ромашки на завтрак и разбитое сердце.

• 살자

в воздухе витает аромат сырости и ромашек, вырывающихся из глубин желудка. белокурые кудри развеваются на ветру от развившейся быстрой скорости. экстаз. Бан Чан стремился раствориться в дали, раствориться в закате, тепло встречающем его изо дня в день. непрекращающийся цикл, которому суждено оборваться. жаль. ему жутко жаль, что всё так, но будет ли другим? перед глазами проносится темнеющий, уходящий вглубь лес, маленькие домики, с горящим в окнах светом, скромные продуктовые магазинчики. в них кипит жизнь. люди плачут, смеются, злятся. люди чувствуют. люди любят. а любил ли Чан? проще спросить любил ли кто-то его. сердце добродушного белокурого парнишки всегда было открыто для всех желающих, что его и загубило. несмотря на это, жизнь продолжала течь по венам. среди осколков затаилась надежда, царапающая когтями душу, заставляющая двигаться дальше. своё упоение он нашёл в усыпанном ромашками поле, запрятанном в глуши деревьев, и бездомных кошках. они приходили к нему, ластились, не спускали своих любопытных огромных глаз, словно следили, чтобы тот не наделал глупостей, взамен Чани подкармливал их и дарил свою любовь, которой кишило его сердце. только спустя время он понял, что кошки были не бездомны. вдали от дома перед глазами плыли облака, неслись, наступая на душу. лишь тогда до Бана начали доходить обрывки фраз, адресованных ему. Ли Минхо кричал что-то в попытках догнать. ловким движением синюшных рук в них оказалась потрёпанная, но такая любимая доска. до пляжа оставалось совсем немного. – куда несёшься, Чани? мелодичный голосок, напоминающий звон колокольчиков, наконец обрёл чёткие очертания. Минхо тот, кто любил Чана и ни за что бы не признал этого. Минхо тот, кто заботился о нём, тот, кому было бы действительно жаль. в его глазах изо дня в день таилась тоска и страх неизбежного. ошибкой было впервые заговорить, ошибкой было сближаться, зная, что конец близок. – на пляж. хочешь со мной? лицо озарила улыбка, ответ не заставил себя долго ждать: – конечно, ещё спрашиваешь? рядом с Ли время замирало. дни тянулись сладостно, тягуче, Чан готов был в них потонуть, сделать всё что угодно, лишь бы видеть цитрусовую макушку в поле своего зрения. он так любил смотреть в его глаза и не видеть в них жалости. он так любил каждый миг проведённый вместе, но всё, о чём ему осталось молить – это лишь бы его лицо не потухло после ухода. всё больше хотелось плеваться ромашками. наконец, завиделся чистый горизонт. пляж. шум моря, бьющихся о камни волн, всегда успокаивал, помогал смыть гниль или кровь с запястий. Минхо улыбался ярче солнца и всё смотрел, смотрел в задумчивое лицо Чана. Минхо знал, он был готов. по крайней мере, так хотелось думать. хотелось верить, что больно не будет, хотелось верить, что ничего не изменится, хотелось верить, что всё это ложь, а не действительность. ладонь со звенящими на ней браслетами, которые так были любимы обоими, оказалась в плену тёплых, мягких рук. Ли сорвался с места и потянул за собой ромашковое поле. нельзя терять ни минуты. солнце постепенно заходило за горизонт. они неслись навстречу ветру, неслись на встречу концу. звонкий смех разрезал материю. всё казалось таким неправильным. как бы хотелось, чтобы этот день не заканчивался. лёгкие касания обжигали пуще обычного, руки Минхо блуждали по угасающему лицу. – скажи что-нибудь, не молчи... так тяжестно, так больно. голос дрожал от подкативших слёз. – завтра я пропаду, отдам себя на скормление тигровым бабочкам. прости. сердце, ещё бьющееся в груди, разбивалось на осколки, собираясь в единое с соседним. Чан так любит этот мир, так любит. может, ему просто не повезло? но зачем же тянуть за собой на дно ещё и Минхо? какой же он эгоист... – знаю, знаю. я буду навещать тебя, ты не пропадёшь, я не позволю. – разве так не будет легче? лучше забудь обо мне, словно меня никогда и не было, словно я лишь твой сон. – если ты – лишь мой сон, я хочу, чтобы он никогда не заканчивался. всё лицо пылало медовой тоской, а мизинцы, сцепленные обещанием, больше не имели значения. для них не будет завтра, для них не будет будущего. его никогда и не было. все это знали, но почему же так больно? ночь – всё, что у них осталось. Чан разваливался на глазах. огонёк в пестрящих краской глазах гас с каждой секундой, Минхо это видел. видел и ненавидел себя, что не может никак помочь. кудри, словно одуваны, пушились и сияли в лунном свете. тишина. она спасала от ненужных вопросов, непрошеной жалости и стараха. в медовых ладонях вились блондинистые локоны. всё было как обычно. всё было хорошо. всё было в последний раз. – не вини себя. ты будешь счастлив и без меня, правда. может сейчас тебе кажется, что это невозможно, но..., – печальная улыбка озаряла лицо. такая живая, такая настоящая, – однажды, я стану лишь твоим приятным воспоминанием. чем-то нереальным, чем-то позабытым. Минхо так больно слышать это. лёгкий поцелуй в лоб обжигает нежную кожу, и он так рад, что сердце всё ещё бьётся. – я никогда тебя не забуду, слышишь? – ещё поцелуй. только в белоснежную щёку. – никогда. от Чана приятно пахнет ромашками, прямо как в их первую встречу. мысленно Ли пытается зацепиться за каждую вещь в летучем одуванчике, запомнить и лелеять в своём сердце. ему так страшно забыть то тепло, исходящее от него, забыть голос, забыть как тот был добр ко всем и всему, как светился, когда улыбался. безумно страшно. и он знает, что Бану тоже. волны помогают раствориться в притворстве, вести непринуждённые разговоры, смеяться, цепляться друг за друга, но участившийся кашель возвращает в реальность. ромашки гниют изнутри. осталось совсем немного. – знаешь, если бы я мог прожить жизнь снова, – рассыпающееся тельце поднялось с прохладного песка, – то несомненно бы сделал это, чтобы встретиться с тобой. лишь благодаря тебе, моё сердце билось так долго, поэтому не вешай нос. всё хорошо, горевать незачем. – яркая улыбка расцвела, создавая видимость жизни. – только не ищи меня в глубинах своей памяти, ладно? – первый хрусталик выкатывается из лунных век. совсем близко пристраивается Минхо и сжимает в руках ромашковое поле, щепчущее так тихо, словно раскрывает самую заветную тайну, – иначе мы не встретимся следующей весной. – пожалуйста, поцелуй меня... в последний раз. в голове пустота, в глазах вселенская печаль и безграничная любовь. где-то в глубинах таятся воспоминания, таится алгоритм их счастья: зеркальные лабиринты под кроватями, грёзы о пристанище для мечт, торты с разноцветной посыпкой, старые фотоаппараты и бесконечность. пухлые губы напоследок мажут по лицу, и Чан скрывается в горящем рассвете, оставив за собой разбитое сердце, укутанное белёсыми цветами невинности. по осени Минхо будет искать его в лесу, гадать на соцветиях и никогда не забывать, что они обязательно встретятся следующей весной, несмотря ни на что. всё хорошо, горевать незачем.