Ошейник

Чуя всегда носил свои блядские ошейники. Чертовски тугие, стройные, обхватывающие, соблазнительные. Дазай видел в этом нечто своё. При каждой встрече первое, на что упадёт взгляд — чокер. Первое, что он скажет — колкое замечание о нём же про собаку Чую. У него вставало именно на вид молочной тонкой шеи Чуи, обрамлённой чокером. Этот аксессуар было невозможно не заметить, он выделялся. Тёмный, глубокий, подчёркивающий изгибы и притягивающий каждую каплю внимания, кричащий смотреть и не отводить глаза. Осаму и не мог. Стоило невзначай мазнуть глазами, как они уже загипнотизированны и прикованы. А в голове всякие непотребные и темные мысли, образующие сладкую и томительную тяжесть в паху. Рыжие локоны, случайно павшие, дополняли картину. Хотелось впутать пальцы и оттянуть за длинные патлы, чтобы он, шипя змеёй, вытянул невольно шею, к которой Осаму бы припал губами, как путник в пустыне к желанной воде. Вцепился бы зубами в чокер, сорвал бы его и вместо дурацкой ленты, окольцевал бы кожу бутонами своих засосов и укусов, которые увенчались бы новым украшением. Как разъяренное животное, разорвать, оттянуть, прикусить, вылизать. В такую необъяснимую ярость вводило его провокационное украшение Чуи, притягивая магнитом, которое как будто ограничивало доступ и забирало желаемые сантиметры кожи, в которых нуждался Дазай, как в кислороде, и которые он хотел полностью присвоить. Как же хочется убрать ошейник. За столько лет Накахара не снял его, носит до сих пор, даже после предательства шатена, как будто подтверждая свою верность ему, Осаму. Дазай — его хозяин. Он своими пальцами скрепил застёжку на шее пятнадцатилетнего Чуи, поправил ему рыжие волосы и погладил своими холодными подушечками пальцев. Несмотря на драки, склоки, ссоры, он приручил его. И поэтому ему натягивать поводок или спускать с него. Или наоборот, можно оставить этот надоедливый аксессуар, чтобы больше дразнить и злить себя, проверять границы контроля и терпения. Чуя как собачка. Чокер только раззадоривал желание поставить на четвереньки и заставить лаять. Осталось только посадить на цепь или поводок, тянуть до боли и занимать паршивый рот членом, заставляя давиться им. Накахара бы скалился, морщился, показывал клыки и рычал, смотрел бы исподлобья зверем, пронизывая голубыми глазами с застывшими в уголках бисеринками слёз. Или можно поддеть пальцем вещицу и потянуть наверх, что он часто делал для того, чтобы заставить Чую подняться на носочки и вжаться в его губы, растянутые ухмылкой. Всё таки чокер — полезная вещь, которая иногда вносит остринку тем, что раздражает Осаму. Или возбуждает. Даже сейчас Дазай признает свой фетиш, потому что его ширинка туго натянута из-за твёрдого и горячего бугорка. Мужчина хотел бы излиться, пусть даже так позорно и в свои штаны, но веселье только начинается, и он не может обломать его, кончив. Именно Осаму задаёт настроение данной процессии и в его же интересах выжать из этого все сладкие соки, потому что Чуя наконец-то согласился побыть хорошим мальчиком. Дазай щурит карие глаза, цвет которых потемнел от вязкой внутренней похоти и возбуждения. Мужчина улыбается хищно и с обожанием. Внутри него, под грудью и в паху, течёт нечто горячее и изредка вибрацией проходящееся по всему телу, когда разврат перед ним превосходит все сладкие и воображаемые мечты. Цепь обжигает своей холодностью и покалывает пальцы, потому что даёт понять, какая власть сейчас в его руках. Дазай, сидя на роскошном кресле, закидывает ногу на ногу. Носком туфель он поддевает чужой подбородок, ловя в свою тёмную пучину чужой взгляд. Столько ненависти на него стравлено в голубых глазах! Даже в постели Накахара не признает над собой контроля и всячески бодается, пытаясь выйти из-под него. Для Осаму же каждый раз сладка победа, когда по итогу такой непокорный Чуя стонет на его члене со слезами и умоляет о большем. Накахара стоит на четвереньках перед кареглазым, упираясь коленями и ладонями в кажущийся жёстким ворс ковра. Его задница чуть блестит, влажная, при тусклом свете, и она припорошена краснотой из-за того, что Дазай весьма хорошо отшлепал эти упругие и мягкие ягодицы. Дырочка Чуи растянута до предела и заполнена смазкой, которую шатен с щедростью и не жалея вливал в анальное отверстие Накахары, чтобы его нежная кожа не повредилась и могла выдержать долгие игрища. Примерно в этот же момент рыжеволосый и успел получить наказание в виде порки за то, что подгонял Осаму, шикая, мол, не нужна ему никакая растяжка. Вязкая жидкость капает на ковёр, но это лишь малая часть, ибо остальной препятствует крупных размеров вибратор. Главная черта, желанная, из-за которой Дазай твёрд — собачий ошейник. Он средних размеров, но точно подогнан под шею Чуи. От него идёт цепь, конец которой лежит в руке Дазая. — Откинь голову, — шепчет ему Осаму бархотно и с хрипотцой. Пока что это просьба, которую выполняют. Накахара дёргает головой в сторону, приподнимает её и предоставляет вид на свою шею. Ломкие изгибы, по которым скользят глаза, особое внимание уделяя аксессуару. Это, наверное, не реально. Осаму облизывает губы, на которые упала сухость. Он наматывает цепь на кулак, тянет её, но Чуя, естественно, поддаётся назад. Дазай наклоняется и сует пальцы под край, поддевая и протаскивая Чую к себе, пока тот с тихим стуком не коснулся коленками кресла. Рыжеволосый оскалился и рыкнул. Осаму суëт пальцы глубже. Он сгибает их и костяшками надавливает в шею. Навряд ли это нравится Накахаре, а вот Дазай в восторге. Кожа Чуи немного влажная, она вспотела, поэтому когда Дазай перестаёт маяться дурью и просовывает пальцы глубже, то еще больше площади проветривается, обдуваясь вмиг согревающимся воздухом. Рыжеволосой выдохнул от облегчения, хоть общее впечатление портили чужие наглые пальцы. Осаму обглядывал и прощупывал свою покупку, выглядя при этом довольно и не до конца сыто. Он ещё не успел вкусить основное блюдо. Дазай наслаждается, когда у Чуи на шее есть что-то, напоминающее ошейник. Почему-то именно это цепляет его, заставляет хотеть Накахару и душить его этим украшением. Как чудесно. Член под брюками пульсирует, даёт знать о своей нетронутости и желании. Терпение кареглазого на исходе. Сил после работы не так много, а завтрашний день опять вынудит его туда отправиться, из-за чего невозможно вкушать как можно медленнее и вдумчивее, отдавая каждому своему касанию смысл и довольствуясь сладкой пыткой на двоих, в которую они себя загнали. Осаму не сильно рад такому темпу, но потом за него скажет спасибо расслабленное негой тело и лежащий на его груди голубоглазый, с которым они будут теплить чувства на двоих в кольце рук друг у друга. Дазай гремит цепью, дергая ею вверх как и пальцами под ошейником. Чуя взбирается на колени. Торчащее основание вибратора задевается бедром Дазая, когда Накахара усаживается удобнее, ëрзая. Игрушка входит глубже, ее кончик вдавливается в простату, и Чуя зажмуривается, выпуская ртом горячий воздух, несдержанно выдаёт пошлые звуки своим голосом. Смазка вновь просачивается от смены угла и капает на светлые брюки Осаму. Так грязно и пошло ещё никогда не выходило. Дазай забирается рукой за чужую спину. Он ведёт широкой ладонью по позвоночнику, и Чуя сразу выгибается под стать прикосновению, случайно протираясь членом по штанине не раздевшегося шатена. Тело содрогается, и Накахара, мучимый недостатком прикосновений и ласк, начинает двигать своими бёдрами вперёд-назад, используя ногу Осаму как точку трения и опоры. Головка члена водит по брюкам, оставляя капли предэякулята, а выключенный вибратор точно также поддаётся навстречу его заднице, двигаясь в ней. — Ах, Чуя, так нельзя себя вести, — рука Дазая наконец стекает на ягодицу и твердо лежит на ней, прекращая движение. — Боже, блять, — шипит Чуя, зажмуриваясь. У него уже звезды пляшут перед глазами, дразня подступающий оргазм. Тело ослабело и разнежилось от чрезмерных ласк, делая его безвольной теплой лужицей. Всё это слишком сильно терзает, грузными оковами ложась и придавливая, но взамен давая немыслимый букет наслаждения. Чую опять обманули и обвели вокруг пальца, доводя до такого состояния. Осаму беспощадный демон и садист, любящий наблюдать за его красным молящим лицом и податливостью. Дазай знает Накахару от и до, знает каждый уголочек тела и души, и только он может довести его до крайней точки удовольствия, оставляя ведомым и пустым. Только всепоглощающая похоть, желание. Пальцы Дазая игриво задевают вибратор, образуя мелкое движение. Накахара хмурится, утыкается в широкое плечо любовника, пытаясь справиться с этой пыткой. Осаму выдыхает горячий воздух в покрасневшее ухо, после лизнув его, давая одобрение. Некое подобие поддержки в коротких нежных ласках, в коих она и кроется. Чуя после столь малого, но значимого жеста чувствовал себя более справляющимся. Дазай же показывает, что не нужно беспокоиться, что они оба просто расслабляются и откидывают лишние мысли, хотя каждый их секс нес в себе нечто более глубокое. Их близость — это приятно. Это тепло, развивающееся по телу, тянущее мышцы сладкой тяжестью. Только Накахара увидит Дазая, ленивого после секса до ужаса, с лохматыми кудрями, говорящим глупые комплименты. Что он не всегда обязан быть всесильным исполнителем мафии, должен держать себя в беспокойстве и рвать себя ради других, исполнять все миссии до блеска идеально. Дазай любит его любым. Под его пальцами улегается гнев, стоит им только провести или невзначай коснуться. Ему важен сам Чуя. Дазай вытаскивает вибратор, отбрасывая тот, грязный, на пол, ни капли не заботясь о состоянии дорогущего ковра в квартире Чуи. Тут вообще всё роскошное. Смазка с хлюпающим звуком обильно и медленно вытекает наружу, стекая из анального отверстия по бедрам или сразу капая. Лицо Чуи ошпаривает просто нереальный красный цвет, потому что ему стыдно из-за пошлости и развратности всего этого. Дазай только ухмыляется. Голубоглазый, даже не видя, чувствует повисшую в воздухе самодовольную ухмылку. Как всегда хищную, опасную и желающую. Осаму только сильнее раскрывает двумя пальцами его дырочку для излишек смазки, которую влил до этого в Чую, чтобы тот был достаточно и бережно растянут. Как жаль, что он не видит со своего ракурса всей картины. Это наверняка было бы стоящее зрелище. — Д-дазай, — шипит Чуя в его плечо и прикусывает ткань темной жилетки Осаму, когда эти два пальца оказались внутри. Свободно и достаточно просторно настолько, что все его пальцы могли бы поместиться внутрь. Но он только обглаживает стеночки массирующими движениями, обходя тот самый бугорок ловко и знающе. Накахара ещё громче и возмущеннее задыхается, что Осаму прекрасно слышит и оттого тянет улыбку ещё более. Он выпускает цепь для того, чтобы положить освободившуюся руку на талию Чуи, придерживая. Осаму убедился, что Накахара достаточно растянут и не почувствует боли при проникновении. Хотя, завтра он всё равно будет ходить с трудом. Пальцы выскальзывают из нутра, и Осаму ими, скользящими и поблескивающими, расстегивает свою ширинку и достаёт стоящий колом член. Дазай испускает воздух сквозь зубы, сжимая широкой ладонью не менее большой ствол. Терпеть нет сил, так и хочется спустить всё это напряжение, излившись в Накахару. Дазай надавливает на чужую поясницу, медленно опуская Чую, а своей рукой придерживает у основания и направляет для него свой член. Головка проскользнула внутрь легко, и Чуя так божественно всхлипнул. Далее вводится вся остальная часть, оказывающаяся в плену стенок, мокрых и плотно держащих в себе каждый сантиметр, идеально подходя под все венки и рельеф. Член Дазая, он везде, вытесняя абсолютно всё. Ощущается где-то в животе, горле, пронизывая насквозь и растягивая блаженно-удовлетворяюще, чрезмерно. Он так ждал его внутри себя, хотел. И наконец-то да, да, да. Не этот пластиковый отвратительный вибратор, а живая плоть, во много раз превышающая размеры. Главное, что внутри него Дазай. — Дазай, двигайся, — сдавленно выговаривает из себя Накахара, и ему чертовски сложно это даётся. Ладони подхватывают его ягодицы, длинные пальцы впиваются и приподнимают его задницу вверх до тех пор, пока дырочка не начала жадно сжиматься на кончике члена в желании удержать и не дать ему выскользнуть из и так пустого нутра. Рыжеволосый, тихо хныкая, пытается насадиться сам, но ему не дают этого сделать. — Агх, Чуя, — хрипит Дазай, откинув голову в кресло и хищно улыбаясь от прошившего насквозь нетерпения, которое кричало на ухо сорваться и начать вдалбливаться в мягкое податливое тело. Ибо то, с каким желанием Накахара не позволяет их телам разъединиться, заставляет видеть темноту перед глазами и чувствовать только растянутое кольцо мышц на головке. Но неожиданно пропадает давление, и Чуя скользит по стволу обратно, вниз, создавая шлепок в такт своему выпорхнувшему стону. Дазай же тянется рукой к ошейнику, держит за него, не позволяя Чуе что-либо делать, кроме как хвататься за свои плечи и стонать. Он прикасается губами к шее, ласкает ее, специально тянет время и разогревает их обоих сильнее. Дазай поднимает и опускает Чую на своём члене с бешеной скоростью, вбивая, поддаваясь бёдрами на встречу. У него отбилась задница и мысли, он захлебывается стонами и всепоглащающим членом внутри. Язык проводит мокрую дорожку под ошейником. Вибрация мурашек проходит из-за этого по позвоночнику рыжеволосого, и он выгибается. Шатену нравится. Чересчур. Собачий ошейник на Чуе, его закатывающиеся от удовольствия глаза и краснота лица, которая могла бы показаться нелепой. В последний раз опустив Чую на свои бёдра и член, Дазай изливается внутрь, смешивая сперму со смазкой. Плечи Чуи красиво дрогнули, как и тело, по сильным мышцам которого пробежались быстрыми табунами колкие мурашки. Самый звонкий стон венчал конец — Накахара кончил от ощущения горячего разливающегося семени внутри. Оба тяжело дышат, их груди соприкасаются, прижимаясь друг к другу и поднимаясь от частых вздохов. Дазай зачесывает влажноватую от пота чёлку назад, пытаясь остудить голову. Он переводит нежный взгляд на сидящего на его члене Чую, компактно свернувшегося, расслабленного и тихо сопящего, потому что дыхание никак не выравнивается. Шатен снимает ошейник, пальцами задевая влажную остывающую кожу и кидает его на пол примерно в ту же область, что и вибратор, с громким звуком цепи об пол. Дазай поднимает прекрасные рыжие локоны от шеи, наслаждаясь её чистым видом. Она немного поблескивает из-за пота, и Осаму, достав резинку из кармана своих брюк, завязал пучок. Накахара выдохнул блаженно и благодарно притерся поближе. — Ты не представляешь как душно в этом ошейнике. Шатен снисходительно улыбнулся, не имея возможности оторваться от чужой шеи. Всё же лучшее украшение для него — засосы Дазая.