В касаниях томящаяся нежность

      Бриллинг никогда не был с ним нежен.       Каждое утро после их совместных ночей Эраст просыпается с ноющими мышцами по всему телу. Стоит лишь взглянуть на себя в зеркало — непременно тут же найдутся пятна-засосы, укусы-полумесяцы, украшающие собою кожу бледную. Не то, чтобы он был против. За последний месяц пришлось купить несколько новых водолазок, чтобы всё скрывать, да и то, кажется, словно все всё и так знают, о том, что у них происходит. Каждый взгляд — рентгеновский луч, в одно мгновенье сквозь одежду облучающий всё тело в поисках следов недавнего «преступления». Или же это первые признаки паранойи.       Метки покрывают его тело, душу, совершенно всё, полностью показывая, кому он принадлежит. Яркие — только недавно оставленные, еле заметные — практически зажившие. Совершенно разные, но все от одного человека, с коим ощущается сильная связь.       Каждый раз, рассматривая следы на своём теле в зеркале, Эраст чувствует себя кем-то особенным.       — Фандорин, так мы договорились? — голос Бриллинга вырывает его из забытья слишком уж резко.       — Да, шеф, — ну конечно же они договорились уже обо всём, чём только можно; в этот раз, правда, разговор касается всего лишь очередного поручения, касающегося лишь работы. — Я всё выполню в кратчайшие сроки.       Эраст прекрасно знает график Ивана Францевича. Он всегда приглашает к себе по понедельникам и средам, а ещё по пятницам когда как, в зависимости от нагрузки с отчётами рабочими и другой бумажной волокитой, коей много набирается даже у таких высокопоставленных лиц, как действительные статские советники. И, господи, как же Фандорин благодарит несуществующего Бога в те недели, когда свидеться получалось трижды.       Сегодня понедельник.       В начале рабочей недели никто ещё не оправился после выходных. Сотрудники отделения ходят сонные, попивая кофе, — кто из старбакса за углом, где один стаканчик стоит как половина зарплаты коллежского регистратора, кто из постоянно ломающегося автомата в здании управления, который наотрез отказывается класть в напиток сахар, как бы часто его не ремонтировали — но Эраст уже впопыхах собирается на очередное задание. Работа по-настоящему нравится ему. Поручения с течением времени становятся всё сложнее и ответственнее, что не может не радовать, рассматриваемые случаи — интереснее, да и похвалу от шефа заслужить хочется. Чтобы ещё раз тепло улыбнулся. Фандорину нравится его улыбка особенная. В изломе губ прячется радость.       Только вот Иван Францевич не позволяет ловить её, в губы почти никогда не целует, словно боится чего, или же просто не хочет. От этой мысли невольно ощущаешь себя неправильным.       «Разве я не заслужил?», — шальная мысль, от которой он быстро отделывается, открывая на планшете документ о во всю идущем расследовании.       Судя по всему, нет.       Бриллинг зубами в шею впивается, кожу чуть ли не до крови прикусывая, ловит судорожный вздох. На Эраста смотрит внимательно, одной рукой волосы оттягивает, а второй подбородок приподнимает, словно бы Фандорин хочет от него отвернуться. Эраст губы облизывает, просит нечто, чего не знает сам, одним лишь взглядом, получает смазанный поцелуй в линию челюсти и ещё один засос на шее в и без того обширную коллекцию, отчего скулить даже хочется. Не то, совсем не то.       — Раздевайся, быстро, — шипит Иван Францевич ему в губы, но так и не касается; кажется, сумасшествие близко.       Шутливым тоном хочется из себя выдавить дежурное «Так точно, шеф», но у Фандорина в горле уже пересыхает, несмотря на то, что они только-только начали, заперевшись в квартире Бриллинга на все замки. И он раздевается медленно, постепенно, пока Иван Францевич смотрит на него своими глазами холодными, оттенка петербуржского пасмурного неба, изучающе, словно бы в первый раз увидел. Несмотря на их близость физическую, душевно они далеки друг от друга, даже если не брать во внимание схожесть в судьбах. Словно бы, как это банально не звучало, с планет разных. Но до тех пор, пока Бриллинг готов брать его тело без остатка, Фандорина устраивает такой расклад. Просто… Иногда нежности хочется.       На бёдрах крепкая хватка, такая, что до синяков, отчего Эраста в дрожь бросает, мурашками бегущую по всему телу от удовольствия. Бриллинг это замечает и хмыкает, прижимается губами к родинке, расположенной на левой лопатке. Фандорин снова лежит на животе, вскинув бёдра, позволяя делать с собой всё, что только можно, в то время как его растягивают, не церемонясь, сразу двумя пальцами, отчего остаётся лишь издавать звуки неразборчивые в подушку. Стоит только прикусить ребро ладони, дабы умерить громкость, тут же последует шлепок по ягодице — это он усвоил ещё на одной из их первых встреч личного характера. Эраст очень быстро учится не только преступления распутывать.       Чистая чуть ли не до хруста простыня под ними мнётся с каждым размашистым толчком Ивана Францевича. Фандорин не сдерживает громких стонов, полностью потеряв контроль над своим телом, отдавшись, во всех смыслах, моменту превосходному. На краю сознания появляется до боли грустная мысль о том, что скоро уже всё закончится и придётся уйти, но тут же забывается, поскольку Бриллинг обхватывает его член рукой, начиная надрачивать в такт своим толчкам. Эраста ненадолго хватает, прежде чем он кончает на простыню, успевшую стать мятой. Ивану Францевичу необходимо лишь несколько движений внутри него, прежде, чем излиться в презерватив с тихим стоном и рухнуть рядом с Фандориным, что, едва восстановив дыхание, начинает одеваться.       Фандорин не любит чужие приказы. Он любит принимать решения сам, неважно, дома ли он, в своей капсульной квартирке, или же на опаснейшем расследовании. Но приказы Ивана Францевича выполняет абсолютно всегда, не в силах ослушаться.       Сегодня вторник.       Конечно же, Бриллинг не пригласит его к себе домой. Эраст вообще с ним старается не контактировать в этот день, но получается, если уж быть откровенным, из рук вон плохо. Они постоянно пересекаются в коридорах, а взгляд Ивана Францевича скользит по нему, словно по объекту интерьера.       Лишь один раз он внезапно хватает Фандорина за локоть, заглядывает в глаза пронзительно и уставшим тоном, словно бы говорит с ребёнком свысока, произносит:       — Всё в порядке, Фандорин?              — Д-да, шеф, — от неуверенности он начинает заикаться, но тут же поспешно берёт себя в руки. — Не понимаю, что могло вызвать ваше беспокойство.       — Ты вчера так быстро сбежал, да и сегодня ведёшь отстранённо, вот я и подумал, что дело во мне, — пожимает Бриллинг плечами, крепче стиснув его локоть, а затем, убрав из голоса снисходительность, добавляет: — Я переживаю, Эраст. Если что-то нужно, обращайся ко мне.       Это у него забота такая. Эраст знает, потому что подобное происходит не в первый раз. В какой-то степени данное беспокойство льстит, но на деле же просто путает, внося ещё больше непонятности в статус их отношений. Их нельзя назвать начальником и подчинённым, нельзя друзьями, возлюбленными — тем более. Любовниками разве что, да и то, периодически они ведут себя как некто больше друг для друга, прямо как сейчас, а затем вновь отдаляются, словно полюса на магнитах чудесным образом сменились. Единственное, что остаётся константой, аксиомой в их отношениях — они привлекают друг друга физически.       Всё слишком запутанно и непонятно.       Фандорин набирает в лёгкие побольше воздуха, а затем внезапно выдаёт, не задумавшись:       — Поцелуйте меня, Иван Францевич.       Он лишь вскидывает брови в удивлённом жесте.       — Прямо здесь?       — Нет, — Фандорин качает головой. — Когда мы наедине останемся. Пожалуйста, мне это необходимо.       Лицо Бриллинга мрачнеет, а затем он отпускает руку Эраста. Он явно хочет что-то сказать, но тут назло, как в самых банальных фильмах, их прерывает один из сотрудников отделения со словами «Иван Францевич, вот вы где! Я вас обыскался!». Настолько глупо и банально, что Фандорину хочется головой об стенку удариться, а шеф лишь кидает на него взгляд многозначительный и исчезает. Как-никак, а они на работе.       До конца дня приходится активно отгонять от себя навязчивые, словно мухи, мысли о том, что будет дальше, насколько всё плохо и как себя вести при следующей встрече.       Когда Эраст выходит на улицу по окончании рабочего дня, его догоняет Бриллинг, словно бы выжидавший этого момента. И стоит только открыть рот, чтобы сказать «Шеф, я сегодня не подумавши сказал это», как Иван Францевич накрывает его губы своими. Руками лицо Фандорина обхватывает, трогает в какой-то степени даже целомудренно, а затем углубляет поцелуй, чувствуя ответную реакцию Эраста.       У Бриллинга губы очень сухие, а руки холодные, словно бы он пробыл на улице по меньшей мере полчаса. Петербургский климат всегда сказывается на коже, и оба это знают не понаслышке.       — Ты невыносим в своей временами проскальзывающей решительности, — произносит Иван Францевич, отстранившись.       — Спасибо, — всё, что может он вымолвить, опуская взгляд. Отчего-то накатывает смущение, какого не было даже во время их первого секса.       — До завтра, Фандорин, — с этими словами Бриллинг притягивает его к себе и, оставив краткий поцелуй на лбу, разворачивается в противоположную сторону и уходит.       Запоздало крикнув вдогонку «До завтра!», Эраст чувствует, как на губах расцветает улыбка. Больше нет смысла отрицать: он влюблён, причём по самое «не хочу». Об этом свидетельствует внезапно подскочившее вверх настроение и тёплое чувство в груди.       Остаётся лишь самое сложное: сообщить об этом объекту влюблённости, то есть самому Бриллингу.       Но об этом Фандорин подумает чуть позже.       Сегодня среда.       Сегодня Иван Францевич отчего-то нежен с ним.       Одаряет улыбкой — одной из тех самых, редких, — при встрече в отделении. Своей прекрасной улыбкой, какой больше ни у кого нет. При её виде на душе Эраста становится теплее. Он думает весь день лишь о Бриллинге, во время кратких перерывов на кофе, долгих разборов отчётов о нынешнем деле; даже когда анализирует поведение подозреваемых, всё думает-думает-думает о нём без конца. Человек-загадка, что бы не сделал, оставляет после себя больше вопросов, чем ответов, и всегда с ним приходится идти по течению, поддаваясь чужой игре, которую он так искусно ведёт. Фандорин не понимает, насколько глубоко увяз в этом и как сильно привязан к нему Иван Францевич. Перечисление фактов («это раз, это два, это три…») и дедукция, как шеф учил с самой их первой встречи, в этом деле не помогают от слова совсем, поэтому Эрасту лишь остаётся пустить все собранные нити так называемого расследования на самотёк.       А может быть, всё, на самом деле, не так-то уж и плохо, как ему кажется?       В этот день ему стоит огромнейших усилий постучаться дойти до дома Бриллинга и набрать необходимую квартиру на домофоне, но он спустя несколько бесконечно долгих секунд размышлений всё-таки решается. У них же всё без обязательств, да? Значит, вчерашний поцелуй не должен играть ровным счётом никакой роли.       Простейшая комбинация цифр, следующий за этим писк открывающейся двери, и вот он уже вошёл в парадную, зная, что стоит только подняться на семнадцатый этаж, Иван Францевич будет, как всегда, ждать его на пороге. Лифт едет безумно медленно, потому что хочется, чтобы время ускорилось. Фандорин тихо вздыхает, стоит ему только выйти и свернуть направо, где уже стоит Бриллинг.       — Добрый вечер. Проходи, — привычное приветствие. Ещё чай, наверняка, предложит. — Чай будешь?       Точно. Всё как по сценарию. Но Эраст, как обычно, от чая наотрез отказывается.       Иван Францевич подходит к нему и приобнимает за плечи легонько, взглядом проходясь по обтягивающей водолазке. Оттягивает ворот, скрывающий кожу, вниз, чтобы прижаться губами к засосу, оставшемуся с прошлого раза. Фандорин откидывает голову назад, предоставляя обзор на свою шею, чем Бриллинг открыто пользуется. Эраст пытается сосредоточиться только на ощущениях, не впуская в свою голову мысли посторонние, — к чёрту их, к чёрту! — пальцами зарывается в чужие волосы, перебирает пряди, на ощупь приятные.       — Эраст, — голос хриплый. — пойдём в спальню, я хочу попробовать кое-что новое.       От подобного жар приливает к щекам, скручивается спиралью в низу живота. Фандорин вместе с ним идёт в комнату соседнюю, водолазку снимает по одному лишь взгляду понимая, что конкретно от него хотят.       — Сядь на кровать, — это приказ, который сию же секунду оказывается исполненным.       Фандорин чувствует, как чуть пружинит матрас под его весом, и внимательно смотрит на шефа, что, наклонившись, быстро целует его в губы, а потом…       Иван Францевич опускается на колени.       Уже от этого вида Эраст готов кончить.       Бриллинг целует его в губы, прихватив нижнюю чуть ли не до крови, а затем оставляет пару-другую засосов на ключицах выпирающих. Пальцами проводит по груди, якобы случайно соски задевая, отчего у Фандорина вырывается судорожный вздох.       Это всё слишком.       Проведя рукой по его коленке, поднимаясь к бедру, обтянутому тканью чёрных джинсов, Иван Францевич расстёгивает ширинку. Эраст приподнимается, помогая стянуть с себя джинсы вместе с бельём, и Бриллинг тут же обхватывает головку его члена губами, смотря при этом в глаза так, как никогда.       С губ Фандорина срывается громкий стон. Шеф всегда дразнить умеет и нынешний момент — отнюдь не исключение. Он двигается медленно, лаская ненавязчиво; слишком долго, словно бы патока, течёт время. Эрасту остаётся лишь вскидывать бёдра навстречу, безмолвно прося о большем, и схватиться руками за чужие растрепавшиеся пряди. Не тянет ни дальше, ни ближе, просто держит в своих ладонях, сжатых в кулаки, словно утопающий цепляется за соломинку.       — Иван Францевич, — судорожно вздыхает, чувствуя, как возбуждение лишь крепнет.       Он отстраняется, словно ведомый звуками своего имени, напоследок мазнув по головке губами. Фандорин, поняв, что шеф не намеревается ограничиться лишь этим, уже хочет перевернуться на живот, встать в уже привычную для обоих позу, но его останавливает чужой голос:       — Нет-нет, давай сегодня по-другому, — Бриллинг подталкивает его так, чтобы он на спину лёг. — Во-от, так-то лучше. Хочу твоё лицо сегодня видеть.       Эраста не покидает мысль о том, что Иван Францевич словно бы пытается прощупать почву сегодняшним вечером, что-то проверить, возможно, одну из своих многочисленных теорий, но не понимает, в чём дело.       — Расслабься, просто ни о чём не думай, — подбадривает шеф.       Это высказывание заставляет Фандорина хмыкнуть. Каждый раз одно и то же: он слишком напряжён, а Бриллинг просит расслабиться. Что-то вроде традиции невольной.       Иван Францевич достаёт тюбик смазки, обильно выдавливает себе на пальцы, затем скользит пальцами меж ягодиц, — холод проходится по коже, отдаваясь табуном рубашек, — а потом осторожно вводит один. Эраст, как всегда, старается быть тихим, поэтому лишь позволяет себе вздохнуть, в то время как Бриллинг вновь припадает губами к его ключицам. Очень быстро добавляется и второй палец: Иван Францевич не церемонится при растяжке, стараясь, чтобы всё прошло как можно быстрее, но вместе с тем и обеспечивая комфорт для своего партнёра.       Стоит ему только убрать пальцы, Фандорин не сдерживает разочарованный стон. Слышится хруст, с каким разрывается упаковка от презерватива. Бриллинг целует его, глубоко и страстно, медленно входя, и постепенно заполоняет собой.       Эраст закрывает глаза, попытавшись сохранить мгновенье в своей памяти. Красивое лицо Ивана Францевича над ним, сосредоточенный взгляд серых глаз, чувство заполненности изнутри, ощущение простыни под лопатками…       Подобное надо запоминать в мельчайших деталях.       Первый толчок осторожный — Бриллинг даёт время привыкнуть, наращивая темп постепенно. Фандорин подаётся ему навстречу, простонав нечто совсем несуразное. Толчки, становящиеся всё более и более размашистыми, словно волны, заставляют дрожать, выгибаться в поясницы и издавать громкие стоны.       — Открой глаза, — шепчет Иван Францевич ему на ухо, кусая мочку, — Хочу, чтобы ты меня видел.       И, конечно же, Эраст выполняет его приказ.       Видеть в серых глазах, обычно холодно глядящих свысока, обжигающее пламя желания, непривычно.       Он кладёт руки на плечи Бриллинга, полностью отдаваясь моменту; ему хорошо, как никогда, происходящее ощущается нереальным, и в то же время правильным до безумия, заполоняющего каждую клетку в теле.       Иван Францевич кончает первым, с громким стоном, а потом доводит Фандорина до пика всего лишь несколькими рваными движениями руки, напоследок укусив в чувствительный стык плеча и шеи.       Этого более, чем достаточно.       Когда всё заканчивается, Бриллинг снимает использованный презерватив и опускается на кровать рядом с Эрастом, чьё сердце бьётся сильно-сильно до сих пор. Он прокручивает моменты сегодняшнего вечера в своей голове, стараясь максимально подробно запомнить каждый.       Две минуты, когда они просто лежат рядом, истекают быстро, словно песок сквозь пальцы. Фандорин принимает сидячее положение, свесив ноги с кровати, и ищет взглядом водолазку.       Пора уходить.       Стоит только взять в руки свою водолазку, как он ощущает нежное прикосновение губ к плечу.       — Может, останешься? — вопрос задаётся еле слышно. — Только на сегодня. Раз уж у нас вечер экспериментов.       На несколько мгновений Эраст цепенеет, лишь комкая в руках помятую водолазку, а затем, повернув голову, сталкивается взглядом с Иваном Францевичем.       — Вы сейчас серьёзно?       — Абсолютно. Кровать большая, места хватит на нас обоих, не то, что в твоей капсульной квартирке, — усмехается он. — Но если не хочешь — не надо.       — Хочу.       Сказав это, Фандорин ложится рядом осторожно, словно бы неуверенный в том, что его действительно остаться попросили. Неловко придвинувшись поближе к Бриллингу, он чувствует, как его обнимают за талию, а затем замечает одну интересную деталь: плечи шефа сплошь и рядом исцарапаны. «Неужели я это сделал?», — думает Эраст, прижавшись губами к одной из царапин.       — Иван Францевич, — зовёт он, чувствуя, как чужая рука любовно поглаживает его по спине.       — М? — отзывается тот, лениво приоткрыв глаза.       На устах замирает сразу несколько вариаций признаний, но на деле же Фандорин смотрит ему в глаза внимательно и произносит, улыбнувшись:       — Можно и не только на сегодня.       Он решает, что если повезёт, то расскажет, по-настоящему, с банальным «я люблю вас», в пятницу, если у шефа будет не слишком много дел и он пригласит Эраста к себе вновь. Или же в понедельник, если дел всё-таки будет много.       Судя по всему, Бриллинг и так его прекрасно понял.