Живые и мёртвые

— Поговори со мной. Тодд сидит около окна на стуле и чистит пистолет, иногда отвлекаясь на то, чтобы сделать затяжку и стряхнуть пепел с сигареты. Он никак не реагирует на мои слова, делая вид, что меня здесь и нет. Я подхожу к нему ближе, но этого все еще недостаточно, чтобы дотянуться. Половицы скрипят, и этот звук раздражает меня. Я хочу, чтобы все звуки, кроме наших голосов, пропали. Будто в этом мире существуем только мы одни. Будто не было других людей: живых или мертвых. — Джейсон, прошу тебя… Я не знаю, о чем именно собираюсь просить его, но тишина тяготит меня, и я не могу больше выносить этого. — Она тоже тебя просила. Я дергаюсь, как от удара. Перед глазами снова вспыхивают воспоминания о сегодняшней ночи. Я хочу стереть их, но знаю, что это невозможно. Они навсегда отпечатались у меня на сетчатке. Моргая, я пытаюсь вернуться в настоящее. — Но как ты поступил? Его голос жесткий, он четко выговаривает все слова, будто бы на каждом делая ударение. Я хочу приблизиться к нему, но понимаю, что сделаю только хуже. И себе, и ему. — Я поступил так, как считал правильным в тот момент, — говорю я, сам не до конца уверенный в своих словах. Ведь выбора не было, было бездействие. Джейсон откладывает пистолет на стол и тушит сигарету. Медленно он встает и подходит к кухонному шкафу, достает виски. Я вижу, как он тянется и за вторым стаканом тоже, но в последний момент передумывает. Все верно, я не пью. Даже после событий, подобных сегодняшним. Все происходит будто в замедленной съемке: Джейсон пытается налить себе свой любимый алкоголь, но его так сотрясает мелкой дрожью, которую я не замечал в начале, что стеклянные стенки бутылки ударяются о стенки стакана. Он цыкает, но продолжает наполнять стакан. Мне хочется сказать ему, чтобы он остановился. Мне хочется сказать, что алкоголь не поможет. Не в этой ситуации. Но я молчу. А он продолжает. — Ты мог его остановить, — делает глоток. — Ты мог спасти её, — делает второй глоток. Мои глаза наполняются влагой, но я не обращаю на это внимания. Мои слезы сегодня ничего не значат. Ни для живых, ни для мертвых. — Мог, — говорю я на грани слышимости. — Но не спас. Я говорю так тихо, что не уверен, расслышал ли он меня, но это и неважно. Ему плевать, что я скажу. Сейчас он охвачен яростью. Он охвачен горем и отчаянием. Джейсон ставит стакан и вытирает губы тыльной стороной ладони. Он поворачивается ко мне лицом, впервые смотря на меня после произошедшего, и я вижу в его глазах то, что всегда боялся увидеть. Презрение. Я делаю шаг назад и опускаю голову, не в силах противостоять этому взгляду. — «Но не спас», — пародирует он меня, скалясь. — Это все, что ты можешь сказать? Я вижу, как он себя старается сдерживаться изо всех сил. — Разве мои слова изменят хоть что-нибудь? — грудь сдавливает, и дышать становится все труднее, но я продолжаю говорить. — Повернут время вспять или вернут мертвых к жизни? Нет, ничего из этого не произойдет. И что бы я сейчас ни сказал, ты обернешь мои слова против меня. В последнюю секунду я успеваю увернуться от летящего в меня стакана. Он ударяется об стену, и осколки разлетаются в разные стороны, оставляя следы виски на обоях. Все вокруг становится четче, ярче, но при этом я будто бы со стороны наблюдаю за происходящим. В голове я чувствую пустоту. Я сжимаю ладони в кулак, стараясь не подать виду, что напуган. Что я до чертиков напуган. — Неужели ты даже не раскаиваешься в произошедшем?! Не чувствуешь себя виноватым?! Неужели ты просто продолжишь жить дальше, словно ничего не случилось?! — он переходит на крик, краснея от ярости. Я смотрю на него, желая поделиться всем, что думаю и чувствую. Но есть ли у меня на это право? — Конечно, я… — начинаю, но резко замолкаю. Слезы застилают глаза, и я понимаю, что мне нечем дышать. Я резко присаживаюсь на корточки, хватаю себя за голову и начинаю покачиваться из стороны в сторону. Это действие должно было успокоить меня, потому что всегда успокаивало, но не сегодня. В голове раздается посмертный крик девочки, а после – крик Джейсона. И этого хватает, чтобы довести меня. Первый всхлип выходит еле слышным, я стараюсь заглушить его всеми силами. Я дергаю себя за волосы, будто бы наказывая, и больше не могу сдержать плач. Мои рыдания заполняют всю кухню. Сквозь слезы я вижу, как Джейсон словно становится меньше: его плечи опускаются как под тяжким грузом, а на лице проскальзывают такие эмоции, которым я не могу дать названия. Он смотрит сквозь меня, а его губы дрожат. — Пожалуйста, Тим, ответь мне… — он судорожно облизывает губы, надеясь услышать от меня слова сожаления. Я продолжаю раскачиваться, мои ноги начинают затекать, но я остаюсь в этой позе. Я так хочу уменьшиться в размерах. Я так хочу исчезнуть. — … хотел…Я так хотел ее спасти, — пытаюсь говорить я вперемешку с рыданиями. – Она смотрела на меня глазами, полными страха, и все твердила и твердила: «Спасите меня! Пожалуйста, спасите!». Даже сейчас в моей голове повторяются её слова, — я делаю глубокий вдох. — Эти слова, забуду ли я их когда-нибудь? Облокачиваясь о колени, я встаю. Меня немного ведет, и я опираюсь на стену для равновесия. Я поднимаю глаза к потолку, слезы стекают по щекам, оставляя мокрые дорожки. — Думаешь, меня не съедает чувство вины? Считаешь, что моя жизнь не перевернулась после сегодняшней ночи? – я прижимаю ладони к лицу, надавливая пальцами на глаза. В темноте взрываются фейерверки. — Я считаю себя чудовищем, который позволил этому произойти. Я смотрел, как полиция уводит его и не мог до конца осознать, что по моей вине невинный ребенок мертв, а преступник, скорее всего, не пробудет и года в тюрьме, — поперек горла встает комок, но я продолжаю.— И я не знаю, как жить дальше. Я не знаю, как не ненавидеть себя. Я вижу презрение в твоих глазах и я и сам тоже себя презираю. — Тогда как так получилось, что у тебя, черт возьми, жизнь преступника стала важнее жизни маленькой девочки?! Как так вышло, что ты не смог нажать на курок этого чертового пистолета, — резко Тодд берет свой пистолет и швыряет его мне под ноги. — Когда этот ублюдок смеялся, прижимая лезвие ножа к ее горлу?! — Его жизнь не была важнее жизни этой девочки, но ты забываешь кое-что. Мы не убиваем, Джейсон, — я говорю это, понимая, что с каждым словом пропасть между нами только увеличивается. — Даже преступников. — Посмотри мне в глаза, посмотри в глаза ее родителям и повтори, что считаешь свой выбор правильным! Повтори, блядь, громко и отчетливо, что жизнь этого куска дерьма равноценная жизни ребёнка! Красный Колпак шатается из стороны в сторону. Я вижу, что он готов крушить. И я надеюсь, что его гнев обрушится на меня. Я это заслужил. — Ты мог выстрелить ему в плечо. Ты мог выстрелить ему в ногу, но… — Но не сделал этого, — заканчиваю я за него. — Но не сделал этого, — повторят Джейсон словно эхо. Он останавливается и смотрит на свои руки — Если бы я только освободился от ловушки раньше… Я бы не задумываясь, выстрелил ему прямо в лоб… Я бы спас её, — Он облокачивает о стол, держась за его края до побеления костяшек. — Но ты не сделал ничего, чтобы предотвратить то, что произошло. Только ты мог это сделать, и ты облажался, братишка. Я никогда раньше не слышал столько желчи в его словах, обращенных ко мне. Джейсон проводит пятерней по волосам и долго выдыхает. В этом выдохе слышится столько боли, столько му́ки, что я невольно делаю шаг вперед, протягивая руки, в желании обнять и утешить. Но натыкаюсь на взгляд, полный неприязни, и руки так и повисают в воздухе. С чего я вообще решил, что имею на это право? — Завтра. Ты пойдешь со мной к родителям этой девочки… — Джейсон, прошу тебя, — умоляю его я, но он и слушать меня не хочет. — И расскажешь, как все произошло. Как ты не смог выстрелить в опасного преступника, чтобы защитить их дитя. Как ты, не знаю, сожалеешь? Раскаиваешься? — Я мог бы попросить прощения, но мои извинения никому не нужны: ни живым, ни мертвым. — Ты можешь сказать им что угодно, да. Их любимую дочь это не вернет. Завтра ты посмотришь им в глаза и осознаешь, что из-за блядского правила не убивать, умер не только ребенок, но и его родители. А тебе с этим жить. Тодд выпрямляется и идет по направлению к спальне, бросая напоследок: — Можешь расположиться в гостиной на диване. Я разбужу тебя, но искренне надеюсь, что ты больше не сможешь и глаз сомкнуть.