Поцелуй для Дона Смурфо

      Тихий лес. Окраина мира, позади которой Бескрайний океан. Мало кто бывал в этих местах и ещё меньше тех, кому посчастливилось вернуться.       Сам лес описывался ими как необычайно тихое место, где можно услышать собственные мысли. А если даже мысли заглушить, то можно почувствовать, как растут и растут бесчисленные белые тополя.       Тополя радуются весеннему солнечному свету и это самое светлое и беззаботное время в Тихом лесу. Летом листья разрастаются настолько, что свет, доходящий до земли, становится зелёным и лес погружается в летние сумерки. Осень встречает путника золотыми кронами и опадающей, как снег листвой, она стелиться и стелиться на землю, укрывая её от грядущей измороси. Зимой лес становится серым и безжизненным. Снега в том лесу никогда не бывает. Когда идёшь, слышишь лишь хруст опавших листьев, которых некому убирать. А когда придёт весна, они рассыплются в прах, чтобы на следующий год выросли новые и новые листья, которые повторят вечный цикл.       С Краесветных гор стекают многочисленные реки, их мерное журчание, пожалуй, единственное, что нарушает вековую тишину леса.       Но путешественники не могли знать, что в этом лесу был домик. Один единственный домик, в самом сердце из лабиринтов тополей.       В один прекрасный день, солнце взошло над лесом, угощая листья доброй порцией тепла и света. Глубине леса зазвучала песня:       — Ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля, — голосок был тонкий, звонкий и мелодичный, а принадлежал он смурфочке с золотисто-рыжими волосами до плеч. Словно и не волосы то были, а проволока из чистого золота. А её глаза… Чистейшие сапфиры. Всякий, кто хоть раз смотрел в них, тонул их омуте.       — Пейте, мои розы, пейте, — смурфная девушка поливала кусты роз в своём саду. Здесь были розы белые, розовые, даже золотистые и багровые. Но среди них всех выделялась одна, алая роза. Одинокая роза. Та роза, которая распускалась позже всех остальных. Но именно эта роза единственная, которая была способна пережить зиму, пусть и сравнительно тёплую.       Нет, эта роза в этом лесу росла всегда. И смурфочка ухаживала за ней столько, сколько жила в этом лесу. А взамен, возле этой дикой розы вырастали отпрыски, самых разных расцветок. Смурфочка их аккуратно срезала, чтобы посадить на следующий год.       А иногда, и такое на памяти смурфочки случалось дважды, роза не просто распускалась, но и пела. И мелодия эта лилась не в воздух, а в самое сердце девушки. В голове мелькали образы далёких земель, заброшенных замков, полей брани и бесчисленное множество других мест.       Когда же мелодия прекращалась, на сердце смурфочки ложилась необъяснимая вековая тоска. От, которой не хотелось ни есть, ни пить, ни даже спать. А хотелось плакать, да только слёзы не хотели проливаться и окропить собою землю.       — Когда-нибудь, — произнесла смурфочка. — Когда-нибудь, дни моего вынужденного одиночества закончатся. Когда-нибудь…       После поливки садика и примыкающего к садику огорода, девушка удалилась в грибовидный домик. В домике было скромно, но уютно. Низенький стол, к которому примыкал под стать ему размером стул. У стены возле окна стоял платяной шкаф, а напротив окна стоял высокий письменный стол, на котором находилась стопка листов из тополесты. Было видно, что к этой стопке уже давно не притрагивались.       Рядом с письменным столом находилась лестница, ведущая на второй этаж, где располагалась широкая кровать с пологом, книжный шкаф и балкон, с которого открывался чудесный вид на садик роз.       А ещё напротив входной двери стояла маленькая кухонька, с печкой, которая зимой была способна обогреть весь дом.       Снаружи, к стене домика примыкал вход в погреб, который служил хранилищем её запасов.       Смурфочка взглянула на своё обиталище.        «Убежище, — презрительно подумала она. — Минимум удобств, кроме тех, которые те себе добудешь сам. Лишь бы скрыть, спрятать от глаз мира несчастную девушку-смурфика».       Сегодня ей домик казался как никогда серым и тоскливым. Лето кончалось. С осенью наступит пора жатвы и смурфочке будет не до лености. Нужно убрать огород, прибрать сад и расчистить от падающих листьев округу на несколько десятков ярдов, насобирать хвороста на растопку. А также починить, всё, что удаётся починить, что нужно заменить, а что ремонту не подлежит — на растопку. Но это всё будет потом.       Сейчас девушке было лень даже прибраться в домике. Она проследовала на второй этаж, чтобы рухнуть в постель плашмя. Но перед этим, она решила, ещё раз, до полудня взглянуть на свои розы.       — Если бы вы, родные, могли говорить, — с лёгкой тоской произнесла она. Сколько тысяч раз она произносила эти слова. И ни разу её розы не заговаривали с ней.       Однако в этот раз что-то переменилось. Сквозь кроны тополей пробился полуденный свет. И своим золотым сиянием он осветил одну единственную розу. Она расцвела!       Смурфочка не раздумывая спустилась на первый этаж, а потом выбежала из дома прямо в сад.       Вокруг розы сиял белый ореол. Ореол начал вибрировать и в сердце смурфочки заиграла третья песнь Розы. И смурфочку унесло далеко-далеко!       Её перенесло через пики Краесветных гор, через топкие болота и Великое море. Её несло в пустыню. Воздух вибрировал от жары. А впереди показался кто-то.       Смурфочка сначала подумала, что это мираж. Но песнь её несла к страннику, всё ближе и ближе и вот перед ней шёл смурфик в маске, плаще и шляпе, а за поясом у него была шпага. Лицо незнакомого смурфа источало уверенность, решимость… Решимость охотника, преследующего свою добычу.       Было видно, что этот смурф изнывает от жажды, но продолжает идти.       Смурф шёл по пустыне, преследуя колдуна.