Касания

      Виктор по-очаровательному тактильный. До головной боли нежный и ласковый, в противовес художнику — холодному, закрытому, лишний раз предпочитающему не входить с людьми в телесные контакты.       Виктор липучий как репейник — один раз невесомо коснется пальцами чужого запястья, и пока не оттолкнешь, не отцепится от крепкой хватки, которая уже успела перейти на плечи и локти, рождая более близкое объятие.       И Эдгар раз за разом пихает его ладонью в бок, намекая на завершение нежностей. Терпит-терпит, но в конце концов не выносит и отталкивает почтальона. На этот раз, вроде бы, он выдержал контакт куда дольше, пока смущение окончательно не накрыло его учащенным сердцебиением и горящими щеками, побудив отстраниться.       Виктор знает, что Вальдену нелегко дается такая близость. Знает, и каждый раз наблюдает за реакцией, высматривает в чужих жестах желание прервать контакт и скрыться. Невербальное общение Гранцу давалось всегда легче. Как только замечает неуверенность в лазурных глазах, сразу же отстраняется.       Вальден же в свою очередь прекрасно понимает, насколько его парень голоден до прикосновений, но каждый раз и оставляет его таким — дает по кусочку от себя, а затем уходит, только раздразнив юношу. По-секрету же каждый раз высчитывает секунды, проверяет, сколько он продержится до тех пор, пока вдруг станет некомфортно.       Сейчас, вроде бы, хорошо. Хорошо, когда Виктор ласково обнимает, любяще обвив руки вокруг чужой талии, хорошо, когда он молча кладет голову на плечо художника, касаясь щекой струящегося по шее каштанового локона, и ничего говорит. Наверное, тоже секунды считает.       Когда они досчитывают до тридцати (но Эдгар не уверен, что они начали считать одновременно, вдруг прошло уже куда больше?), Гранц аккуратными движениями пальцев вырисовывает круги на спине и лопатках художника, все ещё продолжая молчать и не двигаться. Тридцать семь? Тридцать восемь…       Минута.       На этот раз тем, кто прерывает контакт, оказывается почтальон. Он удивленно, но с порозовевшими от восторга щеками всматривается в голубые глаза, пока очаровательная от осознания улыбка не трогает его лицо. Вальден не стал его отталкивать? Глаза Виктора во всех смыслах искрятся янтарем, ладони от нервов сжимаются в кулаки, он становится какой-то весь из себя напряженный, будто сдерживает эмоции внутри себя.       И Эдгар думает: «Я люблю его».       Думает так, и сам крепко притягивает Гранца к себе за воротник одежды, обнимает, коснувшись ладонями лопаток и прячет горячее лицо в чужой шее. Показательно шумно выдыхает туда же, вызывая у парня волну мурашек по спине, и зажмуривает глаза. Виктор только затем пристраивает и свои руки около его спины и держит его.       Так они простояли несколько минут. Оба думают, что можно было уже не считать. Какая ведь разница…       Эдгару все же приходится закончить сеанс нежностей двумя хлопками по спине почтальона, намекающими на завершение. Гранц снова счастливо ему улыбается, отстранившись, но всё ещё не отпуская чужую руку. Эдгар терпеливо выдерживает зрительный контакт. Какое-то время.       — Ты не обольщайся сильно, — он усмехается, — я сегодня просто добрый.       Почтальон тихо хихикает в ладонь, смотрит вниз, мечтательно вздыхает, поправляя одежду на себе.       — Эдгар, я люблю тебя, — все, что он говорит. Ответа не ждет, знает, что художник обычно игнорирует эту фразу.       А Эдгар и правда молчит. Пару секунд, пока вновь не подаёт голос, непроизвольно сделав его нежнее и тише:       — …достаточно добрый для того, чтобы сказать, что я тебя тоже.