Ставка один к миллиону

Когда Пэрри перепрыгивает через забор, то первое, что он видит - лежащего в гамаке Хайнца. Точнее, уже не лежащего, потому что, услышав шум, тот пытается одновременно снять солнечные очки и сесть, но теряет координацию и падает на землю. Хорошо, что лететь ему меньше метра. Оглядевшись, Пэрри позволяет себе усмехнуться и принять более свободную позу. Не похоже, что сегодня ему стоит ждать чего-то серьёзного. Вероятно, Хайнц просто устроил себе выходной - учитывая то, что перед заданием Монограмм даже не стал зачитывать список его покупок или утруждаться пояснениями. Пэрри напутствовали коротким и ёмким: “Идите и помешайте ему, агент Пи!”. Не то, чтобы он жаловался. Лучше уж так, чем слушать очередную лекцию от начальства. - Пэрри Утконос, как неожиданно! Сегодня я даже ничего не планировал. Для этого слишком жарко, не находишь? Голова не хочет работать. Пэрри кивает, потому что прямо сейчас, в тёмном рабочем костюме, он чувствует всю силу палящего солнца. Будь у него возможность выбирать, вместо этого он бы с удовольствием устроился в тени дерева рядом с Финесом и Фербом. И, может быть, намекнул бы им на возможность построить изменятель погоды. Встав и отряхнувшись, Хайнц улыбается ему, как ни в чём не бывало. На нём только шорты и футболка, так что Пэрри почти завидует. Сегодня в Дэнвилле полюс тридцать пять и ни одного облачка. Но Пэрри профессионал. Так что, даже если Хайнц утверждает, что у него нет плана, то всё равно стоит проверить. И да, ещё это - отличная возможность уйти с солнцепёка в прохладу дома. Пэрри неопределённо машет в сторону дома и себя, даже не складывая руки в полноценные знаки. Он абсолютно уверен в том, что его заклятый враг поймёт всё и так. - Конечно, иди, Пэрри Утконос, хотя там нечего осматривать. Я приезжаю сюда слишком редко, чтобы брать с собой что-то полезное. А я пока полежу в гамаке. Ничего не ответив, Пэрри заходит в загородный дом. Он знает это место намного хуже, чем квартиру Хайнца, потому что тот в самом деле бывает здесь не часто. Домик не слишком большой, просто место для беззаботного отдыха. Так что, не найдя внутри ничего, что могло бы вызвать настоящие опасения - ящик с инструментами, пара старых деталей и раскрученных приборов не в счет, - Пэрри возвращается обратно во двор. Какое-то время Пэрри просто стоит в дверях, не имея ни малейшего желания выходить под солнце из замечательного помещения с кондиционером. Он никогда не любил жару, даже не смотря на то, где вырос. Местный климат нравился Пэрри гораздо больше. Особенно то, что дней, подобных этому, в году было очень, очень мало, и почти ничто не напоминало об оставшейся позади жизни. Единственное, по чему Пэрри на самом деле скучал, была возможность в любой момент искупаться. От дома Флинн-Флетчеров до приличного пляжа нужно было добираться почти час, даже на его усовершенствованном мотоцикле. А прямо сейчас, глядя поверх забора, ограждающего дом от других участков, Пэрри мог видеть блестящую голубую поверхность. Она сияла, манила и искушала даже сильнее, чем здоровый десятичасовой сон. - Знаешь, Пэрри Утконос, ты мог бы остаться, - на этот раз Хайнц нормально вылез из гамака, что не могло ни радовать. - То есть, э-э-э, ведь я такой злой и день в самом разгаре! Я ведь ещё могу успеть что-нибудь построить, да? Тогда тебе придётся меня остановить! Пэрри приподнял брови и скептически посмотрел на Хайнца. Они знали друг друга слишком хорошо, чтобы попытка придумать настолько неубедительную отговорку оказалась успешной. - И ради этого тебе придётся быть со мной, пока я пойду на пляж. А то вдруг я кому-то наврежу? Да ладно, это звучит не настолько плохо! - продолжает Хайнц, и Пэрри наконец понимает, к чему он ведёт. Конечно, он должен быть ответственным агентом, который прямо сейчас вернётся в офис и займётся бумажной работой. Или получит ещё одно задание. Но, с другой стороны, что такого в том, чтобы сделать то, о чём он думал последние несколько недель? У Пэрри не было даже пары свободных часов, чтобы съездить до побережья. И кто знает, когда ещё ему подвернётся такая возможность. “Тогда я обязан пойти”, - показывает Пэрри знаками, не удержавшись от усмешки. После этого, им требуется совсем немного времени, чтобы сложить вещи и добраться до пляжа. Пэрри чувствует предвкушение, глядя на то, как с каждым шагом голубая полоса становится всё шире. Как и его улыбка, которую ему совершенно не хочется контролировать. Они как раз подходят к самому пляжу, когда Хайнц замолкает, но Пэрри больше не обращает на него внимания. Привычным жестом он заводит руку за спину, расстёгивая потайную застёжку, проделывает тоже самое с боками, а потом стягивает кофту, в которой просто изжарился за последние полчаса. Затем он снимает шляпу, наклоняется, стягивая обувь и штаны, а потом блаженно прикрывает глаза, просто наслаждаясь ощущениями - песком под ногами, ветром на коже и рокотом волн. - П-пэрри Утконос, ты… - открыв глаза, Пэрри вопросительно смотрит на Хайнца. Обычно тот говорит много, но сейчас продолжения не оказывается. Всё, что Хайнц делает - это смотрит. Сначала на шрамы, окольцовывающие оба его предплечья, потом закусывает губу и отводит взгляд в сторону. Пэрри носит их достаточно давно, чтобы успеть привыкнуть к такой реакции. Шрам на левой появился у него в три года, а на правой - в четырнадцать. Конечно, у него есть и свои собственные, спрятанные сейчас под майкой, ничуть не менее странные и заметные. Но именно шрамы его родственной души всегда бросаются людям в глаза первыми. Пэрри уже давно перестал обращать на это внимание. Его самого шрамы не смущали, как и то, что их мог увидеть Хайнц. Было даже немного странным, что это не произошло раньше. “Ты собираешься делать что-то злое прямо сейчас?”, - спросил Пэрри с ехидной усмешкой. - Нет, но… - неуверенно начал Хайнц, всё ещё косясь на шрамы. “Тогда я пошёл”, - быстро показал Пэрри. Не дожидаясь ответа, он стянул майку и побежал в сторону воды. Ощущалось это даже лучше, чем можно было ожидать. Прямо сейчас Пэрри, впервые за долгое время, позволили себе ни о чём не волновался. Это было странно, но он доверял Хайнцу и не беспокоился о том, что оставил свои вещи в его распоряжении. Их отношения уже давно вышли за грань того, что можно было бы объяснить словом “враги”. Пэрри заходит в воду по грудь и оборачивается в сторону пляжа. Он приглашающе машет Хайнцу, стоящему там же, где Пэрри оставил свою одежду. Тот делает несколько медленных шагов ближе к воде, и Пэрри, наконец, решает, что можно. Он задерживает дыхание и ныряет, стараясь проплыть как можно дальше. Через пару метров берег круто уходит вниз, и, всплыв на поверхность, Пэрри знает - под ним нет никакой опоры. Это, как и всегда, не пугает, а наполняет почти детским восторгом. Пэрри погружается под воду снова и снова, с каждым разом уплывая всё дальше. В этом месте нет ограничителей или вероятности наткнутся на моторную лодку, и он рад получить такую отличную возможность. Он ложится на воду и некоторое просто дрейфует, изредка помогая себе гребками. Глядя в безоблачное небо и слушая крики птиц, Пэрри чувствует невероятное, всеобъемлющее спокойствие. Он всегда ощущал это наедине со стихией и с самого детства сбегал к ней при любой возможности. Вода всегда была его лучшим успокоительным и антидепрессантом, в самые тяжёлые моменты жизни он приходил на берег. И, даже уехав на другой материк, это не поменялось. Он благодарен Хайнцу, предложившему пойти на пляж, хотя Пэрри даже ничего не говорил. Иначе, вряд ли он смог бы выбраться сюда в ближайшие недели. Пэрри улыбается, думая о том, насколько проницательным может быть этот человек, когда захочет. Забавно, учитывая его обычную невнимательность. Вспомнив о Хайнце, Пэрри решает, что пора возвращаться, чтобы их прогулка не затянулась неправдоподобно надолго. После того, как Пэрри ныряет в океан, Хайнц так и остаётся стоять в паре метров от воды. Он думает, и думает, и думает, не способный сосредоточится ни на чём другом после того, как увидел шрамы Пэрри. Слишком бледные для новых, они либо очень старые, либо принадлежат его родственной душе. Они проходят прямо там, где и его собственные. Хайнц ремонтирует свои протезы достаточно часто, чтобы узнать эту ломаную, неправильную линию. Или, может быть, он ошибается, принимая желаемое за действительное. В прошлом, Хайнц немало думал о том, как могли бы выглядеть шрамы у его родственной души. Он знал, что такие случаи были - спасибо интернету. Люди всё ещё теряли конечности и их пары приобретали поверхностные шрамы в самых разных вариантах, но ничего серьёзнее. Стоило поблагодарить всех богов, что всё было именно так. И шрамы Пэрри, пусть и увиденные совсем ненадолго, были так похожи на то, что он представлял. На левой - зазубренная, тонкая линия, почти у самого плеча, на правой - рваная и спускающаяся ниже к локтю. За десятилетия он привык видеть эти повреждения на своём теле. Это стало обыденностью, не вызывающей вообще никаких чувств. Просто ещё один факт его жалкой и нелепой биографии. Очередная ошибка. Но сама возможность, что он, пусть даже с мизерной вероятностью, мог разделить их с Пэрри, поднимала волну ненависти к себе. Могла ли вселенная так ошибаться, связав этого невероятного, потрясающего человека с таким жалким отбросом, как Хайнц? Заставить Пэрри испытывать хотя бы часть той боли, что была его повседневностью с самого детства? Хайнц не мог найти на это ответа. Он раз за разом прокручивал в голове эти мысли, бегая по кругу, от надежды к отчаянью. Прямо сейчас Хайнцу не удавалось, как обычно, отвлечься на очередные инаторы, потому что всё, что он взял с собой на пляж - это полотенце и бутылку воды. Хайнц слишком отвлёкся на улыбающегося Пэрри, чтобы на самом деле думать о сборах. Он просто был рад, что правильно угадал, о чём тот думал, и хотел сделать сегодняшний бессмысленный вызов хоть немного приятным. Но теперь это оставляло его наедине со своими мыслями, не позволяя загрузить голову милосердными формулами и расчётами. Хайнц всё же подходит к кромке воды и, прищурившись, вглядывается вдаль. Пэрри, которого он так и не выпустил из виду, уплыл достаточно далеко, чтобы казаться лишь небольшой точкой. Пытаясь зацепиться мыслями хоть за что-то, Хайнц старается думать о чём-то ещё, помимо шрамов на его руках, но не может. Ему на самом деле жаль, и даже почти не неловко. Когда несколько лет ловишь себя на неуместных мыслях о своём заклятом враге и друге, то, как минимум, перестаёшь смущаться. По крайней мере, так, чтобы это можно было заметить. Но это стало стимулом, который заставил Хайнца продумывать свои монологи ещё тщательнее, а инаторы доводить хотя бы до уровня сносных. Ведь его уже можно было считать профессионалом в игнорировании неправильных мыслей о Пэрри с помощью работы. А потом Хайнц видит, что Пэрри возвращается, и снова начинает паниковать. Он совершенно не знает, что ему делать. Только то, что если ставка один к миллиону сработала, и вселенная действительно сделала их родственными душами, то Хайнцу нужно будет об этом сказать. Наверное. Может быть. Если хватит решимости быть честным. Конечно, ему надо удостовериться. Сам Хайнц не всегда может разобрать, его ли это шрам или нет, особенно с теми, что из детства. Но есть среди них и исключения, про каждый из которых он помнит лучше, чем о своих. Когда Пэрри выходит из воды, Хайнц ничего не может с собой поделать. Он просто пялится на расслабленную улыбку, стекающую по животу воду, на мышцы, обычно скрытые под костюмом. Это не то, что возможно контролировать. Чуть раньше Хайнц был слишком оглушён случившимся, чтобы разглядеть что-то кроме шрамов на руках. Но сейчас он может оценить увиденное в полной мере. И когда - если - у него ничего не получится, он сможет хотя бы вспоминать. Хайнц резко выдыхает, когда замечает рядом с сердцем белые линии, похожие на букву V. Они толще и ярче, чем его собственные, появившиеся семь лет назад обычным летним вечером. И ниже, у края грудной клетки, если постараться, можно разглядеть маленький кружок. Отверстие от пули, которому всего три с половиной года. Оно разбудило Хайнца посреди ночи за несколько месяцев до того, как Пэрри назначили его заклятым врагом. Тогда он впервые за долгое время по-настоящему заглянул в зеркало и был рад тому, что пуля прошла насквозь и в стороне от важных органов. Хайнц надеялся, что вся та удача, что не досталась ему, оказалась у его родственной души и не позволит ей умереть, даже несмотря на явно опасную работу. Чужие синяки, порезы и мелкие травмы появлялись на нём уже много лет с завидной регулярностью, так что со временем Хайнц перестал за этим следить. Он и сам не был образцом аккуратности. Но такие вещи заставляли его по-настоящему беспокоиться. Есть ещё и тонкая, почти незаметная сетка шрамов-царапин, принадлежащих ему самому. Эту узоры всегда успокаивали его, напоминая о лучшей части детства. Следы от когтей не были серьёзными, но их осталось слишком много, чтобы исчезнуть даже спустя десятилетия. У Пэрри они почти незаметны, но Хайнц знает этот узор наизусть, поэтому с лёгкостью видит каждую его часть. Всё это не может быть просто совпадение. Поэтому, когда Пэрри кладёт руку ему на плечо, привлекая внимание, и явно не в первый раз спрашивает знаками: “Ты в порядке?”, Хайнц чувствует, как беспокойство отступает. - Всё отлично, Пэрри Утконос, но я должен тебе кое-что рассказать, - произносит он, чувствуя прилив уверенности. Конечно, скорее всего, позже Хайнц об этом пожалеет, но сейчас это кажется правильным. (На самом деле, это оказывается самым правильным поступком в его жизни.)