———
Джисон утыкается щекой в дорогое постельное белье, пока чувствует тяжелое рычание в самой шее. Слезы стекают с щек, а голос подрагивает, пока его обволакивает запах роскошного и настолько ненавистного алкоголя. Руки стягиваются сзади, брюки небрежно срываются, не оставляя даже шанса дёрнуться и сделать что-то непозволительное. Тяжелый ком в горле так и дрожит в кадыке, пока Чан касается холодными губами загривка парня, властно срывая рубашку и пиджак с Джисона, только сильнее вжимая его в самую постель. Больно. Безнадежно. В глазах падает вся твоя любовь, словно огромный небоскреб, который строили тысячу лет с огромной осторожностью — валится в один момент и разрушается так, что невозможно собрать его по маленьким осколкам вновь. И не верится, что это происходит с Джисоном и его супругом, его "любимым супругом"... От одного виски, от одной усталости из-за тотальных проблем в бизнесе, из-за переоценки собственных сил и чувства собственного ничтожества; что Чан не смог удержать компанию отца в своих руках и разрушил ее, — он жестоко срывается на Хане, начиная брать его силой. Вжимать в самую постель, через кровь и всхлипы парня, он пытается затмить свою неудачу. Злость кипит в самых жилах, руки до красноты сжимают тонкие, почти прозрачные ручонки Хана у него за спиной, не давая и возможности подняться. Джисон и не вырывается. Лишь слезы ручьем бьются из его покрасневших глаз, а тело терпит отрывистые толчки боли и насилия. Дыхание иногда замирает, словно он всего-то труп, но сердце продолжает дико биться в груди. — Ч-чан... П-пожалуйста... П-перестань... Б-больно... — Все, что мог проронить Джисон, но Чан его даже и не слышал. Лишь эхо било в уши. — Я прошу...Бесполезно.
Наконец, вскоре, страдание заканчивается, но Джисон всё ещё чувствует обжигающее дыхание у себя на искусанном до синяков загривке, а в носу стоит запах перегара, который уже полностью впитался в бледную кожу. Пальцы все также оставались забиты в простынь, а по бедрам, Хан чувствовал, как текла совсем свежая кровь. Боль и не собиралась покидать избитое насилием тело. Чан свалился замертво рядом. Алкоголь сильно ударил ему в голову, заставив его тело свалится сразу же после достижения болезненного пика, а сознание отключилось практически мгновенно. Хан истекал кровью, чуть всхлипывая в полной темноте, пока огни ночного города за огромными стеклянными окнами в спальне, больше напоминающие стеклянную клетку, сверкали и искрили, отражаясь на полу. Тело и кости ломило, а в горле встал ком. Джисон не смог найти в себе силы, чтобы подняться, поэтому лишь отодвинулся от сонного тела Банчана и перевернулся на бок, обняв свой живот руками. Так прошла вся мучительная ночь, пока в больших окнах и в слезливых глазах Хана, не показалось солнце. Боль сохранилась до самого утра и следы от грязных зверинных прикосновений, которые захотелось немедленно смыть. Ноги ватные, руки дрожат, а ребра будто все переломаны. Морально он был также избит. От собственного тела и своей личности — осталось лишь жалкое название. Джисон существовал лишь в четырех стенах, а выходя на публику должен был натягивать доброжелательную улыбку. Тоналкой замазывать синяки и пятна от когтей Чана, ведь он с такой силой вжимает Хана в постель, что на коже больше двух недель остаются красные следы от рук. Аккуратно, почти бесшумно, пройдя в ванную комнату и смыв с себя все прикосновения, а главное кровь, которая застыла на внутренних частях бедер, Хан смог выплакаться, пускай все также тихо. Когда Чан проснулся после перегара, с больной головой, а в ушах стреляло, он чуть посидел на мятой, окровавленной постели и застегнул ширинку брюк. После того, как он более менее пришел в себя и смог держать равновесие, Банчан вышел на кухню. Джисон судорожно сжимал в руках папиросу, сидя на подоконнике. У него был стеклянный взгляд и даже, когда Чан вошёл на кухню, он не поменялся. Кристофер налил себя холодной воды, залив в глотку практически весь стакан. — Прости за вчерашнее. Я просто... Чёрт, я снова сорвался... Извини, — практически безразлично кинул Чан, повернувшись к Джисону, сложив руки на груди. Хан все также молчал, стискивая в тонких пальцах сигарету, дым от которой выходил прямо в широкое окно. — Я попрошу служанку сменить простынь, — сквозь долгую паузу молчания цинично проронил Чан. Джисона всего затрясло. Он медленно спустился с подоконника и бросил сигарету в пепельницу, а после практически подлетел к мужчине. Раздался звук удара и Чан ударился об кухонный гарнитур, скрутившись и начиная шипеть от боли. — Я устал это терпеть! — кричал Джисон, пока Чан стал выпрямляться. — Я устал жить в этой клетке, в которую ты меня усадил. Ты заставил меня уйти с моей работы, которая могла бы меня прокормить и без твоих сранных денег. Ты заставил меня это сделать, чтобы я только сильнее стал зависим от тебя, чтобы мной было легче управлять и знать, что твоя жертва никогда от тебя не уйдет. Я устал терпеть насилие к себе. Устал видеть твое пьяное ебало каждый раз, когда в твоей жизни происходят проблемы, которые ты же и устроил. Постоянное насилие. Не проходит ни дня, ни недели, чтобы на моих бедрах не было синяка, а между ног не начиналось кровотечение. Джисон тяжело дышал, аккуратно отходя от Банчана. Его голос и руки дико дрожали. — Ты вжимаешь меня силой, которой у тебя в несколько раз больше и трахаешь, пока я молю остановится. Всю нашу ебанную семейную жизнь, ты брал меня насильно, даже когда я не хотел этого и делал так, как удобно тебе! Тебе плевать на то, что я чувствую. Тебе было все равно на мое здоровье. Ты нажираешься, как чертово животное. А знаешь почему? Потому что ты слабак. Твоя компания терпит крах и ты ничего не делаешь — только нажираешься и срываешь гнев на мне. Конечно, потому что ты знаешь, что я зависим от тебя. Но если я молчу, это не значит, что я согласен. Хотя, разве тебя вообще когда-то волновало мое согласие? Ты делал то, что тебе приказывают инстинкты, потому что ты — выродок звериный. Да, Кристофер Бан Чан ты — ебанный слабак. Ты все тот же неуверенный в себе сопляк, который боится своего папашу и самоутверждается за счет людей, которые зависимы от тебя. Ты не только слабак, но ты ебанное животное, живущее по инстинктам и удовлетворяющее свои потребности, какими они бы не были. Ебанное животное! Чан стиснул зубы и со всем остервенением ударил Джисона по лицу, от чего тот ударился об стену, повалившись без сил на пол. Из-за последствий ночи и сильного удара, который сейчас нанёс Банчан — было невозможно подняться или же набрать новые силы, ведь Джисон потратил последние на удар в лицо мужчины. Хан обессилено лежал на полу и даже не подрагивал, когда к нему стали приближаться. Банчан взял почти мёртвое, быздыханое тело на руки и вновь понёс в спальню или же "клетку"...***
Уже на следующий вечер, Джисон и Чан вместе присутствовали на выставке, которая Хану совсем была не интересна, а на ногах стоять было практически невозможно, поэтому он часто присаживался, пытаясь не вскричать от боли. Когда супруг удалился общаться со своими партнерами по делам, Джисон остался с гостями. Он пожелал бы убежать прямо сейчас, когда у него есть деньги, время, последние силы, а муж за ним практически не следит. Поправив пиджак, Хан поспешил к выходу, но его резко схватили за руку и повернули к себе. Это была хозяйка выставки, с которой пришлось долго разговаривать, упустив все свое время для побега. — Ох! У вас синяк! — восликнула женщина, когда Джисон обернулся к ней спиной. На шее и правда размазалась тоналка, а синяк стал заметен всем желающим. Хан в один момент захотел признаться и сказать правду. Да только понял, что бесполезно сражаться. Судьба решила за него сама. Его предназначение не хитрое и не дурное — доброжелательно улыбайся и нахваливай своего насильника-мужа для лицимерных гадов. — Вам не стоит волноваться. В последнее время очень неуклюжий стал; на лестнице вчера поскользнулся... Расскажите лучше про вашу новую галерею...