Птенец кукушки

      Когда Донхёку исполнилось полгода, его бросила мать.       Джонни, отец-малолетка, оказался не готов к тому, что у него на руках остался шестимесячный младенец. Он с трудом представлял, как они справятся вдвоём. Но в тот день, вернувшись домой из магазина, он увидел пустую квартиру и записку под зеркалом в коридоре: «Не ищи меня, я не вернусь». Донхёк уже плакал, весь красный, блестевший от пота. Тогда Джонни показалось, что он сойдёт с ума. Единственное, что он сообразил сделать, это позвонить друзьям, таким же студентам, как и он сам.       Джэхён приехал первым. Он оторопел, увидев Джонни одного на руках с заливающимся слезами ребёнком. В своё время он был шокирован тем, что Джонни, как всегда беспечный и надеющийся на авось, скоро станет отцом. Но становиться в девятнадцать лет отцом – это ещё полбеды. А вот становиться в девятнадцать лет отцом-одиночкой – это тупик.       Тэиль приехал чуть позже. Едва он переступил порог, Джонни повис у него на шее и расплакался сам. Джэхён забрал у него Донхёка и пошёл на крошечную кухню, поискать остатки смеси. Тэиль обнимал Джонни, гладил по волосам и шептал: «Всё образуется, Джонни-я, вот увидишь. Мы тебе поможем, не беспокойся». Джэхён, пытаясь не выронить извивающегося Донхёка, только бросил им косой взгляд.       – Не ребёнок, а кукушонок какой-то, – пробормотал Джэхён и достал с верхней полки почти пустую банку со смесью. Он прижал Донхёка к своей ноющей груди и покачал головой.       – Мой медвежонок, – шептал Джонни, глядя на заснувшего Донхёка. Он лежал в новой кроватке – из старой он уже вырос, и Джонни пришлось попросить родителей перевести ему немного денег до зарплаты. Он старался обходиться своими силами. Особенно в том, что касалось денег. В остальном он знал, что мог положиться на друзей. Джэхён и Тэиль действительно помогали ему все эти три года. В какой-то момент Джонни даже начал переживать, что Донхёк запутается и перестанет понимать, кто его настоящий папа.       Они привыкли заботиться о Донхёке вместе. Иногда вызывалась помочь мама Тэиля, потому что она жила совсем близко, в отличии от родителей Джонни, слышавших голос внука только по телефону. Джонни не переставал благодарить всех, кто хоть как-то оказывался причастен к их с Донхёком судьбе.       Донхёк рос весёлым, активным ребёнком. Джонни отдавал ему всего себя и всю свою любовь. Джэхён иногда говорил, что мальчика стоит воспитывать построже, чтобы вырос настоящим мужчиной. А Тэиль говорил, что нужно делать так, как ему подсказывает сердце. Тэиль и сам души не чаял в Донхёке. Особенно, когда Донхёк улыбался, подсвечиваясь, как маленькое солнце, и смотрел ему прямо в лицо. Джэхён, на самом деле, тоже очень любил Донхёка. Просто Джэхён был принципиальнее. А у самого Джонни был лишь один принцип: в его жизни центром является его сын, и больше никто.       Джонни переживал, что Донхёку исполнилось четыре года, а он всё ещё сосал палец. Донхёк засыпал с большим пальцем во рту каждую ночь. Иногда Джонни приходилось его отговаривать сосать палец, пока они находились на улице или в общественных местах, где, разумеется, Донхёк быстро успевал перетрогать буквально всё. Джэхён начинал действовать Джонни на нервы, говоря, что так у ребёнка будет неправильный прикус. Джонни же не видел, что с его ребёнком вообще может быть не так. Донхёк любил активные игры, много бегал и хорошо кушал. Он очень любил проводить время с Джонни, и Джонни посвящал ему каждую свободную секунду. Тэиль гладил Джонни по плечу и говорил, что он молодец, что он делает всё, что в его силах. Джонни ценил. Ценил их обоих, ведь, в конце концов, они оба о нём беспокоились. Каждый по-своему.       Чем взрослее становился Донхёк, тем больше становилось понятно, что он похож совсем не на Джонни.       – Когда вырастешь, будешь большим и сильным медведем, – сказал Джонни, купая Донхёка в ванне с облаками пены и кучей игрушек. Донхёк смеялся громко и заливисто, показывая свои крошечные зубки-жемчужины.       – Я буду как ты? – разбрызгивая пену вокруг себя, спросил Донхёк. Тёмные глаза с длинными ресницами сверкали. На кончике маленького носа осела пенная снежинка. Джонни сдул её и поцеловал мокрые волосы на макушке.       – Ты будешь как я, Хёк-и.       В ту ночь у них гостил Тэиль. Джэхён не смог приехать по работе. Но они и так провели вместе несколько вечеров на прошлой неделе. Поэтому, когда нужно было вылезать из ванны, в дверях показался Тэиль с полотенцем, усеянным изображениями бурых медвежат.       – Иди сюда, медвежонок, – улыбнулся Тэиль. Донхёк радостно вскинул руки вверх. Тэиль подхватил его, сразу же заворачивая в полотенце, и начал вытирать, пока Донхёк не успел замёрзнуть. Они начали вместе петь любимую песенку Донхёка, пока Джонни смывал остатки пены из ванны.       Когда Донхёк, накатавшись на руках Тэиля вволю, всё-таки уснул, Джонни устало опустился на свою кровать. Голова повисла низко, плечи опустились. Казалось, он был полон сил только тогда, пока Донхёк смотрел на него во все глаза, светясь от обожания и радости. А как только Донхёк засыпал с пальцем во рту, Джонни выключался, как лампочка. Тэиль подошёл к нему ближе.       – Он – копия она, – сказал Джонни и вздохнул. Закрыл лицо большими, сильными руками. Но Тэиль знал, что сила внушительной фигуры Джонни – это миф, приятная иллюзия, красивая сказка. Джонни не был создан для тяжелой борьбы, хотя по жизни ему приходилось делать именно это.       – Давай ложиться спать, – прошептал Тэиль, хлопая его по плечу. Джонни покивал. Он всегда слушался Тэиля, никогда с ним не спорил. Это с Джэхёном он мог препираться по полчаса из-за мелочей. Потому что Джэхён – не Тэиль.       В квартире Джонни была только одна кровать. И если Тэиль оставался на ночь, это значило, что ему снова придётся делать вид, что он не чувствует, как Джонни прижимается к нему во сне. Но Тэиль всегда его жалел. И потому отщипывал от себя крошечные куски, чтобы подкармливать изголодавшегося Джонни.       Джэхён забирал Донхёка из школы, потому что его офис находился буквально на соседней улице. Донхёку нравилось, когда за воротами возвышалась строгая фигура в костюме с галстуком. Донхёк каждый раз бежал к нему со всех ног. Даже рюкзак переставал казаться тяжёлым, хотя утром он жаловался папе, что он не поднимет рюкзак ни за что на свете.       – Привет, сорванец. Как твои дела? – спросил Джэхён и сразу же подхватил Донхёка на руки. Донхёк полез целоваться – шумно и мокро, как будто выворачивая губы наизнанку. Джэхён только посмеялся и похлопал его по попе.       – В школе было весело! – начал Донхёк. Обычно его рассказы занимали всё время от школы до офиса Джэхёна, где Донхёк делал уроки, пока за ним не приходил Джонни.       В тот день Донхёк увидел в офисе новое лицо.       – Привет. Это не ты, случайно, Донхёк? – улыбнулся мужчина. Он был очень красивый: широкая улыбка, большие глаза. Он был одет в строгий костюм, как и Джэхён, но казался приветливее. Донхёк на всякий случай спрятался за Джэхёна и выглянул из-за его пиджака. Мужчина рассмеялся:       – Я его напугал?       – Не думаю, – Джэхён поерошил волосы Донхёка. – Хёк-а, выйди и поздоровайся.       Мужчина присел на корточки, и Донхёк резко стал выше него. Откуда ни возьмись в руках мужчины появился леденец на палочке.       – Здравствуйте, – поклонился Донхёк.       – Леденцы нам нельзя, – сказал голос Джэхёна откуда-то сверху; Донхёк, поняв, о чём идёт речь, покраснел и уткнулся лицом в руку Джэхёна. Он испугался, что сейчас Джэхён расскажет незнакомцу, что Донхёк, будучи первоклассником, до сих пор сосёт палец.       – А в чём дело? – удивился мужчина, глядя на Джэхёна снизу вверх.       – У нас диатез, – спокойно ответил Джэхён. Донхёк покивал. Мужчина заулыбался снова:       – Могу угостить тебя своим обедом. Ты голодный? Меня зовут Тэён.       – Иди с дядей Тэёном, Хёк-а, – слегка подталкивая Донхёка вперёд, сказал Джэхён. – Выбери в автомате что-нибудь вкусное, ладно?       Джэхён вложил в ладонь Донхёка деньги. Тэён протянул ему руку, и Донхёк опасливо ухватился за его пальцы.       – А я сейчас закончу дела и скоро к вам приду, – улыбнулся Джэхён, подмигнул и скрылся у себя в офисе.       Тэён оказался добрым и хорошим. Он поднял Донхёка на руки, показывая ему, что есть на верхних рядах автомата с закусками, и помог опустить монеты в специальную прорезь. Донхёк постеснялся есть его еду, и тогда Тэён спросил, не хочет ли он что-нибудь другое. Донхёку понравилось выбирать обед в столовой и смотреть, как Тэён говорил с работницами другим, совсем взрослым голосом. Как только они сели за стол, вернулся Джэхён.       – Как вы? – спросил он, но смотрел только на Донхёка.       – Мы хорошо, – улыбнулся Донхёк, и у него изо рта чуть не выпал рис. Тэён посмеялся мягко и вытер ему подбородок салфеткой.       – Всё хорошо, Джэхён-а, – сказал Тэён. Они с Джэхёном посмотрели друг на друга и тоже начали есть.       Время от времени папе приходилось уезжать в командировки. Он всегда расстраивался и даже злился, когда ему нужно было отлучиться из дома больше, чем на пару дней. Донхёку это тоже не нравилось. Он привык виснуть на папе, завтракать и ужинать с ним, ложиться с ним спать. В день отъезда у Донхёка нередко случались истерики. Если он оставался на время командировки с Тэилем, то он плакал до икоты, сидя у него на коленях, а Тэиль гладил его по волосам и целовал в раскрасневшиеся мокрые щёки. Тэиль не выпускал его из рук до тех пор, пока Донхёк не успокаивался полностью. А когда он оставался с Джэхёном, Джэхён обычно придумывал игры или покупал что-то вкусное. Донхёк тоже плакал, но обычно тогда, когда нужно было ложиться спать, и он вдруг вспоминал, что сегодня папы с ним не будет.       – Медвежонок, – позвал папа, пока они ехали в торговый центр на машине. – мне нужно будет уехать. Я постараюсь закончить дела и вернуться раньше срока. Но меня не будет дня четыре.       Донхёк сразу же заплакал. Папа погладил его по голове. Его глаза выглядели очень грустными.       – Я знаю, медвежонок, я тоже никуда не хочу ехать. Я хочу каждый день проводить с тобой. Сыночек, послушай, – позвал папа снова, когда Донхёк заревел ещё громче, с силой вытирая глаз сжатым кулаком. – я буду звонить тебе каждый день, как обычно. Ты побудешь с дядей Джэхёном. Если я задержусь, то тебя заберёт дядя Тэиль. Ну прости меня, медвежонок, прости, пожалуйста…       Дома у Джэхёна всегда был идеальный порядок. Папа просил Донхёка уважать правила хозяев дома, даже если они приходили в гости ненадолго. Донхёку не нравилось, что у Джэхёна нужно было собирать игрушки и ложиться спать в девять без исключений.       Он очень удивился, когда дверь открыл тот самый незнакомец из офиса, Тэён. Донхёк уже был очень расстроен, потому что знал, что ещё немного, ещё несколько минут, и всё. Папа подхватит его на руки, прижмёт к себе, поцелует и скажет: «Love you, my big guy». А потом резко развернётся, хлопнет дверью и исчезнет. Донхёк начал цепляться за папин плащ, пока он разговаривал о чём-то с Тэёном и Джэхёном. А потом наступил тот самый момент.       Как только Донхёк расплакался, глядя на запертую дверь, Тэён сел рядом с ним на пол, усадил его к себе на колени. Донхёку было немного стыдно плакать при малознакомом человеке, но от Тэёна пахло теплом и едой. Донхёк уткнулся носом в его мягкую рубашку и заплакал громче.       В ту ночь Донхёк заснул на широкой кровати Джэхёна с необыкновенным комфортом: голова лежала на животе у Джэхёна, а ноги были раскинуты по груди Тэёна. А ещё он сладко сосал палец, успокаиваясь. В тот вечер Джэхён не стал ничего говорить про то, что Донхёк уже большой и надо отучаться от этой привычки.       – Папа, почему дядя Джэхён теперь не ночует у нас, как раньше? – спросил Донхёк. Он рисовал мелками у себя в альбоме, делал домашнее задание на завтра. Папа сидел рядом с ним, печатая что-то на ноутбуке.       – Потому что дядя Джэхён теперь живёт не один. У него дома живёт дядя Тэён, – ответил папа задумчиво; его глаза прыгали вверх-вниз по экрану.       – А что они делают вместе? – удивился Донхёк. За всё то время, что он провёл дома у Джэхёна, он не увидел ничего интересного: Тэён в основном готовил или убирался, а Джэхён, как всегда, придумывал игры. Пару раз они побегали по квартире втроём. Но Донхёк не понял, для чего Тэён пришёл к Джэхёну и почему был одет не в костюм, а в обычную одежду.       – Ничего. Просто живут вместе, медвежонок, – папа улыбнулся коротко. – Как семья.       – Семья – это ведь как мы с тобой? – нахмурился Донхёк. – Дядя Тэён слишком большой, чтобы дядя Джэхён был его папой.       Папа рассмеялся.       – Хёк-и, есть семьи, где нет детей, например. Но есть два взрослых человека. Или два взрослых человека и куча ребятишек.       – Почему у нас нет кучи ребятишек, папа? И почему нет второго взрослого?       Папа пожал плечами. Его глаза опять стали грустными.       – Так получилось, Хёк-и.       – А мы можем попросить дядю Тэиля жить с нами? – оживился Донхёк. – Тогда нас будет трое! Двое взрослых и ребёнок!       Папа покачал головой:       – Нет, медвежонок. У дяди Тэиля своя жизнь. Он может только приходить к нам в гости. Или мы можем приходить к нему, если он нас пригласит. Но остаться он не может.       – Почему?       – У взрослых свои дела, малыш. Ты сейчас это не поймёшь…       – Папа.       – М?       – А где мама?..       Через восемь лет всё поменялось.       Донхёка от некоторых вещей начало просто тошнить.       В первую очередь, его тошнило от папы. Папа был просто тряпкой. Он пропадал у себя на работе, отговариваясь тем, что зарабатывает деньги и что он любит Донхёка очень сильно. Его любовь сидела у Донхёка в печёнках. Это уже сто лет как был гнилой аргумент. Какой смысл говорить, что любишь, когда ничего не делаешь, чтобы сделать жизнь дорого человека лучше?       Если бы папа любил, он бы не был такой тряпкой. Он не ездил бы в свои дурацкие командировки. Он не позорил бы Донхёка публично своими неуместными объятиями. Он разрешал бы брать больше карманных денег. Он позволял бы гулять, сколько и где хочется.       Он нашёл бы маму. Он бы с ног на голову всё перевернул, но отыскал бы её. Что это за оправдание такое, «она сама не хотела, чтобы её искали, и у меня не было её контактов»? Это просто повод ничего не делать и жалеть себя.       Потом, его тошнило от дяди Джэхёна. За годы он надоел Донхёку до чёртиков. Он всегда знал лучше всех, что для Донхёка хорошо, а что – плохо. От его напускной строгости передёргивало. Порядок у него дома наводил смертельную тоску. А с тех пор, как он перестал жить с дядей Тэёном, дядя Джэхён стал просто невыносим. Единственное, что они делали интересного вместе, так это ездили куда-нибудь заниматься спортом вместе с ним и папой. Донхёку пока ещё нравилось кататься в его машине, – машина папы ему надоела давным-давно, – и выезжать куда-нибудь загород.       Ещё его тошнило от дяди Тэёна. Дядя Тэён, как наивный идиот, до сих пор верил в то, что он – милый маленький мальчик. Он не звал Донхёка к себе на выходные, но несколько раз в месяц обязательно приглашал на ужин в ресторан или готовил что-нибудь сам. Дядя Тэён готовил хорошо, поэтому Донхёк нагло объедался каждый раз, заставляя себя терпеть слишком широкую улыбку и приторный тон, которым с ним разговаривали, словно ему было всё ещё семь лет.       Его почти не тошнило только от дяди Тэиля. Дядя Тэиль был другой. Он почти никогда не раздражал. Часто он делал так, как хотелось Донхёку, и в спорах с папой всегда занимал ту сторону, которая была выгодна Донхёку. Когда Донхёк захотел проколоть уши, дядя Джэхён сказал, что это «дурь несусветная», папа был в шоке, а дядя Тэиль сказал, что ничего в этом страшного нет. Когда Донхёку стала интересна косметика, папа прочитал ему лекцию о том, что он ещё слишком мал для такого и не понимает, что делает; дядя Джэхён, – как будто кому-то вообще может быть интересно его мнение, – сказал, что карманные деньги Донхёка нужно урезать раза в три, чтобы он не спускал всё на «всякую ерунду». И только дядя Тэиль сказал мягко: «Побалуется – и бросит. Не надо зажимать его в тиски».       Они не знали о жизни Донхёка ничего, вообще ничегошеньки. Они не имели понятия, что его дразнят в школе за то, что у него нет мамы. Что его поддевают за то, что с ним нянчатся посторонние взрослые дядьки, которых он должен слушаться, хотя они ему никто. Что над ним постоянно подшучивают из-за того, что у него странный голос и нет друзей. Папа понимал, что дела в школе идут не очень, только тогда, когда ему снова звонили из администрации, чтобы наклепать на Донхёка. Дескать, он опять подрался или опять оскорблял других учеников. И никто никогда не думал, что Донхёк лишь оборонялся. Просто он оборонялся яростно, так, чтобы к нему больше не лезли. А папа верил школьной администрации, а не Донхёку. Вздыхал устало, говорил «Ты не прав, медвежонок» и ехал на очередные разборки с директором и завучем по воспитательной работе. Донхёк в такие моменты уходил глубоко в себя, сжимался в наэлектризованный комок напряжения, и просто пытался дотерпеть, когда кончится эта мозгомойка и можно будет вернуться к привычной жизни.       Всё стало немного лучше, когда к ним в школу приехал ученик по обмену, Марк Ли. Донхёк тогда уже красил глаза чёрным, а ногти – синим металликом, и заживлял свежие проколы, сделанные в обход папе у каких-то знакомых чьих-то там знакомых. Марк Ли обратил внимание на Донхёка сразу же. И неудивительно: когда Марк зашёл в класс, Донхёк посмотрел на него испепеляющим взглядом, прихватив зубами большой палец. А ещё Донхёк был единственным в их параллели, кто говорил по-английски без запинки, а Марк Ли был родом как раз из Канады. Хоть за что-то спасибо папе: если бы не знания английского, может, Донхёк не поцеловался бы в первый раз в своей жизни как-то раз после школы. Но папа об этом тоже не имел ни малейшего представления.       Дядя Тэён, хоть они и виделись редко, как будто что-то пронюхал. Донхёк не представлял, откуда он мог узнать, что он и Марк вышли на новый, более взрослый уровень отношений. Дядя Тэён завёл дурацкий разговор про безопасный секс, и Донхёка чуть не стошнило десертом прямо в ресторане. Донхёк сказал, что его это не касается, – и соврал лишь отчасти. Насколько он понял, ему ничего не грозило, если они с Марком продолжат запускать руки друг к другу за пояс шорт после физры. Он очень надеялся, что дядя Тэён не станет дуть в уши папе, рассказывая ему всякую фигню про то, что Донхёк занимается сексом, когда на самом деле ничего и не произошло.       Из всего класса к нему спокойно относился только синий чулок, Ренджун. Но Ренджуну всё было параллельно: он находился в постоянном режиме дзена и игнорировал все шуточки в свой адрес. Вместе с ним Донхёк обедал и готовился к парным проектам. Но за пределами школы они практически не общались. Донхёку на это, откровенно, было наплевать.       В последнее время он всё чаще смотрел на себя в зеркало. Он смотрел на себя, но видел её. Поскольку на папу он был не похож нисколько, он догадался, что он выглядит точности так же, как она. Он красил глаза ярче, и из зеркала как будто выглядывал совсем другой человек. Тот самый, которого он ждал годами. Но так и не дождался.       Если бы она была рядом, его бы не тошнило от всего подряд настолько сильно.       По договорённости Марк должен был отучиться в их школе только одно полугодие. Размечтавшись и расслабившись, Донхёк думал, что Марк что-нибудь сообразит и останется в Корее. Но никакого чуда не случилось. По истечении срока Марк должен был вернуться в Канаду. Донхёк закатывал ему истерики, посылал куда подальше, а потом обрывал телефон. Его швыряло из стороны в сторону, а Марк только смотрел на него напряжённо, дёргал коленом и сковыривал зубами свежую болячку с губы. В надежде исправить хоть что-то, Донхёк предложил заняться настоящим сексом. Они постеснялись покупать презервативы и лубрикант и решили, что справятся и так. В тот вечер Донхёк обливался слезами, но совсем не от удовольствия. Марк психовал, потому что у них ничего не получалось. Донхёк подвывал, уже сам не понимая, из-за чего именно, и раздвигал ноги шире, словно это могло им как-то помочь.       В итоге секс всё-таки случился. Когда папа, как всегда витающий в облаках, вернулся домой, Донхёк плакал в душе и пытался вымыть из себя сперму, которая текла и текла вместе с потёками крови. Наверное, нужно было бы сказать папе и попросить отвезти его к врачу. Но Донхёк решил наплевать и на это. Папе ведь тоже на всё плевать. Значит, и ему тоже.       А вот ей было бы точно не наплевать. Она поняла бы сразу, что ему нужна помощь, и спасла бы его.       Глядя на него красными, мокрыми глазами и не моргая, Марк бросил его прямо в аэропорте. Донхёк толкнул его в плечо и убежал. Он возненавидел Марка Ли всем сердцем и пожалел сотню тысяч раз обо всём, что между ними было и что он позволил себе быть с ним счастливым и открытым. В тот вечер Донхёк не вернулся домой. Он соблазнил каких-то студентов милой улыбкой, чтобы те купили ему поллитровку крепкого алкоголя. Он бродил по городу бесцельно и постоянно отпивал из бутылки. Ему хотелось потеряться где-нибудь, слиться с сумерками. Он переходил дорогу специально очень медленно, надеясь, что цвет светофора поменяется быстрее, чем он окажется на тротуаре.       В восемь начал названивать папа. Донхёк заблокировал его номер, показав экрану средний палец. Он его тоже ненавидел. Тряпка, просто высокий мужик с хорошим положением в обществе и деньгами. А в остальном – самая настоящая размазня. Неудивительно, что она от него сбежала. Донхёк тоже сбежит. Чуть позже, но сбежит, обязательно.       Потом пошли звонки от дяди Тэёна. Уж кого не хотелось слышать, так это его. Снова будет делать вид, что Донхёк – милый маленький мальчик, начнёт уговаривать его, обещая всякую ерунду, вроде еды и покупки любого подарка, какой только захочется. А он уже не маленький. Он совсем взрослый, даже больше не девственник. И он на дух не переносит, когда его сюсюкают, как малыша. Ему надоела эта глупая игра в добрых взрослых. Теперь Донхёк знал, что добрых взрослых не бывает. И доброты в жизни вообще нет. И дядя Тэён тоже совсем не такой добренький, каким хочет показаться: а иначе, зачем бы он бросил дядю Джэхёна?       Вскоре к звонкам подключился и дядя Джэхён. Донхёк закатил глаза: вот только его сейчас не хватало. Наверное, если бы дядя Джэхён только имел на это право, он выпорол бы Донхёка розгами. Он в последнее время стал невыносимо противным, просто отвратительным. Ходячая книжка морали. Вечно пялится из-за очков так, как будто хочет прожечь дыру. Наверное, он и на дядю Тэёна смотрел так же, вот дядя Тэён и кинул его. Так ему и надо.       Донхёк допил бутылку до половины, когда начал звонить дядя Тэиль. Сначала он захотел заблокировать и его тоже, но что-то его остановило. Он вдруг вспомнил, что только дядя Тэиль ему всё всегда разрешал. И только рядом с дядей Тэилем всегда было по-настоящему тепло и спокойно. Донхёк задумался, насколько мог в тот момент. Подумал немного и взял трубку.       – Только не говори ему, что я с тобой, – заплетающимся языком попросил Донхёк, залезая в машину дяди Тэиля. Дядя Тэиль смотрел на него с болезненным изломом бровей.       – Хёк-и, он же с ума сходит, – ответил дядя Тэиль и завёл мотор. – Я скажу, что ты в безопасности и что ты будешь спать сегодня у меня. Он не поедет, если я его попрошу.       Донхёк кивнул, как кукла, и сделал ещё один глоток из бутылки. Дядя Тэиль пробормотал «С тебя хватит на сегодня», отнял крафтовый пакет и спрятал его где-то в темноте салона. Донхёк только причмокнул губами и пожал плечами.       Дома у дяди Тэиля всегда было хорошо и спокойно. Даже тогда, когда начало сильно тошнить, Донхёк чувствовал себя чуть лучше от того, что он сейчас именно у дяди Тэиля, а не где-нибудь там ещё. Дядя Тэиль уложил его на кровать в гостевой спальне и поставил рядом с кроватью таз. От одной только мысли, для чего он, Донхёка затошнило ещё больше.       – Дя-я-ядя-я-я, – заныл он, морщась и откатываясь на спину. Дядя Тэиль сел с ним рядом и провёл по лицу влажным прохладным полотенцем. Донхёк улыбнулся первый раз за вечер.       – Ты как, медвежонок? – спросил дядя Тэиль негромко. Он смотрел мягко, с заботой. Донхёку захотелось быть к нему ещё ближе, и он подполз, чтобы устроить голову у дяди Тэиля на коленях.       – Я, наверное, умру, – прохрипел Донхёк, сжимая в кулаке край футболки дяди Тэиля, когда тошнота подкатила к горлу с новой силой. Дядя Тэиль рассмеялся негромко и мелодично:       – Всё будет хорошо, Хёк-а. Я не дам тебе пропасть. У тебя просто похмелье с непривычки, вот и всё.       Донхёк проснулся ночью и сразу же понял, что ему стало гораздо легче. Тело ещё было слишком горячим, но зато прошла невыносимая тошнота и голова прояснилась. Донхёк выбрался из-под одеяла и осторожно пошёл на кухню промочить пересохшее горло.       По пути обратно к себе в комнату он увидел, что дверь в спальню дяди Тэиля приоткрыта. Он зачем-то заглянул внутрь. Дядя Тэиль спал спиной к двери, закутавшись только наполовину. Из-под одеяла были видны его сильные руки и достаточно широкие плечи. Донхёку вдруг очень захотелось прижаться щекой к его спине и заснуть с ним так, проспать до самого утра.       Он осторожно, бесшумно прокрался в комнату и забрался под одеяло. Но дядя Тэиль, видимо, спал очень чутко: он сразу же сонно развернулся лицом к Донхёку и приоткрыл один глаз.       – Что ты тут делаешь? – проскрипел он. У Донхёка в низу живота что-то отчаянно затрепетало от этого непривычного звука. Он привык к тому, что дядя Тэиль добрый, мягкий и тёплый, что он позволяет Донхёку виснуть у себя на шее; как будто терпит все его выходки, но делает это лишь потому, что любит очень сильно.       А сейчас дядя Тэиль казался другим. Донхёк чуть не пискнул радостно, когда ему вдруг представилось, что он мог бы быть парнем дяди Тэиля. Он жил бы в этой квартире, завтракал у него на кухне, ложился бы с ним спать в одну постель. И дядя Тэиль, в отличии от Марка Ли, абсолютно точно не сделал бы ему больно во время его самого первого раза. Дядя Тэиль был бы мягким и ласковым, каким он был всегда, и Донхёк растворился бы в удовольствии полностью.       – Хочу спать здесь, – спохватившись, что нужно что-то ответить, прошептал Донхёк. Он жадно рассматривал лицо дяди Тэиля в темноте и не мог на него насмотреться. Теперь он казался ещё взрослее, хотя ему и так было почти сорок лет, и мужественнее. В конце концов, Марк Ли был просто мальчишкой, пусть и очень раскованным и свободным. А дядя Тэиль источал уверенность в себе, спокойствие и ещё что-то, к чему Донхёка тянуло как магнитом.       – По-моему, ты слишком взрослый, чтобы бояться спать в одиночестве, – сказал дядя Тэиль. Донхёк закусил губу, услышав в его словах намёк на его опытность. Донхёку это понравилось. Ему захотелось поиграть в эту взрослую игру ещё, поговорить с дядей Тэилем загадками, которые в итоге приведут к чему-то совершенно новому, уже совсем не детскому. Ему хотелось показать и доказать дяде Тэилю, что он уже давно не ребёнок. Что они могут общаться на равных. И что Донхёку есть, чем похвастаться, в плане умений в постели.       – А я всё равно хочу остаться, дядя, – протянул Донхёк. Голос получился настолько сексуальным, почти с хрипотцой, что Донхёк даже немного смутился. Чтобы отвлечь внимание дяди Тэиля, он обнял его под одеялом, прижимаясь своим горячим телом плотнее. Он обвил его руками и ногами, пытаясь сделать так, чтобы дядя Тэиль к нему тоже прикоснулся. Но прикоснулся не так, как обычно, а по-взрослому.       – Донхёк-а, если ты сейчас не уйдёшь, мы больше не сможем видеться. Ты балансируешь на опасной грани, – сказал дядя Тэиль. Теперь он говорил строго, почти как дядя Джэхён. Донхёк сжался внутри, похолодел.       – Я знаю свои границы. И я не хочу, чтобы ты переходил свои. Я люблю тебя, но не в таком смысле. Уйди, Донхёк-а, я прошу тебя.       Стыд начал обжигать в щеках, быстро растёкся горячей волной по всему телу. Донхёк медленно забрал руки и ноги. Молча, глядя в никуда, выбрался из-под одеяла и пошёл обратно к себе в кровать.       На следующее утро дядя Тэиль отвёз его домой. Они не говорили о том, что случилось ночью, и Донхёк решил сделать вид, что ничего не было. Находиться рядом с дядей Тэилем было неловко, но Донхёка всё равно тянуло к нему мощной волной. Наверное, глупое смущение скоро пройдёт, и всё снова станет, как прежде.       Дядя Тэиль попросил Донхёка быть с папой поласковее, ведь он много переживал и не спал всю ночь. Когда входная дверь открылась, папа действительно выглядел неважно: синие тени под глазами, небритость, красные воспалённые глаза. Он сразу же сгрёб Донхёка в охапку, прижал его к груди. Донхёку было неприятно видеть его таким – слабым, как будто побитым, и всё таким же грустным, каким он бывал всё чаще и чаще последние годы. Но поскольку дядя Тэиль попросил Донхёка быть хорошим, Донхёк его послушался – и обнял папу в ответ одной рукой.       Пусть Донхёк и был совсем не похож на Джонни внешне, он унаследовал от отца самый главный вектор в жизни: безответную любовь к Тэилю.