После пьянки

Сергей зевает, тянется в мягкой кровати, а затем укутывается в тёплое одеяло сильнее. Ворочается совсем по детски в поисках удобной позы. Вдруг в нос ударяет запах подпаленного табака. Есенин морщится, пытается спрятаться от запаха, накрыв одеялом голову, но это не помогает. — Доброго утра, — с некой усмешкой произносит давно знакомый голос. Сергей резко вздрагивает всем телом и, широко распахнув глаза, медленно поднимается в постели, поворачивается на звук. Он, с лицом полного то-ли удивления, то-ли испуга, то-ли вовсе ненависти, смотрит прямо в глаза стоящего посреди незнакомой комнаты Маяковского, который расслабленно закуривает трубку. В воздухе повисает напряжённая тишина. Вова смотрит куда-то мимо, а Серёжа пытается прожечь в нём дырку взглядом. — Зачем ты меня сюда притащил? — всё-таки решается задать вопрос Есенин, осторожно и довольно тихо. — Ты валялся на улице пьяный, мне стало тебя жаль, — не поднимая глаз отвечает, — или лучше было оставить тебя в луже лежать? Сергей как-то совсем притихает, смотрит на Владимира исподлобья обиженно, недоверчиво. «Лучше бы оставил» — проглатывает он про себя. — А ты, Есенин, хочу сказать, умеешь вовремя появиться, — надменно начинает Маяковский, а Сергей смотрит на него заинтересованно. — Гуляю с Лилей по вечернему Санкт-Петербургу, наслаждаюсь красотою улиц, и вдруг спотыкаюсь о лежачее тело. Сначала подумал — труп, но ты так закряхтел, как никакой труп не кряхтит, а только пьянь непросветная. Аж чисто по-человечески жалко стало, что домой к себе отнёс, — усмехается, будто забавную историю рассказал. — А зачем домой-то отнёс? — совершенно серьёзно вопрошает Есенин, с обидой глядя на своего собеседника. Голос хрипит, голова раскалывается. Хочется банально воды попить, но спросить Маяковского страшно почему-то. Сергей лишь надеется, что Вова сам всё поймёт. Хотя, даже если поймёт, вряд ли принесёт стакан воды, ведь, несмотря на его «героический» поступок, ненавидеть меньше Есенина он наверняка не стал. Маяковский реагирует на слова Есенина как-то тяжело выдыхая дым, смотря на Сергея с жалостью, будто на беспризорного мальчишку, потерявшего родителей в несчастном случае. Смотрит и снова делает затяжку, а Есенин снова морщится от отвращения. Он срывает с себя одеяло и пытается слезть с кровати, встать и уйти отсюда, пока Вова чего не выкинул, но ноги совсем не слушаются, подкашиваются под весом слабого тела и Есенин закономерно падает вниз. В его голове успевает проскочить мысль, что лежать в той луже, на самом деле, было бы гораздо лучше. Серёжа считает секунду, перед тем, как встретить лбом деревянный пол, но почему-то этого не происходит. Он ощущает не ноющую боль от удара, а тёплые объятья Маяковского, чудом успевшего поймать Есенина в полёте, уронив трубку с табаком. Вова утыкает Есенина носом в своё плечо, прижимает к себе крепко-крепко, понимая, что такая возможность выпадает ой как редко. Есенин наконец чувствует частое сердцебиение Вовы, его горячее от курения дыхание на своём плече, греющие руки и, кажется, начинает таять от этого, будто лёд на сковороде. Даже сопротивляться не пытается, хоть и испытывает смешанные чувства. Просто сосредотачивается на тактильных ощущениях, на звуках сердца и дыхания, как своих, так и Вовы. А Вова лишь молча прижимает Есенина к себе, понимая, что через несколько секунд всё же придётся разорвать объятья. Но вряд ли их отношения останутся прежними.