Арэдэль белая была младше своих братьев, но когда расцвела она, стала сильна и прекрасна и полюбила охотится с сынами Феанора. Но сердце её не принадлежало никому.
Сильмариллион
Это ты? В чертогах Мандоса увидеть Келегорма — большая неожиданность. Ты случайно не видел моего мужа? Высокий, молчаливый, немного сутулый, но вполне хорош собой. Кажется, я обошла все залы — но так и не встретила его. Уже начала подозревать худшее. Зря. Ему бы здесь понравилось. Палаты Мандоса мало отличаются от дома в глуши Нан Эльмота, правда гобелены здесь искуснее. Безъязыкие слуги Эола никуда не годились. Ни мастерства ни фантазии. Ты, наверное, думаешь: до чего опустилась Дочь Финвэ. Интересно, что ты почувствовал, когда Куруфин рассказал тебе о ненавистном соседе-светоненавистнеке, хвастающим своей жёнушкой — Арэдэлью Белой? Испытал ли презрение ко мне? Может жалость? Думаешь тёмный эльф заставил меня силой разделить с ним ложе? Поначалу и ложа никакого не было. Но, не надо такого свирепого вида, сына моего я родила в любви. Вижу, что удивлён. Чем мог привлечь грубый тёмный эльф принцессу высокого дома, взращенную в свете древ, учёными речами, мелодичными песнями, среди братьев, увенчанных всеми достоинствами мудрого нашего народа, всеми почестями сынов королевских? Уж точно не пространными речами. Много ли песен он знал? Единственной песней Нан Эльмота была песня ручья, да и та шёпотом; даже совы не отваживались ухать рядом с жилищем Эола. И я, признаться, долго была уверенная, что слугам своим Эол повырезал языки. Когда я жила в доме отца, у меня иногда возникало желание поступить так с некоторыми менестрелями. Зачем волновать совершенную гармонию тишины, если я без того понимаю твои желания, говорил он мне. Животные, когда спариваются, не знают мыслей друг друга, им достаточно языка тела и…желания. Я до того не знала, что неосознанно читала язык тела. Арэдэль белая любила охотиться с сынами Феанора, но сердце её не принадлежало никому. Так обо мне написано. Так я хотела, чтобы обо мне думали. Гордости мне досталось поровну с братьями, несмотря на то, что родилась я женщиной. Хотела бы я спросить у Создателя, за что он так обошёлся со мной. И со всеми женщинами. Обычно мы ниже ростом, и даже если захотим посмотреть на звёзды, то в первую очередь увидим глаза возлюбленного мужчины. А я хотела звёзд. Настоящих. Не то, что узреть, даже достать себе парочку. Я предпочла бы видеть только звёзды. Но видела глаза Туркафинвэ и возжелала их больше, чем могла позволить моя гордость. Я ходила с высоко поднятой головой, но никто не мог знать что скрывают мои густые тёмные ресницы, воспетые придворными менестрелями. О них то я говорила в начале, помнишь? Меня трясло от этих слащавых песенок, и часто охота была спасением не столько моим, сколько бестолковых бардов, чья ценность слишком преувеличена при дворах. Лихие забавы вроде охоты — редкость среди дев. Зачем? Еды вдоволь, нет нужды убивать животных больше, чем можно съесть. Что было делать мне со своей гордостью, оставаясь в женской природе? Только изображать холодность. Да предаваться мужским развлечениям. Ты возразишь: не было мужских и женских развлечений. Я отвечу. От дев лук со стрелами братья и отцы не прятали, вот только нежные руки брали оружие не для забавы или пользы, но от тоски. Выпуская стрелы в оленя, я представляла, что стреляю в тебя. Каждого моего оленя звали Тьелкормо Феанарион. Эх, хотела бы я сейчас промчаться по кромке леса, спугивая пташек в высокой траве. Арэдэль Белая, Арэдэль гордая, неприступная Арэдэль. Никто не знал, что на самом деле в сердце у единственной дочери Нолофинвэ. Помнишь, однажды ты промахнулся, лань упала, крича от боли и загребая копытами землю. Ты лёг на нее сверху, обнял, нежно, как женщину и прирезал, остановив мучения. Поднялся ты шальной, перепачканный кровью, вспотевший. На миг мне показалось, страсть в твоих потемневших глазах была обращена ко мне, и сейчас ты кинешься, повалишь наземь… Не знаю, помедли я тогда, и может через год, или даже тот час мы оба потели бы отдаваясь иной забаве. Гордости во мне поровну с братьями, как известно, но поскольку я женщина, она сильнее любопытства и азарта. О, если бы ты знал, как я желала тогда, чтоб меня ты вот так обнимал, как несчастную лань! Я уже видела все возможности твоего юного гибкого тела, и, будь уверен, больше чем полагается деве. Женщине позволено постараться стать заметной для возлюбленного в нужный момент, чтобы он сделал выбор. Как долго Индис питала любовь к Финвэ, сколько слёз впитало ее потрескавшееся сердце, глядя, как он обнимает другую? Кто стал бы считать? Но как только Финвэ остался одинок, она позволила ему заметить себя и он заметил. Я оседлала своего меараса и скакала шесть Древ без остановки, пока свет не начал блёкнуть, а колени и лицо мёрзнуть. Не потому что испугалась я, убежала тогда. Нет. Это был ход для тебя, но ты его не сделал. Я желала, чтобы ты догнал меня, желала ощутить вкус и запах поохотившегося Тьелкормо с заскорузлыми от крови розовыми волосами, ощутить на себе твою силу и ловкость и добытое право обладать мной. Признайся, ты недолго поискал меня, а потом отправился домой и сытно поужинал с братьями, стараясь перехвастать каждого, и даже не вспомнил обо мне. Тогда и нужно было поставить точку. Мне показалось, я так и сделала. Ты ведь не думал, что в Исход я пошла за тобой? Передо мной Хелкараксе лебезила пушистым щенком, вот где душа моя нашла выход своим желаниям, где пригодилась моя жажда опасности и борьбы! Я ликовала заваливая огромных зверей, покрытых белой тёплой шерстью; ища безопасные пути, устраивая тёплый ночлег, засыпая рядом с Фингоном, как в детстве, я жила тогда… Это было утешение для меня… но не для многих моих родичей, павших от клыкастой ледяной пасти. Маленькую Идриль мы успокаивали по очереди, потому что на свете нет ничего труднее, чем объяснить ребёнку, что амиль не может вернуться. Я грызла лёд от злости, и думала, что моя шея никогда больше не повернётся в сторону вашей семьи, хотя сама я бы ещё дюжину раз прошла туда и обратно. Но принцесса живёт не только для себя, так мне всегда говорили амиль и атар. А что принцесса должна делать? Стать женой вельможи, который из вежливости не сможет ее победить в состязании? Ты не дождался от меня привета, даже когда Майтимо уступил венец Финвэ моему отцу, помнишь? Почему ты поцеловал меня на празднике, так легко, словно мы только три дня назад расстались после неудачной охоты, а потом исчез? Ждал я сама прибегу? Не стану кривить душой, тот поцелуй был прекрасен. Но ты так легко сдался, получив затрещину, даже не попытался показать характер. Если бы ты остановил мою руку и поцеловал ещё раз, кто знает чем бы это закончилось? И я пошла в другую сторону, за гордостью и за моим любимым братом. За что я люблю Турукано, так это за сердце, свободное от Феаноровых сыновей. Финдэкано я не виню в любви к Майтимо, наверное просто ревную. Мы с ним похожи гораздо больше чем с Турукано, но весь блеск нашего старшего брата достался твоему. Уходя в Гондолин, где-то в глубине души я надеялась, что ты затоскуешь, пожалеешь, что так легко расстался со мной. Ты ведь знал, что если и лежать под боком жене в твоей постели, то только мне. С другой истомишься от скуки, будь она рождена хоть самой Вардой. Не верю, что ты хотел взять в жёны дочь Тингола по любви. Даже если скажешь, что это так, не поверю. В Гондолине, я сполна узнала, каков взгляд мужчины, испытывающего влечение, и поняла, что и в тебе оно было. Чувствовала раньше, но по неопытности не могла знать точно. Военачальники моего брата не уставали свататься и принимать отказы, снова свататься. И Эктелион и малыш Глорфиндэл, и многие другие достойные мужи искали моей руки. Но чем больше времени проходило, тем отчётливее я понимала, что добыть кому-то из них мою руку будет означать лишь совершить ещё один особый подвиг к череде уже совершённых, заполучить регалию, высшую из возможных. Тошно от этого. Я чувствовала себя старинной прекрасной вазой, факт обладания которой ценнее, чем сама ваза. Кстати о вазах. Гондолин — идеальное место для творчества, для любой работы. Мы с братом столько прекрасных вещей сделали вместе. Но мне всегда трудно было сидеть и корпеть, в этом мы с тобой похожи, если сидеть, так в какой-нибудь засаде, выслеживая зверя. Мне не хватало простора в Гондоле, диких запахов., непристойности, какую можно увидеть во время охоты. Я изнывала в собственном теле от его неиспользованности. Всё равно что ножны, которым не идёт ни один меч. Конечно, я могла бы выбрать и самого неожиданного кандидата, таких тоже было пруд пруди; какого-нибудь едва вошедшего в возраст юношу, не успевшего снискать почёт при моём брате. Так я уже и думала сделать; с молоденьким щенком хотяб можно повеселиться на славу, пусть даже только в постели и на полигоне, а не на воле. Я играла с юношами в спортивные игры, некоторых учила стрелять из лука, снискав себе немало поклонников. У нас из-за этого с Турукано случались ссоры. Он считал, что мне прилично учить только дев. Малышка Алатариэль училась хорошо, но большинство дев предпочитали обходиться одними танцами. Ты считаешь меня жалкой? Не суди женщину, если сам не женщина. Вам мужчинам, пережившим юность, легко обходиться без подруги. Но не нам. Тоска, отдаться, принять в себя семя, быть возделанной, как плодородная земля, ты никогда не узнаешь, каково это… Но сердце трудно обмануть. И тогда я подумала, что должна увидеть тебя, чего бы это ни стоило. Представляешь? Настал момент когда гордость иссякла, как пересохший колодец. Я думала, просто приду и возьму, что мне полагается; представляла, как мы останемся наедине и я не стану ждать ни свадьбы ни обещаний, я вообще не скажу ни слова, пока буду срывать с тебя одежду, как шкуру с оленя. Пламя несло меня сквозь все опасности пути. Мои провожатые обгорели как мотыльки. Я добралась до Химлада. Но что я там нашла? Что может быть проще, чем сидеть в своих владениях и ждать пока приедет любовь всей твоей жизни?! Как я злилась и проклинала тебя! Но то был рок, суливший Эола, он выманил меня, не иначе. Увидев рослого, исполненного достоинства эльфа, я попросила помощи в поиске выхода из леса. Но он ответил, что всё в Нан Эльмоте принадлежит ему. Даже звери не уходят без разрешения, и тем более Белая дева не может. Ненависть в моих глазах только потешала Эола. А я от отвращения даже потеряла аппетит. Впрочем, он не запирал дверей, и когда удары молота оглушили лес, я брала моего меараса и шла искать выход. Но рано или поздно, как бы ни старалась, я всё равно выходила обратно к его проклятому угрюмому жилищу. Эол издевался, приветствуя меня с фальшивой лаской, спрашивал, как мне понравилась прогулка. Я шла в свои покои, запиралась там, и пела назло тишине. Немые служанки приносили мне еду, но однажды пригласили к трапезе с хозяином дома и тогда я впервые поняла что у них языки всё-таки есть. Мне не разрешали ходить по убогому дому, каждый раз возвращали в спальню и сначала я отказалась принять приглашение, но потом решила воспользоваться возможностью испортить Эолу аппетит. За ужином Эол сказал, что если я желаю, он может предоставить мне свою компанию и обеспечить безопасную прогулку, куда я пожелаю. Естественно за такие слова мне захотелось воткнуть вилку в один из его серых, светящихся как у кошки, глаз. (Да, запомни, у него такая особенность, глаза не как у нас, излучающие внутренний свет, но жуткие в темноте, как зеркала.) Я притворилась, что согласилась. Ещё он сказал, что ходить по дому мне дозволено только в сопровождении его лично или главного слуги. Ты меня знаешь. Попробуй заставить и я сделаю наоборот. К тому же я была слишком разгневана его покровительственным тоном. Сразу после ужина я пошла в конюшню, взяла меараса и поскакала гулять под луной. Через некоторое время я услышала шорох и прямо передо мной выскочил он на своём черном коне, напугав мою кобылу. Должна признать Эол спас меня тогда, дальше была топь, которую не сразу разглядишь. Он отчитал меня, как одну из своих служанок. Сказал Мне! Что я нарушаю какие-то законы, что он проявил ко мне снисхождение, а иначе я бы жила в конюшне вместе с лошадьми, и что там мне самое место. Я погнала лошадь куда глаза глядят, хоть в пропасть только бы не в этот склеп с живыми мертвецами, но он зачаровал мою лошадь. Я спешилась, но Эол навёл чары и на меня, ноги ослабли и он забрал меня на своего коня, но как! Тьелкормо, послушай, до чего дошла из-за тебя Арэльдэ, этот презренный тёмный невежа перекинул меня поперёк спины коня и я ничего не могла сделать, болтаясь, как добыча, которую везут с охоты! Долго я сидела в своей комнате и не отпирала служанкам, приносившим еду. Они что-то блеяли под порогом, мол их господин накажет, если я не поем. Да пусть хоть прибьет, что мне до его бессловесного скота. Но, ты знаешь, мне невыносимо — долго сидеть взаперти. Я пошла на кухню, наелась досыта, напилась вина и пустилась бродить по дому, заглядывая во все сундуки, шкафы, подполы, выискивала тайники со странными вещицами. Убранство дома Эола весьма скромное, у нас в сараях и то краше. Я открыла шкаф с цветными стеклянными дверцами, и найдя там довольно недурные хрустальные кубки стала по одному швырять их о каменный пол. Бились они хорошо и от этого звука делалось веселее на сердце. Вскоре появились зрители, но мне было всё равно, я уже даже не слышала звона разбивающихся кубков, меня несла какая-то тёмная волна. Кубки имеют свойство заканчиваться и тишина отомстила мне сполна, врезавшись в уши и в голову своей мёртвой оглушительностью. Я перевела взгляд на светлое пятно в проёме, Эол стоял неподвижнее статуи, только нижняя губа чуть заметно дёрнулась. Он необыкновенно плавно и тихо закрыл за собой двери, не спеша подошёл ко мне и резким движением разорвал платье сверху до талии и стащил его с плеч. Кажется, я второй раз в жизни была удивлена. Осознав какое оскорбление мне нанесено, я собрала весь гнев, начавший меня колотить мелкой дрожью и замахнувшись, ударила его, потом ещё долго моя пятерня цвела на его бледном лице. Но Эол только ухмыльнулся, резко развернул меня лицом к столу и придавил к шероховатой деревянной столешнице. Он говорил, что предупреждал не ходить одной, и грозился поселить в конюшне. Говоря это он держал мои руки и гремел своими металлическими пряжками, а потом задрал мой подол и … Пока он делал своё скотское дело, нисколько не заботясь о моей девственности, я не проронила ни звука, а он издевался, спрашивал, куда подевался мой певучий голос. Когда он закончил, сколько это продолжалось не могу сказать, время и пространство слились воедино; я упала на пол и некоторое время не могла встать. Потом ползла, оставляя позади кровавый след. Проспала я ровно столько, что кровь пропитавшая мой подол схватилась твёрдой коркой. Возле двери, снаружи, лежала гора светлой одежды, еда и какие-то мази. Я попросила, чтобы мне подогрели воды, вымылась, оделась в чистое и поела. Пошла на кухню, нашла нож, потому что мой исчез, сразу, как я оказалась в доме Эола. Как раз садился Илить — время отдыха Эола, я прокралась в его спальню. До сих пор удивляюсь, он тогда впервые за всё время надел белую сорочку. Я достала нож и прицелилась. Во сне, когда лицо спокойно, и не видна сутулость, он пожалуй мог сойти за любимца дев; и наверное, мог бы посоперничать в красоте даже с тобой… при определённом освещении. Жилка на его шее билась так беззащитно. Ну что же ты?! Так понравилось, что сама пришла, сказал он, схватив меня за запястья и подмяв под себя. Нужно ли говорить, что всё повторилось? Физическая боль девы от грубого обращения сильна, но она ничто по сравнению с унижением. Я понимала что, ступила на путь войны, и пусть опять подол перепачкан красным, но проигрывать не входило в мои планы. Так повторялось из раза в раз, он теперь всегда был начеку, а все ножи из кухни исчезли. И если только он заставал меня, нарушившей его запрет, то брал меня там же, на месте, не смущаясь даже собственных слуг. Ты вообще можешь представить себе такое, Тьелкормо? Пару лун я привыкла к такому обычаю, было уже не больно и, выходя без разрешения гулять по дому, я ждала встречи, знала, он ждёт где-то рядом. И однажды, слушая стоны Эола, сотрясаясь на кухонном столе, я подумала о своей прежней жизни, вспомнила весёлого Глорфинлела, безупречного Эктелиона, вспомнила радушный Химлад, в котором не было тебя, и поняла, что мне хорошо, от того, что делает Эол и я не хочу ни к ним, ни даже к тебе. Однажды, когда Итиль скрылся за деревьями я пришла в спальню Эола, без ножа, сбросила платье и залезла под согретое его теплом одеяло. Он был так нежен, как мне хотелось, в меру, я и кричала впервые, и не от боли. И на следующую ночь, когда я почти во влажных горячих объятиях, Эол поцеловал меня в лоб и раскрыл ладонь, на ней был мотылёк. Это оказалась брошь, удивительно тонкой работы; будто настоящий, пушистый мотылёк, припылённый перламутровой пыльцой, казалось вот-вот зашевелит усиками, вспорхнет, но состоял он из какого-то неизвестного мне металла. С тех пор я никогда не спала одна. Даже когда родился Ломион. Ломион, он прячется в тени. Ты спросишь, почему мы убежали, если было так хорошо в постели Эола? Я допустила оплошность. Рассказывая сыну о великих деяниях моих и твоих родичей, я ожидала от Маэглина мудрости нолдо. Но мальчик, выросший в глуши под бой молота, да под одинокую песню матери, и лишь изредка знавший общество наугрим, мог похвастаться разве что хитростью и мастерством в кузнечном деле. Строптивый нрав, которым мы оба его наградили, однажды взял в нём верх, ослепив осторожность и в разговоре с отцом Маэглин высказал желание завести знакомство с моими братьями и с вами, с сынами Феанора. И Эол выгнал меня из спальни, он считал, что я предала его, внушив сыну любовь к моему роду. Эол злопамятен и долго отходит от обиды. Маэглин предложил мне бежать. И я, видя безжалостно заточённую юность сына, невоплощённую любознательность, тоску по великим делам, свойственную всем юношам нолдо, решила, что для Ломиона действительно будет лучше войти в общество нолдор. К тому же, я знаю Эола, он извёл бы сына своей холодностью и обидой, ожесточил бы юную душу. Я решила, что к Эолу я однажды вернусь, и со временем он простит меня. Если бы знала я наверняка, что будет потом, сама заковала бы сына в цепи. Оказалось, дух Ломиона успел ожесточиться незаметно для меня. Быть может зря я вспоминала мой дом, величие и подвиги братьев моих, питая в мальчике вожделение, коварство и хитрость. Жаль, Эол не оказался проворнее меня. Жаль, не догнал нас. Если бы Маэглину достало терпения, может со временем я склонила бы Элла к знакомству с моими родичами. Слишком много сожалений для Арэдэль белой. Плата за предательство. Нужно было нам хранить верность дому мужа. Я отдала себя другому миру, а вернувшись в дом брата принесла с собой мрак. Только моя вина в смерти Эола и в деяниях нашего сына. Отравленный клинок был для меня спасением; если бы я видела деяния Ломиона собственными глазами, я сама сбросила бы его со стены. Теперь, когда я рассказала, если увидишь Эола, ты непременно узнаешь его. Передай ему, если все-таки встретишь, что Арэдэль Белая ищет его и любит. Скажи, если он перестанет прятаться от меня, я больше никогда не покину его.