***
Побеги что от Саши, что от Эвр в попытках зачесть книгу не оборачивались проигрышем, учитывая огромные пространства, имеющиеся в ее владении, но, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, улетучиваясь от очередного дикого ветра, надеясь уже прочитать о совместном побеге Аббата Харии и Дантеса, она попала в руки весьма удивлённого анимага, какой столь испугался скорости её движений, что вцепился в плечи. — Нимфа, замри! — встревоженно пискнул он. — Ради кого ты сменила свой вечно медленный грациозный ход на такую беспризорную спешку? Лишь вопрос, а он уже одарил её комплиментами. Не находя чужие руки на себе лишними, девушка лишь движением головы указал на книгу в своих руках. — Судя по всему, ещё те неучи, выступающие против интеллектуального просвещения и человеческой эволюции! — Таких нелюдей надобно карать, — молвил Корвин, совсем тихо усмехнувшись, наблюдая за тем, как и улыбка биполярной особы явилась по его душу, сжимая сердце. Увы, та мигом ушла, как только убрав одну руку, он коснулся пальцем фолианта. — Только первый том? Сомневаюсь, что тебя отвлекали так сильно. Чувствуя, будто её пытаются застыдить, принцесса предприняла попытку вывернуть ситуацию в иное русло. — Решила перечитать любимые моменты. — Какие, например? — обратился с надменностью Корвин, чуть приспустив брови. — Например, … Мозг завис. Из пересказов сестры она знала примерный сюжет произведения, и потому это серьёзно утяжелила её ответ — она не ушла далеко от старта, точно не добралась до мгновений, какие можно было бы воспринять за её любимые, и потому пыталась выбраться из ситуации хоть как-то, решив прибегнуть к очевидному. — Opou niká tous paravátes, — преспокойно проговорила она, мигом видя, как вечно холодные серые глаза наполняются страхом и суживаются. У метаморфа дела явно обстояли не лучше, чем у неё, но и он, будучи ещё тем самодовольным увальнем, попытался играть осознанность. — Ах да! Отличный момент! — восклицал он, сам не понимая, о чём говорят, но неся ещё пущую пургу, лишь из-за того, как внимательно Любава за ним наблюдала. Это заметно прибавляло дребезжания его нервишкам. — Безукоризненно поражающий воображение, этакая воодушевляющая экспансия и… — Не прекратишь свою коптокмию? — презрительно, но с явной игривостью, щебетала волшебница после. — Твоя суггестия ничуть не работает… — Иного варианта, как акрасия, я здесь не нахожу, как, впрочем, и ты, — в очередной раз заметив их схожесть, по каким-то неясным причинам, юнец лишь больше расположил знакомую к себе. — Признавать проигрыш мы не умеем. — Как сказали бы наши знакомые: мы слишком самодовольные себялюбцы, чтобы являть миру, что чего-то не можем. — Так, мы всё можем! — мигом выкинул мальчонка. — Просто не сразу! Пара рассмеялась, ощущая от этих выражений значительное спокойствие, а от компании друг друга поражающую безмятежность. Будучи не любителями раскрывать свои проблемы и слабости, они рассказали о этих чертах характера только лишь в шутке, при этом всё-таки поделившись подобной мелочью. Такая политика действий и сама по себе расстановка приоритетов жизни грезилась революционерке куда боле близкой, чем пронизывающая искренность факира. Остановившись лишь в шаге от книголюба, какой, всё-таки, убрал руки с плеч, сложив их в карманах своих брюк, она продолжила беседу, ощущая простую лёгкость, не замученную чужими чувствами. — Греческий совсем не поддаётся? — Верно, он не считает меня великим Зевсом и своим повелителем, так что, не сдаётся ничуть, — ухмыльнувшись, он чуть убрал длинные пряди назад, продолжая беседу. — Присаживается ли пред тобой в поклоне Граф Монте-Кристо, или и ты не удосужилась словить внимания от высшей персоны? — У него даже возможности для этого не было, — презрительно щебетала, унижая свои же возможности колдунья мыслей, не ощущая, как её личности выступают против нынешней беседы. Они ощущали себя в ней очень конформно. — Я так и не дошла дальше освобождения с острова Иф, а, значит, просторы легендарного острова сокровищ мне так и не открылись. — Как медленно ты, оказывается, читаешь. Пробубнив это очень наигранно, мальчишка не получил ничего больше, чем взор с укором, какой мигом взбудоражил его пуще. Нечто подобное испытывала от его лика и сама воительница. — Ты справился бы быстрее, будь вокруг тебя множество духов и реальная богиня, требующая внимания к себе? — Да, — мигом ответил он, взяв книгу в руки и, на секунду прикрыв веки, прошёлся по ней, вспомнив все события истории. — Видишь? Ничего сложного. Том оказался в чужих ладонях, а девушка презрительно скрестила руки, поглядывая на собеседника с гордостью и самолюбием. В таком сражении она не позволит ему выиграть. — Téleio, eínai tóso téleio, — молвила она, наигранно захлопав. — Synechíste na tapeinónete to korítsi me ti fýsi sas, enó thavmázete tin omorfiá tis. — Твоё торжество разума меня изрядно доканывает, нимфа, — заявил тот, шевеля бровями. — Понятия не имею, что ты молвила, но, уверен, что ничего хорошего. — Какое плохое у тебя мнение обо мне! — Неправильное? — Правильное, — смело уведомила владыка мыслей, наигранно прищурив свои синие глаза. — Но всё равно обидно. Вновь расхохотавшись, фанфарон встретился наяву с затеей, что их беседа держится на каких-то соплях, будто это — парус корабля, какие остаются в норме лишь из-за одного единственного узла, но он, в самом деле, ничего не держит, пока все притворяются, что это так, потому что подобного хотят. Ныне тут творилось то же самое — у ребят явно не имелось никакой надобности беседовать, да и, что уж там, даже повода для этого не имелось, но, связав себя единственной более-менее общей темой, они крутились подле неё, пытаясь растянуть минуты. Это подарило определённую надежду романтичному воронёнку, что очень быстро вразумил причины своего подобного состояния, и сейчас, цепляясь за песчинки, он пуще веровал, что в этом чувстве не один. Лишь хватаясь за них он, любуясь красотой старосты класса, предложил очень глупую, в самом то деле, идею. — Если ты не смогла дочитать до корабельных приключений, то возможно, ты желаешь их посетить? Высказав идею, смущённый Корвин с надеждой поглядел на обладательницу коллоквиума в её голове, какие значительно в этот момент напряглись, пробуждаясь из своего сна. Милая мордашка, не преисполненная постоянной уверенности, очень противопоставлялась физиономии наследницы, какая от тревоги заметно напряглась. — Не думаю, что это — хорошая идея, — еле-еле выпалила она, складывая буквы с большим трудом. — Почему же нет? — удивлённо обратился птенчик. — У тебя морская болезнь или ты тревожишься пиратов, что могут встретиться на пути? Думаешь, Талласа будет сильно против твоего узурпаторства её территорий? — Корвин, у меня тьма внутри, — напомнила она, словив вовсе не ту реакцию, какую хотела. Пускай полученная и порадовала её сильнее. — Не говори глупостей! — прыснул он. — Там не тьма, а божественный свет! Нет в тебе мрака! Восприняв это, как укол в сторону своего характера, он получил широкую улыбку от наследницы, какая сильно восхитилась сказанным комплиментам, даже на время позабыв, от чего отказывалась и чего говорила. Сатана ударила по столу в её мозговом центре и личности, зависшие, вспомнили о своём деле, запуская движение языка. — Я имела ввиду, что, — протянула принцесса, вновь замолкнув. А что вы хотели?! Язык включается долго! — Я о том, что я — покорённая тьмой, — завершила разъяснение революционерка. — Она всё ещё ютится во мне и иногда прорывается наружу. Если я получаю серьёзные раны или испытываю тяжёлое эмоционально потрясение, тогда она выходит и начинает меня убивать. Учитывая то, что книга, как ты сам сказал, это — параллельная вселенная, риск, что опасность вырвется, весьма высока. — Оу, — шептал наследник рода Моригач. — Но…. Каков шанс, что будет так? Вопросы снисходили от него тяжко и медленно, потому что он сильно сомневался в своём плане. Жилка шпиона обязалась напомнить ему, что это даже хороший исход — очутившись там, она окажется в плену тёмных сил. Значит, она мигом выйдет из борьбы за престол. Простейшая и безупречная донельзя идея. Проблема же в том, что он вовсе об этом не подумал. Запал заметно поутих лишь от представления подобной ситуации, и он совсем не страшился подобного будущего, когда им с капитолийской триадой придётся выуживать с того света заметно пропадающую Сатану, какую сейчас тянуть придётся даже Эвр — после выхода в огненный мир, у девушки не слабый шанс вовсе не излечиться и помереть. Но его, вместо возможных тягот, какие выпадут, пока они будут её помогать, куда больше встревожило само беспокойство за знакомую. Тот очень за неё теперь боялся. — Понятия не имею, Корвин, — созналась она, даже слабенько хохотнув, надеясь хоть так прогнать от него эту внезапную вселенскую печаль. — Я ещё там не бывала… — Но, я — полу дух, и я могу там находиться. — Это буквально твоя способность… — И Петя тоже может. — А он — вообще зачинатель этой способности! Постепенно доводы аргументов обращались в настойчивый зов, какой не сопровождался вовсе никаким плохим умыслом, потому что мальчонка ныне болел лишь одним желанием — очутиться там. Ему грезилось, что Любава там окажется, как никогда, к месту, что она — этот тот особенный человек, какого путешествия в книжные миры взбудоражат вплоть до инфаркта, и что ей действительно будет приятно оказаться среди океана на прекрасной каравелле. В его представлениях, где её локоны витали от морских ветров, а синие глаза распахнулись широко, вдохновляясь океаном, он сам замирал сердцем, грезя, что и она от восторга будет еле дышать. Такое надуманное счастье значительно заменило ему реальность. — Маша тоже так летала! — Корвин… — Да и весь патруль! — Но я — не полу дух и не человек, Корвин! — завопила разозлённая, и что немало важно, испуганная староста класса. — Я — владыка мыслей с биполярным расстройством, пленённая тьма! Улавливаешь проблему?! Вовсе нет. Его заимели себе фантазии, из-за чего он замолк, лишь огорчённо пяля на неё. Здесь и лежит финал твоих воодушевляющих картин. Утерев чуть заметно потускневший глаза, колдунья выдохнула. — Я… Я, пожалуй, пойду, — заявила она, уже разворачиваясь на каблуке прочь, лишая себя спасения единственной секундой замедления. Шаг за дверь закончился тем, что её нога, под звук упавшей книги, ступила по палубе корабля, а юнец, так упорно звавший её на эту встречу, уткнулся носом в её косу, прижимаясь сзади и обнимая её за талию. От подобного перелёта, девушка резко задышала, сразу отпрыгивая от анимага. — Чёрт! — прыснула она, вертясь из стороны в сторону, точно понимая, где оказалась. Или не точно. Где-то в море — достаточно чёткая координата расположения?! — Только если морской! — довольно бурчал мальчонка, закладывая свои вороньи локоны назад. — Добро пожаловать на корабль контрабандистов, греческая нимфа! Поглядывая на него, Любава озадачилась ещё пуще. — Корвин, ты в своём уме?! — затараторила она. — А если сейчас мрак выберется?! Если тьма воспримет переход, как риск?! Если она проснётся… — Но ничего нет! — выпалил он, радостно хватая девушку за её трясущиеся руки. — Для неё это ничем не обернулось! Всё в порядке! Ты в порядке! — восклицал он, на грани какого-то невероятного счастья, уже давным-давно не испытываемого. Верно, с того момента, как его любимый человек обвинил его в бесхребетности. — Ты на судне в Тирренском море, так… Наслаждайся этим! Безумный запал он испытывал не от своих эмоций, а, скорее, от осознания, что именно она очутилась здесь. Представления сейчас имели шанс на исполнение, и они оказывались близки к этому, как никогда, когда, порывшись в голове, Сатана поняла, что там никто не бушует. Тьма действительно никак это не восприняла. Чуть потрясся руками, она освободилась от касаний и медленно добралась до фальшборта, глазами пялясь на волны под ней, где бушевала морская синева и благоухало таким стабильным, но будоражащим ароматом морской волны, сопровождаемой подобающими звуками. Эмоции от красоты момента захлестнули её и, когда она обернулась на метаморфа вновь, от неё исходил лишь истеричный хохот, из-за какого Корвин лишь улыбнулся, думая, что эта — блажная истома. Она будет обращать её в статую, сопровождая образ лишь гордыми выкликами. Когда же она поскакала по палубе, гуляя у самого края, он, испугавшись, мигом сорвался с места, следуя за ней. — Любава, не беги так сильно! Слушать же его приказав Бабейл не желала вовсе. Подняв пальцы вверх, она щёлкнула, предполагая, что телепортируется туда, куда пялили её очи, то бишь на рангоут, держащий прямые паруса, но очутиться на постройке не сумела. — Магия здесь не работает! — предупредил её только сейчас книголюб. — Ты не сможешь там оказаться… — Почему нет?! — будто с вызовом задала вопрос девушка, развернувшись к собеседнику. Уже тут ему требовалось забрать свои слова обратно и ничего не предполагать. — Ты же не полезешь в юбке покорять реи! Как только он произнёс фразу и словил её улыбку, он мигом понял, что ошибся. Как будто её возбуждённую натуру могло остановить хоть что-то. Насмехнувшись над ним, колдунья мыслей прыснула, а после, вновь поражая мальца своим поведением, поскакала к мачте, где, зацепившись за её лестницу, начала на каблуках преодолевать ступеньку за ступенькой. — Любава! — кричала дико испуганный Корвин, слыша, как туфли, то и дело, соскальзывают, а его знакомая не падает вниз лишь оттого, что руки держатся выше, не обращая внимание на возможное падение. Как только нога снова отправилась в полёт, чуть ли не обрекая на это свою обладательницу, он проматерился на греческом и, закрутив рукава, помчался следом за ней, веруя, что, даже если она начнёт падать, то он сможет как-то помочь. Какое глупое убеждение. Мачта покорялась ей с большим трудом, и это прививало мысль наследнику Моригач, что она остановится ещё до реи, но, ослеплённая своими фантазиями, она катилась выше и выше, пугая товарища уже до сумасшествия. Вечно спокойный голос перешёл на бешеный вопль. — Любава, умоляю, остановись! Никакого послушания, в прерогативе только её воля. Добравшись до самого верха, вплоть до перехода на стеньгу, волшебница попыталась сама перелезть на марс, пролезая через кучу креплений, в каких ногтями запутывалась. Эндорфин решил её здравости и потому она в упор не видела того, что сразу заметил бонвиван снизу — её нога запуталась в верёвках. Когда она попыталась пролезть в отверстие и вырваться на площадку, та попросту не смогла освободиться от возникшего узла и потянулась вниз, а, так как она плохо понимала происходящее и мыслила совсем не прагматично, то держаться ей попросту было не за что, отчего она, по факту, отклонилась и начала падать вниз. К счастью, далеко рухнуть она попросту не успела, ибо паникующий и мигом всё рассчитавший фанфарон оказался рядом очень быстро и, задыхаясь от страха, словил её к себе в объятия, прижимая ту к своей грудной клетке и мощно схватив её за затылок. Коса распушилась, вылезли петушки, но они никак не тронули ужасно испуганную наследницу, какая от пережитого ужаса и хоть какой-то опоры мигом вжалась в своего спасителя, стискивая руки вокруг его шеи и притягиваясь ещё ближе. Никакого расстояния между телами не имелось, а вот между ними и ближайшими прочными опорами да — до земли и до марса устроились значительные величины. — Свихнулась так скакать по палубе?! — прыскал он ей в ушко, дёргаясь от пережитого испуга. — Я чуть от тревоги тут копыта не откинул! Думал, если ты падать начнёшь, то мне проще сразу следом скинуться! Революционерка его не слышала, лишь в истерике дальше держась за объятия, веруя, что без них она свихнётся, из-за чего, чуя эту дрожащую особу, он понял, сколь сильно она испугалась сама, и заговорил совсем другие вещи. — Ты ужасно меня напугала, — признался он, слабенько поглаживая пальцами затылок и распуская белокурые локоны. — У меня сердцебиение в какой-то момент стало настолько быстрым, что… Что я уверовал, что у меня есть сердце! От собеседницы по-прежнему никаких сигналов и это действительно пугало, пусть и не в правильном ключе. Воронёнок понял, что надобно отвлекать её внимание, и очень быстро нашёл пункт для лицезрения. — Эй, нимфа! — позвал её он, показывая на розовое небо. — Смотри, закатное солнце посреди моря. Еле-еле усмирив истерику, Любава чуть отодвинулась от приятного аромата духов от мягкой наощупь ткани и приподняла очи, лицезрея, как просторы окрасились розовым. Облака обратились в божественные пятна, переливающиеся солнечным светом, а вода отражала этот образ, создавая впечатление встречи с чем-то высшим. Подобная оптическая картина покоряла, заставляла ощущать себя чем-то высшим, будто избранным, и именно от её противоположности главному внутреннему чувству, наследница очень быстро поняла, что происходит. — Что-то мне нехорошо, — шептала она, пока ещё две пары глаз рассматривали восхищающее небо. — Что? — сразу же повернулся к ней анимаг, лицезрея, как тело из его рук заметно ослабело, катясь вниз. — Что-то мне… — Эй! — взяв её ещё крепче, опять завопил он. — Любава! Любава! Рукой отстранившись от прядей, он начал слабенько бить её по щеке, понимая, что ничего не помогает. Тогда пальцы начали бегать по физиономии, потом касались шеи, где чувствовался сильно учащённый пульс, вовсе несовместимый с рассудком, теряющим сознание, а потом добрался до глаз, чуть приоткрыв их и думая, что встретит там ублажающие синие зеницы. Увы, он там встретил черноту и мигом понял, что исполнил ошибку. В ту же секунду они вышли из книги, оказавшись снова в той комнатушке, где только встретились, и метаморф сразу же положил волшебницу на пол, рыская по комнате в поиске воды и истерично при этом вопя. — Только не отключайся… Не просыпайся… Не теряйся, пожалуйста! Обнаружив напиток, он сразу же вернулся к телу и, взяв в рот жидкость, выплюнул её на лицо, не получая никакого результата, кроме сжатых в напряжении рук — её покоряли её демоны. — Пожалуйста, нет! — молил он, переходя на очень громкий крик. — Пожалуйста, нет! Ладони продолжали то резко трясти её за плечи, то будто баюкать, пока ухо прикладывалось на груди, но никаких результатов это не давало и лишь его вопли получили итог, потому что в комнате очень быстро возник не маг. — Какого черта?! — сразу же обратился к мальчишке он, падая наземь. — Что ты натворил?! — Я… Я… — не мог собрать слова от страха Корвин — Я позвал её в книгу! — Пленённую тьмой?! — задавал вопросы настолько агрессивно Саша, что, создавалось впечатление, если бы теряющейся его подруги тут не имелось, то он бы уже удушил бонвивана за такую несусветную глупость или же бы разодрал ему глотку своими же зубами. — То есть такого результата от своей игры в шпиона ты хотел получить?! — Я этого не хотел! — оправдывал себя он, не понимая, что делать дальше. В отличии от затерянного колдуна, у фокусника имелись хотя бы предположения, как её оттуда выводить, и он решил провернуть их все, когда одной рукой начал придерживать её голову, а второй — ладонь. Уста и голова начали твердить одно, переходя прямо там, в черепушке, на безумный крик: «Вернись ко мне!» Предполагая действие, схожее с астральным планом и эмоциональным заклятием, он начал просто нести воз мыслей, какие могли бы возвратить её. «Вернись, пожалуйста! Ты мне нужна! Я без тебя не могу! Я с ума сойду, если тебя лишусь! Только вернись, прошу!» И вот уже в разуме вечно думающего о других психолога этих «других» нет и в помине, ибо он, как истинный эгоист, говорит лишь о себе, повторяя над теряющимся телом, что он в нём нуждается, увы, не получая взамен улучшений. Наоборот, колдунья начала мельтешить и еле постанывать, тем самым говоря, что тьма всё больше забирает её. До этого затерянный бонвиван, лишь волей глупости сталкиваясь с книгой, придумывает новый план, и его предположение кажется ему безумно бездарным. Увы, иных нет. — Уйди! — приказал он, хватая биполярную особу за свободную руку, при этом вовсе не следя за тем, а оставил ли их Абрикосов или нет. Приказ тот не исполнил, потому что банально сделать это не мог. Должного нежного обращения, схожего с факиром, тот волшебнице не даровал, потому что одна его рука крепко стиснула ладонь, а вторая полегла на страницы, и он лишь молился ныне о том, чтобы его глюк сейчас их спас. Надеясь наладить связь, он схватился за мрак внутри одноклассницы и, попытавшись пропустить его мимо себя, начал направлять его в книгу, вовсе не надеясь, что план сработает. Но действо пошло. Тьма, окутавшая Любаву, прощалась с ней, уходя в известную литературу Франции и становясь жителем книжного произведения. Отвратительная затея сработала и вскоре сильно напряжённое тело заметно расслабилось, походя на человека после обморока, нежели на страдалицу чёрной магии. Вторая рука отпустила девушка, дозволяя мальчонке доделать до конца. Изъяв всё, что мог, мальчишка отклонил голову, захлопывая кожаный переплёт. Синие очи вновь явили себя, а алые губы сразу распахнулись. — Корвин, — позвала тихо она его, заставляя метаморфа обратить на себя внимание. Стыдясь, он, всё-таки, поднял зеницы на неё. — Прости, — сразу же шептал он. — Прости пожалуйста, я не хотел! Уверенный, что она пошлёт его куда подальше, он очень сильно испугался, когда вместо этого богиня мыслей потянулась вперёд, сжимая его в объятия за шею, будто маленький ребёнок, моля об опеке, какую он может даровать. Вначале он не исполнил ничего в ответ, думая, что она его так душит, но следом, ведясь на поводу своих чувств, он вжался в неё, притягивая далеко не безразличного себе человека ближе. — Ты выиграла спор, — молвил он. — Почему это? — Потому что открывать эту книгу больше нежелательно вообще никогда. Слабенько рассмеявшись, она обняла его ещё крепче, будто продолжая тот интимный момент, какой происходил у них на палубе несуществующего никогда корабля. Пока парочка миловалась, Александр жаждал покинуть комнату, но, увы, ноги вели его очень медленно, совсем не желая, и у самого выхода он не столько затормозился, сколько остановился, доводя до того, что синие зеницы его верной Психеи распахнулись, смотря на него не со знакомым наигранным безразличием или доверием, а больше с вопросом, какой вовсе не считался интересом. Пытаясь пробраться в его мозг, она слышала только белый шум, и это совсем не состыковалось с лицом, какое выражало будто бы всю бренность бытия и все страдания мира людского. Последний раз она лицезрела его таковым, когда гнала того из колледжа, и, по её мнению, нынешняя ситуация совсем такой не являлась, но она таковой для него представлялась. Чуя, что ему надо уйти, принцесса вжалась в тело сильнее, что действительно подействовало, гоня молодого человека прочь от покорённых чувствами какой-то близости людей. Подобный побег не внёс ответы, а лишь даровал только больше путанностей и потерь, ибо Любава не воспринимала причин такой пустой головы факира и того пуще сомневалась в последней услышанной фразе его головы, какая коснулась её черепного совета, прежде, чем его пальцы её отпустили, а внутри воцарилась ясность. Её она услышала сквозь тысячи шумов и помех, сквозь мрак и будто целое землетрясение, из-за чего мигом признала её лишь за невозможную выдумку, что казалось логичным: это фраза абсолютно противоречила тому Саше, какого она знала годами. Признав себя за дурочку, она закрыла веки, уверенная, что подобное не может быть возможным. «Я без тебя не могу! Я тебя люблю!»***
Разбирая старые вещи, дамы обчистили сундук, какой после начали наполнять заново, избирая наиболее пригодными вещами из возможных. Бродя в платье старообрядцев и слушая мамины рассказы, лидер патруля помогала в этом деле очень активно, веря в сказку родительницы, что иные ящики отправятся в утиль, а этот они оставят до лучших времён. Набивался он по большой части драгоценностями, лишь иногда находя там квадраты пять на пять сантиметров, куда укладывался старообрядческий платок, внешний вид какого можно было бы назвать хотя бы удобоваримым. По сути, они выбирали, чтобы на тех, хотя бы, не имелось пятен или следов ожогов. Разбор старых вещей занял очень много времени, а женская часть обитательниц оказалась так увлечена этим делом, что чернокнижник не стал их отвлекать. Ну, как, не стал… Остановившись на пороге и увидев количество платьев, тот перекрестился и, приложившись к фляжке, покинул комнату. Плавать в таком он точно не нанимался. Ему рукавов с рюшами хватает. Когда на улице потемнело и оставалось совсем немного нарядов, еретичка отправила свою доченьку спать, какая, не хотя, на подобное согласилась. — Держи, — молвила она, возвращая платье. — Оставь его себе, — сразу заявила женщина. — Может, хоть так припомнишь о нашей магии и её мощи. Указывая на кольцо на своём пальце, какое позволяет ей перемещаться в разы быстрее, она кинула намёк, на какой доченька снаружи отреагировала с насмешкой, а внутри задумалась. — Я как-то сама справлюсь! — прыснула она, сложив наряд и действительно понеся его с собой. — Тогда, сладких снов вам! — Сладких снов, Варечка! — шептала Селеста, обняв её пред дрёмами. — Спокойной ночи, моя дорогая! Чмокнув дочь в лоб, Марфа убрала один из локонов за ушко, а волшебница ветра и бровью не повела, будто вовсе не воспринимая, насколько этот момент знаком. Настоящее искажало само себя самостоятельно. Являя матери якобы свою мощь, девушка телепортировалась в спальню, оставив близких одних, что дало им волю приступить к разгрузке некоторых уже загруженных вещей. — Что ты делаешь? — недовольно обратилась к гостье владелица комнат. — Тише! — молвила беспокойно принцесса облачного королевства, приложив к губам пальчик. — Мы не должны шуметь! Вдруг, Варя нас услышит! — И узнает, что этот сундук не оставленных вещей, а оставленных вещей? Ступив два шага на своих полу дрожащих ногах и печально поглядывая на свои тоненькие пальчики, Селеста заговорила. — Узнает, что это сундук с приданным, — тише мышонка, говорила она. — Я бы не хотела, чтобы она знала… — А я разве выгляжу, как человек, который хочет, чтобы она знала? — поражаясь наивности своей соратницы, болтала её ветрейшество. — Меньшее, чего мне хочется, это чтобы она сейчас знала о подобном при своей длине волос! — Говорите так, как будто они многое решают… Словно они сами слушают нас… — Не слушают, — фыркнула старообрядка, складывая ткань дальше, она взяла в руки детский браслет, какой тоже лежал в её багаже, но какой вовсе не принадлежал Варе. На нём изображался год рождения отличный от неё, и она мигом поняла его принадлежность. — Чувствуют. Ювелирное украшение отправилось в стену, где камень берилл мигом раскрошился на кучу маленьких кусков, напугав принцессу иного волшебного королевства, какая после обратила внимание ещё и на саму собеседницу. На её лице расположилась гримаса ненависти, какую она испытала лишь, припомнив сестру своего супруга. — Эта дрянь настолько глупа, что над ней уже смеяться сил нет! — воскликнула она. — Покориться тьме, лишь бы докучать моей дочери, влюбиться в не мага, какой даже взаимностью ей никогда не ответит, а теперь ещё провернуть революцию против главной наследницы, попутно подарив ей нить взаимосвязи! — женщина ядовито расхохоталась, воспринимая соперницу, какую в глаза своему ребёнку описывала, как пандемониум во плоти, видя её, лишь как муравья, не способного ни на что в этой жизни. — Идиотка чистокровная! Она что, правда думает, что заберёт корону?! Что переиграет меня?! Гостья понимала, что в этом монологе ей места нет, но она не думала, что такого нет и в самой комнате. Её спасла лишь секунда, когда об стену разбилось ещё одно украшение — корона маленькой принцессы Любавы, где на месте главенствующего камня располагалась половина аметиста, пока с другой стороны красовалась половина берилла. Таких корон существовала две на всю землю, потому что это считалось подарком племяннице и её тёте от Преславы и её супруга на один из ранних дней рождений. До того, как берилл в короне Вари прекратил иметь своё значение. Раздавив не самый дорогой металл, еретичка начала отрывать от украшения драгоценные камни, пока Селеста, очень испуганно, прижалась к стене. — Она никогда меня не переиграет! — воскликнула та, сумев совладать с диадемой и изъяв минералы, вынудила корону, улёгшуюся сверху их заполненного сундука, уже принадлежащую её дочери. Прибегая к махинациям старообрядцев и своей потаённой магии, женщина сумела прикрепить камни на украшение, тем самым заполнив половинки, создав из них единое целое. Гордая своей работой, она с самодовольством глянула на принцессу указывая ей на творение, какому мигом нашлось место в их избранном багаже. Корона истинной правительницы ветров и мыслей. Готовая уже прикрыть крышку, владыка дворца оказалась остановлена. — Может, нам посмотреть всё ещё раз? — тревожась и боясь, задала вопрос Селеста, словив очередной стыдящий взгляд. — Ты думаешь, что его кто-то будет проверять? — щебетала Марфа. — Да даже Варя, после такого, как его отдаст, никогда в жизни больше тот не откроет. В нём нет ничего важного. Захлопнув крышку, она мигом запаяла замок на сундуке, лишая возможности пополняться тот вещами и, признав вечер оконченным, дошла до выкинутого браслета и подняла его над землёй, рассматривая целый кусок золота. — Стоит, верно, отдать этот кусок убогому могильщику, — прошептала она, выражая невероятное отвращение к коммуне Равелиных. — Авось, хоть какая-то будет польза от него и его семьи. Положив браслет в карман, она отправилась в спальню, закрывая в темноте наполненный сундук с приданным, какой находила обыкновенным, в отличии от своей помощницы. Будучи романтичной натурой, принцесса облачного королевства лицезрела в нём чуть ли не гроб, и потому до того, как последовать следом за её ветрейшеством, признавая среднего братца за самого полезного из деградирующего общества, она положила сверху на него засохший букетик анютиных глазок. Птица не просто отправилась в грязные земли и запуталась в его окрестностях, не сумев вернуться домой. Птица в этих территориях погибла.***
Скитаясь по территориям Царьграда, он впервые радовался тому, что Алиса никогда не покидает своей башни, ибо встречаться с ней, учитывая прошедшее происшествие и надобность объяснений, он точно ещё не готов, а ломбард обойти ему необходимо. Спарив продавцу уже все украшения, вытащенные из могил Ветровского семейства, он заработал максимум средств, возможных для диггера, и их хватило на несколько надобных вещей, в том числе, и на стирку его блузки с рюшами. Представляя злое лицо книголюба, он расхохотался, вовсе забыв об их распрях и его обиде. Агрессивная морда того стоила. Высшей глупостью и лишней тратой он считал очередную покупку конвертов, ибо они явно ненадобны, если считать то, что ни одно написанное письмо ответа не получило. Хотя, это не отменяло того, что их можно сунуть в лицо Варе, намекая, что это — единственное, что ей недоставало, коли она не написала ничего взамен, но он не воспринял этот вариант правильным. Тот по-простому не хотел видеть свою кобылку, будучи на неё глубоко рассерженным, сильно обиженным и невообразимо разочарованным, и этот запал тяжких уничтожающих чувств, как и рассказы о прошлом, вызывали в нём желание, какое не возбуждалось у него уже достаточно давно. Два месяца, это же давно, да? Забредя в библиотеку и стащив оттуда дну из самых красивых книг в области анатомии, Алексей направился в сторону очень родных просторов, на каких обитал продолжительное время и, паразитируя над господами 19 века, раскланявшись пред входом в территории у самой арки, забрёл внутрь, минуя запутанные дороги и чужие могилы. Проходя через кресты, он фыркал от того, насколько большинство из них простые и непримечательные, истинно гадкие для такого творца, как он. Когда же ноги довели его до родной территории ушедших ещё до середины прошлого века, он начал очередное издевательство над погибшими, когда начал кидать им приветы. — Вовчик! — протягивая букву «о» выкинул он. — Ярик! Бориска! — выкрикнув это он и вовсе разинул руки. — На днях вспомнил моё отчество… Просто, чтобы ты знал, ты — лучший Бориска в моей жизни! Солнце садилось, но игривость гробокопателя это не унимало. Прогулки среди его старых реальных знакомых продолжались долго, покуда ноги не довели его до лучшего места, какое сильно отличалось от иных большим пространством, отделённого чрезвычайно красивым забором, по какому его легко узнать ещё издалека. В первую очередь, именно его он и начал прочищать, счищая от пыли каждый исполненный им и его племянником завиток и уделяя особое внимание черепкам, какие также некогда выбил из железа. Их такую совместную работу он считал воистину искусной и, к тому же, разрушительной. Дыхание перехватывало от их образа. Справившись с этой задачей, он наконец-то пересёк территорию и, оказавшись внутри, раскинув руки, заговорил с умершим так, будто с живым. — Здравствуй, трупик мой любимый, — с нескрываемой заботой протянул он, подбираясь ближе к могильному камню. Усевшись наземь, он начал уже заботливо прочищать его, с чем справился крайне быстро — за короткое время его отсутствия измениться не успело ничего, да и изменялось здесь что-то только с его приходами. — Извини, это я в прошлый раз оставил, да? — обратился он, убирая у самого надгробия оставленную кружку с пивом. — Мы тогда с тобой за здравие пили, не так ли? Или, это я пил за здравие, пока ты пеклась о том, чтобы сделать мне потом трепанацию? Не вспомнится уже. Оттащив кружку, он вылил её содержимое за пределы созданного забора, будто боялся осквернить хоть что-то, находящееся рядом, и лишь потом устроился совсем рядом, поглядывая на знакомое и такое близкое имя. — Видел, пока шёл сюда, мёртвую птицу, — начал рассказывать Равелин, — Думал о том, чтобы принести тебе её череп, как в старые добрые времена, но подумал, что изучать их тебе будет совсем неинтересно. Мы итак сотню тебе таких принесли, пока учились охотиться с Иоанном. Помнишь, нас отец твой чуть не убил за такое?! А ты, помнится, просто рядом стояла и угрожала, что пустишь меня на опыты свои! Вспоминая прошлое и угрозы своей жизни, он рассмеялся. — «Препарирую тебя как самую пугающую лягушку, сделав разрезы везде, где только можно», — сымитировал знакомую он. — Трупик мой любимый, я чиню башню у одной ужасно не аккуратной девушки — я сам прекрасно справился с этой задачей! Переложив волосы с одной стороны на другую, как она говорила, что будет лучше, тот продолжал. — Но ты мне всё равно очень нужна, — признался, стыдясь, он. — Хотя бы, знаешь, для того, чтобы ты объяснила мне, что можно, а что нельзя делать, когда тебе кто-то симпатичен, потому что она утверждает, что болтать в таком случае о смерти нельзя! — щёлкнув пальцами, он указал на надгробие. — Но мы то с тобой постоянно о ней болтали! В смысле нельзя?! Былые дни протекали пред ним, и Лёша продолжал говорить. — Хотя, у нас было другое, — поправил себя он. — Мы друг друга любили. Мы были семьёй, — подумав, чтобы на это сказала сама Злата, он начал себя поправлять. — Этакой странной семьёй, где воспитанием сына занимается его дядя, какой проводит тысячи уроков, располагаясь в склепе, пытуемый вечными угрозами о трепанации, возможно, несуществующего черепа! Да, мы были не идеальны! Но это были мы. Вздохнув, он вспомнил, как всё завершилось. — Я… — признаваться даже пред могилой грезилось трудным. — Я вытворил это снова несколько дней назад, Злата. Снова забрал чужую боль, вынимая при этом жизнь и… — вспоминая лицо властительницы времени, он прикрыл веки, вновь оправдывая себя. — Я не мог по-другому, понимаешь?! Не мог! Алиса так сильно плакала, нога так кровоточила, и, мне казалось, что я погибаю от её визгов! Что я аж сам от такого подыхаю! Мне было ужасно страшно за неё, а больница бы ей не помогла, потому что она затворница чёртова! Она бы не вышла из своего домика! Я должен был как-то помочь! Раскрыв веки, он посмотрел на дату смерти своей собеседницы и огорчённо вздохнул. — Хотя, может, я просто опять пытаюсь оправдать губительское дело каким-то там косвенным, совсем нереальным счастьем?! Не знаю! — чуть ли не переходя на крик, выдал он. — Я только… Я очень боялся её потерять, потому что она мне очень важна и, когда она получила эту рану… У меня башка свихнулась, долбанулась абсолютно! такое впечатление, будто ты мозг вытащила мне, — чуть помолчав, он рассмеялся. — Хотя, с другой стороны, я же обещал, что я его отдам тебе рано или поздно! По кладбищу пробежал полу истеричный хохот, смешанный со всхлипами, какой прекратился также быстро, как и начинался. — Ты можешь там меня ругать сколько хочешь, но я бы не позволил гусеничке страдать! Её улыбка мне счастье дарит, я бы не смог! — признался в своих чувствах, верно, самому понимающему его человеку, диггер. — Даже больше — она единственная из живых, в ком я не лишился веры. Влад ушёл, твой долбанавт подчиняется и набухивается, а кобылка… Говорить о Варе ему казалось самой трудной задачей, потому что он резко понял, что испытывает сейчас к ней абсолютно то же самое, что некогда ощущал к уже покойной собеседнице. Ему хотелось оберегать её, потому что она — не просто друг, а любимая его брата, и она для него — уже официальный член семьи. Желание спасать её и помогать бурлило в нём, но оно душилось острым чувством, что это не имеет никакого смысла — он ей будто совсем не нужен, как и всей своей родне. Для человека, какой до сих пор помещает могилу их матери, летал в книгу, чтобы встретиться с братом, да растил самолично своего племянника, пытаясь доказать его отцу, что его девушка — не демонесса, осознать, что он безразличен семье, оказывалось кромешно больно. — А кобылка в какой-то момент времени стала из скакуна, какой идеально входил в строй Равелинского табуна, той лошадью, что ведут на убой, — признался он. — Трупик, она потерялась! Не волевая, не сильная, не слабая — просто никакая! И вместо того человека, что выбивал у нас правду о роде, лишь бы понять своего любимого полностью, она стала той, кому плевать и на людей, и на их истории! Я пропал — ей плевать! Ни одного письма, ни одного ответа! Ничего! Внезапно вспомнив, что писал ему тот, с кем он болтает, Алексей закинул голову назад. — С кем я болтаю! Это же ты придумала мою любимую структуру письма: «Привет. Нахожусь в университете. Учусь. Пока», — вспомнил он одно из них. — «Привет. Скоро вернусь. Есть новость. Пока», — пульс ускорялся, а дыхание от страха замедлялось. — «Привет. Всё плохо. Скоро уйду. Прости. Пока». Закончив, он утёр слезу с щеки, желая утопить произошедшее где-то в себе, будто сейчас, даже спустя много лет, верил в то, что это поможет. Вспомнив о книге, он решил положить подарок на своё положенное место — на части забора красовались забитые полки с вымокшими экземплярами литературы, какие гробокопатель годами заботливо заполнял, прося взамен на вытащенные их чужой могилы драгоценности, принести ему сборник краниологии. — Принёс тебе очередной подарок, хотя тебе уже их класть некуда, — подшутил он, хохотнув, а потом, вернувшись на место, продолжил. — Пускай их много, зато это то, что я в тебе всегда неизмеримо уважал — ты не менялась. Оставалась упёртой, такой же самодовольной, эгоцентричной и наглой спустя все время и… И до конца, — взяв дополнительный воздух на это слово, он выдувал его натужно и долго. — Верно, поэтому я до сих пор так сильно тебя люблю и так сильно скучаю. Огорчённо улыбнувшись могиле, Алексей закончил свой разговор. — Всем бы быть, такими, как ты. К сожалению, Варя не была Златой, хоть и казалась некогда диггеру бесконечно знакомой, вплоть до острых сравнений, но сейчас они мерещились ему разными. Словно отражёнными через очень кривое зеркало. С другой стороны, нынешняя принцесса напоминала ему докторессу в её последние дни и его это тревожило того пуще. Мерещилось, что без его помощи и его магии, у неё кто-то отнимает жизнь, а он, как и его братья, точно, как и тогда, вынужден только за этим наблюдать. Чтобы потом припоминать, поминать и, увы, страдать.