`Till our wide eyes burn blind

Ева просыпается утром с просто адской головной болью, буквально скручивающимся в узел желудком и каким-то, пока не поддающимся четкому определению сожалением. Короче говоря, она чувствует себя более живой, чем когда-либо в течение последних недель. Или месяцев. Или, даже, наверное, года.  На самом деле сложно как-то обозначить все то, что вчера произошло. Синяк над ее глазом (самый что ни на есть настоящий) на данный момент кажется ее единственной ощутимой связью с реальностью. Но кроме него… Что ж, ее подсознание проделывает отличную работу, хороня все остальное под толстым слоем бетона. Она просто не будет думать об этом. Думать о ней и об этом. Что бы ни случилось потом - после того, как Ева пришла домой и обнаружила этого плюшевого медведя, подарок от кого-то, кто не имеет права знать, где она живет, - касается только ее одной. Слава богу, ей повезло найти квартиру с одной спальней в этом городе. Ева даже не может представить себе, каково было бы сейчас иметь соседку, которая бы стала свидетельницей ее медленного погружения в безумие. Хотя слово «медленного», наверное, все-таки не очень подходит. Ева думает, что уже наполовину сошла с ума, а, может, даже и на три четверти. Если убрать в сторону ее насущные проблемы (учащенное сердцебиение, пульсирующую головную боль, скручивающийся в узел желудок), то даже для нее очевиден тот резкий и внезапный поворот, который произошел в ее жизни за этот год, не говоря уже о последних 24 часах. То, что произошло прошлой ночью, больше никогда не повторится – обещает Ева самой себе. Сославшись на адреналин, гнев или страх, ей следовало просто выбросить этого проклятого медведя прямо из окна! Но, боже, сама мысль о том, что она была здесь, была в ее постели…  Ева почувствовала ее запах на своих простынях, и это вызвало смесь головокружения, злости и желания... (и что, черт возьми, было в составе этих духов, а? Ева никогда себя так не ощущала!). Так что, да… Она, вроде как, все-таки зарылась лицом в подушку, которая все еще пахла ею: этой властью, яростью и деньгами в костюме оверсайз. И положила это вычурно розовое сердечко прямо возле своего уха, чтобы слушать ее голос ужасающе громко и близко, словно она и впрямь здесь, в евиной постели. И, вроде как, кончила от тона ее хриплого голоса, произнесшего ее имя. Но, вспоминая последний раз, когда Ева позволила себе увлечься подобной фантазией («Тебе стоит иногда позволять себе...»), она понимает, что это очень плохая идея!  Привычные чувства стыда и сожаления снова выходят наружу, соединяясь с посторгазмической грустью в ужасную, болезненную смесь. Это неправильно. Тебе не следовало этого делать. Только не снова! («Я могу тебе помочь...») Нет. («Тебе весело в Риме?») Боже, остановись! Нет. («Я люблю тебя»). Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп! Это чудо, что Еве вообще удалось заснуть! И теперь она делает все возможное, чтобы притвориться, будто ничего не произошло. Словно типичный лондонец ранним утром, она съедает тарелку холодных хлопьев, запивая их слишком горячим и слишком горьким кофе, пока за ее окном набирает привычные обороты гул просыпающегося города. Она добирается до редакции пешком (просто потому, что ей нужно размяться, а не потому, что теперь ее пугают автобусы, что за бред!) – мокрая от пота и раздраженная, что пахнет как человек, прошедший три бесконечных километра вместо того, чтобы ехать в автобусе, как все нормальные люди. Сидя в маленьком со скрипом вращающемся кресле, Ева смертельно скучает в ожидании всех остальных и вдруг замечает оставленную открытой вкладку на рабочем столе Джейми: «7 научно обоснованных способов забыть свою бывшую». Вот бедолага! – думает она. Неудивительно, что он ходил за ней по пятам, словно потерявшийся щенок, на похоронах Кенни. Где-то в конце коридора хлопает дверь, и Ева быстро отводит взгляд от экрана, чтобы сосредоточенно смотреть на одну из грязных белых стен, стараясь вообще ни о чем не думать. И все же за обедом несколько часов спустя (дурацкий размокший сэндвич с яйцом, который явно не стоит и половины потраченных на него 6 фунтов) она понимает, что не может перестать думать об этой чертовой статье. Но это просто смешно! У нее даже нет бывшей. У нее есть муж, который сейчас где-то в Польше, и есть нездоровая одержимость женщиной, которая убила достаточно людей, чтобы называться профессиональной киллершей. Вот и все. Впервые Ева начинает жалеть о том, что вообще пошла на тот курс судебной психологии в университете. Что такого хорошего это в итоге принесло в ее жизнь? Разве что нынешние попытки психоанализа самой себя, да увольнение с классной работы в разведке. Это ни разу не выглядит, как что-то здоровое. 1. Слушайте грустную музыку. После 13 непрочитанных смс и почти вдвое большего количества неоткрытых голосовых Ева вынуждена признать, что, возможно, все действительно кончено. Она разрывается между мыслью о том, что уход Нико просто является частью его плохо продуманного плана по возвращению к себе евиного внимания (и представляет, как сейчас, с каждым новым уведомлением о все более паникующих сообщениях от жены, его решимость тает) – и ужасающими моментами осознания, что она ведет себя, как самая настоящая сумасшедшая. Ева задается вопросом, действительно ли вся эта ситуация с Нико – это ее вина. Несомненно – говорит ее подсознание. В течение первых (и довольно многих) лет брака он оставался все тем же добрым и спокойным мужчиной, в которого она влюбилась. И лишь после того, как она устроилась на эту злополучную работу в МИ-5, все начало разрушаться. Только, когда Ева увлеклась погоней и соблазнительной таинственностью двойной жизни, - то, что уже было создано у них с Нико, стало разваливаться на части. Сложно забыть первый раз, когда она увидела его после Рима. Ева была шокирована, что Нико оказался совсем не тем устойчивым человеком, каким она привыкла его считать. Он менялся незаметно, но постоянно, - и в итоге она уже почти не могла его узнать. Ева впервые увидела его после того, как ее собственный мир рухнул, и вдруг вспомнила старую басню о лягушке, которая сварилась, вовремя не заметив, что вода стала слишком горячей. «Привет, - сказала она (вау, Ева, какой дурацкий способ начать разговор!). – Как, эээ, как ты?» Из чрезмерно осторожных сообщений Кенни она узнала, что у Нико сейчас «тяжелые времена (не спрашивай, объясню позже)». И далее шел адрес, который при открытии ссылки оказался психиатрической больницей в Бродмуре. В первую ночь в ее новой квартире, после двух недель сбора вещей и сотни вариантов их расстановки в крошечном пространстве, Кенни выполнил свое обещание за ужином из итальянской кухни на вынос и красным вином. И это был один из худших разговоров в евиной жизни. «В общем… Она просто оставила его на том складе, —сказал Кенни. - Не знаю, как еще об этом сказать, извини». Боже. «Как надолго?». «Кажется, на несколько дней… Он позвонил в полицию, но они чертовски долго получали ордер на взлом. Бедняга…», - добавил он, залпом опустошая свой бокал. И тут Еве в голову пришла ужасная мысль. «А что насчет Джеммы?» - спросила она. «О, - Кенни немного скривился. – Ну, эм. Она убила ее. Так что он… Нико, он…». Теперь перед Евой предстала картина во всей ее полноте. «О, боже мой!». «Ага… Так что, когда они, наконец, взломали замок и нашли его, то она… ну, в общем, была мертва уже несколько дней. И твой муж сидел там. Он был очень напуган». Кенни слегка откашлялся.  «Вроде как сначала они подумали, что это он ее убил. Это так и выглядело. Но затем кто-то из МИ-6 или... - не знаю, возможно, это были Двенадцать, - в общем, кто-то довольно быстро все прояснил». «А потом его засунули в психушку», - произнесла Ева. Она почувствовала, как в груди растет тугой горячий узел, вызывая желание то ли плакать, то ли блевать, то ли кричать. «Он хотел… ну, «уйти», - начал Кенни. – Извини, что говорю так, но он на самом деле был не в себе… Ладно, мне не следует этого говорить, извини». «Не следует говорить что?». «Ну, я хотел сказать, что иначе он, вероятно, покончил бы с собой, - Кенни стал наливать себе новый бокал вина. – Извини». Ева подумала, что, возможно, он прав. А потом, увидев Нико в больнице, она поняла, что он прав. Нико выглядел, как человек, который пережил что-то настолько грандиозное и вопиюще ужасное, что его больше ничего не волновало. Он зарос и, видимо, давно не мыл волосы… «Бывало и лучше», - сказал Нико в ответ на ее приветствие. Раньше он бы добавил к этим словам кривую улыбку, но теперь его лицо просто скорчилось в какой-то болезненной гримасе на долю секунды – и все. Ева была потрясена, увидев глубокие морщины на его лице в тех местах, где до этого были лишь намеки на их будущее появление. И в этот момент ей в голову пришла ужасная мысль, что он уже кажется полумертвым. Теперь, глядя на доказательство собственной неадекватности в виде череды звонков и сообщений на его автоответчик, Ева, возможно, впервые начинает чувствовать себя по-настоящему грустно. Иногда она задается вопросом, а не проклята ли часом, не являются ли последние 1,5 года, наполненные достойными фильмов событиями, следствием какого-то ужасного греха, который она совершила в прошлой жизни. Потому что, господи, какой вообще у всего этого смысл? Она вынуждена работать 5 дней в неделю на кухне за мизерную заработную плату, круглосуточно глотая парацетамол из-за почти постоянной боли в плече. Ее муж ушел, готовый свалить хоть куда, лишь бы подальше от нее. Ее друг мертв, просто сброшен кем-то с чертовой крыши. А еще есть убийца-психопатка, которая, по-видимому, знает, где она живет и какой автобусный маршрут выбирает, и которая, кстати говоря, чуть не убила ее несколько месяцев назад… И что же делает Ева? Сидит дома, все еще тоскуя на тему «а что, если» и вспоминая тошнотворный хруст костей, потому что даже спустя столько времени все еще не знает, как на самом деле драться с кем-то. Боже, какая же ты жалкая! –  говорит она себе. Слишком много жалости к себе для 7 вечера буднего дня! И, чтобы не искать какое-нибудь полезное занятие, на которое можно будет отвлечься, и не возвращаться в кровать к этому чертовому медведю, она решает включить радио. И вот тогда Ева убеждается, что точно проклята. Потому что, черт побери, конечно же, это радиостанция 80-х, и, конечно же, там играет именно группа The Cure! Как вовремя! «На этом головокружительном краю целовать ее губы, ее волосы» - вырывается из динамика на максимальной громкости. «Я точно кого-нибудь убью!», - объявляет Ева пустой комнате. Но это не прекращается. Теперь строчки песен попадаются ей везде: в магазинах, когда она пытается купить достаточно хлеба и рамена, чтобы продержаться неделю; в ресторанах и кафе, мимо которых она проходит; в такси, на котором она теперь ездит на работу, потому что не может ходить пешком так далеко ежедневно, иначе ее больному плечу станет еще хуже, и ни за что больше не поедет на автобусе (хотя это явно ненадолго, ведь она не зарабатывает достаточно, чтобы каждый день ездить на такси); на улице; в квартирах соседей; в рекламных роликах по тв… Я никогда не встречал такого человека, как ты, который боялся любви и ее последствий…  Ты не хочешь причинять мне боль, но посмотри, как глубоко вошла твоя пуля.…  Я хочу твоей дурацкой любви, мы так по-дурацки влюблены…  У тебя такие детские волосы, но взрослые глаза, и я чувствую, как ты смотришь сквозь ночь… То, что меня не убивает, заставляет хотеть тебя еще сильнее… Ева думает о том, что каждая песня становится о любви, когда ты сам влюблен или очень стараешься перестать испытывать это чувство. 2. Размышляйте о вашем разрыве. В какой-то момент Еве приходится признать, что она не может вечно подавлять эти мысли. Она так часто мастурбировала под звуки ее голоса из этого дурацкого динамика в форме сердца, что батарейки начали садиться. Теперь в слове «хотела» появился какой-то странный призвук, а ее имя иногда превращается в заикающееся «Йеееева». Ева беспокоится, что со дня на день эта штука вообще перестанет работать, а она почти уверена, что батарейки там не удастся заменить. Поэтому теперь, в попытках отсрочить неизбежное, Ева позволяет себе нажимать на кнопку только, когда она уже совсем близко, чтобы кончить под этот звук. Так что, да: возможно, пришло время кое-что обдумать. Не было бы ничего плохого в том, что Еву влечет к ней, если бы это была обычная ситуация. Если бы хоть что-то во всем этом было обычным. Если бы она встретила Вилланель на работе, или в метро, или в очереди за кофе, то все было бы по другому. Но для любого из этих сценариев также необходимо, чтобы Вилланель… - не была нынешней Вилланелью. А еще возможность этих сценариев фактически разбивается о некоторые евины причуды. В частности, она ненавидит кофе (кроме тех случаев, когда она абсолютно измотана или страдает от похмелья) и взяла за правило никогда не встречаться с коллегами. А ее типичная реакция на людей, которые пытаются завязать с ней разговор в общественном транспорте, - это натянутая улыбка и внезапный интерес к небу за окном. Чертов общественный транспорт и чертова Вилланель! Ха, да это чертовски хорошая фраза! Довольно непросто разобраться в своих эмоциях, чтобы наконец приступить к утомительной задаче их досконального разбора. Что ж, с одной стороны, она злится на Вилланель так сильно и глубоко, что, честно, это даже пугает. А с другой стороны… - она ничего не хотела бы так сильно, как вернуться в прошлое и проложить для них двоих совсем другой маршрут. Гнев более конкретен, поэтому с ним легче справиться. Вилланель отняла у нее лучшего друга, мужа и возможность полного спектра движений в левой руке. Она загнала Еву в угол в Риме, чтобы у нее не осталось другого выбора, кроме как убить человека, а затем имела наглость попросить сбежать с ней. Это безумие! Она безумна. Существует ли хоть какая-нибудь гребаная вселенная, в которой они двое когда-нибудь смогут хотя бы просто нормально поговорить, не говоря уже о чем-то еще? Но гнев порядком утомляет, а Ева все-таки уже не юная девица (даже если не очень хочет это признавать). Переключиться на другое – что живет в ее груди, наполненное первозданным желанием – словно уступить неизбежному, и это оказывается так же легко, как провалиться в сон… Чего она хотела после Рима? Чего ожидала? Что Вилланель просто отвалит от нее и умрет где-нибудь, а Ева сможет спокойно закрыть эту книгу на самой волнующей главе всей своей жизни? Ева ведь умная женщина. Она на самом деле знает, что чувствует к Вилланель – что чувствовала к ней с самого начала. Довольно легко спутать желание с обычным интересом. Но дело в том, что Ева была в браке. Она взяла на себя обязательство быть вместе с мужем, пока смерть не разлучит их, и не собиралась отказываться от него ради какой-то 20-летней убийцы, какой бы красивой и загадочной она ни была. Вилланель могла убить ее в любой момент. И могла поцеловать ее в любой момент. Так почему же она этого не сделала? «Потому что хотела, чтобы ты сдалась, - думает Ева про себя. – Она хотела, чтобы ты стала той, кто проиграет эту игру». Возможно, это несправедливо. Но Ева могла бы поцеловать ее в Риме. Они стояли так близко! – ближе, чем Ева когда-либо была с кем-то, кого не собиралась целовать. Она могла бы это сделать, и тогда ее, вероятно, не подстрелили бы. И что было бы потом? Что ж, предполагает Ева, наверное, сейчас они жили бы где-нибудь в глуши, только вдвоем, раз в месяц выезжая на часок в город за покупками. Это не обязательно была бы плохая жизнь – но Ева также не уверена, что она была бы хорошей. Они с Вилланель слишком непостоянны, чтобы жить в мире, населенном только ими двумя… - хотя порой кажется, что именно в таком мире они и живут. «Привет, Ева», - произнесла Вилланель. Будто ничего не произошло! В тот момент ее уверенность в себе по мощности могла бы сравниться с солнечным ударом (только позже Ева задастся вопросом, в какой степени это было бравадой)! Ева до конца не знает, почему решила ввязаться в драку. Какая-то древняя, инстинктивная часть ее мозга приняла это решение, прежде чем она успела понять, что происходит. Она помнит лишь тот момент, когда подняла взгляд и увидела прямо перед собой эти кошачьи глаза, - а в следующее мгновение ее руки уже слабенько били по каждой части тела Вилланель, до которой ей удавалось дотянуться. «Я здесь не ради тебя», - произнесла Вилланель, шокированная и возмущенная. Но это не имело значения. Едва сдерживаемая ярость, которую Ева носила в себе месяцами, достигла апогея, и она ничего так сильно не желала, как заставить эту хорошенькую сучку истекать кровью. Когда Вилланель схватила ее и потащила в конец автобуса, у Евы мелькнула абсолютно четкая мысль, что она действительно может умереть – на этот раз по-настоящему. А потом времени на раздумья уже не осталось, потому что Вилланель прижала ее спиной к сидению – и из-за этого положения (а еще из-за ее бешено колотящегося сердца) к евиной голове прилило столько крови, что, казалось, она вот-вот лопнет. «Понюхай меня, - сказала Вилланель, и Ева тут же принюхалась, не успев себя остановить. – Чем я для тебя пахну?». Властью – подумала Ева. Боже, если кто-то в этом мире и знал, как превратить это качество в аромат – то это точно была Вилланель. Ну а потом... На Еву разом обрушилось головокружительное количество ощущений и мыслей в промежутке между двумя ударами сердца. Присутствие Вилланель, оказавшейся так близко к ней – снова – опьяняло. В то же время боль в плече просто убивала, и нужно было как можно скорее найти способ скинуть ее с себя. И вдобавок к этому Ева ничего так сильно в тот момент не хотела, как шокировать Вилланель, хоть раз все-таки выбить почву у нее из-под ног. Поэтому она поцеловала ее. Все, что для этого потребовалось – одно-единственное движение, чтобы преодолеть последние несколько сантиметров между ними, зайти за черту, которую они никогда не пересекали. Ева не стала закрывать глаза, одновременно и устрашая и задаваясь вопросом, успеет ли заметить шок во взгляде Вилланель, увидеть в ее тщательно сконструированной броне на долю секунды возникшую трещину. В этот момент, пока она делала вдох между окончанием одного поцелуя и призрачным началом следующего, евин рациональный разум наконец догнал инстинктивный, - и тогда она изо всех сил ударила Вилланель головой. Они обе оказались так потрясены случившимся, что Вилланель выбежала из автобуса. Но продолжила смотреть ему вслед так, словно Ева была пришельцем из другого мира... Она становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла, когда автобус свернул на повороте. Теперь Ева не могла перестать думать об этом, как ни старалась. О том, как пахла Вилланель. О ее губах… Эти ощущения оказались настолько сильными, что заглушили почти все остальное (грохот автобуса, возгласы других пассажиров) – кроме внезапного тихого вздоха Вилланель во время поцелуя... Так Ева поняла, что, как бы сильно ни злилась на Вилланель, как бы сильно ни хотела заставить ее заплатить за все, что та сделала, за все, что разрушила, - она больше всего на свете хотела бы снова ее увидеть. 3. Поговорите со своим лучшим другом. Что ж, если бы это были обычные отношения (будто слова «обычные» и «отношения» в принципе можно было соединить в одном предложении, а тем более, когда речь шла о них с Вилланель), то Ева могла бы обсудить их за бокалом вина с кем-то из своих друзей. Вот только у Евы нет таких друзей: с высоким эмоциональным интеллектом, но при этом немного сумасшедших, - кажется, еще со времен университета. А что касается друзей, которых она завела с тех пор… Билл мертв. Кенни тоже мертв. А Елена уже давно перестала отвечать на ее звонки. После долгих размышлений Ева была вынуждена признать, что все-таки превратилась в одну из тех грустных одиноких взрослых, которой обещала себе не становиться никогда. Ну и черт с ним! Может, это просто именно та ситуация, с которой ей нужно справиться самостоятельно. Но вообще-то стоит заметить, что она все-таки попыталась. Как-то раз, снова придя в редакцию, чтобы узнать, нет ли чего-нибудь нового о Кенни, Ева ответила на небрежный вопрос Джейми про ее дела: «Вообще-то, я сейчас кое-что проживаю» - вместо своего обычного «нормально». Джейми, очевидно, был застигнут этим врасплох, но у него хватило порядочности притвориться, что Ева пошутила. «Ну, да, - ответил он с неприятным смешком. – Как и все мы». Ева разрывается между тем, чтобы замять этот разговор – или продолжить его, доставив Джейми, себе, да и, вероятно, всему остальному офису немало дискомфорта. В итоге она выбирает трусливый вариант. Тем же вечером, после поздно закончившейся смены в ресторане, из–за которой от нее теперь пахнет сырой курицей и застарелым жиром, Ева приступает к вечерней рутине в виде душа, ужина из микроволновки, сортировки пачки счетов за электричество и случайной почты, планируя завершить этот день также, как в последние несколько недель: в одной руке динамик-сердечко, а другая – в спортивных штанах. Она как раз направляется к кровати, пробираясь по минному полю из салфеток и старых винных бутылок на полу при свете микроволновой лампочки, - и чуть не подпрыгивает от внезапного «признайся, Йеееева, ты бы хотеееееела, чтобы я была здесь». «О, черт!» - Ева опускается на четвереньки, чтобы найти динамик, который, видимо, бросила куда-то на пол в приступе стыда прошлой ночью. «Что ж, ты определенно часто им пользовалась», - раздается голос Вилланель откуда-то из темноты. Сердце Евы бешено колотится.  «Нет! - произносит она. – Нет, нет! Убирайся из моего дома!». Ева кожей чувствует, что Вилланель в ответ обиженно надулась на другом конце комнаты, хотя и не может ее видеть.  «Серьезно? Мы все еще продолжаем это делать? – она вздыхает. – Ева, ты поцеловала меня в автобусе». Зловещий тон этой фразы так пугающе похож на однажды сказанное ею «топором» – с такой же беззастенчивой гордостью – что Ева начинает дрожать. «Я не это имела в виду», - говорит Ева. – Я просто не думала, что делаю».* Вилланель громко смеется. «Я знаю», - произносит она. Теперь Ева вспоминает, почему ей так захотелось ударить Вилланель, едва увидев ее в автобусе. Она делает несколько медленных вдохов, а затем идет включать нормальный свет. Внезапная яркость на несколько секунд ослепляет ее, заставляя поморщиться. А Вилланель усмехается: «Ева, почему у тебя флуоресцентные лампы?» - словно это какое-то личное оскорбление. Как только ее глаза привыкают, Ева замечает, что на Вилланель в пижаме с рисунком в виде мелких сердечек по всей поверхности шелковой ткани. «Ты выглядишь так, будто у тебя ветрянка», - говорит Ева. Потому что она может это сказать. И потому что знает, что Вилланель с неимоверным трепетом относится к своей одежде. Выражение детской обиды на долю секунды ожидаемо возникает на лице Вилланель, прежде чем смениться обычной непроницаемой маской.  «Не очень приятно это слышать, - отвечает она. – Я выбирала ее специально для тебя». Так вот что они делают! - понимает Ева – общаются словами и поступками, напоминающими шахматные ходы. Это часть их бессмысленной борьбы за власть, ведь альтернатива в виде взрослого разговора о своих настоящих чувствах была бы слишком легкой, слишком похожей на уступку. И в этот момент Еву, словно тяжелым одеялом, накрывает такой невыносимой усталостью… «Пожалуйста, - произносит она, - мы можем просто... перестать? И просто поговорить, как обычные люди?». «А как разговаривают обычные люди?» - спрашивает Вилланель, словно действительно не знает. «Расскажи мне о своем дне. Спроси меня о моем. Поговорим о…» любом из дюжины слонов в этой комнате. «О чем ты хочешь поговорить, Ева?». «Я просто… - Ева тяжело опускается на край кровати, спиной к ней. – Я так злюсь на тебя!». Эти слова почему-то выходят шепотом.   «За то, что выстрелила в тебя». «Да. И… за все остальное. Ты разрушила мою жизнь, понимаешь?». «И я единственная, кто в этом виноват?» - спрашивает она.  Еве хочется огрызнуться на нее, сказать что-то резкое, но… это справедливый вопрос. Она знает, что, хотя бы частично, тоже несет ответственность за тот хаос, в который превратилась теперь ее жизнь. Ева внезапно вспоминает, как Кенни просил ее не ехать в Рим. «Нет», - признается она. И ощущает, как Вилланель шевелится у нее за спиной, а потом мягко плюхается на спину.  «Может, я просто дала тебе разрешение быть той, кем ты всегда хотела быть», - произносит она. Ева смотрит на нее через плечо: «Когда ты стала таким философом?». «Я всегда такая была, - отвечает Вилланель, и ее глаза улыбаются. Глаза, зрачки которых, как Ева недавно узнала, в мелкую крапинку… – Ты бы знала это, если бы мы больше вместе тусили». «Я не могу», - говорит Ева. «Почему?». «Я просто… Просто не могу», - она снова отворачивается от Вилланель, поднося руки ко лбу.  «Это какое-то безумие», - добавляет Ева больше для себя, чем для Вилланель. «Ложись, Ева, - произносит та, понижая голос.  – Мы можем поговорить об этом позже, когда ты не будешь так огорчена». «Я не собираюсь целовать тебя снова», - она многозначительно смотрит на Вилланель, подчеркивая свою серьезность. «Я и не говорила, что ты должна, - отвечает Вилланель, широко распахивая глаза, как обычно, когда хочет скрыть свои настоящие эмоции, - но раз уж мы затронули эту тему…». «Нет, - Ева прерывает ее. – Даже не начинай!». «Тебе не нужно смущаться, - отвечает слишком проницательная (для ее же блага) Вилланель. – Мне понравилось». «Ты меня удивила», - добавляет она с улыбкой. «Как с икотой», - вспоминает Ева. Вилланель смеется: «Да, именно так». А Ева думает, что именно эти моменты делают ее такой милой… И именно по этой причине Ева продолжает возвращаться снова и снова, не обращая внимания на все совершенные ею ужасные вещи – ради моментов, в которые Вилланель оказывается, пусть и на короткое время, обычным человеком. Она уже собирается выключить свет, но передумывает.  «Обещай, что не попытаешься убить меня во сне, - говорит она. – Ты говорила, что приехала в Лондон не ради меня, но все же… Просто пообещай мне». «Обещаю, - отвечает Вилланель. – В любом случае, я здесь только потому, что твоя квартира дешевле, чем отель. Я могу составить тебе компанию – или уйти».   «С каких это пор тебя интересует экономия», - смеется Ева. Некоторое время спустя, замечая, что одеяло поднимается и опускается на груди Вилланель от ее ровного дыхания, Ева набирается смелости, чтобы признаться вслух.  «Мне тоже понравилось», - говорит она. «Я знаю», - произносит Вилланель приятным шепотом. «Но я все еще не могу». Вилланель ничего не отвечает, и утром Ева просыпается одна.  4. Сосредоточьтесь на положительных моментах расставания, а затем позвольте себе горевать. Итак, это все. У них была прощальная встреча, и Ева положила всему конец. Вилланель снова ушла – язык не поворачивается сказать, что это к лучшему, ведь от одной только мысли Еву затапливает сожалением. Правда, какая-то часть ее считает, что глупо так переживать об этом. Черт возьми, да она уже слишком стара для такого! Эта же часть утверждает, что сейчас ей нужно просто собраться с духом и смириться со случившимся, перестать думать о ней и сосредоточиться на более важных вещах. Например – о, ну, может быть, наконец, на раскрытии убийства Кенни? И именно эта часть заставляет Еву выбросить динамик-сердечко в мусорный контейнер однажды утром вторника. Но вечером того же дня на арене появляется другая, куда более смущающая Еву часть, которая плачет из-за сделанного. Уже забравшись в постель, с напрочь забитыми носовыми пазухами и чешущимися от слез глазами, Ева понимает, что все еще вспоминает, как Вилланель произнесла: «Мне понравилось». Тогда она принимает решение. Теперь для мыслей о Вилланель отводится специальное время с 8 до 10 вечера, а все остальные часы дня, когда думать о ней нельзя, Ева может посвятить восстановлению своей печальной маленькой жизни. Она начинает регулярно посещать физиотерапевта (впервые с выписки из римской больницы), чтобы восстанавливать работоспособность плеча, - и просто ошеломлена тем, насколько лучше начинает себя чувствовать, а еще тем, сколько денег экономит теперь на обезболивающих. Ее будни состоят из чередования смен в ресторане с визитами в редакцию. Правда, последние постепенно становятся все короче, потому что все их зацепки заканчиваются. А в выходные Ева старается направить свою одержимость в более приемлемое русло, думая о Нико, или Кенни, ну или, на худой конец, о том, что же, черт возьми, там происходит у Кэролин Мартенс. Так что, по сути, все не так уж плохо. Но Еву все еще не покидает тревожное чувство нехватки чего-то: словно в фундаментальной лестнице ее жизни не достает какой-то ступеньки, о которой она забывает до момента, пока не попытается поставить на нее ногу. И даже коллеги Кенни тоже это замечают. Тот, кто зовется Медведем – вот бедняга, Ева давно обещает себе узнать его настоящее имя, но каждый раз забывает об этом – однажды утром загоняет ее в угол, предложив пригоршню каких-то своих снэков. «Ты выглядишь ужасно», - говорит он. Ну, Ева прекрасно это знает. «Спасибо». «Нет, я не имел в виду… Можешь поговорить об этом со мной, если хочешь, - он улыбается. – Мне говорили, что я хороший слушатель». «Слушай, я ценю твое предложение, и клянусь, что говорю так не из простой вежливости. Но все это действительно слишком сложно… - у нее вырывается резкий и совсем не веселый смешок. – Я просто даже не знаю, с чего начать». «Все в порядке, - с привычным спокойствием отвечает он. – Просто знай, что можешь рассказать мне, если захочешь».  5. Подумайте, как можете себе помочь. И Ева действительно думает об этом. Она даже доходит до того, что гуглит «психотерапевты рядом со мной», сидя в ванной, прежде чем понимает, что никогда не сможет объяснить свою ситуацию, не будучи либо арестованной, либо помещенной в спецучреждение (либо и то, и другое вместе). Может быть, есть и другой способ справиться с этим. Она никогда не была поклонницей случайных связей, но отношения между ней и Нико в значительной степени исчерпали себя еще до того, как все окончательно пошло насмарку. И ей не очень приятно думать о том, что те единичные случаи, когда она занималась сексом со своим мужем за последние 1,5 года, были спровоцированы кем-то, с кем она сейчас всерьез пытается закончить.   К тому же, у Евы все еще есть собственные потребности и желания. И фантазии из прошлого, и немало новых. Но, к сожалению, варианты при этом весьма ограничены: ее нисколько не привлекает Тиндер, а для ночных клубов она считает себя слишком старой и неуклюжей, да и что там можно найти, кроме максимум просто общения с какими-нибудь незнакомцами. В твоей постели была молодая, привлекательная женщина, - услужливо подсказывает ее подсознание, - которая хотела тебя трахнуть, а ты велела ей уйти. Поздравляю, ты полная идиотка! Что ж, звучит справедливо. Вот только ситуация все же немного сложнее. После рабочего дня Ева сидит в баре, размышляя обо всем этом уже за вторым джином с тоником за вечер, когда на стул рядом с ней садится девушка, которая заказывает «Русскую белую». И, черт, это все-таки немного жестоко: словно вселенная окончательно разочаровалась в ее способности организовать все самостоятельно и просто кормит ее с ложечки: на, тупица, разберись уже с этим наконец! «Привет», - произносит Ева. Эта женщина моложе ее, на вид около 30, и, честно говоря, довольно хорошенькая. Она совсем не похожа на Вилланель – это просто прекрасно! «Привет, - отвечает она. – Хорошо проводите тут время?». Ну, если Ева чему-то и научилась у Вилланель, так это тому, как получить то, чего она хочет. «Не совсем, - говорит она, уставившись в свой бокал с (как она надеется) поникшим, сокрушенным выражением лица.  Меня кинули… И у нее даже не хватило порядочности ответить на мое смс». «Ох, - говорит девушка, - мне жаль». «Ага, - вздыхает Ева. – Ходить на свидания в современном мире стало так сложно!». Она успевает забеспокоится, что ведет себя слишком прямолинейно, но девушка уже кладет свою руку поверх ее. Что ж, кажется, это было довольно просто! «Слушай, надеюсь, я не слишком тороплю события, но… Не хочешь пойти ко мне?». Серьезно? – слышит она в своей голове голос Вилланель. - Ты собираешься переспать с той, которая просит добавить в свой коктейль молоко?! Ева смотрит ей в глаза и улыбается: «Да». 6. Попробуйте что-нибудь новое. Только когда они уже оказываются в постели, обмениваясь медленными и глубокими поцелуями, Еве приходит в голову спросить ее имя.  «Я Николь», - отвечает девушка. Будто евина жизнь до сих пор была недостаточно иронична! «Ева». «Итак, что тебе нравится?» - спрашивает Николь, нежно посасывая евину кожу чуть ниже уха. «Я… Честно говоря, даже не знаю… Я просто давно не была без отношений…».   Николь смеется: «Значит, предпочитаешь, чтобы я была сверху?». Ева думает о Вилланель, забравшейся на нее в ванной, Вилланель, прижимающей ее к сиденью автобуса… «Точно нет», - отвечает она. И слегка прикасается зубами к изгибу ее шеи. Николь пахнет чем-то сладким и цветочным из женской секции в отделе шампуней – напоминая духи, которые были у Евы в подростковом возрасте. Ева понимает, что нужно что-то предпринять в ближайшее время, чтобы немного ускорить развитие событий. Поцелуи, конечно, довольно приятны, но это не то, зачем они здесь. Вот только она совсем не уверена в том, что стоит сделать. Ева ничуть не лукавила, говоря, что не знает, чего хочет: в течение последних лет 10 или около того в ее сексуальной жизни все, в основном, было связано с желаниями Нико, так что она особо не задумывалась о собственных. Вилланель знала бы, что делать – думает она (это совсем не помогает – зато слишком верно). Сейчас Ева почти слышит, как Вилланель шепчет ей на ухо: давай же, Ева. Ты бы хотела, чтобы я была здесь. Так покажи ей, что ты хочешь со мной сделать. Медленно, словно во сне, Ева обхватывает рукой горло Николь – и начинает его сжимать. Вот так, - продолжает шептать Вилланель. – Просто отпусти себя. Николь открывает рот, словно хочет что-то сказать. Ева наклоняет голову и прикусывает мочку ее уха. «Заткнись! Если только не собираешься меня умолять». Заставь меня, - говорит Вилланель. И Ева сжимает сильнее и сильнее, ощущая под рукой напряженную пульсацию. Николь уже издает негромкие задыхающиеся звуки – и Ева сейчас возбуждена больше, чем за все последние годы.  «Я хочу заставить тебя истекать кровью», - мечтательно шепчет она. И вдруг, внезапно ее левая щека начинает гореть и болеть: Ева понимает, что Николь только что дала ей пощечину.  «Что за нах..й! Ты что, с ума сошла??» -  кричит она. Ева чувствует себя так, словно ее неожиданно разбудили, когда она очень крепко спала.  «Что такое? – рассеянно спрашивает она. – Почему ты меня ударила?». «Потому что ты психопатка! Ты только что пыталась меня задушить! Какого хрена!» - Николь начинает швырять в Еву ее одежду: джинсы, рубашку, джемпер, которая каждый раз попадает прямо в грудь с неприлично звучащим шлепком. «Я не хотела…», - начинает Ева, пока в ее голове мантрой пульсирует только обожеобожеобоже. «Слушай, мне насрать! Убирайся отсюда, пока я не вызвала полицию!». Ева одевается так быстро, как только может.  «Да, да. Боже, мне так жаль!». Николь что-то бормочет себе под нос, и Ева отчетливо улавливает фразу «сумасшедшая сука» в сочетании с парочкой других, еще менее лестных эпитетов. Боже, это просто катастрофа! Вот что ей достается, когда она так возбуждена, попробовав соблазнить незнакомку в баре. Может, она и в самом деле психопатка! Лондон остается верен себе: когда Ева выходит на улицу, то попадает под унылый непрекращающийся ливень, и ледяная вода начинает течь по ее спине еще до того, как она осознает, что оказалась на другом конце города без зонтика.  «Черт побери!» - шипит Ева. «Тебя подвезти?» - вдруг раздается позади нее очень знакомый голос. Изящная четырехдверная Ауди Вилланель плавно останавливается у бордюра. Стеклоочистители стряхивают дождь со стекла так небрежно, словно фотомодель перекидывает волосы через плечо. Ева, ни секунды не раздумывая, подходит к пассажирской двери.  «Хочу ли я вообще знать, как ты, черт возьми, меня нашла?» - произносит она. Внутри машина выглядит так же дорого, как и снаружи. А от работающего кондиционера руки Евы начинают покрываться мурашками. Вилланель наклоняет голову к зеркалу заднего вида, ожидая перерыва в небыстром вечернем дорожном потоке. «Она очень хорошенькая. Я не знала, что ты умеешь подцеплять хорошеньких девушек в барах, - она снова заводит машину и переводит на Еву взгляд. – Пристегнись». Сделав это, Ева откидывается на сиденье, пока Вилланель выезжает на дорогу.  «Это был полный п..ц!», - говорит она. И тут до Евы доходит, что вся эта ситуация настолько абсурдна, что она начинает смеяться – сначала негромко, но хохот быстро перерастает в подобие истерики.  «О боже, - выдыхает она с текущими по щекам слезами. – О, боже мой». «Мне стоит о тебе беспокоиться?» - спрашивает Вилланель. Она смотрит на дорогу, но голос звучит так резко, что Ева поднимает на нее взгляд. Челюсть Вилланель сжата так сильно, что, кажется, это на самом деле должно ее напугать. «Нет, - отвечает Ева. – Я просто полная идиотка». Вилланель усмехается и включает поворотник неподалеку от знака остановки. «Что это значит? - спрашивает Ева и, не получая ответа, всем корпусом поворачивается к ней. – Эй, нет! Что это значит?!». «Не знаю, Ева, - тон Вилланель насмешливый и слащавый. – Ты трахнула ее?». «Так ты ревнуешь? – они проезжают под фонарем, и Ева видит свое лицо в его желтом свете. – Боже мой, да ты в самом деле ревнуешь!». «Прекрати!». «Нет, ты ревнуешь! Ты меня ревнуешь! – она снова смеется. – Это просто фантастика!». «Остановись». «Как ты вообще узнала, что я там? Ты следила за мной?». «Прекрати! Я серьезно», - Вилланель делает резкий поворот, и Еву отбрасывает назад на сиденье. «Хорошо, если ты признаешь это, - и, пытаясь изобразить славянский акцент Вилланель, она добавляет – Ты бы хотела быть там». «Вообще не похоже, я совсем не так говорю! - Вилланель отрывает взгляд от дороги, чтобы встретиться с евиным. – Так сколько раз ты слушала этого медведя, а?». Забавно, думает Ева, что Вилланель все еще считает себя здесь главной. Она не поняла, что потеряла свое преимущество, когда Ева первой поцеловала ее. «Достаточно, чтобы почти вызвать у себя туннельный кистевой синдром, - отвечает Ева. – Однажды я кончила трижды за час». В этот момент Вилланель (несомненно, аккуратный и умелый водитель) так сильно нажимает на тормоза, что Еве приходится вцепиться в приборную панель, чтобы не вылететь через лобовое стекло. Машины позади них начинают сердито сигналить в унисон. «Я могла бы превратить их в пять», - хриплым голосом произносит Вилланель. Она выглядит так, словно больше всего на свете хочет бросить Еву на заднее сиденье и сделать все прямо сейчас прямо там. «Звучит очень многообещающе, - отвечает Ева, пытаясь унять поднимающийся внутри жар. – Но у меня был невероятно дерьмовый вечер, так что я бы хотела просто включить что-нибудь по телеку, а потом лечь спать». Одна из машин объезжает их, неистово сигналя, и Вилланель показывает в окно средний палец, не отводя от Евы взгляда. «Я могу выбрать фильм», - говорит она. Это и протянутая оливковая ветвь примирения, и вопрос: пожалуйста, можно мне остаться? Пожалуйста, мы можем продолжать попытки?  Ева решает, что сейчас хочет быть великодушной. «Только не ужастик!» - отвечает она. «Ева, - морщится Вилланель с искренним отвращением. – Я никогда бы не выбрала ужастик!». 7. Дайте себе время подумать. Есть много событий, которые Ева не ожидала пережить к своим 40. Например, устроиться на работу, а затем быть уволенной (дважды!) из МИ–6. Получить пулю в чужой стране и чуть не умереть на операционном столе. Не говоря уже о том, чтобы оказаться настолько ужасной женой, что ее муж не только перестал с ней разговаривать, но и сбежал в Польшу, лишь бы убраться от нее подальше. И, черт возьми, если бы кто-нибудь сказал Еве 5 лет назад, что вскоре она будет вожделеть профессиональную киллершу из России, женщину лет на 20 моложе ее, к тому же ответственную за смерть ее лучшего друга и ассистентки ее мужа (а также за вышеупомянутую стрельбу в Еву и оставление ее умирать) – она бы точно сочла этого человека сумасшедшим. Хотя, наверное, вожделение – все же не очень подходящее слово. Честно говоря, Еву бы гораздо меньше смущало, если бы все, что она чувствовала к Вилланель, можно было бы определить исключительно, как сексуальное влечение. Но на самом деле она одинаково много фантазирует как о том, чтобы прижать Вилланель к дверному косяку, так и о до тошноты домашних моментах, вроде любования ею спящей или приготовления ей завтрака… Не помогает и то, что прошлой ночью – после нескольких недель в уверенности, что она навсегда прогнала Вилланель, – Ева заснула на середине выбранного ею фильма и проснулась от нежного поглаживания по волосам. «Мне скоро нужно уходить», - говорит Вилланель за завтраком в виде слегка черствой выпечки из пекарни вниз по улице. «Хорошо». «У меня... – Вилланель делает паузу, подбирая слова, - есть дело в Испании. Как только я с этим разберусь, то постараюсь найти себе какое-нибудь жилье в Лондоне». Ева стряхивает с пальцев крошки от круассана.  «Ты ведь знаешь, что я в курсе, что дело означает убийство», - говорит она. «Не в этот раз». «Боже, - смеется Ева.  – Чем ты вообще занималась все это время?». «Вступила брак, - отвечает Вилланель. – А чем ты занималась все это время?». Ева тут же давится круассаном. «Что?». «В смысле – что? Я думала, что убила тебя. Мне нужно было… - она взмахивает рукой, - двигаться дальше». «Ты сейчас серьезно?». Вилланель приподнимает бровь.  «Да, конечно. Но не переживай, юридически я мертва, так что на самом деле это не считается». Ева делает быстрый подсчет в уме.  «Прошло около 8 месяцев. Когда ты вообще успела с ним познакомиться?». «Я встретила ее в аэропорту после Рима. Все было довольно быстро». «Да уж». Вилланель пожимает плечами, словно стремительный брак – это совершенно обычное событие в ее жизни. Хотя, честно говоря, вероятно, так оно и есть.  «Итак, - начинает она с озорным блеском в глазах. – Почему твое вчерашнее свидание не удалось?». Ева смеется. «Потому что я начала ее душить и сказала, что хочу заставить истекать кровью, - произнесенные вслух, эти слова звучат еще более безумно. – Боже! А потом она назвала меня психованной сукой и выгнала из квартиры». «Ева, - говорит Вилланель с мрачной серьезностью, пристально глядя на нее широко раскрытыми немигающими глазами, - эта женщина – просто идиотка, раз отказала тебе». Отчаянно пытаясь избежать ее притягательного взгляда, Ева опускает глаза, начиная рассматривать текстуру деревянного стола. «Не знаю… Я почувствовала себя так глупо! - она постукивает костяшками пальцев по столу. – Вообще не понимаю, о чем я думала. Я слишком стара для всего этого!». «Послушай меня, - говорит Вилланель. – Ты никогда не должна чувствовать себя неловко из-за того, что добиваешься, чего хочешь». «Я не должна была целовать тебя в автобусе», - произносит Ева. Погруженная в свои мысли, она не сразу понимает, что сказала это вслух, пока не замечает напряжение Вилланель по другую сторону стола. Ева успевает поднять глаза как раз вовремя, чтобы уловить обнаженную вспышку боли на ее лице, прежде чем на смену ей придет холодная, отчужденная маска. Боже, да она снова все испортила! «Нет, нет, нет, - быстро говорит Ева. – Я не это хотела сказать. Я просто имела в виду, что мне следовало сделать это по-другому. Не так, как было». «А как, например?» - осторожно спрашивает Вилланель. «Ну, например, там, где не так многолюдно. Для начала». «Если я тебя сейчас поцелую, ты снова ударишь меня головой? - губы Вилланель кривятся в гримасе. – Просто в прошлый раз мой ужасно уродливый синяк держался целых две недели». Ева смеется. Ее собственный синяк тоже был ужасен.  «Нет, - отвечает она. – Нет, не думаю». Вилланель встает со своего места, и Ева, возможно, в сотый раз напоминает себе, какая же она на самом деле высокая. Она останавливается перед Евой, оценивающе разглядывая ее – и от этого пристального взгляда евина кожа покрывается мурашками… «Ты очень красивая», - говорит Вилланель. И вот ее руки уже на лице Евы, а большой палец поглаживает линию скулы.  «Такая красивая», - снова говорит она и наклоняет голову. На этот раз Ева закрывает глаза – и поражается тому, как сильно это все меняет! А еще Вилланель восхитительно пахнет – не как в прошлый раз, буквально облитая теми духами, а абсолютно естественно, своим индивидуальным запахом, который есть у всех людей по утрам, прежде чем они нанесут на себя какую-нибудь комбинацию ароматов. Ева задается вопросом, сколько еще людей вот также ощущали ее естественный запах… - она хочет убить их всех! Она приоткрывает рот – конечно, приятно держать себя в руках, но иногда не менее приятно уступить, – и Вилланель отвечает ей осторожным прикосновением языка. Ева слегка прикусывает его. «Мне нужно быть в самолете через час, - говорит Вилланель, отстраняясь. – Иначе я бы попросила тебя продемонстрировать, что ты планировала для вчерашней незнакомки». Ева тянется к ней для еще одного легкого поцелуя, наслаждаясь напоминающим смесь джема с солью вкусом. «Честно говоря, - произносит она, - час – это довольно долго». По телу Вилланель пробегает легкая дрожь. «Боже, Ева!». «Это значит нет?». «Пока нет, - улыбается Вилланель. – Уверена, ты найдешь, чем себя занять». «О, боже! – Ева трясет головой, потому что вдруг подумала об ужасном. –Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что ты не убивала Кенни!». «Кого?». «Сына Кэролин Мартенс. Кажется, ты его видела». Вилланель на мгновение задумывается, а затем медленно кивает.  «Он еще ходил в тех уродливых шортах, - она качает головой. – Нет, я его не убивала. Мне так жаль, Ева! Он был твоим другом, да?». «Да, – даже сейчас ей больно слышать, когда о нем говорят в прошедшем времени. – Он был… Действительно хорошим человеком». «Если я что-нибудь об этом услышу, то дам тебе знать». «Спасибо, это… Спасибо». «Что угодно для тебя, Ева, - Вилланель кладет палец под ее подбородок, приподнимая его, чтобы посмотреть Еве прямо в глаза, - все, что угодно». Она внезапно целует ее еще раз – и евино сердце учащенно бьется.  «Мне нужно идти, но мы очень скоро увидимся». «Я буду скучать по тебе», - отвечает Ева. Вилланель улыбается и идет собирать свои вещи в спальне.  «Я пришлю тебе открытку», - бросает она через плечо. Три дня спустя в почтовом ящике между счетом за коммунальные услуги и рекламой новой пиццерии Ева обнаруживает открытку. Привет из Барселоны! Хотелось бы, чтобы ты была здесь! – написано на ее лицевой стороне выпуклыми печатными буквами. А на обороте почерком Вилланель добавлено: Скучаю по тебе, детка!                                            х