***
Когда Троцкий гулял по дворцу, слушая чудесную музыку пьяных выкриков, возни в залах, драк, битья дорогих царских ваз — словом, сплошное разрушение, он действительно наслаждался этой прекрасной осенней ночью. И ничего его не заботило: ни будущее государства, ни идущая война с Германией… Главным было лишь то, что они захватили власть. А дальше уж как будет… Проживут все как-нибудь. Его размышления прервала плавно открывающаяся дверь, мимо которой он проходил, и громкий шепот… товарища Ленина?! — Пс, товарищ Троцкий!.. Я тут… гардеробную нашел… — И что?.. — искренне не понимал Лев Давидович. — Ну… кхм… заходи, короче.***
Перед ним была огромная, чудовищно капиталистическая гардеробная ее величества Аликс, жены кровопийцы Николашки. Повсюду были дорогие платья, множество украшений, за дверью — не менее прекрасная, роскошная спальня, интерьер которой неприятно напоминал Троцкому об ужасных, уже окончившихся с приходом советской власти, временах. — Энгельс всемогущий! Это что, австрийские платья?! Как ты угадал, Володя? — во всецелом восхищении сказал Троцкий, подходя к одному из отделов гардеробной: он был охотлив до прекрасных (пусть и капиталистических) платьев. — Да, Лева… Успел найти это место до того, как его нашел Ежов. Шельма!.. Все бы отсюда вынес, даже бы не постеснялся! — Хм! — ответил Троцкий с искренней ухмылкой. — А эта Аликс не такая простушка, какой казалась. Вкус у нее отменный. — Я думаю, эти платья не она выбирала, а ее пролетарская помощница: разве капиталисты могут хоть что-нибудь? — Оно и верно! Полностью поддерживаю, товарищ Ленин!.. — Можно просто Володя… Мне понравилось, как ты произносишь мое имя… Троцкий на секунду онемел: как такое может быть? Он не ослышался случаем?.. Сам вождь… товарищ Ленин… и сказал такое!.. Он бы больше поверил в такие слова от Зиновьева или того же Ежова… Но Владимир Ильич! Потрясающе! Это лучший его день рождения в жизни! — Хорошо, Володя… Я… я… — хотел сказать истину вождю Троцкий, но резко засмущался, теребя в пальцах прекрасное австрийское кружево. — Молчи… просто молчи, Лева… И тут вождь подошел к залившемуся краской Троцкому и поцеловал — легко, свободно, но очень страстно — словом, так, как целует настоящий пролетарий. Лев Давидович на секунду оробел, но после, со всей своей любовью, ответил Владимиру Ильичу, его мечте, прекрасной звездочке коммунизма! — Ну что, может, примерим что-нибудь из этого? Чур розовое французское платье мое! — Что?.. — смущенно пробормотал Троцкий, еще растроганный их первым поцелуем. — Кхм… хорошо. Тогда я примерю черное! — Мм… Какая красивая диадема… — Какая? Покажи. Что-о! Ну-ка отдай, это же у меня день рождения!.. Их коммунистическое пролетарское времяпровождение прервал чей-то резкий секундный кашель. — Ты слышал? — настороженно спросил товарищ Ленин с серьезным лицом. — Да… Кажется, это здесь… Троцкий подошел к портьере и, аккуратно отодвинув ее, в шоке повернулся к Владимиру Ильичу и, почти крича, воскликнул: — Да это ж Керенский!.. — Маркс меня размолоти! Где Дзержинский, мать его черт! Расстреля-ать! — рвал и метал дорогой сердцу Троцкого Володя. Да, этот день рождения он точно запомнит на всю жизнь.