Питер считал, что ему в очередной раз крайне повезло: Снейп вырос в достаточно умного мужика, так что не стал преследовать простую крысу, пускай та была крайне умной и принадлежала «той самой проблемной П-п-поттер!»
Серьёзно, он с таким чувством произносил несчастную «П», что Питеру каждый раз становилось не по себе. Казалось, что всю свою ненависть, накопленную по отношению к Джеймсу за годы обучения, Снейп вкладывал в то, с каким чувством он произносил фамилию Герты. К счастью, к самой Герте зельевар относился… ну, не то чтобы очень уж хорошо, — даже на третьем курсе продолжала прослеживаться нездоровая злоба к ребёнку, который ему ничего и сделать-то не успел, — но терпимо.
По крайней мере, портить зельевару ботинки и дорогостоящие ингредиенты Питеру больше не хотелось. А к скотинистому характеру преподавателя гриффиндорцы привыкли, как и десять потоков учеников, прошедших через Снейпа ранее.
Питер крутился, как крыса в колесе, пытаясь успеть всё и немного сверху. Он успевал везде: был с Гертой, драл зазнающегося Паршивца, — который из-за постоянного отсутствия рядом Питера вдруг начал мнить себя настоящим «альфой» в комнате девочек и по-пацански тупо задирался, — писал футы писем и даже за неделю успел встретиться с тремя магами, на которых у него был компромат.
Помимо этого, Питер, как мог, помогал Рольфу с преподаванием. Мистер Санни ведь просто лапочка, правда? И его мягкая шелковистая шёрстка может успокоить капризы даже первокурсника, что знатно облегчало внуку Ньюта работу.
Парень едва тянул преподавание для младшеклассников, с которым Ньют раньше справлялся на раз-два. К сожалению, Рольфу не досталось обаяния его деда или его любви к обучению; хорошим преподавателем ведь, если так подумать, можно только родиться — спросите вон у Снейпа.
Но Рольф был исполнительным и обязательным, так что не мог бросить малышню без «сказок о походах и животных», которые очень помогали детям адаптироваться к жизни в интернате. Вот и развлекал Скамандер-младший первые три курса в силу своих возможностей.
Герта и Миона тоже помогали ему как могли, но тут уже больше с бумагами и уроками. И если Грейнджер не на шутку прониклась идеей вразумлять младшеньких, то Поттер… Герта просто старалась как можно больше времени проводить в компании, причём неважно с кем: с Рольфом, с Гермионой, с девочками-однокурсницами, с Дамблдором, МакГонагалл или даже со Снейпом.
С кем угодно, но только не с Люпином, который внезапно воспылал «отеческими чувствами» к ней и постоянно то на чай зазывал, то приглашал в классы под предлогом дополнительного обучения.
Питер, когда слышал жалобы Герты на своего старого товарища, мог только стыдливо прятать морду в крошечных когтистых лапках. Люпин тупил, как никогда ранее; неужели взрослость добавила Снейпу мозгов, отняв их у всегда чуткого и понимающего Луни?
Даже если бы Поттер была мальчишкой, подобный интерес взрослого мужчины к ребёнку смотрелся не просто нелепо — он привлекал внимание и напрягал окружающих, причм совершенно не беспочвенно. Но ведь Герта была девочкой. Девочкой! К которой взрослый мужик лез с разговорами о родителях и о прошлом, да ещё и с разными предложениями.
«Работал бы себе тихо, как крыс под веником, — угрюмо думал Петтигрю, сидя в совятне тёмной-тёмной ночью. — И не выёживался. Особенно учитывая его пушистую проблему!»
Слухи были губительны для любого уважающего себя джентльмена, это Питер знал; на этом он, в конце концов, выезжал прямо сейчас, когда искал способ излечить Герту от одержимости в библиотеках чужих родов. Однако Люпин словно не понимал, как выглядит со стороны и какие разговоры уже пошли про него, — и про его ненормальный интерес к девочке, — в школе.
Хогвартс был закрытым маленьким анклавом, где сплетни разлетались быстрее, чем огонь расходится по сухостою. Каждую «шокирующую новость» здесь обмусоливали со всех сторон, пока не оставались чистенькие белые косточки. И бывало, что ситуация выходила из-под контроля; на самом деле, происходило это частенько.
Вот к примеру на первом году обучения Герты одна из семикурсниц со Слизерина забеременела. Обычное дело, потому что в замке не было никаких «волшебных заклинаний Основателей», запрещавших детям что-то посерьёзнее поцелуев в щёчку. Подростковый секс не афишировался, но процветал; единственное, дети по примеру своих родителей осуждали полигамность. Раз уж выбрал партнёра — то будь добр оставаться с ним хоть сколько-то приличный срок.
Так вот, забеременевшая слизеринка отказывалась сообщить имя своего ухажёра, потому что отец девушки был настроен крайне решительно, вплоть до кастрации «мартовского кота». И какой-то умник вдруг выдал мысль: а может быть, «отец» — это Снейп?
Действительно, почему ещё слизеринка может не называть имя «папаши».
Школа тогда всколыхнулась, никакие наказания и шипения зельевара не помогли. Питер с содроганием вспоминал, как Снейп разрывался, носясь по Хогвартсу чернее тучи. У него и свои проблемы были, это Петтигрю точно знал, а тут такое дополнение от «любимых» учеников.
Практически «подарок», гм.
В общем, школьные сплетни вылились через край, и о возможном отцовстве узнали благородные леди и джентльмены. Если бы дело происходило в мире магглов, то Снейпа наверняка бы отстранили. Но маги, к счастью, придумали Веритасерум, зелье правды.
Пара капель — и Снейп очистил свою репутацию. Не до белого, ясное дело… но тёмно-серый из-за неясного прошлого и грязно-коричневый из-за неприятных слухов — цвета совершенно разные.
Девчонка тогда, кстати говоря, забеременела от одного из квиддичистов; Питер не утруждался, чтобы узнать, от кого именно. Но свадьба у них была тем же летом, чему новобрачные не шибко-то и обрадовались. А Снейпу просто не повезло оказаться в школе-интернате единственным молодым учителем-мужчиной, только и всего. Потому что до этого ЗоТИ преподавали исключительно женщины пять лет кряду.
После первого года Герты был Локхарт, который вроде как взбаламутил девичьи умы… а ещё появились Рольф с Ньютом, так что теперь Снейп не был единственным претендентом «на то самое» в глазах подростков. Но всё равно именно зельевару чужих томных вздохов доставалось больше всего: Рольфа всё ещё помнили как бывшего ученика, Ньют обладал непререкаемым авторитетом, — и был «стариком» для школьниц, — а Локхарт казался чем-то вроде общественного достояния. Как с картиной: можно было смотреть-вздыхать-восхищаться, но ни в коем случае нельзя трогать.
Люпин вроде как тоже был молодым мужчиной, — одногодка с Питером и Северусом, эй! — однако из-за потасканного вида производил впечатление старика. Рядом с Луни даже Дамблдор выглядел как молодой огурчик — хотя бы из-за общей энергичности и лукавого взгляда ярких голубых глаз.
И вот такой Луни, выглядящий хуже, чем Питер в человеческом облике, приставал к девочке… ясное дело, о чём там все думали.
Самым приличным было предположение, что через информацию о родителях Люпин хочет примазаться к богатству Поттер, которое у неё от родителей и осталось. А дальше каждый шёл кто во что горазд, вплоть до мыслей самых гадких, включавших сексуальные подтексты и альфонство.
И ведь Питер знал, что Луни просто наивный дурак, который к тому же наверняка снедался собственной нервозностью и стыдом. Никаких матримониальных планов он не строил, ни на что не надеялся, ничего от Герты не хотел. Просто рассказать сироте о том, что знал про её родителей.
А стыд из-за того, что не сделал этого раньше, подталкивал снова и снова к попыткам завести с Гертой разговор, даже если девочка буквально бегала от Люпина. Ну и выглядело это всё… как выглядело.
Питер вздохнул и почесал за ухом. Потом чертыхнулся: привычка так чесаться была нормальной для Мистера Санни, но не для человека. Неудобно!
Посмотрев на ненаписанные письма, Петтигрю снова вздохнул и отложил всё в сторону. Затем притянул к себе чистый пергамент и пригрозил любопытным совам: несколько птиц спустились пониже, высматривая, что там делает человек и как появляются письма, которые птицы обычно и разносили.
Совы Питера любили. Он им регулярно таскал еду когда был питомцем Перси или близнецов, а ещё не брезговал чистить насесты вручную. От магической очистки некоторые птицы чесались, как от аллергии — это Петтигрю узнал ещё в детстве и, кажется, из одной книжек Скамандера.
А ещё Питер в последнее время отправлял множество писем, и это совам тоже нравилось. Он не дёргал птиц днём или утром, чтобы ночные животные не летали туда-сюда в неприятное для них время, так что относить его почту для сов было удовольствием, а не неудобной обязанностью. Да и вообще, карманы Питера в последнее время были полны совиных печений.
Объединить всё это — и получится настоящий совиный друг. Практически титул!
Покусав губу, Питер пощекотал пером кончик носа и принялся выводить буквы. В письме к Люпину можно было не стараться и не выводить идеальные линии; Луни никогда бы не поверил, что Питер-пишу-как-курица будет так заморачиваться с обычным дружеским посланием.
А Питер ведь именно его и писал — то самое дружеское послание.
Скорее даже, предупреждение.
«Луни, прекращай маяться дурью и отвали от Поттер. Своим поведением ты пугаешь девочку».
Чуть подумав, Питер цыкнул и всё-таки добавил:
«Не прекратишь — я тебе испорчу обувь. Не как Бродяга, но приятного мало.
Ещё раз: ОТСТАНЬ ОТ ПОТТЕР, пока не вылетел из замка!
Недовольный твоим идиотизмом Х.»
