Если у тебя не получится

Наверное, это будет ложью, если он скажет, что путь по построению нормальных человеческих отношений с ним был самым сложным в его недолгой жизни. Хотя бы потому, что где-то там существует — не существовал, нет, он не поверит, пока не увидит иссохшийся труп собственными глазами — Мариан Кросс. Учитель никогда не был простым человеком и заслужить его доверия и маломальской симпатии — дорогого стоит. Аллен не был уверен, получилось ли у него, пока Тим не дал прослушать то сообщение. Он всё ещё не уверен. Потому что «Аллен» — не его имя. «Аллен» это кто-то, кем очень дорожил Мана, кому верил — кажется — учитель, и по кому бесконечно тоскует Неа. Не шестнадцатилетний мальчишка, возомнивший себя героем. Падать было больно. Он отзывается на «Аллена», потому что Мана так его знал. Даже если его «Аллен» — маленький, пушистый и безумно активный — гниёт в метре под землёй. Он протягивает руку и представляется: — Я Аллен, — и больше не запинаясь, добавляет: — Уолкер. «Уолкер» фамилия Маны — клоуна, незнакомца, отца — и её хочется произносить с гордостью. Получается пока только с затаённой печалью, незамеченной за улыбчивой маской. Аллену не то, чтобы очень важно, кто и как его зовёт. До определённого момента было в целом всё равно. Его могли оскорблять, плеваться в след, хватать за руки, покрывая ругательствами. Аллен только улыбался. Или чуть заметно хмурился, прикусывая язык, чтобы не ответить — иногда. А потом появился Канда. И у Канды был очень знающий взгляд. Нет, не понимающий. Сканирующий всё его естество. Он не пытался играть в друзей, открываться и любезничать. Он на улыбку Аллена в отвращении скривился и прорычал: — Проклятый. И почему-то на этот раз зацепило. Не потому, что он не мог принять это, или ещё что. Мог и принимал. Просто Канда как будто отличался и слова его как-то по-особенному отличались тоже. Дружбы между ними не случилось. Ещё до того, как появился Неа и как весь Орден клеймил его предателем, Канда видел в нём что-то, что принесёт неприятности. Вероятно. У него какая-то чуйка на Ноев, вот и вся причина неприязни. Неа, он ведь всё это время был где-то внутри. А помимо этого — Канда назвал его лжецом. Однажды, вскользь и словно сам не понял что попал в больную точку. Потому что Аллен лжец. Он не отличается изобретательностью, потому маска у него всего одна — жизнерадостный наивный дурак. За это — в первую очередь — Канда его ненавидит. И винить его не получается. Аллен даже почти благодарен. Они сталкиваются в спаррингах и дерутся так, словно находятся по разные стороны этой войны. Словно Аллен уже перестал бороться и позволил четырнадцатому закрыть его где-то в глубинах подсознания. Они дерутся и позволяют себе мухлевать — иногда — валяют друг друга по холодному полу, сыплют оскорблениями и оставляют на коже гематомы. А в настоящей битве прикрывают друг другу спины. На Аллена правда сваливается тяжёлой кувалдой, когда он оказывается в чужих воспоминаниях. В них Алма Карма улыбается даже когда рассыпается на куски. И злиться больше не получается. Аллен не может позволить себе жалость — она Канде не нужна. За неё Канда направит на него Муген уже по-настоящему. Аллен ничего не говорит, когда открывает врата Ковчега и только мыслями отправляется вслед за Юу и Алмой. Он не может знать, как пройдёт их последний — на этот раз — разговор и только надеется, что Канда позволит себе побыть немного свободным. Аллен старается верить, что тот в порядке, держится подальше от Ордена и Ватикана. А потом Канда появляется в толпе и смотрит прямо на него. Не узнаёт, но словно что-то чувствует. Аллен всё ещё старается, продолжает выступление, тянет в улыбке губы и не думает. Но у Канады на поясе Муген и под плащом форма экзорциста, а рядом вертится расстерянный Джонни. Ему приходится раскрыть себя, когда появляется Акума. Ему приходится идти за Кандой и Джонни и терпеть, когда с щелчком закрывается дверь гостиничного номера. Аллен остаётся беспристрастным — очень, очень старается — потому что Канда ведь просто считает, что что-то ему должен. Но Канда держит его за руку, смотрит в глаза и сцеловывает с щёк печаль. Он обещает: — Если ты проиграешь, я его убью. Вас обоих Голос не дрогнул, но синие, чёрные почти, радужки лижет безграничное горе.