"Песнь о Гранитном Владыке"

Любовь неотделима от служения. Все возвышенные благородные чувства подразумевают его — и любовь не исключение. Ты служишь милорду, потому что он назначен править своим феодом и тобой, а, значит, человек, безусловно заслуживающий почтения; ты служишь своим друзьям, которые проверены временем и бременем, лёгшим на их и твою жизнь, а, значит, они требуют соответственного уважения и пиетета; и, наконец, любовь. Магус не был воином, но это ничего не значило; в их обществе, в их королевстве самоубийственная верность была основой отношений с повелителями. Возможно, если бы власть захватил бесчестный вассал, ублюдок, в чьей крови ни капли благородства бывших королей… но такого при жизни Магуса не случалось. Ему повезло. Магус достаточно верил в Бога, чтобы осознавать свою удачу и не возлагать на своё благочестие больше, чем он того заслуживает; в конечном счёте, кто он такой? Его роль не больше, чем у верного Тома или капитана стражи; воинскую доблесть ему заменяло знание, оно служило той же защитой от врагов и злого умысла, что щит и меч бравого воина. Но, в конечном счёте, он просто тот, кто слишком слаб для оружия. — Магус. — Голос принцессы странно слышать не под сводами замка; то, что слышалось текущим ручьём, становилось не звонче сверчков в траве Авалоне. — Как твоё имя? — Ваше право — наречь меня; я буду тем, кем вы меня назовёте. Потеря книги означало не только потерю сил и заклинаний, хотя и этого не было мало; Магус не умел ничего более, кроме чтения. Его лекарские способности ничтожны в сравнении с познаниями принцессы Катарины; он мог объяснить, что делает каждая трава, но приготовить из них снадобье удавалось только ей и матери Тома; а что ещё он мог предложить? Чтение судьбы по звёздам? Зачем это на Авалоне — месте, где время умирает? Так что единственное, что он мог предложить принцессе и юным гаргульям, это истории. Истории, которые он тщательно записывал в книгах — и вычитывал из них другие. — Расскажи нам, маг без волшебства, о былых днях гаргулий. Это, конечно, просила Анджела, хотя и все остальные дети камня и ночи с восхищением слушали Магуса. Вряд ли он был таким уж хорошим рассказчиком; его речь воспитана на книжных оборотах и почти не напиталась соками прекрасных живой изустной беседы или красивой бардической поэзии, что веселили принцессу Катарину и её отца в стенах замка. Но другого рассказчика у них просто не было: принцесса Катарина не знала столько историй, сколько Магус (ох, как им не хватало добродетельной Мэри, живая плоть и кровь своего народа!). Наверное, юным гаргульям нравилось, что они слышали; но, опять же, это не достижение Магуса. Его слушала и принцесса Катарина; вот её решения Магус боялся и боготворил, потому никогда не спрашивал её мнения. В её руках было растоптать и унизить — или, наоборот, одобрить и возвысить незадачливого рассказчика. Она мудро не пользовалась своей властью на Авалоне, но Магус не мог просто перестать трепетать перед её мнением, перед её мыслями, в которых прятались, как головорезы, усталость, неприязнь и раздражение. — Исстари мы слышим слово о доблести зверей, тех, что обликом подобны людям, о храбрости воинов ночи… Зато у Магуса была прекрасная память: все книги, которые он читал, он знал почти что наизусть, кроме Гриморума — но и то были свои причины: Гриморум — книга, написанная великими колдунами древности, на которой лежит печать, защищающая её от заучивания заклинаний, которые в плохих руках могут привести к настоящим бедам. Сейчас эта магия давным-давно утеряна; никто не помнит обрядов древности и слов, которыми прежние маги встречали своих необузданных богов, которые, как подозревал Магус, и стали волшебными существами, населявшими дикие земли потерянных островов — навроде Авалона. Та книга, которую он рассказывает сейчас, его маленькая тайна; она единственная о гаргульях. И там рассказан странный, необычный сюжет, не сводящийся только к перечню славных битв и достижений воинов ночи. — Всё — самоцветы, золото, наряды — будет запрятано вместе с прекрасной дамой в подвале её чертога, по воле господней… Это была странная поэма; она рассказывала по даму древностей Энаву и первую гаргулью, пришедшую к людям за защитой и для защиты; у него не было имени, но поэт прозвал его Гранитовым, так как кожа его больше всего походила именно на этот камень. Между ними возникли отношения, но Энава, будучи благородной дамой, не переходила черту, обозначенную самим Богом, и родила своему мужу будущих правителей Гододдина. Эта линия ни на что не влияет и не приводит к просветлению, но зато тратит не один десяток строф на описание страданий Гранитового Владыки. Но это были самые красивые строки в той поэме. И — тут Магус был уверен — принцессе Катарине нравились они особенным образом, не так, как нравятся просто занимательная беседа и увлекательный рассказ. Магус не читал других книг, которые бы так хорошо описывали любовь: ту любовь, которую он знает (и которая странным образом совершенно не касалась гаргулий, как ему казалось: этот народ слишком первобытный и варварский, чтобы уметь так выражать свои чувства). — Как есть я твой покорнейший зверь; я, тот, что не знает, как пишутся слова, беру себе твоего Бога — и да поможет он мне. Вот чем это было красиво. Вот она, та истинная поэзия, которая, озарённая божественным талантом, приносит миру понимания сути вещей. Магусу было неясно, видит ли принцесса Катарина эти строки так же, как он. То, что они остались одни на острове, могло бы их сделать ближе друг другу, но Магус никогда бы не позволил себе этого. Они не ровня. Они не могут стать друзьями, это немыслимый порядок вещей. Если принцессе Катарине было бы угодно делиться своими чувствами и мыслями, в душе Магуса они нашли бы сохранность и тайну, но он не имел права расспрашивать её о них. Дерзость уместна в бою и колдовстве, но она не мыслима в общении с повелителями. Но это не значило, что их сопровождало молчание! Только на Авалоне Магус понял, насколько своенравной принцессе на самом деле свойственны смирение и благолепие, и что человеческий мир провоцировал в ней худшие качества, скрывая те, которыми по-настоящему следовало бы гордиться. Магус был благодарен гаргульям за то, что позволили ему провести остаток дней наедине с принцессой, но ещё больше — за то, что помогли ей раскрыться в человека, которому хочется посвятить свою жизнь не только из-за родовых и сословных обязательств. Чем она старее, тем прекраснее. — Там лира пела, и рокот голоса гаргулий лился грохотом до просторов неба, покрывая землю… Она моложе него. Она прекраснее него. У неё мог бы быть самый славный муж. Кто-нибудь из рода Мвинфавра. Возможно, Кинон. Он немногим старше, но не настолько, чтобы не считаться ровесниками; он был молод, крепок, хорошо держал как топор, так и перо — да, он умел читать. Но волею судеб принцесса Катарина доживает своё девство на волшебном острове, где нет никого, кроме неё, Магуса, Тома, гаргулий и спящего короля. Магус не мог предположить, что принцесса со временем отдаст своё предпочтение человеку, которого помнила маленьким мальчиком и родом из незнатной воинской семьи. Её решение законно, как законен любой королевский акт, но Магусу сложно было это стерпеть. Не из ревность — какая может быть ревность по отношению к божьей ставленнице? Но это было несправедливо. Том не возвысился и не стал тем любимцем, что сродни домашним собачкам, приласканных волею властной руки, но он просто не заслуживал такого внимания — даже несмотря на свойственные ему верность и благородство. — Ты исполнил хорошую песню, — молвила Катарина, когда Магус закончил повествование. — Я не устану выражать свою благодарность тебе. Этими словами её доброта ограничивалась, но этого было достаточно: когда ничего не ждёшь, те крохи, которые ты получаешь, сродни божественному дару. Они как магический артефакт, светом затмевает всё плохое и приносит счастье. Они — музыка без слов, тяговая сила для любви и почтения; их должно хранить и пестовать до скончания своих дней, но дерзновенно и даже богохульно требовать всё новые и новые. Эти крохи — разбросанные в пространстве мелочи: звучание буквы «р» в устах принцессы; край старой туфли, сохранившейся ещё с далёких пор её юности; каждая благодарность; сломанный ноготь при уходе за яйцами гаргулий; её несчастная судьба — вместо королевского величия получить скромную и богобоязненную жизнь кормилицы гаргульевых яиц. О бедная! О небо! Не Магусу об этом переживать; он получил свою награду в этой ситуации. Но он не мог не думать о том, что принцесса Катарина заслуживала иной участи. Что же теперь поделаешь; таков путь долга. Гаргульи были их садом, декорациями для их неприметной и тихой жизни. Существа, чьи чувства ярки и неуправляемы, горячо возносили своих спасителей и держались близ них — разумно полагая, что люди слабее созданий из камня и гнева и заслуживают их защиты. Но они почти не участвовали в их отношениях; они — как дети, как псарня, их судьбы параллельны судьбам принцессы, Магуса и Тома (хотя последнего они принимали почти что за своего; ещё бы, мальчик вырос сильным и больше любил полёты на спинах гаргулий, чем часы уединения в лесу, которые предпочёл Магус). Офелия, добрая душа, пыталась давать советы Магусу, но напоролась на тихую, но устойчивую защиту своих чувств от внешнего обсуждения: Магус не нуждался в советах даже добрых и доблестных существ. Какие бы хорошие вещи они ему ни предлагали. Королева Энава и Гранитный Владыка за всю поэму виделись всего пару раз и ни единожды не коснулись друг друга; на их фоне Магусу повезло гораздо больше. Гораздо больше того, что мог бы предложить ему мир людей. Поэтому он просто смирился; вероятно, и он, как и Катарина, смог научиться этой важнейшей христианской добродетели.