My first story — Mine
Как стремительно всё-таки бежит время. Джисон словно не покидал прошлым летом разноцветный парк, прозябая ещё один голодный год в одиночестве. Голод заключён был в проталинах сердца, а тело ныло от нехватки неуклюжих прикосновений. Те руки были грубыми и твёрдыми — признак тяжёлого труда с железными «органами». В этот миг подлинное чувство окутывает его сознание: вкус сладкой ваты, вперемешку с табаком на губах — амбивалентность ребячества и взрослого отчаяния. Воспоминания эфемерные, но тягучие, растекаются сладким мёдом по венам, циркулируя в груди приятной истомой. А внутри трепыхается юношеское сердце от тоски по единственному во всём мире человеку. В такие моменты находишь славным, что время всё-таки быстро летит. Хан оглядывается по сторонам, выискивая среди ярких палаток особенный только для него образ. И находит моментально: по рисунку неонового дракона на спине кожаного бомбера. Он бежит сквозь толпу, роняя по пути карамельный попкорн из полосатого пакета. Бог с ним и он простит, главное успеть запрыгнуть на хвост кометы. Минхо стоит возле тира с плюшевой игрушкой Куроми и сигаретой между губ. Он видит, как маячит в тесном хороводе людей растрепанная макушка и блаженно расплывается в улыбке. Он тоже скучал по этому знойному лету. И наконец-таки обуздав толпу, Джисон ныряет с головой в его широкие объятия. Он забавно путается в своем косолапии, заставляя Ли машинально усмехнуться. А потом трётся ласковым ребёнком о крепкую грудь, поцелуями рисуя на щеках бабочек. Минхо, как неприрученный кот, брыкается, притворно петляя в кольце худых рук. Но, заметив в глазах напротив свой силуэт в блеске ярмарки, не может оторвать свои от Джисона. — Скучал, шкет? — он юрко чмокает Джисона в висок, вредничая в своей манере речи. — Безумно! — Хан, наверное, и не подозревает, что настоящее безумие — это его причастность к жизни Минхо. Два года назад они были сведены причинно-следственной судьбой и вредной привычкой. Джисон пытался подкурить у незнакомого в то время Минхо, на что тот, отругав, заменил сигарету клубничным леденцом. — В быту пригодится, — то, что сказал тогда флиртующий Ли, вручая Джисону сладкую конфету на палочке. Хану тогда только исполнилось шестнадцать, а Минхо переживал клуб «Двадцать семь». Совсем ещё шкет, юный и невинный Джисон, ворвался разрушением в стабильный мир Минхо. И спустя два месяца буйства и тряски надёжно обосновался в том, что осталось после бедствия. Для Хана это была первая влюблённость. Для Минхо, возможно, последняя. Но одно и второе прочно развилось в целое, как фиолетовый цвет — в единство противоположностей. Хан бескорыстно дарил радость нового рассвета, а Минхо сомневался в очередном закате. «Он ещё совсем ребёнок», — строго одёргивал себя Минхо. Глядя на Хана издалека, он легко умещал его образ между двумя пальцами. Но Джисон доказал обратное: любить он мог вполне себе, как взрослый. В такие моменты Ли видел себя необразованным мальцом: молоко на губах не обсохло, а он уже смело заявлял о том, что такое любовь. Иногда его страсть к отзывчивому Хану казалась коварной зависимостью, в которую ударяются подростки, когда нелегально качают с сайта игру. Но в этом и была вся прелесть взаимной привязанности: как могли, как умели, избалованные чувствами; собранные после хаоса. Когда Джисон смотрит на него так — кристально-чистыми и влюблёнными, все сомнения сжимаются до размеров песчинки, вылетая через трещину иллюминатора в бесконечный космос. К черту бравады! Сейчас Минхо хочет страстно поцеловать Хана. И кто он такой, чтобы отказывать себе в скромном удовольствии? Он сдувает с глаз серебряные волосы, которые ещё вчера осветлял с товарищем на коленке. Горделиво смотрит на зачарованного Хана, который и не пытается спрятать, как ему нравится. Джисон ласково помогает убрать отросшую чёлку, опережая Минхо в его суетливых попытках. Ли связан по рукам и ногам уже давно, вновь проигрывая проницательности парнишки. Их первый поцелуй в этом сезоне, но не последний в жизни, выходит сухим, неловким, с придыханием. Это только слабая качка на палубе, в будущем настигающая бушующим штормом. Море в их автономном мире беспокойное. Опасаясь быть им проглоченным, Минхо осторожно погружался на самое дно, в поиске своего драгоценного сокровища. И методом проб и ошибок находит: среди алых кораллов и абстрактных акул. Но в реальности дела обстояли иначе: случайный взгляд сквозь безжалостные языки пламени послужил фактом пропажи в пучине Бермудского треугольника. Ли неохотно отстраняется от Джисона только для того, чтобы сфокусировать помутневший взгляд на нём. Обрамлённый яркими цветами праздника, он выглядел прекрасным сказочным существом. Дырявая майка с тай-дай разводами, на первый взгляд напоминающие сюрриалистических акул. Кожаный чокер, свободно болтающийся на тонкой шее, провоцировал не самые светлые помыслы. Рваные джинсы с торчащими коленками, которые дразнили прикоснуться к каждой исторически сложившейся ссадине. Но, не смотря на его пышущий бунтарством образ, Джисон не смог отделить внутреннего милого котёнка от себя. Приласкать, уложить, укутав в звёздное небо, а в руки сунуть горячее какао, предварительно чмокнув в лоб. Весь Хан — сплошной паттерн недоразумений и спонтанностей, который своим существованием каждый раз бьёт ювелирно в ребра влюблённому Минхо. Он погряз безвозвратно в Джисоне и выбираться оттуда не спешит. — Нравится? — Джисону всего-то восемнадцать, а наглости хватало на целый век. — Показать насколько? — Ли отвечает на вопрос вопросом, снова приближаясь к румяному лицу. В этот раз поцелуй выходит жадным, изголодавшимся, нуждающимся. С привкусом карамельного попкорна и только что выкуренной сигареты. На их лицах танцевали солнечные зайчики, а мокрые звуки заглушала озорная карусель. За долгое время, проведенное порознь, слишком многое накопилось под кожей: то, что хотелось сделать сейчас и то, что предстоит испытать позже. Они не спешили: впереди у них три головокружительных месяца. Но когда ты избалован сладкой, как конфета, любовью, время всё-таки быстро летит. Джисон мычит что-то невнятное в губы Ли, туша слова в полустоне. Минхо клюёт его в мягкую щеку, сбивчиво прося повторить. — Говорю, это, — он указывает пальцем на плюшевую Куроми, — мне? И смотрит так лукаво, дразнит пляшущими искорками в зрачках, преграждая Минхо путь к отступлению. — Это только для хороших мальчиков, — Ли не уступит в их маленькой игре. — Санта Клаус подарил мне скейтборд! Правда, слопал всё печенье… — С шоколадной крошкой? — Минхо хочется добавить, что «крошка» — это его Джисон. — С шоколадной крошкой! — Хан вторит Ли, прибавляя экспрессии его словам. Дитё. Самое бескорыстное в этом мире. — Я куплю тебе ещё. А взамен ты посмотришь на моё шоу. Хана затрясло: от будущего предвкушения, куража и первобытного страха. Минхо — райдер-каскадёр гастролирующего цирка на колёсах. И в этом наполненном петардами празднике таились восторг, адреналин и опасность. Джисон боялся, что однажды, после прыжка через огненное кольцо препятствий, от Ли останутся только угли воспоминаний, осколки шлема и бомбер с неоновым рисунком дракона. Но, закинув все переживания в дальний ящик, он уверенно хватается за протянутую ладонь Ли. Сплетая пальцы в запутанный клубок, они идут на встречу шатру под шум толпы и разноцветные гирлянды над головой. Вместе у них получится встретить гранатовый рассвет, оттирая с куртки следы въевшейся сажи.***
В гримёрке их встречает восторженный Со Чанбин — владелец цирка и парень широкой души, обожающий бренди по субботам. Он отбивает Минхо незамысловатый набор рукопожатий, салютуя скуксившемуся Джисону с плюшевой игрушкой в углу. — Ну что, чемпион, готов творить историю? — Со достает с полки глянцевый шлем, дежурно бросая его Минхо, — лови. Джисон тихо восхищался Чанбином: его подходом к делу, внутренним стержнем; его прирождённым умением чередовать кнут и пряник, приглаживая по шерсти и против неё. С такими людьми не стыдно бояться. А переживать мандраж становится спокойнее. Минхо смазано чмокает Джисона в висок, проверяя костюм, шлем и молнии на предмет безопасности. Случайно пропускает один ремешок, который Хан ловко подхватывает, туго закрепляя бляшкой. Сильнее, чем сейчас, в него невозможно было упасть. Это настоящее безумие: Минхо так влюблён. Чанбин искоса смотрит на их взаимодействие, имитируя тошноту. — Так, всё, рассосались по разным углам. Джисон — первый ряд, Минхо — за байк, — говорит стальным голосом, выстреливая каждое слово холостыми патронами. Но на периферии мелькает дрожь и камуфляжная печаль, напрасно скрываемая за плинтусами подсознания. Чанбин не железный. Внутри него металась астральная паника каждый раз, когда Минхо устраивал рандеву с пламенными препятствиями. В момент тревоги он терзал серебряный крестик на шее, тайно прося Бога сберечь ослеплённого Ли.***
Огни пёстрой арены украшали навес шатра золотыми лучами. Из-за чудного преломления света казалось, что сцена сверкает, как янтарь, а на зрителей рассыпалась звёздная пыль. В их жаждущих зрелища глазах зарождались неизведанные галактики. Они выстраивались в спектральные мириады, танцуя со вспышками софитов, смехом детей и звуками праздника. Джисон, околдованный завораживающей композицией, восторженно оглядывается по сторонам: разношёрстные артисты в велюровых нарядах; клоуны, травящие чудные байки; фокусники с бутафорскими ножами и кроликами в цилиндрах; а где-то за кулисами ждал своего часа храбрый каскадер. Выбеленный комбинезон с языками пламени сидел на Минхо, как влитой. Ему безобразно шли белый цвет и футляр знаменитости. Слава тянулась за ним верным псом, собирая хрящи в прожжённые карманы. В своей стихии Минхо — восходящая звезда, свежее мясо, как удобно. И пока его шоу удостоено разбитыми в кровь овациями, риск был оправдан, а игра стоила свеч. Гаснет свет. На мгновение возня стихает. Вокруг проскальзывает лишь едва уловимый шёпот и шорох бумажных пакетов с фисташками. Тишина ласково убаюкивает. Темнота притупляет все чувства, обескураживая. Ведомый зритель добровольно отпускает бдительность под давлением глухого мрака. И в этот же миг вакуум разбивают эфирными лучами. Золотой свет направляют в середину сцены: шоу начнётся прямо сейчас. Ведущий в красном фраке объявляет об открытии представления, разводя руки в низком поклоне. Толпа восторженно гудит, подогреваясь; барабаны наращивают драматизма мелодии, прожектора мелькают по сцене. Джисон затаил дыхание, отсчитывая минуты до выступления Ли. Сначала зрителя приветствуют артистичные клоуны: безответно влюблённый Пьеро плачет, а прекрасная Мальвина смеётся. Затем их сменяют воздушные гимнасты в белых купальниках с синими лентами на запястьях. Они парят под куполом, как вольные птицы: в их плавных движениях перекатывается свобода и лёгкость, а в конечностях сила и мужество. У Джисона потеют ладони от волнения, сердце в такт отбивает ритм настигающей музыки. Он следит за каждым трюком гимнастов, поражаясь их смелости и профессионализму. Джисон под впечатлением, лукавил. Восторг, как молекула, — только кажется единым. Разобрав его до атомов, можно заметить две частицы: одна притягивала, другая отталкивала. Удивлён, но авансом. С Минхо, по его скромному мнению, никто не сравнится. Минутная слава Ли эквивалентна потрясению на всю оставшуюся жизнь. Может, все дело в банальной привязанности, а не в химии? Это риторическое безумие: Джисон так влюблён. Всё тот же ведущий в красном фраке грациозно объявляет тридцатиминутный антракт. Джисон, не теряя время напрасно, спешит украсть ещё один обветренный поцелуй. Ли стоит возле чёрного входа, пуская колечки сизого дыма в небо. Должно быть, волнуется перед выступлением: в его работе господствовал колоссальный риск. Оглядываясь на прошлое, Ли и не вспомнит, когда в последний раз настолько боялся летать. И дело было не в издержках профессии и возможных последствиях, а в том, что в его жизни появился Джисон. Вместе с Джисоном свалились, как снег на голову, выбор и ответственность. Минхо, будучи взрослым мальчиком, трезво оценил, в каком положении оказался. Впоследствии, итог напросился тривиальный: в его жизни нет места чувствам. В таких случаях судьба-злодейка плюётся в лицо лимонным смехом, подставляя наивным людишкам подножку. «Сердцу не прикажешь» — устойчивое выражение, если хотите — отговорка. Забавно выходит: Минхо застревает в том, чему не в силах «приказать». Он любит свои изношенные крылья, как любит дырявые коленки Джисона. И, выбирая каждый раз счастливый билет в одну сторону, не может противостоять соблазну обернуться назад. Мимолетное замешательство приводит к перманентному помешательству: там его ждёт потерянный Джисон, робко протягивающий ладони к Ли. Он улыбается бархатной душой, смаргивая звёздную пыль с глаз, словно девушка солдата с помятым сердцем и платочком в руках. Ли получил редчайшую благотворительность от Вселенной: возможность систематично возвращаться домой. Дом там, где нас ждут, верно? Хан преданно ждал, пряча на чердаке сомнения и тревогу. Любить страшно. Любить опасно. Но без любви совсем «не то». Ли швыряет окурок в урну, притягивая мальчишку к плотной коже комбинезона: она скрипит грустными нотами в складках с тяжёлым дыханием Хана в унисон. — Всё будет хорошо. Не переживай, обещаешь? — Джисону хочется парировать «а ты?», но он молча кивает, утыкаясь Минхо в плечо. — Давай пари: я вернусь, а ты меня поцелуешь. — И в чем выгода тогда? — Джисон мягко смеётся, моргая глазами, полными любви. — Ни в чём. С тобой рядом я жутко пьянею и несу несуразицу. Хан ни разу не пил, даже вкус алкоголя не знает. Но почему-то верит Минхо, предполагая, что вкус влюблённости похож на излюбленный бренди Чанбина. Минхо не прощается, но каждый раз перед выходом на сцену обнимает Джисона, как в последний. Хан грустно усмехается: и правда, он — девушка солдата. Цирковой зал снова заполняется подкрепившейся толпой: кто-то купил разноцветные шарики, а кто-то хрустящие гадости и газировку. Хан остаётся один возле входа, не решаясь вернуться на своё место. В этот момент ему почему-то кажется, что его место — не здесь. Мимо него проходят Мальвина и Пьеро. Теперь они оба смеются, сняв с разукрашенных лиц сценический образ. Идиллия, спрятанная под загримированными масками, настоящая. Интересно, когда Джисон смоет свою? Музыка вновь наращивает темп. По звучанию — это смесь громких барабанов и натянутых клавиш. Рёв движка, клубы дыма и пыли. Минхо опускает забрало, направляясь в огненную пасть сцены. Толпа ликует, свистит и гремит хлопушками. Минхо, подражая их воплям, сжимает и разжимает газ на холостом ходу. И только один Джисон, затаив дыхание, слушает, как его сердце стучит в ушах. Это происходит быстро: Минхо делает шесть кругов для разгона, а на седьмом летит через пламенное препятствие. Джисон всегда смотрел на него с широко открытыми глазами, а теперь крепко сжимает, боясь потерять из виду навсегда. Во время прыжка публика затихает: кульминационный момент требовал полного погружения и отдачи. Зритель, выдрессированный годами, знал наизусть в стихах, когда следовало выдержать паузу. С закрытыми глазами ощущения обострялись: Хан чувствовал на языке вкус попкорна, а в глазах щиплющую горечь. Посторонние звуки мутнели, освобождая дорогу напускным фантазиям. Хан слышит скрежет металла и скрип колёс, а после извержение громких оваций. Публика шумит. Минхо поднимает забрало. Чанбин целует серебряный крестик в руках, облегченно бросая «сукин сын». Джисон выдыхает, открывая глаза.***
После шоу, Минхо ждал Джисона у выхода из парка. В его неизменном образе всё также преобладал кожаный бомбер с неоновым рисунком дракона на спине. Хан с разбегу впечатывается в его физическое притяжение; целует везде, куда дотягивается торопливыми губами. Минхо сбивчиво шепчет ему «тише-тише», но добровольно позволяет мальчишке утопить в кротких поцелуях небеспричинную тревогу. — Какие планы на вечер? — игриво спрашивает Минхо, когда Джисон наконец-то успокаивается. — Ты… — Хан застенчиво ковыряет кедами песок, будто откровение для него в новинку. — Заманчиво. Тогда заглянем к Крису, а потом нас ждёт столик на троих. На троих — это, безусловно, за счёт Чанбина. Упомянутый выше скорее всего и не знает, что бренди этой ночью придётся глушить втридорога. Помимо гастролей под эгидой бродячего цирка за Минхо числилось вакантное местечко в автомастерской Кристофера. В пасмурные дни он часто пропадал у Чана за ремонтом железных органов и игрой в покер. Мастерская была обветшалой, кособокой, худенькой старушкой. Но её портативный набор старости являлся доказательством мастерства. Бан Чан каждое лето встречал Минхо с распростёртыми руками, холодным пивом и запылившимся домкратом в гараже. Сезоны сменяются, деревянные ставни расшатываются. Но Крис, словно не покидая с прошлого лета веранду, неизменно одаривал Минхо яркой улыбкой с пенкой на губах. Некоторым моментам свойственно хранить стабильность. До Кристофера они шли пешком, рассуждая о глупостях и астрономии, по которой Джисон умудрился получить D+. — С плюсом — это за старания? — Минхо удивлённо шутит: Джисон знает космос вдоль и поперек. — Мадам Салис — поехавшая патриотка! А это так, из жалости, — Хан дуется, не понимая, в чём он был не прав. Джисон считал программу пилотируемых полётов в космос бессмысленной. И это раззадоривало интерес Минхо, но жутко бесило мадам Салис. — Я говорю ей, что запуск ракеты — это фарс. Она утверждает, что это громкое событие для нашей истории. Чушь! Лучше смотреть на небо невооружённым глазом. Минхо смотрит: обезоружено на Джисона. Сколько всего глубоководного таил его юный разум! Рассуждал чудно, думал не как все. Как правильно это называется? Точно, Минхо повержен любовью. — Дай старухе шанс, не будь таким категоричным, — Ли треплет его пушистые волосы, засматриваясь на звёздное небо. Красиво, но очень далеко. А Джисон близко. Хан невнятно огрызается, но тоже переводит взгляд к звёздам. — Скажи что-нибудь романтичное. — У нас над головой целая Вселенная свидетелей. Могу рассказать всем, как сильно тебя люблю, — Ли смотрит на профиль Джисона, ожидая последующую реакцию. И она не заставляет себя долго ждать, расцветая лёгким румянец на щеках. — Признаюсь честно, я ждал чего-то в твоем стиле… — Хан останавливается возле одинокого дерева в поле, которое смертельно засохло ещё прошлым летом, — ну, пошлое. — Например? Минхо с призывом разглядывает с головы до ног Джисона, облокотившись на худой ствол спиной. И он явно не ожидал, что ответ Хана будет таким. Иногда Ли задавался вопросом «Откуда Джисон понабрался такой похоти?». Потом вспоминает, что сам — не святой и все сомнения улетучиваются в бескрайний космос. Хан опускается на колени, а сердце Минхо куда-то в желудок. Вертлявые бабочки в спешке бьются о рёбра, возбуждённо рассыпая с крыльев пыльцу. — Засранец. Так вот о какой «романтике» ты говорил, — Минхо не осуждает, скорее подстебывает: в данной ситуации он ведёт. Джисон краснеет. Ли, наверное, даже не подозревал, как его вербовал на несанкционированные действия. Но проявление любви бывает разным: её хочется искать во всех возможных точках пересечения. — Можно? — чтоб Минхо сдох. Как он может отказать этим оленьим глазам? Его ещё никто не просил «отсосать» так невинно . Отставить похороны: Ли ещё с нами. — Чёрт возьми, Джисон… Конечно, только не торопись. Готов поспорить у тебя это первый раз. На самом деле Минхо надеялся, что первый. В их негласном договоре не было прописано, что они не могут пробовать. Но то, что не написано пером, легко вырубить топором. К счастью, рубить было нечего. В их дорожном приключении не было поворотов налево. Хан бахвалился только перед прыжком. Но по факту смелость растворялась в смущении. Минхо в очередной раз напоминает себе, что, пускай Джисон уже не ребёнок, но он всё ещё девственник. Шум мыслей заглушает характерный звук молнии. В отличие от Минхо, Джисон предпочёл действовать, а не думать. Ли начинает сомневаться во власти своего положения. Особенно, когда Хан стоит перед ним голыми коленками на земле. Хан действительно делал это впервые. В его арсенал умений входили только браузерная история и, тайно купленный под покровом ночи, резиновый член. Другое дело — настоящий. Тем более тот, который принадлежал любимому человеку. Страшно не хотелось накосячить. Джисон — не отличник, но перед Минхо хотелось им стать. Ли ласковыми касаниями приглаживает его мягкие волосы на затылке. Слегка оттягивает пальцами назад, показывая свое нескрываемое возбуждение. Это подстегнуло на свершения: пока Минхо нравится, Джисон обретает смелость. Он расстегивает джинсы до конца, приспуская их вместе с боксерами. — Серьезно? Логотип Кавасаки? — боксеры Минхо были с эмблемой его любимого мотоцикла. — Тебя это смущает? — Ли играет бровями, поглаживая Хана по щеке. — Нет, просто иногда мне кажется, что у меня есть достойный соперник. Минхо заливисто смеётся, расплываясь в самой обворожительной улыбке. Но его смех прерывает шуршащий Джисон, решительно приступающий к действиям. Он робко оттягивает резинку трусов, доставая из неё затвердевший член. Плоть в его руках была горячей, но не только от приливающей крови. Для Джисона сложившаяся ситуация априори поднимала градус, а еще — его собственное естество в штанах. Хан пьянел от наблюдающего за ним Минхо. Ли следил за каждым его неловким движением, нежно вырисовывая в волосах узоры. Он путался в них инстинктивно, постепенно начиная терять контроль. Девять месяцев без чужой близости — грустный диагноз. И хоть Минхо губил себя в постоянных гастролях, сублимируя, этого оказалось ничтожно мало, чтобы удовлетворять себя до конца. Сейчас каждый взмах ресниц, каждый вздох и действие со стороны Джисона ощущались, как магма, растекающаяся по телу. В этот час Ли хотел больше, чем имел. И это был даже не секс. Но здесь он бесстыдно лукавил: одно другому не мешало. Джисон думал аналогично, поглаживая член Минхо вверх-вниз. В его голове противостояли две мысли. Ли также переживал в свой первый раз? Он правильно двигает рукой? Минхо замечает его задумчивый взгляд, очевидно смотревший сквозь член. — О чём… ты думаешь? — пытается собрать слова в предложения, шипя на каждом невесомом скольжении пальцев. — Просто думал о том, страшно ли тебе было прыгать в твой первый раз, — опомнившись, Хан переводит внимание на Ли. В его глазах преломлялась страсть с жаждой познания. Самое время, как никогда уместно. — Я перескажу тебе весь спектр эмоций, но только не сейчас, — с этим мальчишкой Минхо точно сойдёт с ума. Минутная заминка дала зелёный свет Джисону. Его движения стали увереннее, а вот Ли совсем растерялся. Или потерялся — он не определился, в какой инстанции находился сейчас. Хан забродил. Твёрдость в руках подогревала его интерес, одновременно опьяняя разум. Ему нравилось — это всё, что сейчас надо знать. От слов к действию — это Джисон быстро усвоил. Поэтому, не мучая больше Минхо лирическим отступлением, придвинулся ближе лицом к паху. Ли в эту же секунду забывает, как его зовут. Возможно покажется странным — так простодушно реагировать на близость холостяку. Но Минхо смело подаст апелляцию на то, что его обвиняют в верной влюблённости. Дальше поцелуев и невинного тисканья у них раньше не заходило. Хотя бы по той причине, что Джисон был несовершеннолетним, а Ли вполне себе совершенным. И сейчас, когда Джисону исполнилось восемнадцать, а его огонь уничтожал любые предрассудки, Минхо умывал руки, давая свободу действий мальчишке. Хан успел приноровиться. Пока Минхо изводил себя ненужными мыслями, Джисон стремительно прокачивал навык. — …в быту пригодится, — из раздумий Минхо его вынимает щипцами издевательский голос Джисона. — Что? — Цитирую тебя. Ты сказал мне это в нашу дебютную встречу, — Хан усвоил урок. Говоря словами через рот, он также активно работал кистью, — я вырос. Леденцы тоже. — Ещё одно слово, и я трахну тебя в твой язвительный рот! — Напугал ежа голой пяткой, — Джисон рос несносным мальчишкой, так, к сведению. Минхо взаимным добродушием не отличался. Хватило только одного сурового взгляда, от которого Джисон готов был прямо сейчас бесстыдно спустить в штаны. Он заёрзал задницей на пятках, пытаясь унять жжение между ног. Минхо на это лишь безобидно усмехнулся, придерживая Хана за макушку. Джисон вошёл в раж. После монотонных скольжений по одной траектории, он включил импровизацию. Его рука медленно переместилась по вздутым венам выше, дразня аккуратными касаниями налившуюся головку. Ли издал неожиданный стон, что подогрело стремления в начинаниях. Хан продолжил систематические манипуляции с головкой, невзначай задевая нежную кожу уздечки. Минхо тем временем начал забывать не только своё имя. Чем дольше Джисон дразнил Минхо, тем сильнее ему хотелось воплотить свои грубые слова в реальность. В то время, пока Хан только касался его, Минхо уже грезил о влажных губах на своём основании. — Такими темпами я начну сомневаться, что я у тебя первый, — Ли идёт ва-банк. Хан хмурится, высовывая язык. Но не для того, чтобы оскорбить. Это было предупреждением перед дальнейшими действиями. Он пробует скользнуть только кончиком, проверяя то ли вкус, то ли выдержку Ли. Получив одобрительную реакцию в виде стона, он продолжает смелее прощупывать почву. Джисон языком кружит вокруг головки, уделяя должное внимание уретре. Он читал где-то в интернете, что это место чувствительное и требует к себе привилегированного отношения. Влажные скольжения сменяются легкими поцелуями по всей длине. Если бы не вся ситуация в целом, Минхо бы умилился. Но напускная нежность рушится под внезапным давлением губ на члене. Джисон медленно ведёт интервальными поцелуями вдоль основания, резко вобрав головку за щеку. — Когда я кончу — жду объяснений, — Минхо в жизни не поверит, что Хан ни разу не брал в рот. И неважно — что, результат перед глазами. Джисон мычит с членом во рту, не удосуживаясь его даже вынуть. По крайне мере Минхо теперь знает, как лучше всего заставить Хана молчать, совмещая приятное с полезным. Он берёт небольшую амплитуду движений, то втягивая, то вытягивая головку. А сверху Минхо сбивчиво дышит, слегка надавливая Хану на затылок. Тот, судя по всему понимая намёк, необдуманно пытается взять на всю длину. Естественно, здесь он и терпит фиаско: обналичивается его дилетантство. Он моментально закашливается, вытаскивая член изо рта. Ли нежно гладит его по упругой щеке, успокаивая. — Не геройствуй. Попробуй взять на половину, а остальное рукой. Он берет ладонь Джисона в свою, укладывая её на основание. Второй проводит большим пальцем по мягким губам, раскрывая маленький рот. Положа руку на сердце, Минхо — потрясающий любовник. Этому ярко свидетельствовали туманность Андромеды в глазах Джисона, бесстыдство в штанах и машинальное послушание. Под впечатлением он готов был встать не только на колени. Ли играется с мокрым языком Хана, пока тот с его членом. Минхо не может оторвать от него взгляда, стараясь запечатлеть каждую деталь на сетчатке глаз. И в этом откровении не было похоти или грязи. Наоборот, они всецело отдавались их микрокосмосу. Перед Минхо стоял на коленях его автономный космос. Не самая уместная метафора, но настолько сильно Ли был сейчас влюблен. В то, как старался Джисон, нельзя было не влюбиться. Он послушно делал все в точности так, как завещал ему Минхо, продолжая ласкать член рукой и языком. Втянув наполовину, он делает первые движения головой, потихоньку ускоряясь. Осколки от Минхо можно было смело собирать совком по кафелю — настолько его дурило от Хана. Джисон издает стон, который звучит бархатной мелодией в ушах Минхо. Вибрация отдаёт ему прямо в член, скользя зигзагами к сердцу. В этом и была огромная разница между просто сексом и любовью. В первом случае партнёр получает сухое удовлетворение, во втором — полное погружение. С такими приятными мыслями на периферии, Минхо начинает чувствовать свое долгожданное приближение. Он ласково треплет Джисона по мягкой щеке, призывая отстраниться. Тот округляет глаза в недоумении, смотря на Ли снизу вверх. — Как ты хочешь? На лицо или в рот? — Минхо говорит развязано, но в словах прячется забота. — То есть, третьего не дано? — Нет, скорее я догадываюсь, что если перед тобой ставить выбор, то только такой. И Минхо был абсолютно прав. Хан — ласковый котёнок, который любит играться с выпущенными когтями. Поэтому, недолго думая, Джисон выбирает второе. Позже он объяснит, что так проще, когда под рукой нет салфеток. Ли удерживает Джисона за подбородок, поглаживая розовую щеку большим пальцем. Хан без дополнительных подсказок открывает свой рот, высовывая язык. Минхо делает пару движений тесным кулаком, заливая рот тёплой жидкостью. Джисон морщится, но глотает. В интернете врали, что это вкусно. Их тяжёлое дыхание обретает единую форму, настраиваясь на одинаковую волну. Воздух вокруг них накаляется; поднести спичку и все всполыхнёт. Минхо помогает стереть с лица несколько юрких капель, просовывая остатки Джисону в рот. Тот послушно обсасывает каждый палец, заставляя Минхо блаженно вздохнуть. — Такая романтика мне нравится, — Ли поднимает Хана с колен, отряхивая их от серой пыли — джентльмен на полставки, — как себя чувствуешь? Джисон скрещивает ноги, смущаясь. — Шикарно. Но мне нужны новые трусы.***
Кристофер встречает их скрипящими воротами, холодным пивом и оценивающим взглядом. Неудивительно: перед ним два растрепанных парня с красными щеками. — Избавьте меня от подробностей. Джисон, душ знаешь где. А ты, — он указывает на Минхо, прищуриваясь, — за мной. Минхо не перечит: не гадь там, где потом будешь есть. Ли вечность будет благодарен Крису: чуть меньше, чем завтра, но больше, чем вчера. Эта была подпольная история «на дорожку» о человеке с обочины, которого смогли поднять, отмыть и приручить. Минхо не всегда летал, как птица. Если сравнивать его с мифическим существом, то он, скорее, — ржавая модель Феникса. Возродившись из пепла, он существует в огне. Не всем выпадает шанс начать свою главу заново, но Минхо чрезвычайно повезло, оказаться под редакцией Бан Чана. В отличие от Джисона, в свои шестнадцать Минхо не мечтал о скейтборде с наклейками Черепашек-ниндзя. В свои шестнадцать, он отдирал с вены пластырь, наполняя кровь мутной жидкостью. Крис вытащил его из оврага, куда выбрасывают ненужные вещи, мёртвых котят и смятые банки. И среди грязи, вони и жалости, завернувшись в безысходность, разлагался Минхо. Кристофер в прямом и переносном смысле достал его с самого дна: отобрал все гнутые шприцы, заменив их гаечным ключом; научил, как жить, имея только имя и смекалку за пазухой. Это большее, что мог предложить Чан и меньшее, что мог получить Ли. Одна зависимость кроет другую, исцеляя. И вместо того, чтобы падать вниз, Минхо выбирает летать. — Как прыжки? — Бан Чан протягивает ему шипящий напиток, жестом приглашая сесть на деревянные ступеньки. — Потихоньку, — Минхо пожимает плечами, делая хмельной глоток. — А что с Джисоном? — Любишь же ты ковыряться, — Минхо грустно усмехается, качая головой, — я его люблю. И этого достаточно. Кристофер странно улыбается: в его улыбке скрывались планетарная жалость и крошечный спутник заботы. Об этом вслух не распространяются, но молча обнимают за потухшие плечи. Кристофер им не мешал. По-своему переживал, приземляя из космоса к себе на веранду. Их история полна возможностей в скафандре. Но нельзя затмить то, что сияет под эгидой яркой звездой. Джисон вырастает из-за угла посвежевшим: волосы мокрые, торчащие щепки; тело распаренное, впитало в кожу мятный гель; помятые акулы прилипли, плавая по морским волнам. Ли смотрит на него скоплением влюбленности, а Кристофер понимает, что спас Минхо не только он. Приятный вечер плавно приводит их к бару. Там уже ждал Чанбин, протягивающий каждому по стакану кальвадоса. Для себя он предусмотрительно отставил бренди: Минхо вновь находит правильным то, что стабильность хранилась в банальных мелочах. Они долго болтают о всяком: Минхо молча кивает, слушая каждого. У Кристофера шестигранники куда-то затерялись, а с Чанбином они видятся чаще, чем через три рукопожатия. Джисон не унимается, жалуюсь всему свету на двойку и мадам Салис. Минхо молча продолжает кивать, радуясь тому, что имеет сейчас. В его микрофлоре, оказывается, комфортно обитать. — Зверюгу свою не забудь забрать, — Крис вырывает Минхо из грёз, подталкивая к нему граненный стакан. — Он хорошо себя вёл? — Ли скрывает улыбку за стеклянными краями, мечтая о том, как прокатит на Кавасаки Джисона. — Мурчал, как котёнок. Завтра проверишь на трезвую голову. — Кстати о зверюгах. Джисон, ты кое-что забыл, — Чанбин достает из-под стола плюшевую Куроми, торжественно возвращая Хану. Джисон вспыхивает, как спичка: крутые парни не носят игрушки. Видя невербальное замешательство Хана, все троя шуршат, раскидывая свои гиговские брелоки на ключах. Оставшийся вечер они увлечённо спорят, чей брелок все-таки выглядит круче. Чанбин побеждает всухую. Пухлому Тоторо никто не смог противостоять.***
Весь июнь они греются в парной гравитации. Солнце пляшет на их голых плечах, а в волосах путаются солнечные звери. Но этого недостаточно, чтобы сгорать дотла. Природного тепла им ничтожно мало: утомлённые в любви, нуждаются во всепоглощающем пожаре. Ли ведёт губами по броским веснушкам, хаотично разбросанным на острых плечах. Хан загнанно дышит в открытую форточку, задевая горячим дыханием ставни. Минхо нежно улыбается его притягательной отзывчивости, награждая мокрым поцелуем между полюсов лопаток. Он изучает губами хрустальное тело, оставляя короткие поцелуи вдоль торчащих позвонков. А после прокладывает незатейливый путь обратно, шепча в красное ухо милые пошлости. Джисон съедает спертый воздух в лёгкие, выдыхая его мутным облаком в стекло. Минхо рисует сердечко на конденсате от пара, лаская Хана пальцами внутри. Их стоны смешиваются в колыбельную, руки нежно блуждают по влажному телу. Прохладное утро становится обжигающим, а перед глазами мигают фантомные звёзды. Это пекло они разжигают вместе, жадно глотая, как холодный лимонад со льдом. Джисон пунктуально посещал каждое выступление Минхо, размывая страхи в фальшивой улыбке. Ли закрывает подлинные эмоции шлемом, снова прыгая в огненное безумие. Каждый сезон они жгли мосты, подкидывая новые билеты и хворост. Но этот год потерпел кардинальные изменения: пламенем задеты оказались они. Оба молчат о главном: мнимое предчувствие не утопить в летней засухе. И пока Минхо делает очередной выбор между мечтой и Ханом, Джисон гнёт противоречия внутри себя. Ли выступал каждый вечер воскресенья, а будние дни проводил в автомастерской и с Джисоном. Минхо никогда не признавался открыто, что усердно копил на мечту. Может быть когда-то у него всё-таки получится: он заберёт Джисона отсюда, рассекая мотоциклом дороги Нью-Йорка. Там они купят маленькую квартирку на двоих, заведут трех котов и одну зелёную черепашку. Джисон разбудит его улыбкой и, возможно, вкусным завтраком в постель. А Минхо будет думать о млечном: так хорошо, как сейчас, ему никогда не прожить. В середине июля Минхо задевает пограничье. Джисон смотрит на него сквозь пламя, но видит лишь беспокойное колебание маятника. Ли иногда чересчур старается. Как итог: он перевыполнил план. «Доигрался!» — ругал его Со, оттряхивая костюм от песка, а лицо от сажи. Минхо лживо улыбался острыми скулами, подставляя лицо мокрой тряпке. Внутри Джисона резали ножи, обливая сердце густой кровью. И только Чанбин, замечая колючее напряжение между ними, молча проверял по ночам мотоцикл. В тот вечер Хан будто с цепи сорвался. Набросился на Минхо, как изголодавшийся пёс на кость. Ли удерживает трепыхающееся тело в агонии, успокаивая тихими обещаниями в висок. — Отпусти! Ты не представляешь, как мне было страшно, Минхо! — Джисон брыкается, кусается, пытаясь вывернуть наизнанку эмоции. Долго кричит, срывая тонкий голос в хриплом стоне. — Почему ты такой хладнокровный? Я думал, что тебя потерял… — на последнем слове он тает, растекаясь печальными конечностями на простынях. Минхо ослабляет хватку, присаживаясь на корточки между его ног. С такого ракурса он выглядел очень маленьким: как гигантская Бетельгейзе через линзу телескопа. — Мне тоже страшно, — он опускает понуро голову, закрываясь от всего мира в ослабленных ладонях Хана. Джисон по привычке теряет пальцы в его волосах, замечая дрожь в сильных плечах. — Зачем это всё? — под «всем» Хан имеет в виду шоу, притягивая лицо Минхо ближе к сердцу. В глазах Ли отражалась слабость Хана. А в глазах Джисона — колебания Минхо. — Без этого всего моя личность умрёт. Я не тот, кто скрывается под комбинезоном. Джисон не понимает, к чему клонит Минхо. Перед ним — он не Бог, но восставший Феникс из пепла: с ободранными перьями, облитыми бензином, снова рвущийся в вулкан погибать. То, что нас не убивает, делает сильнее. Но с большой силой приходит большая ответственность. Однажды цикл может прерваться. И тогда будет грош цена любой смелости. Минхо встаёт перед Джисоном, медленно выскальзывает из кожаного бомбера. Его руки разукрашены синими узорами, а в изгибах локтей скопились ошибки прошлого. — Вот так я выгляжу без защиты дракона: на коже легко посчитать, сколько раз я ошибался и сколько раз боялся. На этом Минхо не останавливается. Под пристальным вниманием Джисона, он снимает серую майку через голову. На его груди разбиты молнии, а на ребрах перекатываются багровые ожоги. Он ведёт вдоль каждой отметины рукой, плавно очерчивая их историю рождения. — Падать страшно, особенно, когда летаешь давно. За всем этим скрыты мои боевые раны, которые стыдно на публике показать, — он слабо усмехается, присаживаясь на край кровати рядом с Джисоном. Хан смотрит на него загнанно, глотая, подступающий к горлу, ком. В те времена, когда Минхо только начинал прыгать, он постоянно пренебрегал техникой безопасности. Рядом не было дрожащего Джисона, который мог бы подловить, затянув потуже ремни. — А это, — он поворачивается затылком к Джисону, выделяя одну кипельно-белую прядь волос, — доказательство моего седого страха. Мне тоже страшно, шкет. Очень. Хан встаёт напротив, стыдливо отводя в сторону взгляд. Теперь он понимал, что пытался донести до него Минхо: мы часто скрываем за материальной оболочкой безобразные тайны души. Недолго думая, он снимает с себя футболку, обнажая свои скелеты под хлопком. — Вот так выгляжу я, — он кладет руку Минхо к себе на впалый живот, надавливая на заметную впадину, — несуразный Джисон, без намёка на мышцы и стального мужества. Минхо гладит его тонкую кожу, наслаждаясь подростковой худобой под ладонью. Ему нравится то, что он видит сейчас: тело Джисона — это его химическая реакция. Он аккуратно ведёт подушечками пальцев к сердцу, замечая маленькую татуировку под ним. — А это — доказательство моей любви к тебе, — Минхо узнает в ровных линиях созвездие Скорпиона, расплываясь в самой трепетной улыбке. Без одежды они выглядели уязвимыми, но настоящими: Джисон и его детские комплексы; Минхо и его взрослые раны. Ли тянется к изнывающему телу ближе, рисуя губами красные маки. Хан тихо стонет в макушку Минхо, притягивая его за крепкие плечи выше. Он целует в каждую его морщинку на лице, разглаживая отпечатки нервов. Ли спускается вниз бабочками-поцелуями, оставляя заверенные печати их подлинной любви. Хан мечется под его прикосновениями, как на раскаленных углях, обнажая первозданные чувства. Он закусывает нижнюю губу до трещин, пытаясь скрыть вырывающуюся наружу страсть. — Не закрывайся. Это же я. Давай сегодня будем честными, — Минхо щекочет словами вздымающуюся грудь, прокладывая мокрую дорожку шершавым языком. У Джисона весь мир перезагружается заново: с момента их первой встречи, до кружащегося языка у сосков. Минхо перекатывает во рту вкус мяты: Джисон тайком моется его гелем для душа. Этот обнаруженный секрет заставляет Ли усмехнуться, а Хана обескуражить. — Что смешного? — Я случайно понял, что ты полностью принадлежишь мне, — и в качестве подтверждения своих слов, он оставляет алый засос на шее Джисона. Хан вздрагивает от внезапно впившихся в кожу зубов, но позволяет Минхо клеймить бьющуюся артерию. Его тело и жизнь в руках храброго каскадера: он никому так не доверял. Минхо ищет в кармане штанов презерватив, а Джисон в тумбочке смазку. Глядя друг на друга под лунным светом, оба понимают — подготовились, знали. — Ты растягивал себя? — Минхо нависает над Ханом, поглаживая его выпирающие косточки таза. — Сегодня нет. — Интересно. Значит любишь баловаться? — Ли звонко целует его в невинный лобок, рисуя губами ухмылку. — Только когда думаю о тебе, — а смотрит так серьёзно, будто планету спас от инопланетян. Минхо хитро щурится его честности, зная, как часто Джисон думает о нем. — Покажи, как ты представляешь меня, — Хан смотрит на Ли выжидающе, но понимает, что тот не шутит. Его тон не был приказным, но ведомый Джисон подчиняется. Хан лениво переворачивается на живот, приподнимаясь в коленно-локтевую. Ли помогает мозолистыми руками удержать его кор на весу, успокаивая круговыми движениями возбуждение. Минхо действует на него, как психотропные: он зависим от Ли без шанса на реабилитацию. Джисон выдавливает немного смазки, согревая её подушечками пальцев. Пускай он и делал это раньше, перед сканирующим взглядом Минхо знакомые ощущения обнуляются. На смену неловкости приходит азарт: реакция Ли подначивала Джисона. Он дразнит нежные мышцы без проникновения, вздрагивая от прохладных касаний пальцев. В тишине комнаты Минхо громко сглатывает слюну. По его усиленной хватке становится ясно: он напряжен и ему безумно нравится. Ли прослеживает дрожащий путь пальцев, под влиянием опуская руку на свой член. Он скользит торопливыми движениями по всей длине, изнывая от накопившегося жара между их телами. Хан на пробу вставляет один палец, медленно проталкиваясь глубже. Ощущения не новые, но острее — всему виной внимательный Минхо, мастурбирующий на его обнаженный лик. Он растягивает себя слишком долго, испытывая выдержку Ли. Перед глазами блуждает млечная похоть, а в голове настраивается связь с космосом. Кровь закипает в набухших венах, повышая температуру во всем теле. Минхо гладит Джисона в такт своим движениям, наслаждаясь бархатом молочной кожи под рукой. Хан больше не сдерживает стоны, добавляя второй, а следом и третий палец. Внутри становится совсем туго и мокро, а его скулеж превращается в звук порванной струны. У Минхо срывается всё терпение с предохранителя. Он резко вынимает пальцы Джисона, заменяя их на свои. — Умничка, — Минхо продолжает растягивать Хана, награждая его заслуженной похвалой. Затем дотягивается до презерватива, подсовывая его в руку Джисону. — Нарядишь меня? — через затуманенный разум, Хан не сразу признает серебряную упаковку в руках. Но когда до него наконец доходит, он отрицательно мотает головой. — Я хочу чувствовать тебя, — Минхо готов прямо сейчас бесстыдно кончить. — С удовольствием. Переворачивайся, крошка, — Минхо вытаскивает пальцы из Джисона, напоследок целуя его в поясницу. С таким откровенным настроем Ли не хочется даже язвить. Когда Джисон укладываться на спину, Минхо бросается изголодавшимися поцелуями. Оставляет метки по всему хрупкому телу, будто видит его в последний раз. Каждая их близость рассказывала о романтической мелодраме. В ней играли летние фонарики и грустное мерцание зимних звёзд. Минхо выдерживает паузу, рассматривая под ярким светом луны обнажённого Джисона. Капельки пота на его теле похожи на алмазы: Минхо нашёл свое сокровище в бескрайнем океане жизни. Так глубоко утонуть возможно только однажды. Он входит плавным движением, замирая на мгновение внутри. Хан прерывисто дышит над ухом, накаляя итак горячий воздух вокруг них. Дав время привыкнуть, Минхо медленно входит глубже. Пробует сделать короткие толчки, получая отзывчивые стоны на периферии. Эта мелодия рвёт последние тормоза. Вся его жизнь — одна сплошная гонка. И в работе, и в любви, Ли предан душою, а тело отдает на добровольную расправу. Джисон подстраивается под его быстрые толчки, блуждая торопливыми руками по твёрдой спине. Иногда задевает ногтями плоские лопатки, опаляя дыханием висок. Они полностью отдаются моменту, путаясь в конечностях, стонах и страсти. В пике наслаждения оба понимают: как сейчас, им лучше не прожить. Вместе они справятся. Встретят рассвет, сотрут перистые сомнения. Вместе — это когда ты и я. Любить страшно. Любить больно. Но без любви совсем «не то». Кончают они тоже вместе: совсем неромантично в контексте. Но в этот миг им совершенно неважно: поэтичным был текст или безрассудно влюблённым. В липких сплетениях парадоксально ощущался уют. Околдованный Минхо целует Джисона в пушистый загривок, засыпая в запахе близости и мятного геля. Хан ещё долго смотрит на его лицо, замечая долгожданное спокойствие в расслабленной мимике. Если Джисон способен сделать Минхо счастливым, то весь этот риск — обоснован.***
Утро будит тёплыми лучами и болью в пояснице. Джисон жмурится от яркого света и слабости в ногах, хлопая рукой по пустой подушке. Минхо шуршал железками на первом этаже, не изменяя привычкам в своём любимом деле. Хан усмехается этой мысли: после вчерашней ночи, у Ли появилось ещё одно в коллекции. Он набрасывает на тонкое тело майку Минхо, вприпрыжку натягивая боксеры. Внизу обливаясь потом, работал Минхо, а рядом устало докуривал Крис. Он нечитаемым взглядом обводит Джисона, закатывая к потолку глаза. — Избавь меня от подробностей. Душ там же, — Кристофер достает из холодильника газировку, бросая ее Хану в руки. Он ловко ловит холодный напиток, жадно припадая к горлышку. Специально медленно выпивает половину, кося взгляд в сторону ковыряющегося Минхо. Первая мысль: рабочий комбинезон смотрелся на нём… Сексуально. Следующая мысль: «лишь бы только не встал». Джисон допивает бутылку, быстро ретируясь в душ. Под прохладными струями воды, он позволяет себе кончить с заглушенным именем на устах. Дни тянутся в недели, оставляя после себя приятный шлейф воспоминаний. Наслаждаясь временем, проведённым вместе, они не замечают, как в затылок дышит август. Минхо все также рискует, в то время, как Джисон отчаянно топится в совместных мгновениях. И каждый по-прежнему молчит о главном: Минхо о зависимости, Джисон о тревожности. Все расставляет на свои места безжалостная реальность: Минхо беспечный в своём амплуа, теряет белые крылья, жестко приземляясь. Это происходит неожиданно, ослепляя, как яркая вспышка: Минхо летит через огненное кольцо препятствий, но что-то замыкает в двигателе и сердце Джисона. В одном кадре Ли парит вольным Фениксом, в другом падает раненным вороном. Публика больше не ликует. Правду говорят — у страха глаза велики, а ужас — тихий. Джисон глотает обжигающую панику внутрь, подрываясь к разбитому Минхо на арене. Зритель продолжает молчать. Чанбин срывает крестик с шеи. Джисон больше не закрывает глаза. Они надёжно спрятались за слезами.***
— Жить будет. Это всё, что нужно было знать Джисону. Он смотрит стеклянными глазами на молодого доктора, который хлопает его по плечу, закрывая больничную карту. «Живой» — слова не имеют формы, но это Джисон ощутил ржавой иглой. Воткнутая в сердце — она колит, гниёт и болит. Но вынуть из затянутой раны, равносильно лишить протона электрона на орбите. Джисон бесцельно проходит мимо палат, выискивая в их монолитной карусели необходимый номер. В седьмой лежал красивый парень с волосами цвета кометы, а рядом с ним сидел грустный, сжимая синюю книгу в руках. Джисон останавливается возле восьмой, не решаясь сделать шаг вперед.***
Когда Минхо падал, он думал в первую очередь о Джисоне. Находясь на волоске от смерти, человек познает истинный смысл жизни. Для Минхо этим смыслом оказался восемнадцатилетний мальчишка. Он тоскливо пронизывал его взглядом через огонь, стараясь поддерживать всеобщий настрой фальшивой улыбкой. Бинарная мимика уникальна: глаза говорили правду, а рот перманентно лгал. Минхо смотрит на свое отражение в окне, замечая позади себя того самого мальчишку. Он сидел возле его кровати сгорбившимся силуэтом, нервно теребя край белой простыни. Ли тяжело вздыхает: на этот раз он сильно облажался перед Джисоном. — Мне идёт? — он с шипением поворачивается к Хану, рассматривая его осунувшееся лицо. Джисон испуганно вгрызается взглядом в Минхо, давая волю очередным слезам. — О чем ты… — он захлебывается, рыдая в забинтованное предплечье Ли. Минхо гладит дрожащую макушку здоровой рукой, тихо успокаивая небылицами. — Всегда хотел знать, пойдет ли мне бандана, — он поднимает за подбородок Джисона, демонстрируя бинты на своей голове. Джисон слабо, но позволяет себе улыбнуться: ничему дурака не учит жизнь. Нельзя утверждать, что риск был оправдан. Их история — дорога непомерного расстояния, запутанная вертлявыми серпантинами. Сегодня летаешь, завтра падаешь. Мечты сбудутся, а может и исчезнут в выхлопном газе. Но пока остаются следы на сердце от шин Кавасаки, Джисон готов оправдать любой риск. Хан нежно поправляет серебряную чёлку на лбу, сдерживая внутри калейдоскоп эмоций. В глазах напротив он видит себя и этого достаточно, чтобы сделать шаг вперед. — Тебе идёт. А за окном расцветает гранатовый рассвет.