянет хенли с подлокотника себе на колени в попытке скрыть натянувший штаны стояк. — Я, кхм, отойду, лады? Стив коротко кивает, и этот его чертов взгляд жжет Баки спину, пока он ковыляет в уборную. Там он яростно брызгает себе на лицо ледяной водой, но пожар на щеках никак не утихает. О проблеме пониже Баки старается даже не думать — вдруг само пройдет? Наверное, он все же торчит в ванной подозрительно долго, потому что Стив стучится. — Слушай, Бак, если я сделал что-то не так или обидел тебя, — бормочет он из-за двери, — я не хотел. Я… я могу войти? — Порядок, Стив. Все в норме. Я в норме, — штаны давят нещадно, а член и не думает опадать. И никакие мерзкие фантазии о соседских старушках не помогают. — Дай мне еще минуту. Иди. Уходи! Конечно, Стив ни черта его не слушает — ну что за бестолочь! Дверь Баки не запирал, и Стив просто толкает ее и входит. Теперь, кажется, очередь Баки краснеть: расхристанный, с расстегнутыми штанами, но хоть не со стволом наперевес. — Оу, — губы Стива складываются в идеальный круг, и голову Баки тут же заполоняют мысли о том, как бы они смотрелись растянутыми вокруг его члена. Это нихуя не помогает. От бессилия и испепеляющего стыда Баки тихо и жалобно стонет. — Проваливай, Стив, прошу! — на что мелкий мотает головой. — Я могу… могу помочь, — он то ли спрашивает, то ли предлагает — не поймешь. — А помоги, — Баки-то терять уже особо нечего. Он опирается задницей о раковину, откидывается назад, касаясь затылком грязного зеркала, и закрывает глаза. Когда пальцы Стива касаются его через белье, Баки на миг слепнет, глохнет и забывает, как дышать. Это настолько непохоже на все, что он когда-либо чувствовал, настолько остро — почти до боли. — Ч-ш-ерт, — он то ли стонет, то ли скулит. — Больно? Я… Прости, у меня не слишком много опыта в этом, — тут же принимается оправдываться Стив. — Нет. Не в этом… Это хорошо, просто… просто немного слишком, понимаешь, — пытается объяснить Баки, но слова, как и мысли, путаются, прыскают в стороны перепуганными зайцами. — Ш-ш, я понял, Бак, понял. Горячая ладонь ложится поверх широкой резинки трусов, гладит. Пальцы щекочут кожу, отчего у Баки поджимается живот и пальцы ног в ботинках. — Давай, Стив, я же сдохну сейчас, — выдыхает он. — Пожалуйста! Он не ожидает, что будет ТАК. Оглушительно ярко и сладко, словно он только что закинулся экстази — был у Баки и такой опыт. Перед глазами пляшут звездочки, в горле сухо, как в Сахаре. В мозгу и яйцах звенит приятная пустота. Стив рядом, потеснив его, ополаскивает перепачканную семенем ладонь. — У тебя просто волшебные руки, — бормочет Баки совершенную ерунду. — Обращайся, — хмыкает Стив. — А ты? — Стивовы брюки тоже топорщатся на причинном месте. — Я… разберусь. Ты ничего не должен, если не хочешь… — мямлит мелкий в ответ. Но Баки хочет. Так сильно, что едва сглатывает вмиг скопившуюся во рту слюну. — Придурок, — криво усмехается он и падает на колени. Заканчивается все до обидного быстро, Баки даже и распробовать толком не успевает, а Стив уже натягивает штаны обратно. Его руки заметно дрожат, как и губы, которые тянет поцеловать — поделиться вкусом. Но Баки сдерживается — для Стива и так, кажется, уже слишком. — Пойду гляну, не пришла ли Наташа, — Баки выскакивает за дверь и только там позволяет себе расплыться в улыбке. Немного блаженной и откровенно сытой. В доме пусто, и можно, наверное, отправляться спать — время позднее. А Нат, случись что, точно разбудит. Стив задерживается в уборной надолго. Стесняется выходить или что? Но Баки не дергает — пусть приведет чувства в порядок. И пока за облезлой дверью идет процесс, он расправляет Стиву кровать, а себе, как и накануне, стелет на диване. — Мы ведь можем и там поместиться, — неуверенно предлагает Стив, пока Баки возится с пожелтевшей простыней. В ней с одного края зияет большая прореха, а с этим у Баки проблема: положишь в ноги — запутаешься, в голову — задохнешься. Есть у него такой пунктик. Он и подушку обычно кладет так, чтобы клапан был сверху. В этом вообще-то виновата Бекс. Она как-то рассказала младшему брату страшную историю, как один мальчик ночью попал головой в наволочку и умер, не смог высвободиться. С тех пор есть у Баки заморочка в отношении постельного белья, и наволочки он предпочитает с молнией. — Я не против, если ты не против. Честно говоря, это сраный диван — просто ад для спины. Весь я не вмещаюсь, а пружины… — Баки картинно закатывает глаза. — Тогда пошли наверх, чего мучиться-то? Когда Баки со своей подушкой и одеялом добирается до второго этажа, Стив уже лежит. Его одежда — джинсы и футболка — аккуратно сложена на стуле, и Баки вдруг сбивает с ног мысль, что там, под тощим одеялом, Стив в одних трусах. «Так, ладно, я что голых мужиков не видел?» — уговаривает он себя, по-армейски быстро разоблачается и тоже ныряет в кровать. А потом они оба лежат и тупо пялятся в потолок. Не шевелятся и не разговаривают. — Спишь? — зачем-то спрашивает Баки, хотя знает, что у Стива — ни в одном глазу. — Нет. А ты? — Неа, — для убедительности Баки еще и головой мотает. — То, что было… Мне, в общем, понравилось. Очень. Мне никогда еще… Никто… — Да понял я, понял, мелкий, — бормочет Баки, смущаясь от этой незатейливой похвалы. Между ними вновь повисает немного напряженное молчание, и Баки по детской привычке принимается обкусывать губы. Он всегда делает так, когда нервничает, а сейчас поводов хоть отбавляй. — Прекрати, а? — одеяло шуршит, Стив придвигается ближе, прижимается к Бакиному боку холодным телом. — У-ух, ты как лягушка. Замерз? — У меня плохое кровоснабжение конечностей. Будешь смеяться, но я дома даже летом сплю в пижаме и носках, — он коротко зевает, тычется ледяным носом в металлическое плечо. — Надо было мне к стенке лечь, — бормочет Баки. — Рука же холодная. — Нормально и так. Баки зачем-то слушает его дыхание, которое постепенно выравнивается, углубляется, и сам следом проваливается в сон. Их будит Наташа. Ранним утром, нет еще и пяти. Баки подрывается от скрипа ступени под ее ногами, а следом подскакивает и Стив. — Не стреляй, свои! — Нат деликатно стучится и ждет, пока Баки выйдет к ней сам. — У вас полчаса на сборы. Синий фургон с номерным знаком, — она протягивает розовый стикер. — Запоминай. Дом после вас зачистят, так что следов не останется. — Люди надежные? — зачем-то спрашивает Баки, и Наташа крутит ему пальцем у виска. — Ты совсем ку-ку? Надежней некуда, других не держим. Доставят вас в одно место с полным сопровождением от и до. — А… — открывает рот Баки. — А с майором я сама закончу, — ее улыбка Баки совсем не нравится. От такой люди кирпичами срут, он и сам едва сдерживается. — Вот тебе для связи. Древний сотовый-раскладушка тоже ядовито-розовый с зеленым брелоком в виде четырехлистного клевера, обсыпанного стразами. — Зато там начинка — закачаешься, — поясняет Нат в ответ на его недоуменный взгляд. — Ни одна следилка не достанет. Так, все, я ушла. И Джеймс, — она коротко прижимается к нему всем телом, но тут же отходит на полшага. — Будь осторожен. Как все уляжется, я маякну. Когда Баки возвращается в комнату, Стив уже полностью одет. — Уходим через двадцать пять минут. Успеем позавтракать нормально. Ты кофе будешь? — Буду, — он кивает и тянется обнять себя руками, но обрывает движение на середине. — Эй, Стив! Посмотри на меня, — зовет Баки. — Все будет хорошо, слышишь. Нат не подведет. Но если ты передумал и хочешь домой, мы это устроим. — Я — с тобой. Пока Стив умывается, Баки наскоро лепит сэндвичи со всем, что находит в холодильнике, и они молча сосредоточенно едят, хотя обоим и не хочется. Баки это до ужаса напоминает службу, когда они с ребятами перед миссиями точно также запихивали в себя паек просто потому что надо. Он трясет головой, отгоняя непрошенные воспоминания, и машет встревоженному Стиву, мол, забей. Точно по расписанию в дверь кухни стучат. На пороге оказывается незнакомый громила со шрамом во всю щеку. — Машина ждет, — басит он, и, подхватив сумки, Стив и Баки покидают дом. Уже в фургоне им на головы надевают непроницаемые мешки. Лишившись зрения, Баки пытается оценивать ситуацию на слух, но выходит плохо. Тревогу гонит мыслями о том, что Нат верить можно и нужно. Это немного помогает. Стив рядом, на сиденье слева, Баки чувствует его бедро вплотную к своему. Машина петляет, но по внутренним часам Баки проходит минут сорок, когда она останавливается. — Меняем транспорт, — поясняет тот же бас, и вскоре они оказываются в воздухе. В полете мешки уже ни к чему. Громила со шрамом разрешает их снять. Кроме них в салоне небольшого частного самолета никого. Никаких тебе стюардесс с напитками. Стив в кресле напротив бледный до одури и тяжело дышит. — Ему нужен ингалятор. Он в сумке, — просит Баки и тут же получает все необходимое. Он нарочно касается Стива, передавая ему ингалятор, и ужасается температуре его пальцев. — Замерз? — Это просто нервы, — малыш улыбается. — Знаешь, я ведь даже подростком никогда не сбегал из дома. Хотя, мне кажется, это делал каждый второй. Пока Стив болтает, Баки стягивает с себя толстовку и отдает ему. — Накинь пока не согреешься. Нам долго лететь? — это он уже громиле. — Не в моей компетенции, — тот даже не смотрит на них, пялится в иллюминатор. Выправка и манера себя держать выдает в нем военного, но Баки он не знаком. Он снова напоминает себе о доверии. — Не знаю, как ты, а я планирую еще немного покемарить, — Баки подмигивает Стиву, закрывает глаза и выключается, словно в нем кончился заряд. Просыпается он от легкого тычка в плечо. — Посадка через двадцать минут. И друга своего разбуди. Стив тоже успел задремать. Блокнот на его коленях раскрыт, механический карандаш валяется у сиденья. Баки поднимает его и застывает в изумлении. С плотного белого листа на него смотрит он сам: откинувшийся на спинку кресла, утомленный, с глубокой морщинкой, залегшей между бровей. Набросок быстрый, не детальный, но как же, черт побери, хорош! Это он про рисунок, конечно. — Стиви, подъем, — Баки ласково гладит его по волосам. — Мы уже? — в заспанных голубых глазах нет страха или беспокойства. — Почти. Пристегнись. Заняв свое кресло, Баки все-таки выглядывает в иллюминатор. Под ними поблескивает пронзительно синяя водная гладь. Море? Океан? Уши закладывает всю посадку — эту часть полета Баки ненавидит больше всего и жалеет, что у него в кармане не завалялось какого-нибудь леденца. Стив сидит неподвижно, судорожно вцепившись в подлокотники кресла. — Не бойся! — одними губами произносит Баки и улыбается. — Ничего не бойся! Аэропорта здесь нет. Это становится ясно, когда они спускаются по трапу на разогретую взлетную полосу. Единственную. Громила коротко прощается, предупреждая, что их встречают. И правда, у деревянной будки непонятного назначения чуть поодаль стоит человек. Из-за яркого солнца, бьющего в глаза, и не разглядеть толком. — Пошли что ли? — Баки подхватывает их сумки и бодрым шагом идет навстречу судьбе. Жарко. И очень влажно. — Ну, тут ты хотя бы не замерзнешь, мелкий. Человек и будка приближаются. Цветастая рубаха, выгоревшие почти добела джинсовые шорты, авиаторы в пол лица, щегольская стрижка. Такую он никогда не носил. — Брок? — Ты знаешь его? — Брок! Это же, мать его, Брок! — орет Баки и, швырнув сумки в пыль, бежит навстречу, влепляется со всей дури в загорелое тело. — Как? Ты? Я думал… — Индюк тоже думал, да в суп попал, детка, слышал о таком? — он пахнет солью и цитрусом так ярко, что щиплет глаза. — А ты подрос, щенок. Ну-ка, а это что за приблуда? — Это… давай потом, ладно? Все потом! Я не один, — Баки, наконец, отстраняется, позволяя ему и Стиву как следует разглядеть друг друга. — Знакомь что ли, — криво ухмыляется Брок. — Это Стив, мой Стив.