Мой приказ

Пьяцца Претория выглядела так, будто луч Жнеца попал прямо в фонтан, разрезав две лестницы пополам и взрезав камень. Все дома в округе были целыми, и над ними всходило солнце. Когда-то я с группой интернатских маленькой девочкой гуляла по площади, снизу вверх смотря на статуи. На мне было синее платье, подаренное мамой на вырост ещё три года назад, когда она пришла навестить меня в последний раз. Когда я висела на ветках и перекладинах, цепляясь за них ногами, подол платья падал и закрывал мне лицо (приходилось придерживать его руками), открывая для всеобщего просмотра белые трусы, одинаковые для всех детей интерната. Сейчас я ― солдат Альянса, и я смотрела на эти же статуи, понимая, что нет больше на этой площади белых голубей, прогуливающихся горожан и искрящихся из фонтана брызг ― есть только очень большое количество мест, которые можно использовать как укрытия. Мне больше не девять ― мне двадцать три. И на мне чёрная броня адептов-космопехов ВКС, а платье в последний раз я надевала два с половиной года назад. У меня начало звенеть в правом ухе. Я повернула голову и увидела стоявшего рядом со мной налётчика. Я не смотрела, куда он целился, но знала, что его оружие направлено в одну из статуй площади ― женщины, державшейся руками за голову и правую ногу. Обращённый турианец тоже обернулся ко мне и моргнул большими глазами саларианца. ― На счёт три бей самым сильным, что у тебя есть, ― когда он это произнёс, его лицо начало оползать вместе с головой и телом. В конце концов от него осталась вонючая дымящаяся лужа кислоты, из которой полезли роевики. Я растоптала их ногами. Вместо красивой архитектуры центра Палермо возникли убогие развалины разрушенного промышленного городка. От площади остался только треснувший фонтан, из которого вяло вытекала чёрная жижа. Кто-то положил мне руку на плечо. Справа и слева из-за моей спины начали выходить саларианцы, и я наконец-то поняла, что сплю и скоро проснусь на задании в окружении своего подразделения биотиков. Вокруг меня выросли стены, солнечный свет стал полумраком, а отряд саларианцев перестал бездумно бродить по площади, и каждый из них занялся своим делом. Я больше была не в Палермо ― и даже не на Земле. Когда я осознала, что уже вынырнула из сна, голова закружилась: потребовалось время, чтобы отделить видения от реальности. События последних часов обрушились неотвратимым и страшным потоком. Оказалось, что от усталости я всё же задремала в той позе, в которой сидела: положив голову на руку, а руку ― на согнутые колени и привалившись плечом к углу. Прямо в шлеме. Саларианцы, конечно, неплохие ребята. Очень хорошие, пожалуй. Но не люди. И, проснувшись не среди своих боевых товарищей, я не смогла избежать чувства горечи. Я не успела даже поднять голову, как на плечо мне легла узкая ладонь. ― М? Как успехи? Мы выдвигаемся? ― Мне очень хотелось потереть глаза и прокашляться ― после сна голос отдавал хрипотцой и першило в горле. ― Да. Пора, ― Мейлан внимательно и, кажется, даже обеспокоенно смотрел на меня. Я оттолкнулась рукой от запыленного пола и поднялась на ноги. Уровень щитов ― приемлемый, состояние брони ― так себе, термозаряды ― есть, М-4 ― на месте, боевого задора ― хоть отбавляй. Мы наконец-то собирались покинуть это место. Я каждодневно говорю себе: «Думай головой, а не задницей» ― с тех пор как выучила слово «задница». Мой язык выбалтывает всю информацию ещё до того, как мысли успевают сформироваться, и до того, как я понимаю, что несу. Мой самый близкий интернатский друг ― наполовину американец ― сказал: это потому, что я итальянка. Другие сиротки склонны были полагать: это потому, что я дура. Это касалось всего ― в первую очередь честности в назывании мудаков мудаками, и за это я огребала только так. Но как ещё выжить, когда ты не только сирота, но ещё и биотик, у которого никогда не будет денег даже на новенький омни-инструмент, не то что на учёбу в Гриссомской академии ― и на тебя смотрят как на урода вдвойне? Катастрофическое неумение фильтровать свою речь принесло мне дурную славу нахалки среди воспитателей и ворох связанных с этим проблем. Оно же едва не лишило меня возможности стать военным. И оно же постоянно ставит мне палки в колёса на службе ― уже два раза повышение до сержанта не просто маячило где-то на горизонте, а было прямо под бронированной перчаткой костюма ― и!.. отменялось или откладывалось из-за «неоправданных надежд». «Исполнительна, целеустремлённа и упорна, но отсутствие стремления к лидерству и двоякое отношение к субординации едва ли позволит младшему сержанту Моретти подняться до высоких должностей», ― вот как написано в моём личном деле. И по-прежнему велико количество людей, удивлённых, как с моим болтливым языком я до сих пор пребываю в рядах ВКС ― и я уже сбилась со счёта, пытаясь вспомнить всех. Да просто я всегда исполняю приказ и формально ни разу не нарушила Устав ― к счастью, на это у меня мозгов хватает. Почему я вообще об этом задумалась? Потому что меня задело кажущееся осуждение в поведении саларианцев? Ты тронулась, Моретти, они же другой расы: кто их разберёт, что эти ребята думают? Ну да. Задело. К тому же они настоящие профи, как ни завидно это признавать. И сколько же нужно мужества и сил, чтобы сражаться на чужой планете за чужой народ. С другой стороны ― боже, какие эти парни хрупкие! Я ведь даже не поняла тогда, что придавила Мейлану руку, пока он не начал вытаскивать её ― просто не почувствовала. Мне кажется, со стороны Саларианского Союза весьма жестоко выпускать этих ребят за пределы кабинетов и научных лабораторий. Тем более ― на войну. Ради всего святого, только бы разведчиков не постигла участь моего отряда. Да, их недоумение точно задевает. Главным образом потому, что мне-то они нравятся. Особенно лейтенант ― несмотря на то, что у меня начинает болеть шея, когда я, задрав голову, пытаюсь с ним говорить. Он очень хороший лидер и… интересен. Как бы они ко мне ни относились ― за спасение их однозначно стоит поблагодарить более… весомо, чем простым «спасибо». Потом. Интересно, саларианцы пьют? На прощание я подошла к бывшим товарищам, мирно лежавшим под тканью. Милашка Эванс. Спокойный и рассудительный Дэвис ― мы с ним одногодки. И Уилсон ― он, конечно, был тем ещё говнюком. Но, глядя в его немигающие глаза, это легко можно было простить. Страшная картина. Я не допущу, чтобы вы погибли напрасно. Чужая смерть ― здесь, рядом, на поле боя ― заставляет чувствовать свою жизнь более остро. Хвататься более жадно. Выше, быстрее, сильнее. Жаль, что за понимание этого требуется настолько большая цена. Мне удалось до начала операции поблагодарить Мейлана за заботу о моём отряде ― представителях иного для него вида. И заодно пожелать им всем удачи. Нам всем. Ха, наверное, века этак полтора назад, в каком-нибудь две тысячи дцатом году люди и подумать не могли о том, чтобы бок о бок воевать с инопланетянами. Что ж, мне с моими повезло, пусть и им со мной ― не слишком. Мейлан оказался прав, стоит отдать ему должное. Лейтенант и его подчинённые действительно не позволяли врагам приближаться ко мне, нейтрализуя большинство до того, как те успевали заметить самоуверенную боевую единицу, жавшуюся к строениям и укрытиями, в мнимом одиночестве пробиравшуюся ближе к лагерю. Нам, биотикам, конечно же, объясняли принцип действия тактической маскировки ― чтобы мы знали, как, куда и чем эффективнее бить. Но саларианцы были чертовски хороши. Оглядываясь в поисках опасности, я не замечала не только жнеческих подпевал, но и свой новый отряд: только постепенно таявшие здания городской черты, уступавшие место жадной скорой траве или выжженной, безродной земле вокруг завода ― и всё. Приходилось то и дело бороться с желанием позвать Мейлана вслух. Один раз всё же не удержалась ― задала направленный в пустоту вопрос, предназначавшийся лейтенанту: не остались ли они там, в доме, и не иду ли я всё это время одна. Так и с ума сойти можно, знаете ли. Вышка становилась всё ближе, но количество врагов едва ли увеличивалось. Может, на парочку штук больше хасков. Хорошо, на пару десятков. Но всё хаски, каннибалы и несколько налётчиков ― ни огромных тварей, ни опустошителей. Закончились? Тьфу-тьфу-тьфу, Моретти. ― Такое ощущение, что я пришла на сюрприз-вечеринку по случаю своего дня рождения, а гостей-то и нет, ― поделилась я своими мыслями, когда мы оказались на месте. ― И сборщика не видно. Может, он того... сломался? ― У нас не принято отмечать дни рождения, ― Мейлан появился прямо за моим плечом, выходя из режима маскировки. ― Мы слишком мало живём. Не вижу смысла праздновать приближение смерти. Судя по оставшемуся на костюме бурому следу после прикосновения к металлической конструкции, вышку ― во всяком случае, нижние её метры ― покрывал налёт из смеси пыли, песка и... ржавчины? Бог мой. ― А как насчёт того, чтобы радоваться ещё одному подаренному году? Или дню. Мы солдаты, и можем умереть как через тридцать лет, так и сегод... ― Сборщик?.. Нет, показалось. Просто тень от домов вдалеке. ― Сегодня. Быть может, ты даже меня переживёшь, парень. Наличие у отряда «Кобры», оттягивавшей моё плечо, вселяло некоторую уверенность. А вот тишина в вымерших окрестностях без признаков какого-либо движения нервировала. Чтобы увидеть, где заканчивается вышка, пришлось отступить на пару шагов и задрать голову. ― Что прикажете, лейтенант? Мне остаться здесь? Охохо, я действительно должна называть Мейлана лейтенантом? Я, конечно, не разбираюсь в саларианской физиологии, может быть, ему сто семьдесят; но я скормлю свою правую руку каннибалу, если он окажется старше меня ― со всеми этими зелёными глазищами в крапинку ― и… чёрт бы меня побрал ― веснушками?.. ― он действительно напоминал школьника. Командир ответил утвердительным кивком, не отрываясь от взлома ведущей в строение двери. Взлома. Металлической рухляди хватило бы пинка. Мы с частью отряда заняли позиции на нижнем уровне, пока Мейлан с двумя саларианцами поднимались наверх, пока восстанавливали связь со штабом и запрашивали шаттл. Точку даже не пришлось защищать ― практически. Было по-прежнему тихо. После передачи координат командованию наш маленький отряд двинулся дальше. На этот раз уже открыто, без тактической маскировки ― все берегли батареи для основной операции. По мере передвижения по пустырю и приближения к жнеческому лагерю количество укрытий, за которыми можно было спрятаться группе из пяти существ, катастрофически уменьшалось, поэтому нам пришлось разделиться: Мейлан взял под опеку меня и одного из братьев (второго ― Ланрина, кажется ― мы оставили в зоне высадки шаттла с раненым). Огромную огороженную кривыми металлическими конструкциями территорию мы успели рассмотреть ещё издалека: острыми наконечниками щетинились расставленные по периметру «драконьи зубы», на большей части которых болтались полуизменённые человеческие тела, между ними бродили налётчики, проверяя «готовность» хасков, остальные же: каннибалы, твари и несколько опустошителей ― неподвижно стояли, словно ожидая приказов от своих хозяев. Клеть с пленниками находилась на небольшом холме, подобраться к которому можно было только миновав всю жнеческую компанию. ― В этот раз тебе придётся остаться здесь, ― обратился ко мне Мейлан, когда мы остановились для финальных приготовлений. ― Мы просканируем лагерь и вернёмся. Нам понадобится не более двадцати минут. Не успеем ― двигайся обратно к городской черте. Если вдруг появится сборщик ― стреляй из ракетницы. И… будь осторожна. Поправив визор, он хлопнул меня по плечу со словами «удачи, сержант» и скрылся под тактической маскировкой. ― Есть. Словам Мейлана я кивнула, машинально принимая их как приказ. Я до сих пор была в сомнениях, подчиняюсь ли ему, но именно такой вариант казался тогда правильным. Шанс высвободить пленных людей и выполнить моё задание стал совсем призрачным. Защищать точку с тройкой выживших ― это одно. Совсем другое ― шкериться под жнеческим лагерем как шавка под приютским забором. Тем более зная, что на вражеской территории есть свои. Тем более не имея возможности что-то предпринять. Шпили поднимались с территории завода настолько высоко, что были заметны мне, в какую бы яму я ни спряталась. И неизбежно привлекали внимание. Стоило представить, как острый край впивается в человеческую плоть, прошивая ткани и дробя кости, как меня передёргивало. Но ещё более невыносимой оказалась мысль о том, что один из них может, сломав позвоночник и трансформировав тело, превратить меня саму в одно из этих тупоголовых созданий, прущих против своих. Я сильнее сжала М-4. Будто обычный ПП мог меня от этого защитить. Потребовалось усилие воли, чтобы перестать пялиться на изуверские технологии Жнецов или пытаться на свой страх и риск высмотреть, не попался ли кто из разведчиков. Конечно же, они справятся. Позже я спрашивала себя, заметила бы тугие завихрения воздуха от сильных взмахов крыльев, будь я без треклятого шлема, который так сильно хотелось снять. Или будь я внимательнее. Первой появилась тень, и почти вместе с ней с неба обрушился крик. Я вжалась в сырую землю и какую-то холодную металлическую хрень, поддаваясь безотчётному импульсу стать ещё меньше и незаметнее. Но сборщик, хоть и пролетел надо мной, похоже, и не различил на тёмном фоне чёрную фигуру. Он снизился над лагерем, почти бесшумно хлопая огромными крыльями и грузно разворачиваясь. Я выглянула из своего укрытия, отмечая, что Жнецы пришли в активность. Хотя я и беспокоилась за саларианцев, всё же полагала, что отряд сможет сориентироваться в этой ситуации ― но наличие сборщика могло всё испортить. Да и помочь я им не могла ничем. Разве что выбежать, как и предлагала, иронизируя, Мейлану, и, замахав руками, сосредоточить всё внимание на себе. Нет. Кое-чем я могла повлиять на исход задания. Уверенно сказать лейтенанту «да» на его вопрос об умении стрелять из «Кобры» было легко. Да и не соврала я: это входило в курс обучения солдатов. Другое дело, что в полевых условиях мне ни разу не приходилось пользоваться ракетницей... самостоятельно. Когда я искала удобную точку опоры, ладони внутри костюма вспотели. Летающая тварь находилась боком ко мне. Но, пожалуй, слишком далеко. Мне не было известно ничего о её слабых местах и в принципе об их наличии. Голова? Я, бегло проверив, не смотрит ли кто в мою сторону, перебежала ближе, чувствуя, как колотится сердце. Упёрлась ногами плотнее в землю и... вместе с осыпающимися комьями и камнями обрушившегося выступа скатилась по склону на пару метров вниз. Тишина в ушах была настолько звенящей, что я решила: она ненастоящая. Если мне предстоит умереть здесь ― я заберу с собой как можно больше врагов. Что там я говорила Мейлану про дни рождения?.. Я уже не смотрела, были ли нацелены на меня орудия опустошителей и налётчиков, видели ли маленькие красные глазки тварей человеческого солдата и счёл ли кто-нибудь из саларианцев глупость адептки выходящей за рамки их понимания. Вверху и впереди полубоком парил сборщик. Однозарядная пусковая установка была нацелена в центральное ядро у него на животе. Прозвучавший выстрел взорвал по крайней мере молчание, воцарившееся в голове. Я промазала. Чёрт, я промазала. Заряд прошил крыло сборщика, пробив ему бок. Я успела заметить, что тварь завертелась, с диким криком падая на землю ― а потом, выкарабкавшись из земли и ям, я побежала, пользуясь заминкой в рядах врага. Побежала, пока меня не заметили ― обратно к вышке, где мне стоило дождаться саларианцев. Куда должен по договорённости подлететь спасительный шаттл. Я отшвырнула с дороги вылезшего каннибала, постаравшись обойтись минимальным биотическим толчком: в своё время мне очень быстро перестала нравиться иллюминация, сопровождающая биотиков. На тренировочном полигоне она, конечно, добавляет радости и хорошего настроения выпячивающим от гордости грудь новобранцам, но в бою только мешает, на раз выдавая местоположение солдата его противникам. Мне казалось, что мне в спину будет целиться весь жнеческий лагерь, но, спрятавшись для передышки и оглянувшись, я увидела, что меня, кроме трёх хасков, никто не преследовал. Первый остановился, когда деформирующая его тело сила заставила лопнуть грудную клетку ― он упал на колени и больше не встал. Второй, оттолкнувшись от него, прыгнул: он сбил меня с ног и приложил головой о закаменевшую почву ― боль была такая, что мне показалось, будто на голову села целая тварь. Да будет всё же благословенна предназначенная для адептов броня с этими дурацкими шлемами: в потемневших на несколько секунд глазах брызнул ворох звёзд, но несчастное содержимое этого самого шлема, по крайней мере, осталось целым. Зрение вернулось быстро. Сквозь щиток с расстояния в десяток сантиметров я увидела изуродованное человеческое лицо ― не человеческое, Моретти, больше нет ― и выстрелила в упор. Третьего хаска постигла та же участь. Как же бешено колотится сердце. «Мейлан! ― по дороге к месту встречи я попыталась связаться с ним, но линия будто была пуста. ― Лейтенант, ответь!» У вышки никого не было. Мейлан не отвечал. Я всё испортила. Чёрт возьми. Я. Всё. Испортила.