Дарк-бой и его паразит

      Чанбин медленно обходит квартиру, мельком проверяя, все ли в порядке, хотя это и не его обязанность, зато квартира его. Ребята хорошо постарались и к празднику украсили его родные стены до неузнаваемости, и теперь всякий раз, когда он видит розовые гирлянды с сердечками на дверях, окнах и по всему периметру комнат, такое же обилие декорированных флажков, гелиевых шариков и электрических свечей, у него случается приступ уборщикофоба. Самое худшее в вечеринках его лучшего друга Чана, которые Чанбин смиренно позволяет устраивать в своей квартире, это уборка на следующий день, с которой все норовят слинять, так что он как раз планирует найти младших и напомнить им не расходиться после праздника. По такому поводу он даже выделит им гостевую комнату на ночь, а если потребуется, пристегнет их розовыми меховыми наручниками к полотенцесушителю. Тут как раз где-то неподалеку такие валялись для антуража. Чанбин готов поставить свою квартиру, абонемент в спортзал и новый зуб на то, что это все дело рук Чана с его садомазохисткими прикольчиками.       По пути к маячащему где-то в углу гостиной Чонину его берет в заложники Уен. На пару с Саном они громко и подробно рассказывают про поездку в Японию, раздражающе романтично заканчивая друг за друга предложения, вдобавок щедро снабдив рассказ личными и очень лишними подробностями. Где-то между описаниями храма Мейдзи и достоинств нового вибратора из японского секс-шопа на них натыкаются Енджун с Бомгю, шутливо переругивающиеся и привлекающие слишком много внимания для их рекордного количества гостей. В другой раз Чанбин порадовался бы и шумной компании, и дилдо-обзору, и супружескому срачу друзей, но этот праздник пробуждает в нем раздражение ко всему живому.       Под внезапное танцевальное безумие Сана, от которого Енджун кривится так, будто съел Берти Боттс со вкусом ушной серы, и тут же хватает Бомгю за капюшон толстовки, не пуская его присоединиться, Чанбину удается улизнуть, но он тут же нос к носу, хотя скорее нос к ключицам, сталкивается с каким-то смутно знакомым парнем, преграждающим путь.       — Привет! Классная вечеринка, — чересчур счастливо улыбается тот, и странная квадратная улыбка на его красивом лице выглядит пугающе. Чанбин кивает и пытается его обойти, но Красавчик настойчиво ловит его взгляд, и Чанбину приходится смириться с тем, что говорить с этим парнем все-таки придется. Мысль, что он не может вспомнить, откуда его знает, раздражает как укус комара. — Мне нравится, как вы украсили квартиру в этом году, очень... розово.       — Ага, — Чанбин красноречиво смотрит на его розовые волосы цвета жвачки и делает глоток коктейля, в котором больше колы и растаявшего льда, чем алкоголя. Так где же они познакомились? — Ты вписываешься в интерьер.       Пока Красавчик приглаживает волосы и смущенно смеется в ладонь, Чанбин нетерпеливо высматривает за его спиной обесцвеченную макушку Чонина и мысленно пробегается по всем местам, в которых они с этим парнем могли столкнуться. Подтянутое тело, в меру накачанный — фитнес-тренер? Красивые ровные зубы — может, стоматолог? А вдруг они вместе сдавали экзамен на права? Еще эти розовые волосы, ну какой из него стоматолог...       — Кстати, спасибо, что пригласили.       Чанбин надеется, что его выражение лица хотя бы немного выглядит дружелюбным, потому что в голове бегущей строкой отражается только: «Кто ты, блядь, вообще такой?», а он все-таки не очень хорош в сокрытии эмоций.       — Без проблем, — Чанбин похлопывает его по предплечьям и, пользуясь случаем, меняется местами. Теперь свобода маячит за спиной. Он уже делает шаг назад. К черту имя, вспомнит когда-нибудь, скажем, в ближайшем прошлом. — Ты, это... Обращайся.       — А, да, кстати говоря, — Чанбин замирает и со смирением ждет истинной причины, почему его остановили. — Я познакомился тут с одним парнем, как раз его ищу...       Чанбин снова незаинтересованно кивает, тщательно всматриваясь в его лицо и вспоминая знакомых звукорежиссеров, риэлторов и подписчиков в соцсетях.       — Все так хорошо шло, я надеялся в этом году кого-нибудь поцеловать...       Да-а, Чанбин тоже надеялся кого-нибудь поцеловать, но это совсем другая история. Прошлые два года они с Уеном из солидарности одиноких сердец в полночь заползали в угол и ждали, когда закончится минута влажных причмокиваний и рваных вдохов-выдохов, а в этом году ему придется переживать это одному. Уен покинул клуб одиноких одиночек, Уена уже не спасти.       — Точно! Уен, — Чанбин щелкает пальцами, внезапно вспомнив, что тот ни то уенов друг, ни то коллега, а может они танцами вместе занимаются. Парень смотрит на него в замешательстве, и Чанбину становится неловко. — Извини, ты что-то спросил?       — Да, про Хонджуна. Как я понял, вы общаетесь.       Чанбин молчит, пытаясь пережить удивление из-за вопроса и сомнительный вброс памяти с именем этого парня. Точно ли его зовут Сонхва и как его угораздило так неудачно познакомиться именно с недотрогой Хонджуном?       — То есть... это Хонджун-хен — тот парень? — Чанбин присвистывает, обдумывая следующий шаг. Хонджун — друг Чана, а не его собственный, но Чанбин все равно не собирается помогать какому-то красавчику его склеить. Тем более, что это почти невозможно. Хонджун как дикая кошка: гуляет сам по себе. — Слушай, мне реально жаль, но мы почти не общаемся. Да и вообще... забей. Нахуй этот праздник.       Чанбин допивает залпом остатки виски и, не давая шанса ответить, устремляется в тот угол, где недавно видел Йенни, но вместо этого попадает прямо в эпицентр шутливого спора между Джейкобом и Кевином: являются ли хот-доги, макаруны и орео сэндвичами. Над ними громко смеется Эрик, использующий колени Джуена как стул, а Енхун кусает мочку уха Чанхи, крепко обнимая со спины. Что-то никогда не меняется. От всего этого количества любви вокруг у Чанбина начинает кружиться голова. Ханен, дружески обнявший Чанбина за плечи, — единственная поддержка. Но даже его нужно будет вернуть Лу, когда тот придет из туалета.       — Как думаешь, помидор — это фрукт? — взбудораженный, Кевин обращается к нему, и Чанбин устало пожимает плечами.       — Тогда кетчуп — фруктовый смузи?       Кевин с Джейкобом почти падают от смеха, держась друг за друга. Чанбин чувствует, как желание найти младших заметно гаснет на фоне необходимости пополнить свой стакан новой порцией виски. Если он найдет стакан побольше, возможно, ему удастся в нем утопиться. В спальне как раз стоит одна уродливая ваза...       — Ребята, прошу минуту внимания.       Чанбин поворачивается на голос Чана, залезшего на стул, окруженного со всех сторон их общими друзьями. Чонин убавляет звук в колонках, и шум разговоров и смеха следом понемногу стихает.       — Всем привет! Надеюсь, вы хорошо проводите время! Это так? — в ответ раздается нестройный ряд согласий в духе «да» и «у-у», кто-то выкрикивает что-то матом, кто-то свистит. Чанбин надеется, что в этот раз Чан обойдется без своих диджейских замашек и не будет заводить толпу, только чтобы они все хором прокричали или поаплодировали. С него станется. — Отлично! Не забывайте угощаться выпивкой и закусками, а пока хочу напомнить, что наш вечер не состоялся бы без гостеприимного хозяина квартиры и моего лучшего друга Со Чанбина. Давайте дружно поблагодарим его. Бинни, где ты? Подними руку. Мы хотим видеть героя сегодняшнего вечера.       Чанбин колеблется пару секунд, но все-таки коротко машет, задрав руку повыше, и по инерции здоровается с ближайшими к нему людьми, и с друзьями Ханена зачем-то тоже.       За вялыми аплодисментами слышатся одни — самые звонкие, сопровождающиеся поощрительным выкриком, и Чанбин без труда находит их обладателя в большой как облако нежно-розовой толстовке. От счастливой улыбки Енбока и его изучающего, может, немного восхищенного взгляда Чанбина накрывает долгожданным облегчением и предвкушением, но реальность в виде высокого парня, прижимающего его к себе в довольно однозначных объятиях, наступает на горло. И улыбка уже не кажется такой счастливой, и взгляд не кажется таким уж восхищенным. Это лишь игра воображения, света и собственного эгоистичного желания, только и всего.       О да, Чанбин хотел его увидеть ровно настолько же, насколько надеялся, что в этом году Енбок не придет.       — Чанбин, мы любим тебя! — кричит Чан, и его замечательно слышно даже без микрофона. Почему еще никто не разработал инструкцию, как провалиться со стыда под землю, но только так, чтобы на поверхности Земли от него и правда ничего не осталось.       Енбок снова кричит в поддержку и невинно ему подмигивает. Эта невинность ему к лицу. Енбоку вообще все к лицу: и явный флирт (конечно, не с ним), и провоцирующее покусывание губы (опять же, мимо), и лисий взгляд, после которого у его собеседника должны подкашиваться ноги (Чанбин не проверял, но почти уверен, что так и есть). А все потому, что Енбок — плут, держащий в заложниках его сердце. К счастью, он этой информацией не владеет, только поэтому Чанбин все еще твердо стоит на ногах.       В ответ Чанбин ему криво улыбается и поспешно отворачивается к заводиле этого вечера, теперь успешно петляя между небольших компаний и множества пар. Подметив Сынмина, Чанбин облокачивается на его плечо, в ответ тот только удивленно улыбается.       — А теперь немного информации для тех, кто сегодня с нами впервые. В нашей компании есть маленькая традиция в день всех влюбленных, и мы надеемся, что вы не только разделите ее с нами, поучаствуете и унесете с собой прекрасное воспоминание, но и не раз повторите ее за стенами нашей скромной вечеринки. В двенадцать часов мы отключим свет во всей квартире ровно на одну минуту, в которую вы можете поцеловать кого угодно: своего партнера, партнершу, супруга, супругу, друга, подругу. Или человека, в которого, быть может, давно влюблены, — Чан останавливается, чтобы кинуть на Чанбина многозначительный взгляд. Несмотря на внутреннее раздражение, ему удается сдержаться и простоять все эти несколько секунд с непроницаемым лицом, и вообще он сегодня великий слепой, глухой и человеческую речь не воспринимает.       Даже с этими дурацкими намеками никакой злости к Чану нет. Невозможно злиться на человека, который искренне заботится о тебе даже больше, чем ты готов заботиться о себе в лучшие периоды жизни.       — Чаще всего участвуют пары, но мы призываем все и каждое одинокое сердце в этот вечер подарить друг другу немного взаимной любви. На часах половина двенадцатого, так что советуем вам поскорее найти свою пару, если вы ее еще не нашли. На этом все, всем хорошего вечера и море любви!       Чана провожают дружными одобрительными выкриками. Чонин, заряженный и счастливый, возможно, из-за обязанностей, которые Чан на него, наконец, возложил, сразу же возвращает музыку к прежней громкости и вприпрыжку бежит к ним.       — Ну что? Уже есть кто-то на примете? — Чан вытягивает губы, давая понять, о чем он.       Чанбин ищет взглядом Енбока, но на прежнем месте находит только его высокого приятеля, флиртующего с кем-то другим. Чанбин тревожно осматривается, переживая, что Енбок сейчас появится откуда-нибудь сбоку, застав его врасплох, но все оказывается еще хуже, потому что Чанбин находит его по визгливому смеху Уена. Они с Енбоком одновременно поворачиваются в его сторону, словно почувствовав на себе недоумевающий взгляд. Чанбин просто надеется, что замешательство на его лице с такого расстояния не рассмотреть.       Он не знал, что они общаются. Он даже не знал, что они знакомы. Как мог этот сплетник сохранить такое в тайне?       Уен, словно желая добить, машет ему одной рукой, а второй, за спиной Енбока, агрессивно указывает на его затылок пальцем, затем тычет в Чанбина и наконец показывает сердечко и большой палец, все это время загадочно нашептывая что-то Енбоку на ухо. Чанбин даже представить не может, в чем суть разговора. Вряд ли они обсуждают праздничный интерьер гостиной, тем более даже с расстояния в несколько метров видно, что Енбок смущен и не до конца понимает, как реагировать. Чанбин отвлек бы Уена на себя, но тогда почти наверняка придется говорить и с Енбоком, а неловкие разговоры это не его конек.       Уен тем временем хватает запястье Енбока и активно трясет его рукой, игнорируя неуверенное сопротивление, а за спиной повторяет набор жестов, понятный ему одному. Еще уеновские шарады за этот вечер Чанбин не разгадывал. Он и по трезвости не всегда с этим справлялся. И зачем только Енбок так застенчиво улыбается, смотря на Чанбина...       — Я слышал, у него сейчас никого нет.       Чанбин сначала бездумно кивает, слишком увлеченно наблюдая за развернувшимся представлением Уена, но ощущение, что что-то не так, никуда не уходит, так что он вопросительно поворачивается к Чану и только сейчас замечает, что все в их компании проследили за его взглядом. Если со стороны это не выглядит так, будто они специально обсуждают Енбока, то Чанбин рок-стар. С другой стороны, он действительно немножко rock и слишком стар для этого дерьма. Вдобавок, он сегодня во всем кожаном. Кто-нибудь действительно может принять его за какого-нибудь роцкера или извращенца, сбежавшего с БДСМ-сессии. Зря он Чану за наручники предъявлял.       — Можете не смотреть все сразу? Боже, — он легонько толкает локтем Джисона. Тот моментально реагирует на безболезненный тычок возмущенными криками и театрально падает на колени, хватаясь за низ живота, хотя прилетело ему в ребра. Зато про Енбока забывают все, кроме Чанбина, пытающегося осознать, что сказал Чан. — Что? От кого слышал?       Чан лукаво улыбается и пожимает плечами.       — Он сам сказал.       — Когда вы успели обсудить его личную жизнь? — Чанбин, должно быть, слишком недовольно пыхтит над ухом Сынмина, потому что тот изворачивается из объятий и отходит на пару шагов. Ну вот, никакой поддержки в своем же доме.       — Не поверишь, но он такой же человек, как и мы все. И если не бегать от него по всей квартире, с ним даже можно поговорить.       Чанбин фыркает и морщится от перспективы неловких разговоров.       — О чем нам говорить?       — Я не уверен, но обычно люди при встрече обсуждают музыку, увлечения, работу. Чувства, — Чан делает многозначительную паузу. — Это легко, просто попробуй.       Чанбин невоодушевленно показывает «окей», который и не «окей» вовсе, а самое настоящее очко, и пытается запить стресс алкоголем из пустого стакана. Дерьмо. Легко говорить, что что-то говорить легко. Сложно говорить о сложном. О простом говорить с человеком, от которого внутри ебутся бабочки, тоже сложно. Так-то. Ауф.       Пока остальные увлечены пародией Сынмина на Джисона и помогают Минхо с запавшей линзой, Чанбин украдкой посматривает в сторону Енбока, потому что это выше его сил. Всего пара секунд в минуту — это ведь не так страшно? Дольше он себе не позволяет, потому что, если они снова встретятся взглядом и Енбок снова ему так обезоруживающе улыбнется, Чанбин превратится в лужу. Он уже сейчас не уверен в своем агрегатном состоянии. Не потому что он течет по Енбок-и, хотя немножечко все-таки да. А потому что каждый такой взгляд бьет по его так тщательно оберегаемому собирательному образу дарк-боя.       И все-таки в чем-то Чан прав. У него, возможно, впервые за несколько лет появился реальный шанс подкатить к Енбоку. Даже от одной мысли сердце пускает по нервам электрошок. Они никогда не говорили друг другу больше пары фраз, максимум «Хочу заказать такси. Напомнишь адрес?» или «Налить тебе чего-нибудь покрепче?», а еще Енбок как-то хвалил его квартиру, его прическу, его улыбку и его руки, но в разное время, невзначай и как будто из вежливости. Вряд ли он мог вложить другой смысл, находясь в отношениях с каким-то очередным идеальным парнем, таким же идеальным, как он сам. И это вообще не преувеличение.       Чанбин, конечно, не может быть полностью объективен в том, что касается Енбока, по очевидным причинам. Все-таки он два с половиной года пытается жить с паразитом в сердце. Паразитом, подозрительно похожим на Енбока. Но зато он может похвастаться своим зрением, потому что прекрасно видит, какой тот милый и очаровательный в общении с другими, какой он добрый и искренний, и внимательный, а еще красивый, смешной и сексуальный. И он прекрасно видит заинтересованные и восхищенные взгляды в сторону Енбока, и прекрасно понимает, что это за взгляды. У него самого такой же каждый раз, когда он рискует повернуться на его голос или смех. Так что все эти провокации от Чана — просто неумышленная издевка. У него нет шансов с Енбоком, даже если упустить тот факт, что на фоне других он проигрывает ростом, чувством юмора и аппетитом, который у Чанбина, к счастью, есть.       Будто почувствовав его настроение, Чан подходит ближе и закидывает руку на плечо, совершенно точно пялясь на Енбока, так что Чанбину в срочном порядке приходится отвернуться. И чего вот Чан никогда не оставляет свои попытки сделать всех вокруг счастливыми? Как будто ему за это доплачивают. Вот и сейчас:       — Подойдешь к нему?       Чанбину кажется, что этот вечер никогда не закончится. Еще ни разу часы и минуты не тянулись так же медленно и плохо, как Джисон на занятиях по растяжке. Ну, хотя бы Енбок хорошо проводит время. Уен уже оставил его в покое, и теперь тот увлеченно беседует о чем-то с миловидным парнем в очках и тем высоким блондином, и Чанбину пока не ясно, какие отношения их всех объединяют.       — Где я, а где он.       — Ну, — Чан задумчиво потирает подбородок, — вообще-то, вы оба тут.       — Ты знаешь, про что я.       — Просто оставь его, хен, — вмешивается Минхо, обращаясь к Чану, но при этом даря Чанбину обманчиво милую улыбку. Жутко, но Чанбина уже не пробирает, как раньше. — Ему лучше забиться в свой угол и отсидеться там, пока не станет безопасно. Он по-другому не умеет. Нам следует поддержать его, так он перестанет всех доставать.       — Минхо, — устало одергивает Чан, но вряд ли того может хоть что-то остановить.       — Что? Он портит нам всем праздник своей мрачной физиономией.       Чан, наверняка, смотрит с укором, пока Минхо драматично выставляет руку с лицом «И в чем я не прав?». Джисон успокаивающе целует его в шею и виновато Чанбину улыбается. Это лишнее, Чанбин не в обиде, все-таки Минхо прав. Он портит всем настроение своим одиночеством и нежеланием это исправлять. На этом празднике любви он виноград с косточками среди прекрасных веточек кишмиша. Мешать всем получать удовольствие от вечера все-таки не его цель на вечер, так что он просто успокаивающе хлопает Чана по плечу и скидывает с себя его руку.       — Все в порядке. Пойду налью себе выпить, — в доказательство он показывает свой пустой стакан, и решительно ступает сквозь толпу.       Возле столика с выпивкой очень кстати оказывается свободен диван, Чанбин плескает в стакан немного виски, заливает колой и садится рядом. Отличное место, чтобы отсидеться, все как предсказывал Минхо. Джисон не дает шанса порассуждать над этим: тут же занимает драгоценное свободное место рядом и громко потягивает свой коктейль из розовой трубочки, время от времени поглядывая на Чанбина. Он упрямо ждет, пока Джисон сам хоть что-нибудь скажет, но в итоге тот давится коктейлем, и Чанбин даже не пытается сдержать смех.       — Ты расстроен из-за слов хена или потому что тебе некого целовать? — с интересом спрашивает он, еще толком не откашлявшись. Бестактный малыш Джисон-и.       Чанбин терпеливо ждет конец еще одного приступа кашля и поправляет:       — Я не расстроен.       — Знаешь, хен, если ты из-за поцелуя так переживаешь, можешь просто попросить, и эти губы, — он облизывается и для наглядности показывает на рот пальцем, — могут быть твоими.       — Без обид, но этот поцелуй не стоит сломанных ребер и порчи на понос, — Чанбин, не прикладывая усилий, находит взглядом Минхо, смотрящего на них немигающим взглядом, и натянуто ему улыбается, продолжая шептать Джисону: — Давай пиздуй к нему, иначе он сам подойдет.       — Ладно, — Джисон зачем-то отдает ему свой пустой стакан и вытирает руки о джинсы. — Но ты не грусти, хен, у тебя еще есть минут двадцать.       — Кстати, ты помнишь про наш уговор? Чтобы утром...       Договорить не получается. Джисон затыкает уши и, громко скандируя «ничего не слышу, ничего не слышу», убегает. Никакой поддержки, никакой помощи, никакой надежды. Придется все делать самому.       Чанбин ставит пустой стаканчик Джисона под стол, а когда поднимается, рядом уже сидит Чонин с улыбкой до ушей. Чем-то напоминает фильм ужасов.       — Ты в порядке, хен? Выглядишь грустным.       Скорее обосравшимся от страха, конечно, но ему виднее. Чанбин не позволяет себе расстроиться из-за того, что выглядит в глазах Йенни как Пьеро без Мальвины. Да, все внезапно решили, что он умирает от тоски, но во всем есть плюс: новая жертва сама пришла к нему в руки.       — Маленький Чонин-и, — Чанбин тянется к его щеке, легонько оттягивая мокрыми из-за конденсата на стакане пальцами. Чонин вяло сопротивляется и так заразительно смеется, просто вынуждает Чанбина обнять его и легонько ущипнуть за бок, ребра и живот. Какая приятная необходимость. — Конечно, хен в порядке. Ты сомневаешься?       — Отпусти, — Чонин смеется еще громче, пытаясь сложиться пополам, а когда это не помогает, переходит к уговорам: — Я должен идти. Я правда должен идти. Хен попросил меня дать обратный отсчет. Пожалуйста. Пожалуйста, отпусти.       — Сначала ты должен пообещать, что останешься после вечеринки и поможешь мне убраться, — Чанбин приступает к тяжелой артиллерии, используя щекотку, и Чонин просто сворачивается на диване, умоляя остановиться. После трех заверений и пяти обещаний Чанбин милостиво его отпускает, и Йенни уходит немного помятый, но с милым румянцем на щеках.       — Чанбин-и, — в ту же секунду Чан, взмыленный и не менее взволнованный, стремительно несется к нему, профессионально протискиваясь через людей и при этом никого не задевая.       Что за помешательство на его одиночестве? Может, на лбу у него кто маркером подписал что-то вроде «Если ты хороший котик, спроси, как у меня дела». Конечно, такого быть не может. Максимум, что там будет написано: «Плáчу и дрочу на Ли Феликса». Но эту надпись он стирает перед каждым выходом из дома. Конечно, себя не обманешь, но зеркало еще как.       Чанбин не дает ему шанса спросить, сразу отбривает:       — У меня все отлично. Спасибо.       У Чана на несколько секунд удивленно вытягивается лицо, но он быстро берет себя в руки, щелкает пальцами и радостно указывает на него.       — Здорово! Так держать! — следует секунда неловкого молчания, а затем Чан обеспокоенно оглядывается: — Я че пришел-то. Не могу найти Хенджэ. Видел его?       Чанбин отрицательно машет головой, и Чан так же стремительно исчезает. Маленький беспокойный ураган.       К столику с выпивкой подходит все больше людей, и Чанбин начинает сомневаться, что это тот самый угол, в котором ему стоит отсидеться. Слишком много людей для одного угла. Несколько парней останавливаются возле алкоголя и задерживаются, чтобы обсудить боулинг. Чанбин лезет в телефон, чтобы не выглядеть человеком, жаждущим подслушивать чужую болтовню. Один из парней садится на подлокотник к нему спиной и кладет рядом руку прямо на его собственную. Чанбин даже не успевает среагировать, чтобы убрать ее. Он пытается ей пошевелить, как бы намекая, что что-то не так, но реакции сверху никакой, и чанбиново недоумение легко могло бы вылиться на этого парня, если бы только по ебейшей случайности этим самым парнем не оказался Енбок. Чанбин неметафорически чувствует, как потолок обрушивается на него со всей своей тяжестью двадцати этажей, хотя на самом деле это всего лишь отвалившийся от стены дождик. И он даже не может убрать его с шеи, обе руки заняты.       — Извини, э... — Чанбин осторожно касается его плеча рукой, в которой зажат коктейль.       Енбок оборачивается, вопросительно улыбаясь, и без издевки уточняет:       — Феликс.       — Да. Да, я знаю, — Чанбин не уверен, что его смущает больше: что приходится смотреть на его улыбку так близко, что на голове у него сейчас блистает, как корона на детском утреннике, отвалившийся дождик или что ему пришлось признать, что он знает его имя. Они так давно знакомы, конечно, он знает его имя.       — Ты что-то хотел спросить? — подсказывает Енбок, склонив голову, и у него такой подбадривающий и ожидающий взгляд, что Чанбину становится не по себе.       — Да. Кажется, моя рука, — Чанбин опускает взгляд, кивая на подлокотник. — Тебе нормально?       — А. Да, — Енбок всего на секунду крепче сжимает пальцы и, очаровательно подмигнув, отворачивается.       Емко, лаконично, неоспоримо. Чанбин смотрит на его спину в легком, прямо как девятнадцать литров воды в кулере, недоумении, и нервно допивает свой разбавленный виски. У него всего несколько минут на побег, но забрать руку из-под его пальцев кажется чем-то незаконным. Хотя вряд ли его за это посадят, он и так уже в тюрьме собственного сердечка.       Йенни объявляет в откуда-то взявшийся микрофон, что до полуночи осталось пять минут, и это нервирует еще больше. Чанбин ставит стакан позади себя на подоконник и пытается сорвать с себя дождик, но тот упорно цепляется за что-то позади него.       — А ты, хен? — Енбок неожиданно приходит на помощь, отдирая скотч от кожаной жилетки и отдавая дождик Чанбину в руки, и улыбается так довольно, словно наткнулся на видео со смешными котиками. Если среди них двоих кто-то котик, то точно не Чанбин. Все же «кто он» — вопрос второстепенной важности, сейчас важнее...       — Я что?       — Хочешь пойти в боулинг на следующих выходных?       Чанбин проглатывает удивление, ставшее поперек горла, как тот самый комок шерсти из видео со смешными котиками, и спокойно уточняет:       — С кем?       — Мы трое, — Енбок кивает на двух своих друзей, — и еще пара человек, может.       Чанбин настороженно оглядывает тех двоих, и если парень в очках вполне дружелюбно ему улыбается, то блондин осматривает его в ответ с такой неприязнью, словно Чанбин специально наступил в говно или на его глазах полчаса кряду ковырялся в носу и жрал сопли, а потом пропердел подмышкой собачий вальс. В общем, нанес ему личное оскорбление и глубокую душевную травму. Чанбин не уверен: хочется ли ему перед ним извиниться или втащить от души и от чистого сердца, так что он выбирает другой правдивый вариант:       — Не. Я плохо играю.       Енбок печально поджимает губы и отворачивается к своим друзьям, и Чанбину только и остается, что любоваться его смешным хвостиком и слушать звон колец с брелоками и цепочками на джинсах, когда он ерзает на подлокотнике. В этой огромной толстовке он слишком обнимательный, и кто-то очень скоро будет его обнимать.       Свет гаснет прямо под смех Енбока. Приближение полуночи такое же неожиданное, как любой дедлайн, который боишься просрать, поэтому продолжаешь ничего не делать и тревожиться из-за того, что ничего не делаешь. Рука Енбока пропадает, и слышится звон цепочек. Чанбина передергивает от того, что Енбок-и сейчас будет целоваться с кем-то прямо здесь, под боком. И вроде какая разница? Тут или в другой комнате? Сейчас или через две недели? Слышать звуки поцелуев Енбока с тем блондином, или Уена с Саном, или каких-то двух высоких парней из толпы, заботливо придерживающих своими макушками его потолок?       Чанбин не успевает как следует накрутить себя, кто-то опирается рукой на его бедро, и страх быть поцелованным кем-то неизвестным превышает тревожность из-за Енбока.       Чанбин откидывает дурацкий дождик на сидение рядом и выставляет ладони вперед в попытке остановить человека перед собой, но никак не может нащупать тело или лицо, которое нужно остановить; только руку, за которую он цепляется, как за трос, и скользит по ней вверх, но не успевает. Его щеки́, а затем и губ робко касаются пальцы; дыхание парня ощущается где-то на виске.       — Это я, — шепчет он, заменяя пальцы губами, и Чанбин не успевает уточнить, кто такой этот загадочный «я», не успевает даже попытаться уйти от прикосновения.       Все эти мысли остаются позади вместе со знакомым звоном цепочек на джинсах. И Чанбин одновременно чувствует облегчение, ведь это не кто-то, а Енбок, и нервное возбуждение от того, что это именно Енбок, а не кто-то.       Его поцелуй больше похож на легкий детсадовский чмок, Чанбин прикрывает глаза и старается не двигаться, но не выдерживает и пары секунд: тянется навстречу, пытаясь прихватить верхнюю губу. Енбок, не ожидавший этого, теряет равновесие, и рука, на которую он опирается, опасно скользит по кожаным штанам. Чанбин успевает вовремя обхватить и подтянуть к себе на колени смеющегося шепотом парня. Судя по звуку бьющегося стекла, тот задевает ногами столик с выпивкой, и кто-то рядом вскрикивает. По комнате проходится внушительная волна перешептываний, и Чан громко спрашивает, все ли в порядке, кто-то даже отвечает. Они испортили всем долгожданный момент, но Чанбину глубоко насрать, он занят тем, чтобы помочь Енбоку перекинуть ноги через подлокотник.       — Черт, прости, — Енбок утыкается носом в его щеку и пытается сдержать смех, судя по дергающимся плечам. Такое нереальное безумие, что ничего из этого даже не кажется странным. Чанбин просто смыкает руки вокруг его талии, медленно гладя мягкую ткань толстовки. Это тоже не кажется странным, и его цветочный парфюм, и длинные волосы, щекочущие нос.       Чанбин смиряется с тем, что и их момент тоже испорчен, но Енбок не сдается и наощупь тыкается губами в уголок рта, а затем уже проходится языком по чанбиновым губам, несколько раз коротко целует. Чанбин сжимает руки у него за спиной, притягивая к себе, и сцеловывает улыбку. Енбок медленно приоткрывает губы, и Чанбин осторожно проводит языком по кромке его зубов и оглаживает язык.       Обратный отсчет доносится до Чанбина как через толщу воды. Он впивается пальцами в ребра Енбока, словно, если отпустит, все закончится в эту же секунду, и тот отвечает сдавленным стоном и подается вперед, впечатывая Чанбина в спинку дивана. Вся легкость и нежность испаряются со скоростью воды в утюге, когда выкручиваешь режим парового удара на максимум.       Енбок порывисто проводит по его рукам, несколько раз коротко сжимает плечи и скребет короткими ногтями шею. Чанбин прикусывает его нижнюю губу, и снова запускает в рот язык, упиваясь внезапной жаждой, и уже не понимает, где сейчас его трогают руки Енбока, они везде: и в волосах, и на шее, и на линии челюсти. И Енбока, такого крошечного в его объятиях, становится до одури много.       Та часть мозга, что еще может адекватно соображать, настойчиво подкидывает Чанбину идею, что надо оторваться прямо сейчас, но он не может вспомнить, почему, и становится так откровенно похуй. Нет ничего важнее Енбока, требовательно целующего его губы, и даже потребность в кислороде не заставит Чанбина разорвать поцелуй.       — Уединитесь уже.       Чанбин все-таки отрывается и поворачивается на голос Хонджуна. В нос сразу ударяет резкий запах спирта, и шум, который Чанбин несознательно игнорировал, поглощает со всех сторон.       С непривычки приходится проморгаться, чтобы рассмотреть красного и встрепанного Хонджуна. По всей видимости, его все-таки нашли и засосали. Внизу Сонхва собирает кусочки разбитого стекла в пакет и орудует сразу салфетками и тряпкой.       Чанбин решает ничего ему не отвечать, все-таки есть дела поважнее. Например, на его коленях все еще сидит немного оглушенный Енбок. На его скулах переливаются розовые блестки в виде сердечек, частично скрывающие веснушки, и его покрасневшие губы слегка приоткрыты. Чанбин может думать только о том, что только что их целовал. Он целовал Енбока. Енбок его целовал. Охуеть можно.       — Ты меня поцеловал.       — Устал ждать, пока ты сделаешь это первым, — Енбок безотрывно смотрит на его губы, и, в целом, Чанбин понимает, почему, но все-таки хотелось бы, чтобы Енбок говорил с ним, а не с нижней половиной его лица.       — Я был настолько очевиден?       Енбок задумчиво хмурится и поднимает глаза, и наконец его взгляд становится осмысленным, хотя пальцы по-прежнему массируют плечи. Это напоминает Чанбину, что сам он вцепился в Енбока, как в последний кусок мяса за праздничным ужином, так что он расслабляет хватку. Остается понять, куда деть руки, и Чанбин просто нерешительно опускает их на его талию, стараясь касаться только толстовки.       — Вообще-то, ты — нет, но твои друзья...       — Что? — настороженно уточняет Чанбин. Надо было догадаться, что в этом всем замешан кто-то из них.       — Ну, сначала Чан-хен...       Чанбин сжимает переносицу и прикрывает глаза, примерно понимая, что сейчас скажет Енбок.       — Не-ет.       — Спрашивал, не встречаюсь ли я с кем-нибудь, а потом случайно упомянул, что ты тоже сейчас один.       — Случайно, — тихо повторяет Чанбин, пытаясь сдержать отчаяние.       — А потом Уен-хен...       — Только не Уен, — а нет, вот теперь он чувствует отчаяние, до этого был всего лишь тест-драйв.       — Сказал, что я тебе нравлюсь.       Чанбин хотел бы узнать у Вселенной, Бога, инопланетян или кто вообще за всем стоит, за что ему все это, но ведь он сам выбрал своих друзей, ему теперь за этот выбор и расплачиваться. Он поднимает голову и обреченно уточняет:       — Так и сказал?       — Ну, почти... — Енбок заигрывающе улыбается и прикладывает свою маленькую ладошку к его щеке, — вообще-то он сказал, что ты... э, сохнешь? По мне уже три года, и они устали ждать, пока ты... да, кажется именно так: раздуплишься.       — Они?       — С Енджун-хеном.       Ну, вот и все. У Чанбина больше нет друзей. Или не будет, когда они рискнут остаться с ним наедине. Ему просто не оставили выбора, придется от них избавиться раз и навсегда. Чанбин пытается вспомнить какие-нибудь американские детективы, в которых учили избавляться от тел, и эта зарядка для ума отлично помогает не сорваться сейчас с места, чтобы... скорее, убежать от Енбока, конечно, чем кого-нибудь отпиздить. Чанбин никогда еще не чувствовал себя настолько преданным и беспомощным. Почему из всех людей в этом мире он выбрал тех, кто патологически не может держать язык за зубами. Ханен — единственный друг, который его не предал. Хотя это еще не значит, что не пытался.       — Все в порядке? Ты выглядишь так, будто планируешь убийство.       Енбок даже не подозревает, насколько он близок к истине.       — Да, массовое, — Чанбин криво улыбается и пытается пошевелиться, но сидящий сверху Енбок сильно мешает. — Можешь пересесть?       — Тебе неудобно? — Енбок выпрямляется и быстро оглядывается на пустое место на диване позади себя.       — Нет, просто сейчас сгорю со стыда, не хочу тебя обжечь.       Енбок подвисает на несколько секунд, а потом внезапно начинает смеяться, закрываясь обеими ладошками. Чанбин не может сдержаться и улыбается тоже. Обычно никто не смеется с его каламбуров, а Енбок почему-то смеется, и Чанбин плавится, как одноразовая посуда в микроволновке.       — Хен, — он обнимает его лицо ладонями и становится серьезным. — Если ты обожжешь меня, мы купим пантенол.       Он оставляет легкий поцелуй на губах охуевающего как в первый раз Чанбина и сползает на диван, садится, подгибая под себя одну ногу, а вторую закидывая на Чанбина, и легче не становится.       — Так почему ты расстроен?       Чанбин прикидывает, рационально ли после всего, что было (сказано некоторыми людьми), что-то скрывать, и приходит к неутешительному выводу.       — Мои друзья, они...       — Классные? — подсказывает Енбок, и его подсказки, честно говоря, оставляют желать лучшего. Если бы Чанбин сейчас стоял у доски, а Енбок помогал с ответом, у Чанбина не было бы ни единого шанса на хорошую оценку.       — Нет.       — Заботливые?       — Нет, они...       — Честные.       До Чанбина только сейчас доходит, что он издевается, и это с таким невинным ангельским личиком. Чанбин его недооценивал и зря, Люцифер ведь тоже своего рода ангел. Хотя до Минхо им всем далеко, так что никакой Енбок не дьявол, разве что тасманский.       Чанбин в отместку сжимает бедро этого австралийского чертенка, и Енбок возмущенно на него шикает и накрывает его руку ладонью, прижимая к своему бедру. Почему-то, глядя на его маленькую худую ладонь, Чанбин погружается в философские рассуждения о том, что объекты и вещи, причиняющие боль, люди должны отталкивать, а не притягивать к себе, и либо Енбок мазохист, что нельзя исключать, либо мыслит нестандартно, либо между ними все очень даже взаимно, хотя пока что вряд ли равноценно. Все-таки Енбок его поцеловал, потом поцеловал еще раз, а теперь не спешит никуда уходить. Что-то же это должно значить.       — Я не хотел, чтобы ты так узнал.       — По-моему, ты хотел, чтобы я вообще не узнал, — Енбок грустно поджимает губы и пытается улыбнуться. Несмотря на то, что они оба знают, что это правда, в его словах чувствуется сожаление, но не упрек. — Ты же не собирался рассказывать, да?       Чанбин не собирался, но не расстраивать же Енбока еще больше. Хотя серьезный и печальный Енбок такой же потрясающе красивый, как флиртующий, радостный, заинтересованный и любой другой вид Енбока обыкновенного. Хотя нет, он вообще не обыкновенный.       Необыкновенный Енбок.       — Ты очень красивый.       Енбок смотрит на него с подозрением, а потом закатывает глаза и отворачивается, кончик его языка проходится по внутренней стороне щеки, и с таким трудом сдерживаемая улыбка все-таки расцветает.       — Тема не закрыта, и мы еще поговорим об этом, — обещает Енбок и с пугающей решимостью тянется к его губам. Чанбин ловит их на полпути, обнимая его за поясницу и слегка сжимая бедро, заползает пальцами в огромный разрез в джинсах повыше колена.       Обезумевшие бабочки в животе водят языческие хороводы от избытка чувств, пока Енбок, уже без стеснения, вылизывает его рот и мнет плечи, используя их вместо антистресс-игрушки. Чанбину нравится.       — Ты на вкус как виски-кола, — Енбок облизывается; Чанбин, к своей чести, стойко игнорирует эту провокацию. — У меня уже кружится голова.       — Просто мои поцелуи опьяняют, — шутит Чанбин и в награду получает кокетливую енбокову улыбку. — Но если я вискарь, то ты паленый кокс, потому что нихуя себе меня кроет.       Енбок довольно хихикает, прикусив губу, и снова тянется его поцеловать. Такими темпами у Чанбина до рассвета сотрутся губы, а ведь еще час назад он думал, что никаких поцелуев не будет, и это даже не про сегодняшний вечер.       — Просто интересно. Ты будешь меня целовать после каждого сомнительного комплимента?       Енбок делает вид, что задумывается.       — Даже не зна-аю. А сколько раз мне нужно тебя поцеловать, чтобы ты предложил мне встречаться?       — Раз пять, не меньше.       Енбок с горящими глазами подается вперед, и Чанбин готовится к очередному поцелую, но вместо этого губы касаются его правого века.       — Раз, — шепотом подсчитывает Енбок, а затем легкие поцелуи опускаются на второе веко, кончик носа и обе щеки, — два, три, четыре, пять.       Енбок перестает считать, но продолжает осыпать его лицо почти воздушными поцелуями, и Чанбин сжимает его толстовку на пояснице, когда марафон поцелуев заканчивается нежным прикосновением к губам.       У Чанбина вообще нет сил противостоять его убийственному обаянию. Какое добро он сделал этому миру и чем все это заслужил?       — Мне кажется, я опоздал с этим на пару лет, и за меня уже все сказали, но все-таки... — Чанбин набирает в легкие побольше воздуха и отводит взгляд, но сразу себя останавливает. Все-таки он хочет видеть глаза Енбока. Он хочет, чтобы Енбок видел его глаза. — Я влюблен в тебя, кажется, целую вечность. Надеюсь, ты хочешь стать моим парнем.       Черные глаза Енбока горят от избытка чувств, и губы несколько раз предательски подрагивают в улыбке, но он героически сохраняет видимость спокойствия.       — Между прочим, — Енбок выставляет руку перед собой и важно рассматривает свои аккуратно стриженные ногти. — Это все еще не вопрос.       — Ладно, — Чанбин смиренно кивает. — Я уже не влюблен, теперь ты мне всего лишь нравишься, — Енбок возмущенно тыкает его пальцем в живот несколько раз, Чанбин перехватывает его руку, но не останавливает. — А если продолжишь меня колотить, мы закончим на дружеской симпатии.       — Ты не можешь взять слова назад, — обиженно говорит Енбок и враждебно смотрит на него исподлобья. Чанбин должен признать, что немного, совсем капельку, с мизинец, на донышке, буквально с воробьиный нос, но ему стало страшно, что для какой-нибудь части его тела следующий день не настанет.       — Но могу взять твой зад, — на свой страх и риск Чанбин опускает руку на ягодицу и легонько сжимает. — Мы же теперь вроде как встречаемся.       — Я еще не сказал «да», — Енбок с соблазнительной улыбкой ведет рукой вверх, добираясь до молнии на жилетке и несколько раз дергает ее вниз-вверх. — Сделай с этим что-нибудь.       Чанбин был прав, когда считал, что после такого взгляда подкашиваются ноги, и это при том, что он, вообще-то, сидит. Однажды любовь к Енбоку или сам Енбок его убьют, но прежде, чем это случится, он возьмет от него все, что тот может предложить. И, кажется, Енбок совсем не против. Чанбин как раз собирается его поцеловать, когда в их идеалистический мир врывается реальность голосом Уена.       — Я вижу, вы прямо не можете друг от друга оторваться, — он садится в кресло у стены с широкой самодовольной улыбкой, вальяжно закидывает ногу на ногу и подпирает подбородок рукой. Чанбин смотрит на губы Енбока и ухмыляется.       — Да, мы нашли общий язык.       Уен по-скотски ржет.       — Эй, — Енбок возмущенно толкает Чанбина в плечо, а затем удивленно оглядывается на комнату, полную людей. Кажется, они оба забыли, где находятся.       — И как он целуется?       Пока Чанбин думает, послать Уена прямо или красиво завуалировать, Енбок пробегается по нему оценивающим взглядом и довольно заключает:       — Лучше, чем ты думаешь.       — Любопытно, — хмыкает Уен. — Вы теперь типа вместе?       — Мы пока не говорили об этом, — увиливает Енбок и успокаивающе поглаживает плечо Чанбина. Чанбин не хочет успокаиваться. Чанбин хочет знать, что происходит.       Он убирает с себя руку Енбока и как раз собирается потребовать ответ, но Уен его опережает.       — Лучше обсудите это поскорее. Чанбин у нас тугодум. С таким успехом вы начнете встречаться как раз к его кризису среднего возраста.       Зря Уен испытывает его терпение, Чанбин еще от прошлого его предательства как следует не отошел. Он отрывается от спинки дивана и перекладывает ногу Енбока, собираясь встать, но тот реагирует быстрее и обнимает его поперек груди, весело хихикая. Уен бодро и очень вовремя вскакивает с кресла и отходит от них на пару шагов.       — Знаешь, хен, мне кажется, он немного злится на тебя.       — Ему бы подлечиться. Совсем обезумел от любви, — Уен сразу же делает еще один шаг назад и поднимает руки в защитном жесте, когда Чанбин дергается в объятиях Енбока. — Знаете что, пойду найду Сан-и. Наверное, он меня уже обыскался.       Чанбин провожает Уена подозрительным взглядом и такой же переводит на Енбока. Все это время за его спиной что-то происходило, а он и не догадывался. И самое худшее, что Енбок во всем этом участвовал. И неизвестно, сколько всякого те ему наговорили.       — Не хочешь что-нибудь объяснить?       Енбок давит на плечи, заставляя Чанбина откинуться спиной обратно на диван, и упрямо избегает его взгляда.       — Хенджин-хен просто дружит с Сани-хеном. Так что мы вроде как давно знакомы...       — Он не сегодня тебе рассказал, — понимает Чанбин и устало трет глаза, пытаясь осознать еще одно предательство.       — Пару месяцев назад. Нет, осенью. Кажется, это был мой день рождения, — он закрывает один глаз и морщится с виноватой улыбкой, словно ждет, что его отругают. — Не злись. Не злишься?       Что за человек такой. У Чанбина просто нет сил. Ну как он может злиться на Енбока, если тот провинился максимум в том, что не послал какого-то левого хуя с горы с его чувствами куда подальше и взял все в свои маленькие ручки. Чанбин дергает его за хвостик сзади, чтобы разрядить обстановку, когда к нему приходит неожиданное понимание. Вот, почему он сказал, что устал ждать, когда Чанбин его поцелует. Он реально ждал. Интересно, что об этом думает его блондинстый друг.       — Хенджин — это тот блондин? Кажется, я ему не нравлюсь.       — Нет-нет, нравишься, — заверяет Енбок, явно обрадованный сменой темы. Конечно, Чанбин ему не верит. — Ну, да, не то чтобы... Но это не то, что ты думаешь. Просто в прошлом году ты наступил на его шарф и не извинился.       Чанбин уже ничему не удивляется. Он каким-то неебическим образом ранил злопамятного друга Енбока. Кто вообще может обидеться из-за такой херни? Только какой-нибудь друг Енбока и может.       — Наступил на шарф? — скептично уточняет Чанбин.       — Это был его любимый шарф.       — Его же можно постирать, — говорит Чанбин очевидное. Енбок так умоляюще смотрит, и он такой очаровательный. Кажется, из Чанбина уже вьют веревки, а они вместе только полчаса. — Я извинюсь. Когда-нибудь.       — Да, — Енбок радостно хлопает в ладоши. — В следующую субботу.       — А что будет в субботу?       Енбок стучит указательным пальцем по его виску, как будто настраивает связь с его памятью. Гиблое дело.       — Мы идем в боулинг с моими друзьями.       Чанбин ноет вслух, делая страдальческое лицо, в надежде, что Енбок смилостивится. Мало того, что ему придется извиняться перед каким-то странным парнем за то, чего он даже не помнит, так еще надо не опозориться. А он обязательно опозорится. Единственное, что у него хорошо получается в боулинге, это рекордное количество раз не сбить ни одной кегли.       — Енбок-и... Это ужасная затея. Я правда плохо играю.       Енбок удивленно замирает, глядя в окно за его спиной, и Чанбин начинает переживать, что отказ сломал его нового парня. Был парень, и нет парня, как все-таки скоротечна жизнь.       — Почему ты зовешь меня так?       — Как? Енбок-и? Это же твое имя. Или ты предпочитаешь милые обращения? — Чанбин задумывается, что может понравиться Енбоку. — Что-то вроде... Солнышко? Детка? Мой австралийский тушканчик, м?       — Да нет же, — Енбок смеется, снова укладывая руки на его плечи и мягко поглаживая. — Просто меня почти никто так не зовет.       — Окей. Никаких больше Енбоков не будет. Только Феликсы.       — Не-ет, скажи еще раз, — Енбок отворачивается и весь обращается во внимание, смотря при этом куда-то на люстру.       — Енбок, — с придыханием зовет Чанбин, и тот сразу же поворачивается, довольно кивая. — Енбок, Енбок, Енбо-ок, — продолжает он, меняя интонацию с сексуальной на угрожающую и шутливую, — Енбок-и.       — Ну все, — он смущенно улыбается и затыкает Чанбину ладонью рот, заставляя замолчать. Чанбин вытаскивает язык и облизывает его пальцы, и Енбок, вскрикивая, убирает руку, вытирая ее о толстовку. — Ты используешь язык не по назначению, — жалуется он и сразу же снова затыкает Чанбину рот. — Только попробуй что-нибудь сказать.       Чанбин снова открывает рот, чтобы лизнуть его ладонь, но Енбок, почувствовав это, убирает ее раньше.       — За кого ты меня принимаешь? — пытается он оскорбиться, но Енбок его перебивает.       — В любом случае. Если ты хочешь со мной встречаться, — он делает интригующую паузу, и Чанбин насмешливо вскидывает бровь, — тебе придется научиться играть. Но ты не переживай, я дам тебе пару уроков.       Чанбин правда пытается сдержаться, но это сильнее него.       — Зачем мне переживать, ведь ты мне дашь.       Енбок ударяет себя по лбу со звучным хлопком, Чанбин даже начинает переживать за него, пока за ладонью не слышится смех. Все-таки Енбок ему нужен живым и здоровым. У Чанбина на него столько планов, что живым и здоровым Енбок должен быть еще лет двести.       — Это было очень плохо, — жалуется Енбок.       — Последний раз. Обещаю. Дальше будет только хорошо.