Совершенство

В день пожара внутри него что-то треснуло. Стоило закрыть глаза - и перед ним, как живые, заново вставали языки пламени, облизывающие стены, сжирающие бетон и камень, ослепительные, всепоглощающие. Это зрелище заворожило его, и он все чаще закрывал глаза - просто чтобы снова полюбоваться им. Он жаждал пламени, он жаждал быть пламенем. Совершенным. Он видел свою жену, почти поглощенную огнем, всю в бетонном крошеве, саже и пепле. Видел ее худые руки, поцелованные ожогами, почерневшие и потрескавшиеся ногти. Обгоревшие остатки волос - раньше она носила их длинными - закрывали лицо, липли к лопнувшим глазам. Женщина, когда-то бывшая его женой, стала просто мертвым телом, бессмысленной материей, прахом - это привело его в ярость тогда, и ярость до сих пор не до конца отступила. Он хотел создать тело, неподвластное огню и тлению, живое, сильное, вечное. Совершенное. И еще была она. Он решил, что на самом деле в день пожара увидел ее впервые - несмотря на то, что знал ее раньше, несмотря на то, что сам послужил ее началом. Он знал, что в день пожара что-то треснуло и в ней, и это роднило их, пусть только отчасти. Он выдрал ее из жадных пальцев пламени, но именно ей хватило сил справиться с трещиной. Она лежала на его операционном столе, обнаженная, обожженная, иссушеная - и тяжело, с надрывом дышала. В тот день он впервые трогал ее тело, словно узнавал заново, как завороженный. Касался посеревшей кожи, гладил пальцами корочки ожогов. Не удержавшись, он положил обе ладони ей на грудь и словно содрогнулся целиком, изнутри и снаружи. Она вошла в огонь, она вышла из огня, и ее хриплое дыхание было самым восхитительным звуком, какой он когда-либо слышал. Взрезая аккуратными движениями ее плоть, вплавляя в нее металл, он с трудом удержался от того, чтобы не сделать ей крылья. Она была его искалеченным ангелом. Совершенная. С того дня каждый раз, когда он ее видел, ему хотелось коснуться. Дотронутся до бледной кожи, сжать руку, нащупывая под кожей металл. Ощупать ее всю целиком, каждую клеточку. Разрезать ее и забраться пальцами внутрь, раскрывая ее, как диковинный цветок - мокрый, пачкающий красным и с запахом железа и соли. Глубоко внутри своей истрескавшейся сущности, он никогда не любил ее - он ее боготворил. Он хотел целовать ее губы скальпелем, хотел нежно сжимать в ладонях ее глаза и раздевать ее - медленно, постепенно, слой за слоем срезая кожу и мышцы с костей. Он хотел бы сплести свои клетки и ткани с ее, чтобы быть с ней до конца, без остатка. Совершенно. Он никогда себе этого не позволит, и он это знает. Рядом с ней он особенно остро ощущает свою ущербность, болезненное не-совершенство. В день пожара он стал бы мертвым телом, сажей и истопленным жиром, окажись он на ее месте. Она - не такая. Она - выжила. Она - то, чего он желает и чего, он знает это в глубине своей черной души, никогда не достигнет. И она - его дочь, плоть от плоти и кровь от крови его, в ней - его генетический материал. И это одновременно возбуждает его и приводит в иссушающую ярость. Он ставил эксперименты на собственном теле, он разобрал по кусочкам то, что осталось от жены, но он так и не смог понять. Что делает ее той, кто она есть? Что заставляет его жаждать ее с такой неистовой силой? Пытаться собрать в пробирках жалкие ее подобия? Что бы он ни делал, он оставался материей - мышцы, кожа и кости, кровь, лимфа и нейронные связи. А она - его лучшим экспериментом. Ангелом с обожженным лицом и искалеченным телом. Бессмертной. Совершенством.