***
Долго наша сказывалась призказка, да дело ещё дольше делалось. Трудоёмкое, оказалось, зараза. То одну вещь найди, то звезды первой дождись, что ответ укажет. В общем-то, долго-ли, коротко-ли, а летит Екатерина по небу, да пить ей захотелось. От жажды глаза соколиные ничего, кроме реки широкой не видят. Спустилась птицей дивною девушка на берег, да и сбросила плащ тёплый, обронила пёрышко птичье пёстрое. Жадно воду синюю пьёт, в шум волны вслушивается, будто кроссворды — словечко какое мудрёное — разгадывает. А в ту пору на реке той, то-ль на Волхове, то-ль на Волге… А может и вовсе на Дону, али на Тереке — хотя вряд-ли кто-то сможет сказать, что они там делали, на Тереке — жили… Богатыри. Вы спросите: Ну что же в этом такого? Жили и жили. Их в ту пору было больше, чем пальцев на деснице на один квадратный метр. А я отвечу вам, что были то непростые богатыри. А все поголовно учёные да образованные, в заморских странах свободолюбивый свой дух с детства пестовавшие. Ну, о красоте, стати, да уровне силы их, я так думаю, читатели мои догадываются. Шумят волны, свистит ветер, да камушки на берегу постукивают. А колдунья знай себе слушает, да беседу с ними ведёт незаметно, пошёптывает, да посматривает по сторонам. — Что же ты, ветер буйный, видел? О чём, река — неба отраженье — шепчешь? Что, камушки малые, слыхали вы? Не подскажете ли, как беду мою решить? — Ох, могучая колдунья, — отвечают ей вопрошаемые, — Не губи ты нас. Летал ветер, да в небесах, подхватывал крылья твои сизые, а видеть того, о чём спрашиваешь ты, не мог. Течёт река, да по земле родимой, напоила, приветила путников многих, а рассказать не может… Только камушек один, малый самый, на песчинку среди валунов похожий, к сапожкам самым девичьим подкатился. — Не губи, колдунья, королевна прекрасная! — молвит он, а сам на солнце всеми цветами радуги сияет — Слыхал я, пока ты не пришла, не спросила, много всего. Обронил меня здесь один богатырь, когда из похода заграничного с товарищами возвращался. Умный он, воспитан мудрёно. И только невесел ходил, говорит, мол, тоска его сердце снедает. Не подскажет ли он тебе, что сделать можно с твоею бедой? Закручинилась княжна, призадумалась. Да сидит на берегу реки, знай с камушком чудным беседы ведёт, да в веточках древесных судьбу прочесть пытается. Задрожала внезапно земля, затряслась. Цокотом копыт наполнился воздух и выехали к реке богатыри из разъезда на горячих конях. Было их всего числом пятеро, один другого выше, статней. Залюбовалась на них Екатерина, засмотрелась. И не заметила, как с другой стороны к ней шестой подъехал. Теперь, думаю, надобно бы прояснить, как прозывались они по роду-племени. Но так как все и сразу они нам по сюжету не нужны, то давайте пока разберёмся с тем таинственным, который ведьму врасплох застал. Сходит он с коня, сбруей звенящей изукрашенного, кашляет тихонько, привлекая к себе внимание, и кланяется в пояс, такие слова молвя: — Здравствуй, красная красавица. Отчего печальна ты? Какая беда случилась? Не пугайся меня, не причинит тебе вреда богатырь. — А называть тебя как, богатырь? — кланяется княжна, да камень блестящий в руке перекатывает. — Прозываюсь я Сергеем, да по батюшке — чтоб ему, в силу некоторых причин, пусто было, — Ивановичем. А фамилию не скажу, смеяться будешь. «Ну, я-то в любом случае найду над чем посмеяться.» — думает Катерина, и говорит: — У меня в любом случае фамилия интересней, так что не удивишь. Может статься, именно тебя я и ищу. Узнал Сергей Иванович камень, лет шесть назад в этих местах им потерянный и отвечает: — Муравьёв-Апостол фамилия моя. Чем помочь тебе? А чародейка заприметила, что камушек сам к хозяину тянется, да и улыбается хитро: — Говорили мне, будто тоска тебя снедает страшная. А ещё — будто ты — на загадку брата моего ответом можешь быть. Правда ль? И, дабы сцены немой с последующим челобитием не произошло, фамилии брата не сказала. — Правда, красавица, — хмурится богатырь, а сам подмечает, как чертами лица с собственными девица схожа, — Говорила мне гадалка заграничная, что есть у меня тайна на родине, что ждёт меня сокол быстрокрылый, что возле любви моей горечавки расцветут, и что смерть моя долгая будет. От декабря мне мучиться, до июля, если не смогу изменить жизнь свою. Может и смог бы помочь я тебе, девица, да не знаю как. А Катенька, понимая нестабильную политическую ситуацию в княжестве, о ней говорить тоже не стала. Кивнула только, поклонилась, да говорит: — Обронил ты камень здесь сияющий, милый человек. Ты помочь мне не сможешь, так хоть я тебе помогу, — да руку Сергею с камушком протягивает. А в ту пору охотился здесь третий младший князев брат — Николаем прозывался. И всегда сердце его к сестре приводило, ну и к неприятностям, конечно же. Заодно. Долго ли, коротко ли, а вывела дорожка его на голос знакомый. И вспыльчивый княжич, не разобравшись в ситуации, потому как находился в незнакомом регионе княжества, не придумал ничего лучше, чем с натянутым луком идти отбивать сестру у «супостатов». «Супостат» был один и ошалело глядел на бешеного княжича, который умудрился от удивления неудачно спрыгнуть с коня и, подскользнувшись, грохнуться в овражек с горечавками. Ну, бывает, плохой день, сапоги старые… Короче, свалим всё на перст судьбы, так легче эту сцену объяснить. — Так я ж его знаю! — вдруг вспомнили оба и подозрительно глянули на Катю. И, даже не подозревая, что в силу разных причин, самыми главными из которых были молодость и горячность всех здесь присутствующих, здесь сейчас разразится бой, колдунья не нашла лучшего выхода, как просто схватить плащ и, обернувшись соколицей, улететь домой и оставить разбираться брата. А то ещё идею спугнут, чего доброго, очевидную.***
— …И таким образом, своё выступление, которое начиналось, как простая летопись, милый брат Александр, — поглаживая занывший висок — «Никс ругается, наверное.», подумала Катя, — я хочу завершить одним, очень простым выводом. У тебя есть три брата, каждый из которых прекрасно может княжить в стольном граде. — Ага. Вариант хорош, не поспоришь, но… — Есть нюанс, да? — обречённо проныла княжна, просто устав говорить. — Да, Катенька, есть. Словечко какое мудрёное, надо запомнить бы. В общем-то Костя успел жениться, за те две недели, которые ты гадала, милая сестрица. — Я очень за него рада, братец, только почему же ты так невесело об этом говоришь? Ведь теперь у Кости и жена есть, княгиню ему искать не надо. — А потому я так печален, что Костя с женою возвращаться со своих иноземных владений не планируют. Да и… в общем-то, отказался он от прав на престол. Катерина подумала секундочку, да и говорит: — Скверная весть пришла. Да и, если так подумать, Мише рано ещё пока о государственных делах думать, а вот среднему брату, который очень злой и целеустремлённый в желании со всеми нами поговорить, в самый раз. На том и разошлись они. Катерина на крыльцо вышла, а князь всевеликий в палаты свои личные направился, указ сочинять. Приехал княжич Николай раздражённый, конь под ним тяжело ступает, на щеке ссадина свежая виднеется. Прошёл он к сестре, улыбнулся ей, да показал рукою знак их тайный, означавший, что без лишних глаз поговорить бы надо. А девица улыбнулась весело, подмигнула глазами синими, да и направилась в сад, к дереву волшебному. — Побились славно вы с богатырём, верно? — спрашивает она сразу, как брат за спиной у неё очутился, — А, Ники? Кивает угрюмо молодец, локоть ушибленный потирает. — Славно-то славно, но одною дракою дело не обошлось, — говорит наконец он, — Недобрые дела творятся на реках синих, ой недобрые. Живут там люди, что грамоты свои пишут, да по переустройству княжества нашего. Искал я друзей там, нашёл лишь врагов. И слушает сестра горечь в голосе брата, да понимает, что на сердце у него буря. За враждою чувство яркое скрыто, да сам не понимает княжич, что делать с ним. Оборачивается Екатерина, обнимает брата, да тоску его себе забирает. Не знает, чем друга дорогого утешить. А ему большего утешения и не требуется.***
Вот теперь-то с призказкой и покончено. В стане богатырей над широкой рекою сидит добрый молодец, буйну голову свою повесил. Сидит, думу горькую думает. Братья его утешают, кто может как, друзья-товарищи мысли тёмные разогнать пытаются, да не желает только слушать никого богатырь. Всё о девице-соколице думает, да о брате её, всем изаестном. О княжьем брате, Николае, кудрями своими чёрными, глазами синими, пленившем его с первого взгляда ещё тогда, когда по заморским походам своим встречались они, да до хрипоты спорили, до крови на кулаках бились каждый за свою правду. Трясёт за плечо Сергея верный друг Павел, чарку с вином молодым предлагает товарищ Михаил, песнею нежной пытается вещий поэт Кондратий оживить душу молодецкую, ударив по звонким струнам гуслей расписных. Да от любви, за враждою притаившейся, разве есть спасение? Слышится у костра в стане богатырском вздох восхищённый, клёкот птичий. И луна полная на небо выходит, когда оборачивается к товарищам наконец богатырь. Стоит среди добрых молодцев колдунья-княжна, стебелёк горечавки и льна в руках мнёт. Высокая, гордая, улыбчивая. — Прилетела, — говорит, — На своих крыльях я, сизокрылою птицей обернувшись. Погадать ли вам, добры молодцы, поглядеть на судьбинушку вашу? Смеётся, веселится молодая кровь, пляшут у огня в заповедной территории. И Катерина вглядывается в ладони, ей подставленные, читает по глазам-зеркалам, что на душе у человека, душистые веточки в костёр подкидывает, да цветочками каждого молодца по рукам гладит. Молчит Сергей, только с надеждою на красавицу глядит, а та хмурится только, на свою ладонь правую глядит, на богатырские руки смотрит. — Странное дело, — молвит княжна наконец, — По деснице-то выходит, что одного мы с тобой рода-племени, а по шуйце — что матери у нас разные. Да и глаза у тебя знакомые, добрый молодец. Не бывает таких совпадений. — А как нашла ты нас? — спрашивает, любопытствуя, младший Сергеев брат, тоже красиво, по-гречески, учёно названный. — Река звала за собою, — скалится беззлобно колдунья, — Да и с высоты полёта сокольего ваш огонь легко увидишь. Наполнилась ночь грохотом копыт вдруг, зазвенел голос молодой княжича Николая, заржал его тонконогий конь. Стальными копьями ощетинился лагерь. — Не троньте, — оживает Сергей, — Сам биться буду, или поговорю с княжьим братом. Нечего бояться. А сам на Екатерину поглядывает, ждёт, сможет ли что по лицу светлому прочесть. И дожидается. Качает головою юная княжна: — Нечего тебе, добрый молодец, с братом моим ругаться. Он за мною приехал, обо мне беспокоится. И верно, поднялся конь вороной на дыбы, спрыгнул наземь Николай, только на одну фигуру глядит, остальные не важны ему. — Ну, сестрица… — и понимает вдруг Катенька, что что-то идёт не так, — Может быть, поговоришь со мною, как же так вышло, что княжеский стол ко мне перейдёт?! Охнул только Сергей, а колдунья и бровью не повела — только глаза зеленью лесной полыхнули. — А ты, стало быть, не хочешь? — Догадливая ты у меня, ужас какой, — хмыкнул княжич, — Может опустите копья? Я к вам, вроде как беглец подался, драться не буду, душою клянусь. И приметив, что жилка на шее у брата бьётся сильнее, как только он взгляд глаз Сергеевых ловит, отступает Катюша к костру, танцует, поёт, и не замечает никто уж из друзей-богатырей, куда подевались их товарищ с Николаем. Здесь бы и сказке конец, да послесловие добавить надобно бы в нашей летописи. Согласился Николай княжить в стольном граде, поставив условие, что главною советницей будет при нём сестра-колдунья. Позвал он с собой добрых молодцев-друзей, что желали в княжестве добро и справедливость поддерживать. Помирился княжич с ними, да с другом милым, упал на колени да целовал его холодные руки, омытые слезами хрустальными. Устроила Екатерина — потому как организатор она замечательный — пир, на весь крещёный и не очень мир, и улыбалась лукаво, попивая пряное вино. И автор сей повести когда-то там был, мёд-пиво да глинтвейн, по рецептам самой колдуньи пил. Вкусно было, ничего не скажешь. И правил князь всевеликий Николай с любимым другом своим ещё долгие годы, и жили они в мире и согласии, и процветало княжество и был в те годы истинный рай на земле…***
Постскриптум (опять учёные слова!) «А чем закончилась-то сказка?» — спросите вы и будете в своём абсолютном праве на этот вопрос. Ну так тем и закончилась. Ибо сначало планировалось, закончить её этими словами: «А в конце сказки княжич увёз его в дальние края, где они были вечно счастливы. И Серёжа гладил по гриве коня, и Ники нежно целовал его в плечо… И оттаяли вечные горные льды…» — но это уже немножко про другую сказку. Был ещё вариант, всеми одобренный, вставить страницу из индийской летописи, по заграничному называемой, Камасутрою… Но его неведомые злопыхатели выдрали — супостаты! Пергамент денег стоит! — и куда-то унесли с собой. Так что, о семейной жизни князя да богатыря, преодолевших вражду свою, узнаем как-нибудь в другой раз.