***
Чишия, как кот, что ходит перед мордой у цепного пса — на полшага дальше от того места, до которого достает зубастая пасть. Он сидит прямо перед носом, жмурится от летящей в его сторону слюны, морщится, потому что тявканье слишком громкое, но не уходит, потому что это весело. «Ты меня раздражаешь». Чишия полуулыбается и почти не кривится. А потом долго думает о причинах. Думает, когда никто не видит, когда после очередного отвязного кутежа пляжные расходятся по номерам, а Чишия поднимается на крышу. «Ты меня раздражаешь. Будто смотрюсь в кривое зеркало». Чишия устремляет взгляд к небу, будто оно может ему все объяснить. В университете, на занятиях по психологии, им рассказывали, что если в постороннем человеке тебя что-то раздражает, значит, ты видишь в нем себя, и тебе не нравится то, что ты видишь. Интересно, что в таком случае не нравится Чишие? Что Нираги убивает всех без разбора? Плевать. Что Нираги трахает девчонок и кошмарит слабеньких пацанов? Плевать. Что Нираги... ведет себя так, как Чишия не может. И дело не в автомате и демонстрации своего превосходства, а в эмоциях, которые Нираги показывает, не стесняясь. Он живой. По-настоящему живой, насколько можно быть живым в мире, подобном этому. Честный. И ненавидит всех вокруг совершенно искренне. Он такой же, как Чишия, брошенный, одинокий, едкий, злой, опустошенный и ищущий от игр веселья, но, в отличие от Чишии, Нираги получает от этого истинное удовольствие. Это, получается, в нем бесит? Факт, что при равных стартовых условиях, Нираги по какой-то причине еще умудряется наслаждаться жизнью? (Пусть и несколько извращенным способом.) Это и еще кое-что. Чишия ему завидует. Не хочет признавать, но это на самом деле так. Он завидует Нираги, завидует его искренности, его чистой, отчаянной ненависти, его принципам, его свободе быть самим собой и признавать во всеуслышание собственные желания. А чего хочет Чишия? Хочет ли он хоть чего-нибудь? Прямо сейчас только одного: уничтожить то, что он не готов и не хочет принять. Разбить кривое зеркало, стереть отражение. В конце концов только один должен остаться. И этим кем-то точно не будет Нираги. Так он думает, но есть внутри него и еще кое-что, к чему Чишия предпочитает не прислушиваться. — Чего забыл здесь? — Забыл у тебя разрешения спросить, куда мне пойти. Чишия привычно фыркает, но начинать перебранку они не торопятся. Сейчас, когда у них нет ни единого зрителя, разворачивать целый спектакль не имеет смысла. — Двигай, — Нираги пинает Чишию носком ботинка по лодыжке, а когда тот отсаживается немного, уступая нагретый задницей кусок бетона, плюхается на это место с довольным стоном и вытягивает ноги, пристраивая автомат рядом. Они оба молчат. Никто никого не пытается спровоцировать. Нираги без натянутой до предела цепи, противоположным краем намотанной на кулак Агуни, совсем не вызывает желание его дразнить. Даже наоборот. Чишие не нравится ход его мыслей, и все же у них одна специальность, значит, Нираги нельзя назвать непроходимым тупицей. К тому же Чишия хочет узнать его лучше. Влезть в голову, вычислить алгоритм. Нираги только кажется безумным и непредсказуемым, но Чишия абсолютно уверен, что и его можно разгадать. — Часто здесь бываешь? — прощупать почву и не показаться навязчивым довольно сложно. — Я знаю, что ты задумал. Так что сразу скажу: пошел ты нахрен, Чишия. Нираги усмехается лениво и сплевывает в его сторону, чудом не задевая ноги. — И что же я задумал? О да, он задумал. Много всего. Но Нираги не может знать обо всех его идеях. Если только сам не подумывал о похожем. А это возможно. Они ведь оба пойдут по головам и не остановятся, чтобы добиться того, что им нужно. — Неа. Даже не пытайся мне зубы заговаривать. Практикуй эту хуету со Шляпником, он любит пиздливых и смазливых. — Значит, ты лицом не вышел? — Чишия усмехается и бросает колкий взгляд на Нираги. — Придержи свои шуточки для толпы. Ого, а Нираги, похоже, действительно играет с ним в ту же игру. Значит, и молчит о том же. Все чудесатее и чудесатее. Чишия снова поднимает голову к небу. Странно, но рядом с Нираги вполне комфортно молчать. Когда они оба не пытаются соревноваться в тонкости поддевок и оскорблений, оказывается, что не так уж им и противна компания друг друга. Они ведь в самом деле похожи. — Хорошо, когда никто не шумит, — они говорят почти хором, смотрят друг на друга, фыркают и закатывают глаза. Чишия улыбается чуть шире, Нираги хмыкает. — Где твоя подружка? Разве тебе с ней не отлично проводить время? — С Куиной? Она слишком мягкая. Да и взять с нее особо нечего, — Чишия пожимает плечами и заправляет прядь волос за ухо. Снова повисает молчание. И в этом молчании копится намного больше всего — личного и важного, — чем в любом оживленном и кровопролитном диалоге. В груди у Чишии теплеет. Он мог бы так каждую ночь сидеть. Вот было бы замечательно! (Нет, не было бы.) Чишия не хочет этого признавать, но сейчас ему даже нравится Нираги. Самую малость. Пока ведет себя не как тупое уебище с кулаками — обезьяна с гранатой. О детских травмах, конечно же, тоже не говорят. Но у Нираги пирсинг везде, где только можно увидеть, а может, и там, где нельзя, рубашка с дурацким вызывающим принтом и бешеный взгляд, когда он убивает. Чишия — крашеный в блонд и надменный. Вечно торчит в наушниках, никому не помогает, никого не жалеет и никому не верит. Нираги озлобленный. Чишия равнодушный. Нираги несдержанный. Чишия меланхоличный. Нираги жестокий. Чишия жестокий вдвойне. И они оба — абсолютно точно оба — ненавидят тупых. Кажется, именно это роднит их особенно сильно.***
До конца того дня, когда Пляж превращается в арену для игр, они встречаются на этой крыше время от времени, все так же соблюдая нейтралитет и негласное перемирие. Молчат, пьют, изредка перебрасываются ругательствами на идиотов вокруг и расходятся. Когда Чишия начинает свое последнее восхождение на эту крышу, Нираги из снайперки расстреливает всех подряд в поисках ведьмы. Или просто ради забавы. Адреналин хлещет, и становится ясно: им обоим не до разговоров. Чишия принес огнемет, чтобы уничтожить... Нет, уже не отражение в кривом зеркале, точнее не только его, но еще и слабость — свою привязанность к первому человеку, сумевшему выдернуть из опустевшего нутра эмоции. Лучше Нираги погибнет от руки Чишии, чем от лазера или неудачно разыгранной партии. Так будет честно. Так будет почетно. Когда Чишия появляется на крыше, Нираги медлит. У него тоже есть то, о чем он молчит. Он не стреляет, хотя мог бы сделать это дважды, прежде чем Чишия окажется слишком близко. Он не стреляет, и в этом его ошибка. Чишия сидит на краю крыши в окружении вороха разлетевшихся карт, которые он использовал как отвлекающий маневр, и смотрит вниз, на еле живое тело, выползающее из бассейна. Мира стоит рядом и смотрит на медленно светлеющее на горизонте небо. — Не будешь подбирать эти ценнейшие карты? — спрашивает она с искренним удивлением. — Как только я их заполучил, сразу понял, что их наличие не имеет никакого смысла. Так что нет, не буду. Он не смотрит на Миру, но чувствует, как она улыбается. — Уверен, что тебе не нравятся игры червей? Ты в них хорош. — Не хочу копаться в человеческих душах. — Или только в своей? — Мира улыбается широко, но неискренне, колючий холодный взгляд штопором ввинчивается в затылок. Чишия не двигается, пока она не уходит. Глянув вниз, он прищелкивает языком: Нираги куда-то запропастился. — Или только в своей, — повторяет Чишия и медленно кивает, ни к кому толком не обращаясь.***
Позже, когда они, смертельно раненные, лежат недалеко друг от друга, Чишия смотрит на небо, что кажется таким высоким, несмотря на низко висящие тучи, на вершины деревьев и устремленные в неизбежную неизвестность крыши еще не разрушившихся высоток. — Если я поймаю тебя в силки, я обязательно буду откровенен с тобой. Чишия усмехается, Нираги хрипит рядом. — Ну и что это значит, идиот? Чишия хмыкает и переводит взгляд с бесконечного неба на Нираги. В бинтах, обгоревший, раненый, он кажется Чишие ничуть не менее бесконечным. Бесконечно недостижимым. Хотя Чишия и сделал к нему навстречу несколько невозможно трудных шагов. — Это значит, если на то будет воля случая, я расскажу тебе все, о чем никогда ни с кем не говорил. — Как с Арису? — Нет. По-настоящему честно. Фейерверки взрываются. Голос ИскИна оповещает о необходимости выбрать: принять гражданство этой страны или отказаться от него. Чишия понимает, если они не выберут одно и то же, шанса поговорить у них больше не будет. И все-таки он слишком устал играть. — Я, пожалуй, откажусь. А ты, Нираги? Мгновения молчания по ощущениям длятся целую вечность, но вздох облегчения тонет в залпе очередного яркого и огромного фейерверка. Чишия слышит решающее: — Отказываюсь. Заебало это все, сил нет. Чишия впервые улыбается искренне и медленно опускает чересчур тяжелые веки. Ему спокойно как никогда. Все несказанные слова и невыраженные чувства больше не будут иметь над ним власть, когда он посмеет допустить самую странную и самую невообразимую вещь в свой жизни: открыться другому человеку. Чужому? Едва ли их теперь можно назвать чужими. Сквозь вату спокойствия, проваливаясь глубже и глубже в кроличью нору, чтобы покинуть эту страну навсегда, Чишия слышит брошенное на грани слышимости: — Сугуру. И он не уверен, что правда успевает ответить, но выдыхает вдогонку: — Я рад.