Отпускаю тебя!

Девица колотила в дверь. То, что это девица, было понятно сразу по светлым волосам, убранным в золотую сеточку да покрытым лишь полотняной шапочкой, расшитой жемчугом. Замужняя дама себе такую прическу позволить не могла. Приподняв подол сюрко из рубиновой парчи, девица со всей силы ударила носком расшитого сапожка по двери и изрекла богохульство неожиданно хриплым, грубым, как у германского наёмника, голосом. Можно было оставаться в тени деревьев и продолжать наблюдать за бесплодными попытками девицы войти в хижину, но жаль стало двери. Эта охальница и засов повредить может, чини потом. — Доброго тебе дня, благочестивая дева! Девица подскочила на фут и оборотилась с испугом на лице, но тут же оправилась: — Пусть снизойдёт на вас благодать, святой отец! — фыркнула непочтительно, заставив задуматься о природе сего странного явления: совсем не девичий голосок у столь нежного создания. Дева была прекрасна хрупкой белокожей красотой, что в их краях встречалось нечасто. Небесного цвета глаза, точно у Девы Марии, и нежно алые губы, правда обветренные да искусанные в досаде — ещё минуту назад девица характер свой вздорный наглядно демонстрировала. — Что за нужда привела тебя ко мне, дочь моя? — Моя Бьянка! Она захромала в дороге, ногу поранила, — упорно заглядывая под капюшон, девица подобралась слишком близко. — Всё в руках Всевышнего! Я не врачеватель, но могу дать вам приют! Где твоя служанка? Бьянка, это ведь служанка? — Бьянка это моя лошадь! — гневно топнула красавица. — Ты монах, отшельник, в деревне сказали, ты умеешь врачевать! — Я не лекарь. — пришлось изо всех сил сохранять спокойствие. — Собираю травы, да, но только лишь для того, чтобы по воле Божьей добывать из них красители для ткани. — Ты должен осмотреть Бьянку! — крикнула настырная девица, и лошадь, услышав свою кличку, отозвалась звонким ржанием с другой стороны поляны. Девица бросилась туда, пришлось поспешить за ней. Белоснежная кобыла, опустив голову, жевала траву. Клочья пены подсыхали на крупе, по задней ноге струилась алая кровь. — Видите, святой отец, если ей не помочь, моя девочка может умереть! «Не иначе как дьявол привел сюда сегодня девицу с её кобылой!» — Как зовут тебя, дочь моя? — Кристиана. А вас, святой отче? — Эли... Лоренцо. «Тьфу ты, видно бесы толкнули под язык, едва не оговорился.» — Послушай, Кристиана! Если я возьмусь лечить твою кобылу, то скорее наврежу ей, ведь я ничего в этом не смыслю! Белокурая сердито сверкнула глазами, упёрла руки в бока да притопнула ногой в досаде: — Хорошо же! Так и знала, что от вашего мужского рода проку нет! Придётся всё самой делать. Воды-то у тебя найдётся, отшельник? Вот дерзкая девица! Наверняка Божье наказание за грехи своего батюшки! Пришлось сходить за водой. — Ну, помогай! Бери за ногу. Держи. Кристиана ловким движением заставила лошадь поднять заднюю ногу. Пришлось кое-как пристроиться рядом и ухватиться, стараясь держаться подальше и от копыт, и от морды, что было довольно затруднительно. Никогда он так близко не подходил к этим животным, и ещё сто лет держался бы от них подальше, если б не настырная девица. Бережными движениями та омывала пораненную ногу. Просторный капюшон всё время падал на глаза, пришлось откинуть назад. Кристиана взглянула удивлённо. Лукавые искорки зажглись в круглых голубых глазах: — А я думала отшельники — это старцы с бородами до пояса! — Всё в руках Божьих, дочь моя. А я думал, что в столь почтенном возрасте, как у тебя, не сыщешь благочестивых девиц. Или ты монахиней собираешься стать? То, что девица не юна, стало заметно при близком рассмотрении: кожа не столь упругая, мелкие морщинки у глаз. Да и руки её совсем не похожи на женские: грубая, потрескавшаяся кожа в царапинах и шрамах. Скачет, поди-ка, на лошади каждый божий день, за поводья да без перчаток. Ну, не в поле же ей работать, не коренья и травы собирать. У него вон ладони все в разноцветных пятнах от ежедневных трудов. Девица поняла интерес по-своему: — Что смотришь? Будешь приставать, я и нос расквасить могу! На это ответить было нечего. При такой красоте в девках ходить — понятно, из-за вздорного характера. — Надо перевязать. Есть у тебя полотно? — Кристиана смерила его взглядом с долей презрения. — О чем это я? Откуда у святого брата-отшельника полотно. Вздохнув, она ухватилась покрепче за узкий рукав котта — нижнего платья, отделанного кружевом — и рванула с силой, неподобающей хрупкой даме. Котт был сшит из тончайшего полотна, какое умеют создавать лишь флорентийский ткачи, и поддался с треском. Белокурая скрутила дорогую ткань, как тряпку, безо всякой жалости и перевязала ногу кобыле выше раны, крепко затянув. Ручеёк крови истощился на глазах. — Сегодня она уже никуда не поскачет, — Кристиана с нежностью погладила лошадь. — Придётся просить у тебя ночлега, добрый брат. — Милостью Божьей ночлег найдется, — руки сами сложились в привычном молитвенном жесте. — Следуй за мной, дочь моя. Согнувшись в притолоке из-за своего немаленького роста, Кристиана шагнула внутрь хижины. — Я думала, францисканцы не украшают кельи! Что она посчитала украшением? Образцы окрашенной ткани, развешанные для просушки? Или пучки трав, наполнявшие жилище смесью ароматов? — Я сервит, дочь моя, — ответил кротко, как подобает. — Мне казалось, что только люди со светлыми волосами и голубыми глазами могут быть красивыми, — невпопад заметила девица. — А у тебя глаза тёмные и волосы почти чёрные... Кристиана отвернулась, перебирая травы. Он принуждён был подойти ближе, ревниво следя, как бы чего не попортила. — Это шафран, окрашивает ткань в желтый цвет... — А эта травка с жёлтыми цветочками? — Вайда, сиречь Isatis tinctoria. Из неё получают синий краситель. — А красный, вот такой? — Ткань твоего платья окрашена дорогой вытяжкой из морских гадов. Я же делаю красную краску из червецов, дубовых древоточцев. — Фу! Как тебе не противна вся эта мерзость? Я бы в жизни не прикоснулась к жуку или червю! — Все мы создания Божьи. Кристиана снова вздохнула: — А я полагаю, что насекомые, как и змеи, созданы дьяволом. Девица широко зевнула, не прикрывая рта. — Надеюсь, у тебя найдётся чем перекусить. Я с ног валюсь. Кусок серого хлеба, разломленный пополам, с пригоршней щавеля, который он собрал в лесу, — скудный ужин, разделённый с незваной гостьей, не стал богаче. — Кто такие сервиты? — девица умудрялась одновременно жевать и говорить. — Наш орден был основан во Флоренции для служения Деве Марии, — его ужасно раздражала манера Кристианы не выслушивать ответ на заданный вопрос. Вот и сейчас она отвлеклась, задумавшись о своём. — Мой жених, граф Козимо, неаполитанец... — с грустью сказала девица и добавила: — Здесь, во Флоренции самые красивые закаты... И рассветы. «А небо цветом, как твои глаза,» — мысленно добавил он. — К тому же, мой жених зарос волосами, словно медведь, — девица уже лукаво улыбалась, — У тебя, брат Лоренцо, такая нежная кожа. Тебе ещё не знакома бритва? Кристиана протянула руку и бесстыдно погладила его по щеке. — Даже к вечеру щетина не вырастает! — она округлила глаза. — А может, ты кастрат? Бедный юноша! От её жалостливого тона щёки заалели, точно розы. Он уже не раз проклинал свою тонкую смуглую кожу, которая слишком легко заливается кирпичным румянцем. — Я не кастрат! — буркнул сердито. — Ну и ладно! Может, время ещё не пришло бороде расти, — Кристиана примирительно улыбнулась, и тут же мысль её стремительно перескочила на другое: — Скажи, брат, найдётся ли у тебя ведро с водой? Я вся извозилась в грязи, пока скакала. Пришлось и эту прихоть исполнить. Разжечь очаг на улице, чтобы согреть девице воды для умывания. Затем последовало вовсе невообразимое. — Помоги мне снять платье, одна не справлюсь, а служанки остались на вилле, сам понимаешь. Если это не искушение дьявола, то он ничего не понимает в жизни. А искушения надлежит принимать со смирением. Отвернувшись, дрожащими пальцами он принялся за дело. Руки, оказалось, ничего не забыли, сами, без подсказок, находили где ослабить, где потянуть. — Я бы сказала, что только у женщин могут быть такие нежные руки, — зевнув, пробормотала Кристиана. — Теперь знаю - у женщин и монахов. Наконец расшнурованное верхнее платье было стянуто через голову. Водопад золотых локонов распустившейся причёски упал ей на плечи, и показалась она ещё краше. Из узкого котта с одним рукавом Кристиана также не смогла выбраться самостоятельно. Оставшись в одной рубашке, девица спросила: — Скажи-ка, брат, видел ли ты когда-нибудь женскую наготу? — К чему эти вопросы, сестра? — Не буду ли я смущать твою невинность, раздевшись догола? — Благодарю за заботу, благочестивая сестра, но о своей невинности я привык заботиться сам. Кристиана фыркнула, одним движением сдёрнув рубашку. Её белоснежная кожа засияла в полумраке хижины, ослепляя. С трудом, но пришлось заставить себя отвернуться. Слушая плеск воды, проливавшейся на земляной пол хижины, нелегко было оставаться в неподвижности, читая про себя молитву заступнице Деве Марии. — Подай платье, брат. Он думал, она оденется вновь как подобает, но Кристиана лишь вытерлась тонким полотном котта, накинув рубашку. — Развесь, чтоб просохло. И принеси воды Бьянке. Ей надо попить. Он хотел было уже заметить, что не подчиняется приказам, да передумал. — Можешь лечь на скамье, сестра. Дерзкая девица и не подумала поблагодарить... Пока он ходил к ручью за водой для кобылы, пока проверял, крепко ли та привязана, пожалев, отирал пучками травы влажную дрожащую спину лошади, спустились сумерки. Решив, что Кристиана наверняка уже заснула и больше не потревожит его своей болтовнёй, украдкой пробрался внутрь хижины и едва не подпрыгнул, услыхав за спиной: — Мне надо исповедаться, брат! — Не может это подождать до утра? Срочно исповедают только умирающих, а ты, как я погляжу, умирать не собираешься... — досада взяла верх, тон вышел грубый. — Нет! — девица решительно вскочила со скамьи, взмахнув подолом рубахи, и тут же упала на колени. — Отпусти мне грехи, Лоренцо, ибо я великая грешница! — Слушаю, сестра, — со вздохом прикрыв глаза, он возложил длань на голову белокурой грешницы. «Ежели весь грех в слишком длинном языке, то я её убью,» — подумалось некстати. Кристиана вдруг замолчала, склонив голову. — Облегчи свою душу! — не вечно же им так стоять, тело, натруженное за день, требует отдыха. — Я грешница! — девица залилась слезами. «Ну, ну! Это мы и так знаем. Продолжай.» — ...Я спросила, не смущает ли тебя женская нагота так, как смущает мужчину... Но на самом деле она смущает меня! — Кристиана вскинула мокрое лицо, чтоб взглянуть ему в глаза, нарушая ход исповеди. — Мне нравятся женщины, брат Лоренцо! И это причина моего нежелания вступать в брак... Задумавшись, он не успел отдёрнуть руку, когда грешница ухватилась за неё, притягивая к губам, целуя исступлённо. — Absolvo te! Отпускаю тебе! — только и смог пробормотать заветную формулу, желая, чтобы всё поскорее закончилось. Но Кристиана потянула его за руку к скамье, усадила, приникая ближе. — ...Ты похож на женщину, с тобой мне было бы не так страшно... — проговаривала она, точно в бреду, и на него напал такой ступор, что тело стало деревянным, отказалось служить, безмолвно принимая всё, что происходило дальше. С него стянули тунику и уложили на скамью. Тонкий стан прильнул сбоку, неразличим в сгустившейся тьме, ко рту прикоснулись чужие губы, вначале робкие, потом всё более требовательные. Это его первый поцелуй с женщиной, но вместо должного отвращения тело наполнила неизъяснимая сладость. Это была игра, и противники равны по силам. Пока один отступал, другой тянулся следом, желая победы. Отступивший приходил в себя и рвался в бой вновь, тесня противника с завоёванных территорий. Кристиана осмелела настолько, что полезла рукой под рубаху, натолкнувшись на то, о чём он успел позабыть. — Ты бинтуешь грудь?! Ты ведь не ранен?! — она вскочила, едва не столкнув лежащего рядом. — Подожди! — пальцы уже нащупали скрытое. — Ты... ты женщина! Он ожидал чего угодно, но только не звонкого хохота, потрясшего хижину. — Ты! Женщина! Не монах! Женщина! Отсмеявшись, Кристиана вновь вернулась на скамью. — Так как тебя зовут, лживый монах, укравший мой первый поцелуй? — Элисабетта, — скрываться дальше не имело смысла. — Элиса, — от хриплого голоса Кристианы мурашки побежали по всему телу. — Что ты забыла в этой хижине, Элиса? — Я сбежала от своего жениха, Алесио. Прямо из-под венца. Он страшный человек и грозился убить меня, поэтому пришлось остричь волосы, раздобыть одеяние монаха и жить здесь, в глуши, чтобы никто меня не нашёл. — Ах! Ты тоже сбежала? И я хотела. Отец с братом заставляют меня выйти замуж. И вот, после очередной ссоры, я вскочила на свою Бьянку... Да не повезло, моя девочка поранила ногу... Но если бы не это, я не встретила бы тебя, Элиса! С первого взгляда на твоё лицо мне показалось, что мы знакомы целую вечность! Обнимая Кристиану, лежащую на её груди, Элисабетта ощущала небывалое счастье, приправленное горчинкой, ведь завтра наступит утро, и им придётся расстаться. Но пока, перебирая влажные от пота длинные локоны, чувствуя спокойное биение чужого сердца, она будто вознеслась на небеса, до рассвета слушая хор ангелов, поющих псалмы любви. Бог есть любовь, и познавшие его будут счастливы — не в этой жизни, так в посмертии. Именно такой была настоящая вера. Когда наутро, разбудив её поцелуем, уже полностью одетая Кристиана вскочила на лошадь, Элисабетта знала, что сказанное правда: — Я вернусь, любовь моя!