Губы цвета крови

      Кап-кап-кап. Тихий гул, такой навязчивый, он никогда бы не подумал, что такая мелочь способна была злить и пугать. Куда бы он не шел! Везде этот звук. Закономерности той, когда упадет капля, на самом то деле нет. Просто зависит всё от всего, зависит от его шага по воздуху плывущему, зависит от громкости дыханья, зависит от слишком многословных взглядов, зависит от…       Глупо смотреть в пустоту молчаливого леса. Ему нельзя издавать и звука, пробираясь сквозь заросли, иначе его заметят. Связь, в самый лучший момент полностью исчезла, ни он, ни остальные, не знали местонахождение друг друга. Оставалось гадать, кто жив, а кто нет…       Кап, кап, кап.       Это играло с нервами плохую шутку, по привычке он желал стукнутся головой о что-то или постучать с силой почему то, до боли в кулаках. Ножичек походный выручает, сжав лезвие в руке, он не прорезал кожу, но вмятину оставлял приличную. Эта боль — главный помощник против шума навязчивого, что разносился, казалось в полной тишине и глуши.       Ну, а что, почти все верно. Город перерастал в лесополосу, где и дорог не проложено. Полыхал горизонт ярко-розово и вечерне, а он шёл напрямую к своей непокорной цели.       Узнать бы, где товарищи, и все было бы отлично. Он конечно мог вверх взлететь, но привлекать внимание, не его любимое дело. Да и идиотское оно, зная, что куда не гляни, припрятался твой враг зловещий, что вырос, казалось из тени, из самых недр, глубин ада иноземного, не человеческого.       Не простая миссия им на плечи хрупкие возложили, прям как тяжелый груз, оперативников и не только, отправили на поле боя, послали за самым опасным человек если не мира, то Японии точно этакий злодей номер «один».       Южный, холодный ветер дул, а он — печальнее всего. Улетели дрозды, не было чириканья, не было кого-то кроме него, только он наедине с повторяющимся. Кап, кап. Взрослый мальчишка ничего не боялся, защищал и боролся один, работать не любил в команде, хоть и с виду и не скажешь, он общителен и мил, он весел и поддержит разговор и каждого, но все это, только солидарность. Один уже убит прям на глазах его. Двум смертям не бывать, но его, убил бы дважды.       Что случилось? Пока ничего, он не помнил ничего, один лес да лес, он явно ходил кругами, он слышал о таком, одна нога короче другой на пару миллиметров, поэтому заблудившиеся и бродят по кругам, вот, он также. Ему все время казалось, что следовали за ним по пятам, босяком, не спускали взгляд, так и облизывались жадно. Его съедят! Заживо с костями прям.       И солнце продолжало заходить. И человек продолжал шагать.       Эта паранойя, так ужасна! Избавьте ради бога от оглядки, избавьте, богом вы помилуйте, избавьте от тревоги и тряски в плечах сутулых.       Кап-кап-кап. Да господи опять!       Мотая головой, он с ненавистью искал эти капли, этот не закрытый кран с водой в лесу. Но, он ринулся бежать, услышав позади себя тихий рык и шлепок в лужицу. Даже бег, что на самом деле был полетом, не спасал от мерзких звуков.       Впереди был виден свет! Это выход, однозначно. Небо виделось впереди, последний шаг и вдох кислорода, он ступает на поляну.       Кровь в жилах вся застыла, окрашивая его лицо в белый, пульс гудел в ушах, непрерывным. Тук. Тук. Тук. Распрекрасное колосьевое поле, было окрашено в алый, в самую настоящую кровь. Чуть опустить взгляд в заросли, виднелось тело, руки раскинулись, едва не в распростертых объятьях чудовищной смерти. Что-то переклинило в нем, эта картина перед ним, навела и тошноту, и ненависть и облегчение в некой мере. Это была их боль, их страдания, их ненависть и их яростное желание спасти тех, кого спасти не удалось. Он рассчитывал найти уцелевших, поэтому побежал, точнее полетел с помощью телекинеза. И именно сейчас, именно в этот момент южный ветер перестал быт вестником опасности, страха и холода. И вот, чернее тучи, в раздумья погружён, летал туда-сюда, ужасающая картина перед глазом разразилась жарким пламенем тоски. Кровь, тело, травы чистой проблеск, кровь и тело, и опять трава…       Они все мертвы. Он один. Нет он привык к тоске и одиночеству, но слыша хрипы и видя под ногами шлейф кровавый, он бросился по следу. Он спасет, спасет! Там еще есть в живых! Это все были люди из группировки их, уже штук шесть он нашел валявшихся на поле. А один, прям о дерево оперся, до сих пор весь кровью истекал. Войти в следующий пролесок, было ошибкой даже больше, чем ступить ногой на поле. Раздавалось все еще тревожное: Кап, кап.       Слишком поздно он осознал, что слияние его причуд воедино и действующих даже по отдельности, могла понравится коллекционеру. Многие из них, имели что-то то, что захватывало внимание, причуды те, что в хороших руках оказались и восцвели красивыми цветами. Только лишь росли сейчас, паучьи лилии, так и говорящие о братской могиле.       Но предъявленные виды перед ним, намного хуже, чем раньше. Он быть честным, за десять минут, не выдел столько смертей за раз. Каждому не более часа. Даже меньше!       Один, два, четыре, шесть… Да тут вся оставшаяся группа! Тела, сложенные в горку, некие подмостки для взошедшего на них Дьявола, что в белых одеяниях проворачивал темные дела, не моргнув и глазом. Тот хрип, что он услышал, был тут же. Мужчина за горло свое хватался, в попытках удержаться в сознание хоть еще полминуты, но углекислого газа в легких и крови слишком много, тот обмяк спустя пару секунд, его прям отбросили с силой.       У чудовища на пальцах была кровь с шеи жертвы. Весь его белый костюм, пронизан кровавыми пятнами, тот был бос, стоя на телах к нему полубоком, почти что, отвернувшись. Слизывая кровь с не менее белых пальцев, тот заставил его закрыть судорожно рот руками. Ему нужна подмога! Но он не мог и двинутся с места. Едва стоило ему набраться смелости и отшагнуть, как обернулся Дьявол, глядя на него пустыми стекляшками темно-алых глаз, такого же цвета, что и кровь на губах, на одеяниях и на ногах. Его губы исказились, те губы, что красные как кровь, то ли в усмешке, то ли в оскале зверском. Тот не моргал, глядел и глядел в притык на него, что пробирала дрожь каждую конечность.       Этот взгляд голодный, хищный. Он боялся, что сейчас, прямо вот сейчас, в эту вот секунду, тот набросится, вцепившись в шею, раскусив артерию выпьет кровь всю, будет душить его, делая все что захочет в этот момент, может дольше муки делать, или одной из причуд, любимых ударит, что о нем останется лишь воспоминания, не более.       Изуку делал быстрые, не глубокие вдохи, не насыщаясь при каждом вдохе. Деревья приблежались и давили на него со всех сторон, спереди приближался Дьявол, что как хищник прям загнал свою жертву в угол, зажал бедняжку, что маленький зайчонок пытался сам в себе спрятаться, пока ненасытный волк шел за ним, облизываясь от аппетитного вида страха — ведь им питаются Дьяволы?       Чудовище потянулось к карману брюк и прыгнул вперед. Он закричал, когда его с силой в древо вжали, что спина болела жутко, а затылок казалось был разбит. Его ресницы дергались, в такт рукам. Ему не хорошо, вот-вот вырвет. К шее прильнули с жадностью, как он и ожидал, вцепились губами, он ждал зубов, что прокусят кожу, выпивая кровь своей жертвы, все еще живого маленького зайчонка, после пару капель, свернуть со зверством шею. Его и вправду укусили. Но быстро сменилось это поцелуями ярыми и слизыванием пота, что так и тек с него от страха. На нем поставили засос, это он понял далеко не сразу, но даже поняв, он был шокирован и напуган. Язык слизнул с щеки его слезы, причмокивая на соленность и мыча довольно. Когда он успел заплакать?       Всхлипнув, стараясь его оттолкнуть, взгляд его опустился ниже, рука Все за одного держала маленькую коробочку с кольцом. Его за талии схватили, прижав к себе, чуть ли не рыча произнесли:       — Ты так вкусн, — Дьявол облизнулся, на лице все еще остались пятна крови: — подари мне свою душу, — Его за руку схватили, прижимая к лицу чудовища, тот мурлыкал об нее терясь: — ты прекраснее всего смотрелся бы в моих руках и кольцом на пальце, любовь моя.       Что.       — Прекраснее лишь твои глаза, так не хочется, но поверь, они так восхитительны, что мне тяжело смотреть куда-то кроме.       Коробочку подняли выше.       — Скажешь да, на предложение моей души порочной, в обмен на невинную твою, что я себе заберу, конечно?       Изуку замер. Он даже не знал его, знал конечно, но в плане всего то пару дней, до этого максимум слухи мимолетные не более.       — Изуку Мидория, такое милое имя, для миловидного красавца.       — Откуда вы?..       — Как я могу не знать имени своей любви? Оно ведь так прекрасно, так вкусно и игриво на языке звучит, что запоминается и не выходит из головы, никогда.       — Но…       — Почему так сложно сказать да?