Йонас целует Лу мягко, игриво, почти издевается. Начинает с шеи, щекоча дыханием, и медленно поднимается вверх к губам. Не доходит до цели. Целует левую щёку, правую, кончик носа, лоб. В перерывах неизменно смотрит в глаза и одаривает её озорной полуулыбкой, когда наблюдает в карих глазах нетерпение.
За годы совместной жизни Лу изучила каждый полутон серых радужек и сейчас они темнеют от предвкушения. Его руки по-хозяйски обвивают женскую талию, вызывая мурашки, и притягивают ближе. Лу не сопротивляется. Прижимается к его телу, обнимает за шею и, наконец, прикрывает глаза, прерывая зрительный контакт. Переходит к решительным действиям, накрывает его губы своими. Йонас сразу же перехватывает инициативу, углубляет поцелуй и тут же слышит тихий стон Лу. Они слишком быстро набирают обороты, поцелуи перерастают из трепетных в страстные. Дыхание учащается, мысли становятся размытыми, все дела уходят на второй план. Лу выгибается в спине и делает шаг вперёд, направляя их из кухни в спальню, и одновременно стягивает с Йонаса футболку.
Они заваливаются на кровать. Только когда Лу оказывается сверху, она разрывает поцелуй. Руки Йонаса привычно ложатся на бёдра Лу, поглаживая нежную кожу. Она принимает сидячее положение, их взгляды вновь встречаются, но ненадолго. Лу скользит руками по телу Йонаса, аккуратно проходится пальцами по самым длинным и заметным шрамам — она знает их все наизусть. Он прикрывает глаза, получая удовольствие от прохладных прикосновений. Лу останавливается около едва заметного рубца на рёбрах.
— Новый, — она недовольно хмурит брови.
— Не начинай, — Йонас ловким движением расстёгивает её лифчик, заканчивая не начавшийся разговор. Лу не настаивает. Каждый шрам, каждый рубец на его теле — плата за спасённую жизнь. Она ценит и уважает это в нём, ей лишь не нравится, когда Йонас использует пси напрасно. Возвращаясь к его губам, она целует правое плечо — место, где красуется шрам от пулевого ранения. Шрам, предназначенный ей.
Этот жест не остаётся незамеченным Йонасом. Он едва заметно закатывает глаза, поудобнее перехватывает женское тело и меняет положение так легко, что Лу почти шипит от досады, теперь он нависает над ней. Целует шею, грудь, вызывая лёгкую дрожь от предвкушения, и медленно стягивает остатки одежды сначала с неё, затем с себя.
В моменты максимальной близости её тело так приятно податливо, его движения так привычно нежны. Окружающее пространство перестает значить для них хоть что-то. Лу снова выгибается от нахлынувшего наслаждения, обвивает ногами талию Йонаса, чтобы быть ещё ближе к нему. Он неустанно целует её, сбивая дыхание и ускоряя темп, будто до сих пор старается восполнить всё то время, что они провели не в отношениях. Лу это нравится. Она пылко отвечает ему, зарывается пальцами в спутанные волосы, в перерывах судорожно хватает ртом воздух, подаётся навстречу и сжимает руками простыни.
Кульминацию Лу встречает приглушённым стоном и закушенной губой, Йонас следует за ней, шумно выдыхая из лёгких воздух. Напоследок он коротко целует Лу в губы и заваливается рядом с ней, притягивая к себе в объятия. Лу устраивается у него на плече, прикрыв глаза, пытается восстановить дыхание. Обоим нестерпимо хочется курить. Это утро действительно доброе.
Момент портит подозрительное шипение со стороны кухни и запах чего-то горелого.
— Крэп, я же кофе делала! Йонас, твою мать! — Лу подрывается с постели и бежит на кухню снимать с плиты турку.
— Ну а кто варит его в одном нижнем белье?
— Значит, теперь буду ходить голая, — беззлобно огрызается Лу, на что Йонас лишь усмехается: так она точно не исправит проблему, скорее усугубит.
Йонас смотрит на часы, и ухмылка сходит с его лица. Он спешит в ванную собираться — скоро начнётся его смена. Когда он выходит, Лу сидит на кухне опять в нижнем белье и ждёт его. На столе стоят две большие кружки с горячим чаем. Ручка винтажной турки печально выглядывает из мусорного ведра, а пространство заполняет холодный осенний воздух, пытающийся вытеснить собой запах убежавшего кофе. Именно так выглядит утро в семье Бэр.
Йонас не притрагивается к чаю: уже некогда. Вместо этого он берёт со стола самое большое зелёное яблоко, добытое Лу в очередной командировке, целует её в макушку и невзначай касается руки.
— Заболеешь ведь так, — комментирует он её внешний вид, спеша к входной двери.
— Иди уже. И не думай, что я не заметила, как ты забрал ожог.
— Я не прощу себе, если с многоуважаемым Приором что-то случится из-за того, что ожог помешает тебе вовремя достать пистолет.
— Придурок, — Лу не может сдержать улыбку от столь наивного сарказма. Наверное, они никогда не изменятся. — Сегодня меня не жди. Буду сопровождать Приора на очередном занудном вечере.
— Ок. Только под пули не попадай.
— Это как получится.
Дверь за Йонасом закрывается, и Лу остаётся одна. Времени до работы ещё вагон, спешить совершенно некуда, но она начинает лениво одеваться. Подходит к зеркалу, внимательно рассматривает своё тело: стройное, подтянутое, проклятое самой природой. Поворачивается боком и кладёт руку на впалый живот, представляя, что день ото дня он меняется, готовится произвести на свет новую жизнь. Качает головой. Хорошо, что никто не видит.
Лу пришла к этому не сразу. Сначала почти нулевая фертильность казалась даже преимуществом: не нужно было переживать по поводу неэффективности контрацепции и нежелательной беременности. Потом была стадия принятия и равнодушия. Ей было всё равно: зачем сожалеть о чём-то несбыточном, когда впереди целая жизнь, которую можно прожить в своё эгоистичное удовольствие?
Но отношения с Йонасом всё изменили. Последние годы Лу проживает под эгидой «никогда не». Она никогда бы не подумала, что пьяный танец с лучшим другом может пробудить в ней совершенно недружеские чувства и что чувства эти могут быть взаимны. Если бы не тот танец, Лу никогда бы не узнала, что целовать Йонаса так волнительно, а его забота о ней может быть такой до мурашек трепетной. Она никогда бы не поняла, что жить с ним под одной крышей уютно, а быть его женой — так по-обычному приятно. И уж точно ей никогда бы не пришло в голову, что когда-нибудь она захочет от него детей, если, конечно, у них был бы на это шанс.
Со временем эта тема для Лу стала какой-то болезненной. Она ни с кем не делилась, старалась не думать и не загоняться, но один вид играющих на детской площадке детей или то, с каким трепетом мать смотрит на своего ребёнка, вызывали в Лу тупую, ноющую боль. Однажды это не скрылось от Йонаса. Сели говорить. Он не стал давать ложные надежды, объяснил всё научным языком, но Лу была непреклонна. Если есть один шанс на до хрена, они должны хотя бы попробовать.
Лу полностью отказалась от сигарет и алкоголя, снизила до минимума приём синтетической еды. Показалось, что так будет правильно. Йонас долго ворчал, но курить тоже бросил. Не потому, что верил в чушь об обновлении организма или гнался за чудом — всё это было ради Лу. Он не тот, кто будет лишать её последней, призрачной надежды. Она прекрасно видела скептицизм в его глазах, вызванный неоспоримыми фактами и собственным опытом, но была безмерно благодарна ему за подобную поддержку. Лу знала, что в глубине души Йонас тоже цепляется за любую соломинку, способную чисто теоретически привести их к результату.
Жить с ним рука об руку сначала было странно. Иногда было очень шумно, так как не обходилось без громких ссор, иногда — горячо, ведь на словах никто из них мириться не умел, когда нужно — спокойно и уютно, а в целом — просто здорово. Лу чувствовала, что больше не одна. Но плохие дни тоже случались.
Дома свет не горит, но с порога в нос ударяет запах табака, слишком едкий и противный с непривычки, оповещая, что Йонас дома. Лу находит его сидящим на полу, облокотившегося о холодную стену, с сигаретой во рту. В полумраке его выражение лица почти не разобрать, но судя по тому, что он никак не отреагировал на её присутствие, сегодня у него был крайне хреновый день.
Лу снимает тесные туфли, молча садится рядом и ждёт, когда Йонас заговорит.
— Я был почти уверен, что смогу. Операция сложная, но всё должно было пройти гладко… — наконец тихо выговаривается он.
— Но что-то пошло не так?
— Что-то пошло не так, — Йонас не нагружает Лу деталями: знает, что не поймёт. Он затягивается особенно крепко, смакуя горький привкус табака, который почти успел забыть за то время, что не курил. — У неё осталась маленькая дочь. Лет пять девчушке. Перед операцией я пообещал ей, что верну её маму здоровой. Никогда никому не обещал подобного, а тут само с языка сорвалось. Кажется, у неё никого больше не осталось. Какой же я дебил.
Лу едва заметно вздрагивает. Она может сказать Йонасу, что это не его вина, что невозможно спасти всех или что даже самые гениальные люди иногда ошибаются. Вот только ему эти слова не нужны. Йонас не умеет жалеть и прощать, если речь идёт о нём самом. Ему важно выговориться, а Лу всегда готова выслушать и выказать ту молчаливую поддержку, в которой он больше всего нуждается. Поэтому она тянется к карману его штанов, выуживает оттуда пачку сигарет с зажигалкой и тоже прикуривает.
После долгого перерыва вкус табака кажется гадким, с непривычки Лу заходится в кашле, но всё же отмечает, что скучала по моментам, когда они с Йонасом могли вот так уединиться с сигаретой в руках. Есть в этом что-то особенное, что-то личное для них обоих.
— А у тебя что случилось? — Йонас косится на тлеющий огонёк в её руках. Просто так Лу бы не закурила, слишком упёртая.
— Опять ложная тревога, — она выдыхает струю дыма и прикрывает глаза, слышит, как обречённо вздыхает Йонас.
Лу внимательно прислушивается к своему организму. При любом проявлении тошноты, головной боли или дискомфорте в животе сразу делает тест в надежде на чудо, но оно никогда не случается. Не то чтобы Лу сильно надеется, но в такие моменты с собой бороться почти невозможно.
— Иди сюда. — Йонас тушит недокуренную сигарету о пепельницу, предусмотрительно оставленную на полу, и притягивает Лу к себе, обнимая за плечи и целуя в лоб. — В этом нет твоей вины. Как и моей. Просто так распорядилась природа. Мы не следующая ступень эволюции, а всего лишь её ошибка. Я был бы счастлив, если оказался неправ, но ты же знаешь статистику.
— Знаю. И она нулевая, — мрачно заключает Лу. — Давай набухаемся? Раз в здоровом образе жизни смысла нет, глупо лишать себя удовольствий.
— И то верно. — Йонас поднимается на ноги, помогает подняться Лу. В холодильнике находят несколько завалявшихся банок пива.
Они сидят за столом на кухне в приглушённом свете ламп кухонного блока. На фоне что-то тихо бормочет телевизор, но никому до него нет дела. Наверное, надо было бы пригласить друзей, но Йонас и Лу так редко бывают по-настоящему наедине, что сегодня это кажется лишним. Алкоголь приятно обжигает желудок и кружит голову, заставляя забыть о насущных проблемах. Если не думать о них, Лу может назвать себя в таком состоянии почти счастливой.
Йонас закуривает очередную сигарету. Он непривычно молчалив. Лу готова руку дать на отсечение, что он думает о сегодняшней операции, пытается найти в летальном исходе свою ошибку и в тысячный раз утопает в вине. Хочется поддержать, но любые слова будут лишними, поэтому она накрывает ладонью его руку и слегка поглаживает мужское обручальное кольцо, молчаливо говоря: «Я тут, я с тобой».
Прикосновение будто выводит из транса. Йонас долго смотрит на Лу, пока несильно сжимает её пальцы в своих.
— Давай завтра сходим в детский дом, — от его слов Лу чуть не поперхнулась пивом. Она откашлялась, два раза хлопнула глазами в неверии. — Вдруг кто понравится.
— А лояльность, Йонас? Нужна же высокая.
— Я живу с сотрудницей КС и терплю её побои. Куда моя лояльность может быть выше? — Лу смеётся и несильно ударяет Йонаса в плечо, подтверждая его слова. — Ну так что? Поедем?
Лу долго думает, уставившись в окно, за которым медленно просыпается ночной Термитник. Внезапно её захлестнула волна неведомого до этого страха перед ответственностью, смешанная с чувством невероятного тепла, расцветающего где-то в районе груди. Она тянется за телефоном и только сейчас замечает, как сильно дрожат её руки.
— Поедем. Только Кею позвоню, нужно поменяться сменами.
***
Подвох чувствуется, когда через несколько дней Йонас диктует адрес детского дома на другом конце Термитника, отказываясь ехать в ближайший. На все вопросы он отмалчивается, и Лу начинает это раздражать. Она и так чувствует себя странно, будто на экзамене, к которому совершенно не готова, и тщетно пытается подавить в себе нервозность, так ещё он подливает масла в огонь. Почему-то Йонаса хочется ударить.
В приюте она чувствует себя ещё более неуютно. Напоминает интернат, только детей больше, стены обшарпанней, а воспитатели злее. И родители у неё есть, у этих детей — нет. Они идут по длинному коридору, Йонас о чём-то тихо переговаривается с соцработником, но Лу даже не вслушивается. Рассматривает унылые пейзажи и хмурится. В голове всплывают воспоминания о первых днях в интернате: о том, как хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить, когда мать уезжала; о своём первом наказании, когда она впервые применила пси против дразнившего её придурка; как болезненно Малая переносила клеймо; как много приходилось драться с другими интернатовскими, чтобы её признали…
— Лу, ты слушаешь? — она слегка трясёт головой, возвращаясь в реальность. Находит себя в чьём-то светлом, но бедно обставленном кабинете.
Лу пытается найти слова, чтобы ответить, когда дверь кабинета открывается и в образовавшейся щели появляется тёмная макушка с двумя неровно завязанными хвостиками. Маленькая девочка лет пяти в простеньком сером платьице нерешительно заходит в комнату, слегка подталкиваемая воспитателем, оглядывает помещение большими карими глазами, пока в них не мелькает узнавание.
— Дядя доктор! — она бежит к Йонасу и врезается в ноги, заставляя его слегка покачнуться, обнимает со всей детской силой.
Измученная психика не выдерживает и малышка начинает плакать самым чистым детским плачем, испытав облегчение от вида кого-то знакомого. Это пугает Лу, она чувствует себя не в своей тарелке, а Йонас садится на корточки и обнимает малышку в ответ, молча даёт ей выплакаться. Через время достаёт из толстовки зелёное яблоко, протягивает девочке, и в голове шокированной Лу всё резко встаёт на свои места.
— Дела… — задумчиво произносит она вслух, привлекая к себе чужое внимание.
— А это кто? — девочка шмыгает носом, но съедобный подарок перетянул на себя львиную долю внимания, заставив успокоиться.
— Моя жена, — наверное, Лу никогда не перестанет удивляться тому, как легко даётся Йонасу эта фраза. Брак до сих пор кажется ей чем-то далёким и происходящим не с ней, но, признаться, услышать это приятно.
— Жена дяди доктора, — повторяет малышка, стараясь запомнить новую знакомую.
— Зови меня Лу.
— Это Милен, — подаёт голос Йонас, смотря на Лу снизу вверх. Взгляд его странный, с таким она ещё не сталкивалась, хотя, казалось бы, знала почти всю жизнь.
— Ты пришёл, чтобы забрать меня? Отвести к маме? — кажется, Лу больше не интересна девочке, всё её внимание вновь обращено на Йонаса. Он молчит, и Лу понимает: он не хочет давать пустых обещаний. Снова.
— Понимаешь, твоя мама… — Йонас тщательно подбирает слова, говорит таким спокойным голосом, на который только способен врач, а у Лу разрывается сердце. Она не хочет слышать его ответ, не хочет больше быть безмолвным свидетелем этой душераздирающей сцены, поэтому решает просто уйти.
На улице она глубоко вдыхает холодный воздух и закуривает, стараясь успокоить шалящие нервы. Наверное, не стоит делать это здесь, но Лу больше не может терпеть. Это плохое место, плохая идея, а она плохой человек, потому что нестерпимо хочет убежать отсюда далеко-далеко. Йонас подходит к ней, когда она почти докуривает. — Что скажешь?
— Это ты мне скажи, почему молчал? — Лу выбрасывает окурок. — Мог бы сразу сказать
кого ты решил удочерить.
— Хотел, чтобы ты сначала увидела её, — теперь очередь Йонаса курить. — Если не понравилась, можем посмотреть других. Вдруг зацепит кто.
— Дело не в этом, Йонас. Она дочь пациентки, которая умерла на операционном столе. Ты был там. Ты сможешь нормально смотреть этой девчонке в глаза?
— Это было бы неплохое искупление за то, что не успел применить пси. Она хорошая девочка, неглупая, рисовать любит, к тому же у неё глаза очень похожи на твои. Но последнее слово за тобой.
Глаза действительно похожи, Лу успела заметить. Такие же тёмные, почти чёрные и смотрят пронзительно, прямо в душу, только более мягкие и ещё совсем наивные.
Наверное, это не самый плохой вариант. Девочка знает Йонаса и видятся они явно не во второй раз, значит её мать частенько лежала в больнице, а дочь приходилось брать с собой. Минус стресс, минус лишнее привыкание — это лучше, чем совсем незнакомый ребёнок. К тому же Йонасу Лу доверяет как себе. Но почему тогда так страшно?
— О, крэп, да что со мной? — вырвалось у Лу почти отчаянно. — Берём её. В конце концов, нас родители не выбирали.
Если бы Лу собственными глазами не видела, как Йонас хилит, она бы со всей уверенностью причислила его к эмпатикам, потому что нельзя так тонко чувствовать её настроение и не обладать этой способностью. Он ловит её руку и притягивает к себе, целует в лоб, даря спокойствие.
— Оформление документов займёт несколько месяцев. В это время Милен можно будет забирать к себе на выходные, чтобы привыкнуть друг к другу. Передумать тоже можно в любой момент.
— Ты слишком хорошо подготовился, — усмехается Лу, прикрывая глаза. Неожиданно приходит осознание. — С ума сойти, да? У нас будет дочь.
— Не говори.
***
— С тобой точно всё в порядке? — голос Кея за дверью общественного туалета звучит приглушённо, но даже так в нём слышится искреннее сочувствие. — Может снять номер в гостинице, отлежишься хотя бы?
— Я в норме, — получилось не очень уверенно, скорее жалко. — В вертолёте укачало…
Договорить Лу не смогла, помешал новый приступ тошноты, выворачивающий её наизнанку. То, что к этому добавился ещё и стресс, Лу умалчивает, впрочем, Кей наверняка уже это почувствовал.
— Сука, — безысходно нараспев тянет Лу, пытаясь собрать всю свою волю в кулак.
Тошнота медленно отступает. Она умывается холодной водой, чтобы привести себя в чувство. В зеркале на неё смотрит совсем измученная Лу, живот всё ещё крутит. В туалет зашла Даниэль.
— Я бы вообще домой тебя отправила. Ты какая-то бледная, — Лу лишь отмахивается. Домой нельзя. Дома хилер, который обязательно перетянет любое недомогание на себя и будет страдать за неё. К тому же не хочется взваливать всю работу на Кея, да и за командировку платят больше, а деньги сейчас нужны как никогда. — Что-то я раньше не замечала, чтобы тебя укачивало.
— Значит отравилась, — Даниэль смотрит на неё долго, странно. Лу не выдерживает её взгляда. — Что?
— Ты не первый день странно себя ведёшь. Я беспокоюсь. Знаешь… — она прерывается, стараясь выглядеть тактичной. Достаёт из сумочки небольшую продолговатую коробочку, протягивает её Лу. Это оказывается тест на беременность.
— Пф, ты же помнишь, что я псионик? У нас не бывает детей. — Кажется, Лу с этим смирилась. Главное — поправиться к выходным.
С визита в детский дом прошло несколько недель. Процесс удочерения шёл полным ходом, Лу привыкала к Милен, она — к Лу. Йонасу это давалось гораздо легче. Так, что Лу в очередной раз усмехалась над шутками природы. Она до сих пор не была уверена, правильно ли себя ведёт рядом с девочкой, иногда её одолевал ступор и сомнения, но одно она знала точно: её жизнь, наконец, начала наполняться смыслом. С каждой неделей Лу ловила себя на мысли, что она ждала выходных всё сильнее, предвкушая встречу с на удивление скромной и смышлёной малышкой. Пару раз она даже порывалась воспользоваться своим служебным положением, чтобы ускорить процесс, но в последний момент передумывала: Йонас бы не одобрил, да и не хотелось лишний раз афишировать свои намерения, как когда-то не хотелось придавать огласке то, что они с Йонасам расписались. Пока удочерение не завершено, они решили не рассказывать даже друзьям.
— Всё равно возьми на всякий случай. В жизни всё бывает.
— Ага, — уж кому, как не Лу знать, что в жизни чуда не случается. Но она не возражает Даниэль, просто кидает тест в сумку рядом с цветными мелками, которые она добыла специально для встречи с Милен. В субботу они пойдут разрисовывать серый асфальт разными цветами, пока будут ждать Йонаса со смены. Лу себя не узнаёт, но когда ещё меняться, как не теперь, когда у неё вот-вот появится дочь. Вроде как. И всё равно это странно.
В этот раз Иво Мартен не успевает сделать все свои дела на приграничных территориях за один день, поэтому ему и его сопровождению приходится остаться в Судвиле на несколько дней.
Вечером уставшая от безделья и недомогания Лу прямо в одежде заваливается на кровать простенькой гостиницы, где они остановились. На покрывало неряшливо падает и женская сумочка, которая всё это время была у неё в руках. Из неё высыпается почти всё содержимое и перед глазами Лу предстаёт коробочка с тестом, которую передала ей Даниэль.
Решив, что добру не стоит пропадать зря, Лу не выдерживает, хватает тест и идёт в туалет. Усмехается, с чем Единый не шутит. Она заранее знает результат, проходила через это не раз — Единый никогда не шутит — но всегда почему-то сердце готово вырваться из груди и упасть прямо на пол, пока она ожидает.
Спустя несколько минут ухмылка спадает с лица Лу, она отказывается верить в происходящее. Закрывает глаза. Мир вокруг перестаёт существовать, и лишь бешено колотящееся сердце тянет её в реальность. Она делает глубокий вдох, распахивает веки. Ничего не изменилось. В руках тест, две полоски, единственное слово, стучащее в висках:
— Охренеть.
