Жимолость в его ладонях

Это красиво. Когда солнечные лучи путаются в его кучерявых волосах, это так красиво, что у Майка захватывает дух. Эти чувства не грешны, потому что Майк просто восхищается его красотой. Ничего больше. Майк не знает, как можно не восхищаться Стэном. Тем, какой он опрятный и чистый, как аккуратно ест, как вежливо разговаривает. С каким восторгом он взрывает петарды — особенно, если удается перед этим найти бутылки, чтобы взрыв получился ещё лучше, и тут же остывает, когда они заканчивают играть с огнем. «Я не влюблен в него», – думает Майк, когда запах Стэна дразнит его ноздри. Майк просто любит запах свежести. Чистоты. Мыла. Стирального порошка. Мятной зубной пасты. Как любит иногда дышать летним полем, на котором зреет кукуруза, или пекарней, где только-только приготовились крендельки. Ему нравятся многие запахи. Но в животе почему-то приятно щекочет, словно на карусели попал, когда он незаметно втягивает в себя прохладный аромат мяты. Стэн словно мысли читает — смотрит на него, изогнув бровь, улыбается, будто видит впервые, полувопросительно и мягко, но Майк лишь качает головой. – Я видел вчера поясного зимородка, – говорит Стэн таким тоном, будто продолжает давно начатую беседу. – Мне повезло, потому что с собой у меня был бинокль. Я наблюдал за птицами в парке и как раз возвращался домой. Остановился всего на минуту, чтобы завязать шнурки, и тут увидел его, – Стэн разводит руками, словно не хочет придавать случившемуся большое значение, а сам светится ярче солнца. – Простоял целых двадцать минут, пытаясь запомнить его в мельчайших деталях, а потом долго искал в атласе. – Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой в общественную библиотеку Дерри, чтобы ты взял атлас побольше? – спрашивает Майк. Невероятно, но улыбка делает лицо Стэна ещё прекраснее. Куда уж больше? Но Майк уверен, что сейчас Стэн ещё красивее, чем секунду назад. – Ты всегда знаешь, что я хочу, Майки, – отвечает Стэн с легким кивком. И что-то в сердце Майка сладко ёкает. Это совсем не греховно — восхищаться кем-то, кто божественно красив. В этот час в библиотеке почти никого нет, и сейчас это даже хорошо — шум из детского крыла заставляет Стэна закатывать глаза всякий раз, как они приходят. Детские возгласы ему не мешают, однако Стэн уверен, что детей надо приучать не шуметь в библиотеке с раннего возраста, и если он считает так, то Майк, конечно, с ним полностью согласен. Удивительно, что в читальном зале нет Бена, но он вполне мог трудиться в гараже. Заниматься строительством какой-нибудь модели. И это тоже хорошо, потому что... нет, конечно, это плохо, ведь втроем веселее. У Майка нет никакой причины желать остаться со Стэном наедине. Стэн не объясняет библиотекарю, что ему нужно — находит атлас сам и изящно, почти грациозно садится за стол, чтобы начать свое исследование. Иногда он даже делает зарисовки. Птички у него получаются графичными, но узнаваемыми. Майку нравится, как Стэн рисует, но он изображает только птиц и — иногда — растения для проектов по биологии. Рисование для Стэна — слишком непоследовательное хобби. Ему нравится собирать пазлы и наблюдать за птицами — это требует терпения, которого у Стэна Уриса в избытке. Сам Майк берет первую попавшуюся книгу, просто чтобы было чем заняться, пока он сидит рядом со Стэном. Это оказывается сборник стихов Эмили Дикинсон. Майк любит книги и мало что может оторвать его от чтения, но сегодня его глаза не хотят цепляться за текст. Он поднимает голову и вновь с восторгом замечает, что лучи заходящего солнца красиво рассекают лицо Стэна на фрагменты. И Стэн совсем не щурится, словно это естественно — вот так купаться в солнечном свете. – У меня что-то на лице? – спрашивает Стэн, не поднимая взгляда. – Нет, твое лицо прекрасно, – непроизвольно отвечает Майк. Дыхание перехватывает. Стыд жжет щеки и кончики ушей — так всегда бывает, когда к ним приливает кровь. Кровь всегда там, где грех. Но что плохого сказал Майк? Разве это неправда? Стэн по-прежнему не смотрит на него, ни единый мускул на его лице не сокращается, он лишь перелистывает страницу, сосредоточенно рассматривая картинки. – Я хочу сказать, что твое лицо выглядит, как обычно, на нем нет ничего... неправильного, – поправляется Майк и по ощущениям загоняет себя в ловушку. Стэн отрывает взгляд от книги и смотрит на него открыто и внимательно. Блеск его глаз напоминает блеск тщательно отшлифованного минерала. Чтобы получить такой камень, нужно трудиться, как потрудился Бог над своими творениями. – Это очень хорошо, – серьезно говорит Стэн. – Что на моем лице нет ничего неправильного. Ты же знаешь, я терпеть не могу всё неправильное. – Да, я знаю, – эхом откликается Майк, и Стэн снова возвращается к своему атласу. Опустив взгляд, Майк неуверенно теребит страницу книги пальцем. Стэн не любит неправильное. И любить его было бы неправильно. Но Майк и не любит. То есть, конечно, любит, но как друга — как всех остальных. Как ближнего своего. «Да, – думает Майк, решительно сжимая свободную руку в кулак. – Я люблю его так же сильно как Билла, Бена, Эдди, Ричи и Беверли. Так же сильно». – Это точно он, – вдруг уверенно произносит Стэн, указывая пальцем на картинку. – Поясной зимородок. Майк послушно склоняется. К запаху мыла, зубной пасты, стирального порошка, шампуня — чистоты. Так близко, что он может видеть каждую строчку на рукаве рубашки Стэна, но смотреть нужно туда, куда указывает палец, поэтому Хэнлон послушно переводит взгляд выше, на изображение. – У этого вида обратный половой диморфизм, – рассказывает Стэн. – Посмотри, какой у него интересный хохолок на голове. Думаю, вчера я видел самца. – Хочешь посмотреть на него снова? – спрашивает Майк. Кто лучше Майка знает, что за этим обманчиво-спокойным тоном кипят азарт и воодушевление? – Попробую, – сдержанно отвечает Стэн, но глаза снова вспыхивают красивее, чем звезды на небе. – Правда, он наверняка уже улетел. Не думаю, что такая птица задержится в Дерри надолго. Это не его ареал обитания. – Тебе, наверное, нужен помощник, – подсказывает Майк, прекрасно понимая, куда клонит его друг. – Две пары глаз лучше одной, – кивает Стэн и снова постукивает пальцем по картинке. – Смотри внимательно и запоминай, кого мы ищем. Майку нужна доля секунды, чтобы перестать смотреть на лицо Стэна и, наконец, перевести взгляд на птицу. Безусловно, эта птица интересная, но прекрасней всех птиц на свете... Его лицо. Его глаза. Его губы. Его локоны, иногда небрежно падающие на лоб. Правда, в Стэне нет ничего небрежного. Если волосы падают на лицо, значит, так запланировано, не иначе. Сердце Майка сжимается, вновь становится трудно дышать. «Это не греховно, – думает Майк, сжимая кулаки под столом. – Потому что этого нет. Потому что он прекрасен, как произведение искусства. Как картина искусного художника или древняя статуя. Потому что он прекрасен, как рассвет или как радуга у подножия водопада. Прекрасен не как человек, а как нечто большее. Бог сделал его таким, значит, это не греховно. В этом нет ничего неправильного». – Я запомнил, – хрипло говорит он и, наконец, встречается со Стэном взглядом. – Может, нам повезет, и мы увидим колибри. Стэн тихо смеется — так шелестят молодые побеги на ветру. Тонкий, успокаивающий звук. – Ты зря иронизируешь, – говорит он, нежно потрепав Майка по плечу — сердце юноши падает вниз и по ощущениям разбивается, словно беспомощная лодочка об острые скалы. – У нас в штате водятся колибри. Когда я ездил с отцом в Бангор, видел колибри с рубиновым горлом, – воодушевленно замечает Стэн. Воспоминание, действительно, радует его, и он снова сияет улыбкой, прекрасной, как первый луч утреннего солнца. – Если повезет, мы, действительно, можем встретить такую птицу. Тебе понравится! Майк не сомневается. Ему нравится всё, что Стэн ему показывает. Скорее всего потому что это Стэн, и как может не нравиться то, что связано с ним хотя бы косвенно? Наверное, Майку и коряга бы понравилась, скажи Стэн, что видит в ней красоту. Он встает, кладет книгу на место и возвращается к Майку. Майк все ещё сидит за столом, перед ним сборник со стихами Эмили Дикинсон. Стэн сам возвращает на место и его книгу, словно точно знает, где она должна лежать. Он настолько хорошо умеет наводить порядок... это просто часть его личности. Перед Майком возникает протянутая ладонь. – А я не кажусь тебе неправильным? – спрашивает Майк — сердце почему-то пропускает удар и болезненно сжимается. Если Стэн удивлен, то никак это не показывает. Его лицо непроницаемо. – В тебе нет ничего неправильного, Майки, – говорит Стэн серьезно. – Поэтому мне так приятно проводить с тобой время. Майк выдыхает с облегчением и берется за протянутую руку, как за спасательную веревку. Он может не волноваться — Стэн лучше всех разбирается в правильном и неправильном, допустимом и недопустимом. И если Стэн считает, что в Майке нет ничего неправильного, значит, внутри него, действительно, не может быть ничего такого, что можно счесть греховным. Значит, всё то, что так сильно беспокоило Майка, надумано. Майк сжимает пальцы Стэна в своих, чувствуя странную слабость, когда знакомое тепло слегка обжигает его кожу. Он по-прежнему может восхищаться им. По-прежнему может любоваться, заслушиваться звуком его голоса, дышать его запахом. Это совсем не значит, что он влюблен.