видеть мою боль.

      Сонмин любил его глаза, особенно тонуть в них и ощущать, как воздух вместе с надеждами на счастливый исход покидает легкие, заставляя все сильнее окунаться в Марианскую впадину карих глаз своего личного Тихого океана. Это был еще один неестественный способ заглушить свою колючую боль, никак не собирающуюся пройти.       Боль, подобно музыкальному плееру, не заглушалась. Макнэ группы сгорал. Сгорал до мельчайшего пепла в своих переживаниях и тревогах, проблемах, что не решались, а лишь накапливались каждый новый день. Камень тягуче темного погружался на дно вновь и вновь.       На камеру приходилось улыбаться. Улыбаться ярко, излучая все свое тепло, передавая его сквозь экран, при этом медленно замерзая во вьюге притворства. LUVITY должны были чувствовать, как сильно их любит Сонмин и не видеть того, как сильно он от этого страдает. С работой этой он справлялся, заставляя других задуматься о его состоянии: что случилось с вечным солнцем CRAVITY?       Тревоги по поводу его морального здоровья усилились в момент, когда с общей кухни начали пропадать алкогольные напитки, с немалым градусом. А находили потом горючую смесь в Сонмине, что безжалостно топил своих демонов в градусах, после выливая их трупы вместе с солью из глаз. Алкоголь - утешение. Искушение.       Участники волновались. А Сонмин улыбался, делая вид, что все хорошо, хоть и сам знал, что друзья его догадываются о проблемах младшенького. Никто, правда, не знает, что же это за проблемы. Их много, но есть одна, что масштабнее остальных и причиняет больше боли. Проблема, о которую Ан разбивается, как волна о берег острова: разбивается и распадается на части.       Макнэ скрывает свое тягуче темное, выставляя на свет липко приторное. Закрывает розоватые листья ивы длинными рукавами, широкими штанами, высокими носками. Смешивает колу с алкоголем, а после окунает проблемы в смесь, что выжигает улыбку на его лице каждый день. Сколько...       Не предел. Сонмин подолгу стоит на балконе, выкуривая одну за одной тонкие сигареты, выдыхая едкий малиновый дым, что образовывал звездное небо, сталкиваясь с пролетающими вниз каплями дождя после очередной бури. А Ан лишь хотел оказаться меж этих капель, тоже улетая вниз, чтобы после подняться выше собственных желаний. Такие случаи в сфере развлечений совсем не редкость. Что с того, станет ли он одним из этих "случаев"?       Хотелось, очень хотелось, но были вещи, удерживающие его от глупых поступков, был и человек. Сейчас он присоединился к младшему на балконе, закидывая руку на его плечо, вопрошая ответов на вопросы. Пачка сигарет летит вниз, последнюю выхватывают изо рта Сонмина, выбрасывая за оставшимися. А он все еще смотрит, пустыми, словно бездна, глазами, бездушными цветными стеклами, но пытается понять: почему Минхи здесь. Источник его проблем, главный приток реки под названием "боль".       А старший переживал. Переживал за тягуче темное своего близкого человека, оно могло съесть и не заметить, но Сонмин никак этому не противостоял: казалось, стоял у глотки, готовый прыгнуть в любой момент. Капли дождя отбивали ритм, заставляли прислушаться к природе. Обе головы повернулись в сторону вида, что таился перед балконом. Им не о чем разговаривать.       Должен же быть рычаг. Кан не раз видел, как Сонмин уливался бензином, сжигая себя, бросался с крыши в вязкую тьму, душил свои проблемы, украшал руки розовыми тонкими лепестками ивы, делал все, чтобы ускорить смерть тягуче темного в глубине души. Но и держался недолго: после любого расписания падал на колени, заливаясь солью в смеси со своим липко приторным. Каждый божий раз перед ним возникал святой лик в виде Кан Минхи. Он любил сонминовы листья ивы, любил каждый миллиметр тела, стеклянные глаза, но было лучше, когда Ан горел - в желании, в счастье, в искренности и улыбке. Хотелось вернуть.       Сонминово тягуче темное растворялось в кислоте минхинова сладко кислого при одном только касании. При нежном поглаживании запястья, пока Кан убирал прядь сонминовых волос за ухо, при поцелуях розоватых листьев ивы на запястьях макнэ, при аккуратном притягивании к себе за подбородок. Но с концами растворялась смесь в неловком поцелуе двух связанных сердец. В таком приятном и мнимом, в первом.       И даже если осколки разбитого сердца перерезали нить связи, Минхи все равно найдет Сонмина, вновь показывая, что его тягуче темное просто мелкая букашка в сравнении с сладко кислым Минхи.