***
Все последующие три года архитектор старательно избегает его. В компании ведёт себя как ни в чём не бывало, также смеётся, так же легко поддерживает диалог, но наедине не остаётся никогда. Если же появляется такой риск — сбегает, как тогда на выставке. Между ними всегда искра, но это искра напряжения, грозящая перерасти в пламя, сжигающее всё на своём пути. Однако пожар, кажется, прошёл, когда они встретились как-то раз в пустом коридоре Академии. — Кавех. Постой. Подожди. Пожалуйста, Кавех. На пару секунд возникает чувство дежавю. Хайтам протягивает руку обернувшемуся и сжавшемуся в один напряжённый комок архитектору, судорожно сжимающем поля папки с конспектами, но вновь отдёргивает её. Всё ещё не смеет коснуться. Кавех смотрит затравленно, но устало. — Мне нечего тебе сказать, — произносит он, потом смотрит прямо в глаза ещё несколько долгих секунд и уходит. Пожар уходит, оставляя после себя пустое выжженное пепелище. Так заканчивается последний год Аль-Хайтама в Академии. Будущий архитектор младше на курс и пересечься им больше шансов нет. Негде просто, хотя мир тесен. И на долгих семь лет он уходит в саморазрушение и апатию, попутно, машинально занимаясь делами. Как-то совершается государственный переворот, будто и без него, но на самом деле с его огромным участием. Без Хайтама Путешественник не смог бы буквально ничего. А Хайтам в прострации, хотя образ Кавеха сильно истёрся из памяти, осталось лишь нездоровое поклонение уже несуществующему образу. Уже другой человек гремит по Сумеру, Кавех, но будто не он. Секретарь видел его не раз, только в желании запомнить его мимолётный образ полностью проявляя жадное рвение. Они не заговаривали, хотя, казалось бы, волноваться не о чём и переживания глупы, ссора (или размолвка?) надумана и вообще всё как-то странно. Когда Кавех появляется на пороге его дома, Хайтам думает, что ударился головой. Архитектор смотрит на него затравленно, умоляюще, как тогда в коридоре Академии. В руках стопка чертежей, под ногами сумка огромных размеров, видно, что очень тяжёлая. Из молнии торчит кусочек чего-то блестящего. Как назло идёт дождь, Кавех похож на осунувшегося мокрого птенца. Листы зажатые в его пальцах размокли порвались местами. С него капает вода. — Мне нужна помощь. И Аль-Хайтам падает на колени.1.
16 февраля 2023 г. в 23:50
Всё красивое, всё необычное, всё, что не поддается описанию, выкидывает из головы все слова и оставляет в немом восхищении можно назвать искусством.
Искусство многогранно. Часто оно бросает тебя после в смешанных чувствах, заставляет задуматься над тем, насколько реально то, что ты видишь перед собой, из нашего ли оно мира.
Искусство это Кавех.
Аль-Хайтам не смеет даже смотреть на него. Несчастный студент слишком прост для того, чтобы дышать одним воздухом с ним, чтобы лицезреть его чуть ли не ежедневно, чтобы в конце концов войти с ним в одну компанию, но как-то это всё же получилось, Сайно и Тигнари, почему-то не разделявшие его безмолвного поклонения, подружились с Кавехом легко и быстро, утянув за собой и нелюдимого друга в придачу.
Он же считал, что недостоин.
Аль-Хайтам ходил за ним, будто телохранитель, будто тень, почему-то всегда появляясь рядом в нужный момент, будь то неловкая ситуация, неминуемая встреча с преподавателем, чью лекцию он только что пропустил и искал теперь место, где можно спрятаться от его гнева или же поиск нужного материала в доме Даэны. Хайтам всегда был рядом, защищая, помогая, не смея коснуться или взглянуть. Он был ничтожен.
Тело студента, стоящего перед ним и почему-то звонко, переливами нежнейшего музыкального инструмента, настолько красивого, что ему даже названия нет, смеющегося с очередной душной шутки Сайно, напоминало древний храм. Аль-Хайтам был готов стоять перед ним на коленях, если бы тот попросил, готов был выполнить любое его желание, каким бы пустяковым оно не казалось. Он был готов бросить весь мир к его ногам, но мог лишь молча стоять в компании своих друзей, отвернув взгляд в сторону, всем своим видом демонстрируя безразличие и отстранённость.
Снаружи он действительно казался непроницаемой каменной крепостью, но внутри этой крепости горели портьеры, картины, фрески, изящные шёлковые ткани — всё то, что в той или иной степени считается искусством.
Кавех же считал его высокомерным, считал, что тот его ненавидит, что пытается указать на его место, ставя себя выше всех остальных. Он не знал о той буре чувств, что творилась в чужой душе, ведь Аль-Хайтам зачастую был груб и ничто не выдавало его. Перепалки вскоре вошли в привычку, ведь свои чувства, своё идолопоклонство он считал мерзкой грязью и всячески старался скрыть, хотя грязи, как таковой, там не было. Он восхищался без похоти, без желания. Это была тихая тоска, печаль по человеку, который никогда не ответит тебе взаимностью. Как кумир, в которого ты был влюблён в подростковом возрасте. Естественно, никто об этом не знал.
Кавех часто вздыхал и не мог понять, чем заслужил такое отношение, по эгоизму своему игнорируя всё хорошее, что сделал для него Хайтам. Ему было важно услышать слова, на которые тот к сожалению был неспособен, два года озвучивая их безмолвно, действиями и поступками.
При виде Кавеха у Аль-Хайтама будто бы отсыхал язык. Он не мог выразить словами все то, что чувствовал по отношению к нему. Восхищение? Радость? Зависть? Не подходило всё. Обычный студент был слишком прост для бога.
Однако богу требовалась его помощь, и Аль-Хайтам засиживался в библиотеке допоздна, разбираясь в теме абсолютно чужого ему даршана и попутно объясняя темы Кавеху. Тот был совсем не глуп и усваивал всё на лету, просто посещать занятия, особенно профильных предметов, необходимых для сдачи экзамена, нужно было чуть чаще. Хотя, благодаря помощи человека, негласно отдавшего себя ему в добровольное рабство, Кавеху всё сходило с рук, а Хайтам только и рад был помочь, стать опорой для него и тайком кидать взгляды на идеальный профиль, склоненный над книгой в тусклом свете библиотечной лампы.
Однако богу требовалась не только помощь, богу требовалась компания. Ему требовался внимательный немногословный слушатель, способный выносить льющийся из него бесконечный поток слов, эмоций и мыслей. В Аль-Хайтаме такового он не нашёл, ведь на каждое действие найдётся противодействие, на каждую же фразу Кавеха он выдумывал гадливое искорёживание, перевирание фактов, язвительную колкость. Слушать его порой было невыносимо, однако больше было некого. Никто, кроме него, не мог выносить капризный характер будущего архитектора и в этом плане они даже смогли найти общий язык. И иногда даже общались нормально.
Пробираясь за будущим светочем Кшахревара по всяким футуристическим выставкам меж непонятных ему инсталляций, Хайтам старался односложными фразами поддерживать возвышенный диалог об искусстве, утопая в ощущении осознания собственной жалкости и ничтожности.
Рядом с ним идёт идол. Человек, чьи движения отточены и грациозны. Он бесподобен сам по себе. Он бесподобен.
Они останавливаются перед античной статуей, привезенной из глубин Пустыни. Местами она сломана, истёрта, но жажда красоты, жажда искусства, не может быть уничтожена временем. Есть вещи, которые ему неподвластны.
Мрамор будто струится шёлком, облегая фигуру девушки, подобной богине. Кавех стоит, завороженно замерев, не жестикулируя так много, как обычно, не жестикулируя вообще, и быстрым восхищённым шёпотом пересказывает Хайтаму всё то, о чём думает.
Однако бог был смертен.
— ..это невероятно. Посмотри, как сильна рука мастера, эти линии, эти изгибы.. Это всё будто не по-настоящему, я не думаю, что что-то подобное мог создать человек. Эта ткань, она будто течёт, я бы хотел когда-нибудь сотворить что-то подобное..
Хайтам кивает, но больше ничего не говорит, хотя всецело разделяет его восхищение скульптурой. Любуется чужой спиной, лопатками, просвечивающими через тонкую полупрозрачную ткань рубашки. Он очень похож на эти статуи.
Кавех оборачивается, опустив глаза в пол и кладёт свою ладонь на сложенные на груди руки Хайтама. Шепчет.
— Ты так прекрасен. Я хочу нарисовать тебя.. Я хочу вырезать тебя в камне.. Я хочу оставить твой образ для себя.. Пожалуйста.. Пожалуйста, Хайтам.. Я восхищаюсь тобой.
Будущий секретарь замирает на месте, не в силах вымолвить ни слова. Кавех поднимает на него глаза, смотрит умоляюще, исподлобья. Мир сжимается до размера атома, где есть только они вдвоём, одержимые друг другом до ссоры, до возбуждения, до ненависти. До любви.
Аль-Хайтам высвобождает руки из-под ладони Кавеха, пытаясь накрыть её своими, но, одумавшись, отдёргивает их, не смея коснуться своего богоподобного идола, как выброшенная на сушу рыбка глупо открывая и закрывая рот, чтобы втянуть кислород, который не в состоянии переварить без воды. Наверное, это можно было бы назвать шоковым состоянием.
Кавех расценивает это как отказ и ретируется так быстро, что тот всё же не успевает ничего сказать.