Песня у сеновала

Проклятая девчонка! Если бы не она, то МакКуин бы давно, ещё четыре дня назад (а он тут на две недели!!!), был в Калифорнии и ставил новый рекорд на своей тачке. А ему приходилось вместе с «простыми смертными» работать в поле, дабы (как она там сказала?) «возместить ущерб, причиненный Радиатор-Спрингс и его жителям». Дальше она лепетала про статью, уголовную ответственность и прочую неинтересную ерунду. Правда надо сказать, что Салли (ох, её-то имя он хорошо запомнил!) ему весьма приглянулась не только внешне. Её грамотные речь и мышление, чем МакКуин не особо обладал, поражали. Это его зацепило и вызывало в нём желание попробовать завести с ней отношения, но вот её властность и гордость выводили Молнию из себя. Каждый раз, когда они сталкивались друг с другом, между ними начиналась очередная перепалка. И в любом споре выигрывала всякий раз она. И правильно! Куда ему до неё?! От такого положения дел парень раздражался и злился, но одновременно любовался и восхищался ею ещё больше. Но во всех случаях испытываемые эмоции он выплёскивал агрессией, в частности на неё. Именно по этой причине в Радиатор-Спрингс они стали считаться главными противниками, а точнее даже врагами. Особенно то все видели со стороны Салли. Сейчас МакКуин как раз размышлял над тем, как ему быть с этой чёртовой девушкой. Ему хотелось то ли страстно поцеловать, то ли очень сильно оскорбить или унизить. Но ни то, ни то не являлось хорошим вариантом, из-за чего парень ещё сильнее негодовал. А кроме того он стал часто замечать свои минусы и больше думать головой прежде, чем что-либо делать. Его задиристый нрав мало-помалу сходил на нет. Наверное, здесь свою роль сыграло и отсутствие свободного доступа к алкогольным напиткам и к ночным клубам, ведь всей этой «роскоши» в глуши забытого селенья просто-напросто не существовало. Нет, алкоголь-то имелся, но выпить его было нельзя. Поначалу МакКуин не мог справиться с желанием выпить. Ему становилось от этого невыносимо тяжело и душно, будто его руки приковали к железным цепям, а те прикрепили к бетонной стене. Пару раз у него случались даже панические атаки и безумные препадки. От череватых последствий его спасал Док Хадсон (ну, ладно, ему уж спасибо!). И затем чудесным образом желание выпить прекратило мучить его. Постепенно и медленно, но оно больше не терзало парня так сильно, а после и вовсе исчезло (хотя всё равно не до конца). Возможно, это неплохо, но Молния переводил всё в злость и агрессию, что являлось дурным знаком. Мало того, что он работал в поле с этими отбросами, так ещё и в ручную (дополнительная мера наказаний). Нет, он, конечно, выносливый парень, тренировки порой хуже данной работёнки, но именно сегодня выдалась весьма жаркая погода. МакКуину казалось, что на столбиках термометра наверняка была отметка выше сорока градусов Цельсия. Первое время Монтгомери (таково было его настоящее имя) боялся за то, что его любимая тачка, находящаяся под арестом, как и он сам, перегреется. Но спустя пару часов его больше стало волновать иное: не перегреется ли он сам? — Всё, можно кончать! — подойдя сзади к гонщику, заявил Мэтр (вроде так его зовут по мнению МакКуина; он не особо старался запомнить). — Перекур! — Не курю, — фыркнул Молния и, вручая лопату, которой он до этого копал несчастную картошку, Мэтру, двинулся в сторону сеновалов вдали. — Хэй! Куда ты? — позвал Мэтр. — Погоди! — А, ну не смей ходить за мной, заморыш! — обернувшись на Мэтра, колко выкрикнул МакКуин и отправился дальше. Мэтр встал на месте, не понимая причины такой агрессии со стороны Молнии. Тот в свою очередь быстрыми шагами по рыхлой земле пытался как можно скорее добраться до сеновала, чтобы укрыться в тени и желательно поспать. Но дойдя до нужного места и уже присаживаясь на сухую, но зато прохладную траву, Монтгомери понял, что его желаниям не суждено сбыться. Он услышал какое-то тихое женское пение, которое доносилось с другой стороны сеновала. Прислушавшись получше, МакКуин неожиданно для себя отметил, что услышанное им неизвестная песня весьма приятно ласкает слух. Хоть она была простой и незамысловатой, она всё равно влекла за собой. От неё на душе каким-то образом становилось теплее и светлее. У Монтгомери в памяти возникли картинки из детства, глубокого и ранее забытого. Детства, где папа уделял ему внимание и любовь и где жива ещё была мама… Как раз именно в момент, когда он вспоминал, песня стала печальнее и тревожнее, что навеяло тоску, вызвав боль в сердце. Молодой человек не выдержал, поднялся на ноги и обошёл сеновал, чтобы выяснить, кто же сумел задеть его истинные человеческие чувства, которые он столько лет прятал за тщеславием, самолюбием и эгоизмом. Увиденная картина повергла его в шок. На траве, вертя ромашку между пальцев и грустно глядя вверх на небо, сидела Салли Каррера. На удивление, это её голос так мягко и нежно звучал и заставлял МакКуина чувствовать по-настоящему. На ней из одежды было лёгкое жёлтое платье в белый горошек, а на ногах красовались такие же жёлтые босоножки. Её тёмные рыжеватые длинные волосы впервые не представляли из себя строгий пучок (или хвост, максимум), а аккуратно лежали на её тонких плечах. Не замечая присутствия Монтгомери, Салли продолжала мечтательно напевать, и парень, пользуясь её невнимательностью, осторожно присел недалеко от неё. Мелодия её голоса пробуждала в парне горькую тоску по родным местам, откуда ему с отцом в возрасте десяти лет пришлось уехать. Он столько времени пытался забыть своё прошлое и свою далёкую Родину, но у него ничего не вышло (это стало одной из причин алкогольной зависимости). — Ты что здесь делаешь?! — Каррера подскочила, а Монтгомери чудом опомнился и, удивлённо хлопая глазами, уставился на покрасневшую до самых кончиков ушей девушку. — Ты меня подслушивал?! Как тебе не стыдно?! — Я… Я… — бормотал МакКуин, не находя в себе способностей заговорить нормально; он впервые так сильно растерялся и был похож на ребёнка, который не понимал своей вины. — Я лишь… — Говори! — выкрикнула недовольная внезапным (для неё) появлением Монтгомери. — Я только услышал, — облизнул сухие тонкие губы Молния, — как ты красиво поёшь… Глаза Салли от удивления расширились. Такого она не ожидала услышать от своего врага. Щёки её сильнее прежнего порозовели. В естественном порядке комплимент зацепил её, заставив сердце колотится быстрее и чаще, но не привыкшая к похвале со стороны мужского пола (а тем более со стороны этого дурного спортсмена) Салли только гордо выпрямилась. Хотя, надо отметить, что Молнии удалось заметить её смущение, которое вызвало у него искреннюю простую улыбку. Улыбку, а не усмешку или ухмылку, как обычно! — На что ты меня пытаешься подкупить? — закатывая глаза, томно спросила Салли. — Решение суда не изменить, ты прекрасно об этом знаешь. — Да при чём здесь суд?! — воскликнул в возмущении МакКуин. — Я… Мне… Чёрт! Слушай, мне совершенно плевать на решение суда сейчас, — теперь Салли совсем ничего не понимала, в то время как молодой человек продолжал говорить, — Мои мысли не суд волнует, а ты! Да, и не смотри на меня так! — Что это значит?.. — недоумевала Салли, не веря в происходящее. — Вот, знаешь, — Молния возвёл глаза к небу, а после снова опустил, — я говорить красиво не умею, а ещё я скорпион по знаку зодиака, — он весело заулыбался, что произвело на Салли положительный эффект, и она вдруг улыбнулась в ответ. — Потому буду говорить честно и прямо: ты меня страшно бесишь. Даже слишком страшно бесишь! Но я восхищаюсь твоей начитанностью и образованностью. Мне тебя хочется слушать вечно! А после твоей песни… Ой, всё! Короче говоря, я походу влюблён в тебя. Есть вопросы? Салли стояла и, оцепенев, глядела на МакКуина. Никто и никогда не признавался ей в чувствах. Тем более таким вот образом! Ей хотелось то ли смутиться, то ли послать его к чёрту на куличики (а лучше пощёчину, для эффекта), то ли сказать... Что сказать? То же самое? Да ну! Бред! Да и кто ей признался в чувствах — её враг. Но почему-то от его слов на душе девушки внезапно стало светлее. Его грубые слова прозвучали для неё, как нежная музыка, и Каррера желала бы забыться в этой симфонии, но то она не дозволяла себе сама. — У меня к тебе только один вопрос, — зашептала она. — Один и единственный: где ты был раньше? — Да так… — с неловкостью почесав на затылке и покраснев, неоднозначно ответил МакКуин. — Болтался… Ну, не о том речь! Я бы хотел, чтобы ты со мной встречалась. Салли снова покраснела. Прежде с ней не случалось такого, чтобы она не могла подобрать слов и даже реакцию. Но собраться духом всё же стоило, и в итоге девушка сказала: — Я подумаю. Хорошо? Мне нужно время… Молния кивнул. На такой расклад карт он согласен, пусть и придётся мучаться в догадках. Зато он рассказал ей правду. Да, его правда противоречива, и всё же любить намного лучше, чем ненавидеть. К тому же вражда не имела смысла между ними. — Хорошо… — Монтгомери, вздохнув, улыбнулся и чуть смущённый взглянул на Салли. — Скажи, пожалуйста, ты не могла бы спеть ещё разок? Пожалуйста. В его голосе проскользнули нотки мольбы. Салли даже казалось, что он сейчас встанет перед ней на колени, что вполне было вероятно. — З-зачем? — Салли никогда не заикалась, но от изумления по-другому у неё уже не получалось. — Ну, это… М… — Монтгомери почесал на затылке, тяжело вздыхая. — Хотел бы вновь тебя послушать. Мне так хорошо от твоего пения. И снова он её вогнал в краску (вот, зараза такая!). Но отказать Салли не могла, даже если бы того хотела. В ней напротив возникло желание провести с ним время, чтобы узнать его чуточку ближе: может, он не такой плохой, каким кажется. — Если ты того желаешь, — Салли ласково улыбнулась и пригласила Монтгомери присесть у сеновала. Они вместе опустились на траву, Салли вновь взяла ромашку в руки, и её звонкий успокаивающий голос снова зазвучал в округе. Монтгомери, слушая её пение и наслаждаясь им (и близостью с девушкой, что люба его сердцу), прикрыл глаза и поближе придвинулся к Салли. Сначала его близость Каррере не понравилась и возмутила, но потом ей наоборот не захотелось отстраняться от него, и, неожиданно взяв МакКуина за руку, положила голову ему на плечо, продолжая петь. Действие Салли вызвало у Монтгомери волну эмоций. И наконец-то за долгое время эти эмоции были положительными, а он сумел почувствовать себя счастливым, каким он ни был никогда раньше (за исключением детства до определённого времени) за все свои двадцать лет.