Triangle

Если бы их отношениям необходимо было бы присвоить статус, то Чанбин выбрал бы «всё сложно», как любят писать в Фейсбуке не особенно взрослые девочки и мальчики. Хотя, если разобраться, геометрия происходящего не слишком запутана: треугольник довольно простая фигура. Три точки, отмеряющие отрезки, вектор которых не навстречу ни в одном из случаев. Бывают ситуации и хуже, а у них всего лишь безответная любовь на троих. Чанбин хочет Хёнджина себе, тот смотрит только на Феликса, а сам Феликс до смешного сильно влюблён в Чанбина – фигура замкнута, никакой неопределенности. Все точки знают о своем статусе и все точки – маленькие, беспомощные отметки на бумаге – ничего не могут поделать. На самом деле, Бин соврал бы, если бы сказал, что не чувствует к Феликсу ничего. Феликса нельзя не любить: маленький, хрупкий, солнечный и улыбчивый, одним своим присутствием озаряющий всё помещение. Тактильный до ужаса, словно котенок, вечно жаждущий внимания и нежностей – Чанбин не отказывает ему никогда. Он держит его в объятиях и сажает на колени, позволяет трогать свое тело как только крошка Ликси пожелает, с радостью валяется в кровати, тискаясь и пытаясь защекотать. Он знает, что не должен делать так, знает, что это ужасно подло, когда видит поджатые губы Хёнджина и его нахмуренные брови, но не может прекратить. Знает, что не должен подставлять губы и щеки под невинные и почти ненастоящие, игривые поцелуи, когда Феликс в особенно хорошем настроении, но тем не менее подставляет. Он видит, как Хёнджин тихо выдыхает, качая головой - и прикрывает глаза ладонью, потому что стыдно до невозможности. Чан, сначала безмолвно следящий за происходящим, устало хмыкает, выловив Чанбина в коридоре их общей квартиры. - Вам нужно поговорить, Бинни, - мягко улыбается он, сочувственно заглядывая младшему в глаза. – Охренеть как сильно нужно, ты же понимаешь? Им определённо нужно поговорить, но Чанбин тянет и тянет, трусливо отсрочивая момент объяснений. Смотрит на Джина, который не сводит взгляда с Феликса, и чувствует обжигающий кожу взгляд Ёнбока на себе. Замкнутый круг. Впрочем, треугольники тоже замкнутые. Почему-то не удивительно, что самый младший из них оказывается самым смелым. Феликс втаскивает Хёнджина в комнату Бина и захлопывает дверь, для верности прижимаясь к ней спиной, будто чтобы точно никто не сбежал. Джинни, очень домашний, сонный и чуть растрепанный, недовольно складывает руки на груди и надувает губы, всем видом выражая несогласие с происходящим. Чанбин закрывает крышку ноутбука и откидывается на кресло, стараясь выглядеть увереннее, чем чувствует себя в данный момент. Они все прекрасно знают, зачем тут собрались, но Феликс всё равно озвучивает: - Нам надо поговорить, - Феликс сглатывает и сует руки в карманы спортивок. – Очень сильно. Ну хоть у кого-то в их трио есть яйца. Хёнджин садится на край кровати и смотрит в сторону, чтобы не встретится взглядом ни с одним из них, и нервно комкает край футболки пальцами, пока Феликс не подходит ближе и не прикасается к взъерошенным волосам, едва ощутимо приглаживая. Тогда Джин тут же замирает и заметно расслабляется, подставляясь под касания, позволяя себя ласкать. Чанбин следит за происходящим, не отводя глаз, и встречается с неожиданно твердым взглядом Феликса, который явно уже всё решил. - Вы оба прекрасно знаете, что у нас… не всё в порядке, - Ёнбок берет Хёнджина за подбородок, вынуждая посмотреть на себя. – Я нравлюсь Джинни, а Джинни нравится Бинни-хёну. Но это совершенно невзаимно. И выбор слова слишком мягкий. Это уже давно не простая симпатия, конечно, а немного нездоровая влюблённость, причём у всех троих – но никто Феликса не поправляет. Чанбин рвано кивает, соглашаясь со словами. - Мне нравитесь вы оба, - продолжает Феликс, тихо хмыкнув. – Делайте с этим что хотите, можете считать меня… да кем угодно, - он чуть сжимает зубы, хмуря брови. – Я такой, другого не будет. Он так внимательно смотрит на Хёнджина, что не остается сомнений, для кого эти слова. Джин в ответ только вскидывает брови и утыкается в чужой живот лицом, обхватывая за бедра так крепко, что Феликс морщится, но начинает улыбаться. Его неожиданная воинственность сходит на нет, вновь оставляя им лапочку Ёнбока с порозовевшими кончиками ушей и ещё более явными от румянца веснушками. Чанбин хочет подойти и прижать к себе обоих, потому что после озвучивания их ситуации становится чуточку легче дышать. - И я подумал… может быть я стану для вас чем-то вроде, - Феликс задумывается, ероша волосы Хёнджина на затылке. – Проводника. Даже если ты не любишь меня, хён. Бин хмурится и всё же подходит ближе, вынуждая Феликса замереть и шире открыть глаза. Хёнджин тут же чуть вскидывается, словно собираясь сражаться до последней капли крови за своего Ёнбоки – будто Чанбин действительно мог бы обидеть его, даже сделай мелкий что-то реально плохое. Становится немного обидно, но не слишком надолго. - Тебя невозможно не любить, Ликси, - бормочет Бин, касаясь губами кончика чужого веснушчатого носа. – Абсолютно невозможно. Их поцелуи – словно курить одну сигарету, стащенную у отца, на троих. Чанбин целует Феликса, притянув к себе за затылок, и тот передаёт поцелуй Хёнджину, лениво извернувшись в объятиях. Как табачный дым, что наполняет легкие и кружит голову, почти то же самое, только вместо никотина – вкус чужих губ. Они лежат в кровати, переплетясь ногами, так близко, что уже жарко, давно пора включить кондиционер, но всем лень двигаться. Феликс, зажатый посередине, негромко хихикает и утыкается лицом в подушку, уворачиваясь от новых поцелуев. - Попробуйте без меня, - приглушенно бормочет он, косясь одним глазом на Чанбина. – Или хёны трусят? Чанбин фыркает, качнув головой. После слишком тесного общения с Джисоном, его очень тяжело взять на слабо и действительно задеть такими подначками, поэтому он только несильно шлепает Феликса по заднице, позволяя себе задержать ладонь чуть дольше нужного. Но ситуация оказывается в том, что Хёнджин слишком азартный, видимо. Не может же он просто так хотеть целовать Чанбина, верно? Не может ведь? Бин удивленно распахивает глаза, когда губы Хёнджина настойчиво прижимаются к его собственным, пока просто невинно обозначая будущий поцелуй. Он даже чуть подается назад от неожиданности, но ладонь на затылке мешает закончить движение, а Джин переходит к более активным действиям; его язык мягко скользит по нижней губе Чанбина, едва ощутимо надавливая, ожидая разрешения продолжать. Чанбин, так и не закрывший глаз, видит забавную маленькую морщинку между чужих нахмуренных бровей, и только тогда позволяет себе расслабится и поддаться. Вообще-то, он представлял их первый поцелуй несколько иначе, возможно чуть более жадным, с ноткой отчаяния и вкусом наконец полученной возможности. На деле же, они целуются так аккуратно и нежно, словно кто-то из них хрустальный и рассыплется от одного неловкого движения; Феликс снизу тихонько вздыхает и очень аккуратно гладит Чанбина по груди, будто подбадривая. Маленький хитрый цыпленок. Первый секс Чанбин тоже представлял себе по-другому. Не то, чтобы представлял слишком часто… хотя, по правде говоря, он не мог не делать этого, особенно в душе, особенно если вспомнить, что думал он о Хёнджине и Феликсе. Они и поодиночке настолько хороши, что становится трудно дышать, а уж одновременно – кто может осудить? Но суть остается в том, что Чанбин никогда не думал, что их секс будет таким. Он представлял томные ленивые поцелуи, медленное изучение тел друг друга, неторопливые прикосновения и ласки – и получил двух жадных и едва сдерживающихся демонят, выпутывающих его из одежды в четыре руки. Бин даже не успевает понять, кого именно целует, потому что Феликс и Джин постоянно меняются. Пока один вылизывает его рот, второй оставляет следы зубов на плечах и груди, помня, что не стоит метить слишком заметные места. Чанбин чувствует чужие руки на своих бедрах, ладонь, скользнувшую за пояс спортивок, чтобы сразу сжать уже наполовину вставший от одних поцелуев член, и единственное, что он может, это не забывать дышать. Ему нравится быть с Феликсом и Хёнджином одновременно. Он не представляет себе секс только с одним из них – не от жадности, конечно же, нет. Просто иначе кажется неверным, недостаточно цельным: Чанбину нужно ощущать их обоих рядом, чувствовать их прикосновения и самому касаться. Ему как воздух необходимо целовать их обоих поочередно, не разбираясь и не делая никаких различий, прижимать к себе, касаться, касаться, снова и снова, ненасытно. Бину кажется, что он маленько едет крышей в спальне в тот вечер, потому что после произошедшего его не мучает совесть, у него нет тяжелых внутренних противоречий, ничего такого. Только «моё» - и не понять, про кого конкретно. Только вот Феликс будто отдаляется сразу после. Сначала это совсем незаметно, будто случайно в дни их свиданий, что и так тяжело организовать из-за графика, у него оказываются примерки, съемки, еще какие-то важные неотложные дела. Чанбин верит и прощает, понимая, что в их ситуации грешно негодовать, пока Чан не разбивает его розовые очки недоуменным «У Ликси? У него нет отдельного расписания сейчас». Звонок Минхо только добавляет вопросов, потому что «Мы тренируемся уже две недели только все вместе, не совсем понимаю, о чем ты». Чанбин приходит к Феликсу сам. Он долго медитирует в прихожей, пытаясь унять раздражение и гнев, прежде чем проходит внутрь под очень недоуменным взглядом Чонина, и практически вламывается в комнату Ликса без стука. Тот приоткрывает глаза и садится, удивленно и немного испуганно вытаращившись, а затем неловко улыбается. - Ты пришел? Но у вас же свидание, я… Это «у вас» больно режет слух и сразу же всё проясняет. Чанбин тут же теряет весь запал и аккуратно садится на край кровати, чтобы погладить открытую щиколотку пальцами. Смотреть на Феликса сейчас невероятно тяжело – не потому, что он сам всё решил, а потому что от него исходит такое отчаяние сейчас, что Бин не понимает, как мог не заметить его раньше. Оно такое густое, почти осязаемое, что тяжело дышать, но они с Хенджином, ослепленные своими новыми чувствами, ничего не увидели. - У нас, Феликс, - устало говорит Чанбин. – У нас троих свидание, но ты на него не пришел. - Но я же выполнил свою… Бин не хочет дослушивать, что там Феликс планирует договорить. Свою работу или свою функцию, какую он там себе роль примерил, но она явно не по фигуре. Поэтому Чанбин зажимает рот Енбока ладонью, мешая продолжить, и хмурится, снова раздражаясь по-настоящему. - Клянусь, если ты закончишь, то я тебя ударю. Никогда не бил, но тут смогу. Феликс только глупо моргает, но молчит. И так же молча выслушивает от Хенджина, когда они возвращаются, столько нелестных слов, что приходится прикрыть дверь от Чана, что всерьёз опасается за благополучие младшего. Потом, когда они мирятся, закрываться приходится уже ему, причитая про безнравственную молодёжь. Зато оказывается, что все вопросы можно решать через рот – и речь вовсе не о минетах. Ну и чуть-чуть о них.