***
Он стоит посреди коридора, потупив взгляд. Скорее затем, чтобы не видеть разгневанных лиц окруживших его учителей, чем из-за мук совести. Эти рожи его бесят. Тяжелое дыхание постепенно восстанавливается, и он равнодушно выслушивает очередные обвинения в свой адрес. —Это неприемлемо, вы понимаете?! Это не было обычной детской дракой! Ваш сын не просто подрался с ними, он продолжал бить, когда они уже лежали на земле...Одного мальчика доставили в больницу с черепно-мозговой травмой, а двое других находятся в реанимации с множественными ушибами средней тяжести! Подумаешь. Он всего-то продемонстрировал им урок хороших манер. Невелика потеря... Вот только нависающий над ним грозовой тучей отец, очевидно, не был впечатлен его переговорными навыками. Он бурчит, вытирая рукавом кровь из носа: —Это был не я. Отец смотрит на него сверху вниз, в отвращении скривив губы: —Что, прости? Мне показалось, или чья-то сопливая девчонка только что чего-то проскулила? Злобная издевка ранит больнее, чем хотелось бы, поэтому он чуть вздрагивает. Поднимает глаза и говорит уже чуть громче: —Это не я. Они первые начали. Сказали, что я одеваюсь, как педик... Я просто защищался. Я не виноват! Последние слова произносятся с необычайной дерзостью. Он и сам не понял, откуда она взялась, если честно. Не успевает он восхититься собственной смелостью, как сильный удар откидывает голову далеко назад, так, что она болтается, как у дохлого курёнка. Слова застревают в горле, и он моргает, дезориентированный. Как он оказался на полу? Звон в ушах настолько сильный, что слова отца удается расслышать далеко не сразу: —Тупой мелкий засранец. Я же говорил тебе, что если не можешь себя контролировать - лучше вообще не встревай в драку! Произнесенные следом слова становятся последней каплей, и он чувствует постыдную совершенно влагу в глазах. —К тому же, ведешь ты себя и впрямь, как педик. Этим ребятам надо дать дополнительную мотивацию, чтобы они еще как следует тебя потерроризировали. Может, хоть так ты станешь нормальным.***
Он привык к запаху крови. Привык к виду трупов, зачастую изуродованных, кровавых или вовсе обезглавленных его стараниями. Точно так же он привык непринужденно так, походя, прострелить кому-нибудь череп. Однако сейчас что-то большое, ужасное и жестокое разрывало его изнутри. Когтями прочерчивало кроваво-гнойные борозды в его полусгнившей душе. Убивало его. Тело Лакшманы, его маленькой девочки, теперь последний раз подергивалось в предсмертной конвульсии. Крохотный кулачок сжимался-разжимался непроизвольно, прежде чем застыть окончательно. Как будто в пытаясь схватить что-то. Следом за ним застыло и все тело. Оно вовсе не было похоже на застывшую фарфоровую куклу, нет. Оно было похоже на изувеченный труп ребенка с дырой во лбу. Всего-то. Никакой романтики. Никаких изысканных метафор. Просто мертвое тело маленького человека, испытавшего такую сильную боль слишком рано. "Это не моя вина." Если бы ты поторопился, ты бы успел ее спасти. "Это все ебаный Золотой Путь." А из-за кого он появился? Кто настроил против себя монархистов, что они так вызверились? "Это он ее убил." Если бы ты не был так ослеплен собой, ты бы обратил внимание на планы Мохана. "Я здесь ни при чем" Разумеется, ты ведь всегда ни при чем... Как трогательно. Запомни ее лицо, хорошенько запомни. Ведь ты никогда уже не увидишь, как оно взрослеет. —ЭТО НЕ МОЯ ВИНА! Пэйган кричит, мощно, от диафрагмы, как положено. Вот только крик навсегда замирает в глотке и не приносит никакого облегчения.***
—То есть, ты бросишь меня? МЕНЯ? Он никак не может в это поверить. После всего, что было, она вот так возьмет и все разрушит? Она отвечает холодно, отчётливо: —Не тебя, а Кират. Во что вы с Моханом его превратили? Кират - вот, что ее убило! И я не позволю убить еще и сына. В ее голосе - сталь. Он всегда восхищался внутренней силой этой женщины, но теперь она лишь раздражала. Она должна делать так, как он скажет - ради их счастливого, мать его, будущего... Его пальцы с остервенелой, неестественной силой сжимают ее запястье. —Ты принадлежишь мне! —впервые в жизни он повышает на нее голос. Не просто повышает, а орет яростно, — плевать на детей, ты никуда не едешь! Только спустя секунду до него доходит, что именно он сказал. Тонкое запястье каменеет в его хватке, и Ишвари медленно отворачивает от него голову. —Отпусти. Угрожающий оттенок в словах слышен даже сквозь толщу боли. Он разжимает пальцы. Отдергивает руку и отступает на полшага назад, испуганный. Выпаливает быстро, точно боясь, что дурацкое ребяческое оправдание потеряет всякий смысл, если он немедленно его не озвучит: —Ишвари, это... Это не я! Ишвари резко оборачивается. Пронзительный взгляд устремлен прямо ему в лицо, но почему-то он боится ответить тем же. Боится посмотреть на нее. —В самом деле? — голос будто бы не ее. Какой-то безэмоциональный, равнодушный - он совсем не таким его помнит. Да, прежняя Ишвари была другой. Каждое ее слово было пропитано нежностью. Любовью. Привязанностью к нему, Пэйгану. После смерти Лакшманы она изменилась, причем не в лучшую сторону... Она ведет себя так, будто только она скорбит! Это был и его ребенок тоже, как она не понимает... Он глухо рычит, взбешенный осознанием этой внезапной перемены. Это все она. Он делает глубокий вдох. —Ишвари, мы могли бы начать все с чистого листа. С самого... Начала, а? Только ты, я, и Аджай. Забудем ублюдка Мохана, когда я перевешаю всех его обезьянок, и будем жить, как нормальная семья. Счастливо. Ишвари не отвечает. Только глядит на него так, будто в первый раз увидела. А может, так оно и есть. Может, она наконец поняла, кто ты на самом деле? А потом она его покидает. Стиснутый в пальцах бокал вина нервно подрагивает вместе с рукой, пока он, как мантру, повторяет про себя единственные три слова, которые когда-либо имели для него значение. "Я... Не виноват."***
—Я не удивлен. Ты же никогда ни в чем не виноват, — Аджай бросает эти слова перед тем, как уйти, сложив в аккуратную стопку медицинские принадлежности. Гейл даже не посмотрел на него. Не обернулся ни разу, пока шел до богато украшенной двери. В его голосе - не раздражение, не злость и не гнев. Скорее разочарование, усталое и привычное, какое бывает обычно взрослого человека, в очередной раз выслушивающего нелепые оправдания ребенка. Будто это он тут вдвое старше, а не наоборот. Пэйган молча смотрит ему вслед. Его не покидает ощущение странного дежавю, и дежавю это мерзотнейшей облезлой кошкой скребет по сердцу. Но ведь он же... Действительно ни в чем не виноват?..