Не оставляй.

Тонкие пальцы путаются в рыжих волосах, судорожно сминая и оттягивая на себя отросшие пряди. Ноги сплетаются между собой и обретают точку опоры только после того, как чье-то бедро упирается в столешницу. В московской кухне слишком тесно для них двоих – он даже не успел выключить плиту. Губы Жени разят терпким виски и табаком, Яр же давно не пил ничего крепче кофе. — Подожди... — Баярунас набирает в лёгкие столько воздуха, сколько представляется возможным, а пальцы задевают чайник, кое-как выключая его к чёртвой матери. Стопа тянется к полу в неизбежном стремлении заземлиться. Нужно прийти в себя, хотя бы на мгновение прояснить захмелевший рассудок. И когда всё пошло не по плану?

Месяц назад.

Туманный Питер никогда не способствовал безопасному дорожному движению и всё же он любил его. Ярослав втопил педаль газа, выезжая на трассу м11. После постоянных гастролей и недавней организации концерта, дни в студии звукозаписи казались не меньше, чем отпуском. Другой бы уже выдохнул, взял паузу, но его серые глаза лишь недовольно щурились на лобовое стекло, ставя себе новую планку. Баярунас не был таким уж материалистом, вопреки мнению коллег. Он просто не умел останавливаться на достигнутом. Ещё он старался не думать о голубых глазах с пышными ресницами, что который день не могли выйти у него из головы. Петь дуэтом с занятой девушкой это, конечно, одно, думать о ней даже в свободное время — это уже походит на манию. Он прекрасно понимал, что ему не стоит надеяться и соблюдал границы везде, где только можно, только на сцене позволяя себе чувствовать и быть настоящим. Спишут ведь на актёрское мастерство и сюжетную задумку. "Ради чего, объясни мне? Она ведь о тебе даже не вспомнит." Слова Жени въелись в голову душащим дурманом. Токсичный самородок, которого даже другом язык не поворачивается назвать. Но его манера залезть языком под рёбра и попасть в самую точку отдавала каким-то талантом, с которым даже лучший мозгоправ не сравнился бы. Москва встречает сгущающимся воздухом и бесконечными пробками. Ярослав не жалуется. Не впервые. Находит обходные пути, срезает дорогу, под вечер доезжая до старого здания в центре. Не на своей территории ему всегда было несколько не по себе. Но он не подает виду, нарочито вальяжно вваливаясь в чужую квартиру, лишь кончиками дрогнувших пальцев ощущая, как дискомфорта становится больше. Будто бы не квартира, а иллюстрация культа Диониса, ей богу. Слишком аккуратно, слишком винтажно, слишком всё на_своих_местах. — Зря ты слился, Жень. Мог бы мне сейчас Даламарить. Твой типаж, отвечаю! — Ярослав смеется, наспех скидывая с себя кроссовки с напускной непринужденностью. Женя обводит его взглядом, подобным взгляду, которым педагоги обводят нерадивых студентов. После опыта с Атлантидой, сама мысль об участии в мюзиклах ему претила. Но какой смысл ныть об этом? Он же, чёрт побери его, Шварц — крутой пацан из Кропоткина. Потому остается лишь невольно закатить глаза, лениво поправляя свободную черную рубашку. — Ярик, даже не начинай. Мне это неинтересно, — он подпирает косяк плечом, и скрещивает руки на груди, спокойно дожидаясь, пока Баярунас избавится от верхней одежды и пройдет в комнату. Вечно занятой, живущий на работе и буквально дышащий ею. Шварц ловит себя на мысли, что завидует этой искренней и по-детскому наивной одержимости, что так легко читалась в этих светлых глазах. Если бы только не одно "но", которое могло стать его же гибелью. — Знаешь, даже жаль, что ты не куришь. Хотя бы ради приличия.