Калифорнийская сказка

Матёрый человек и относительно молодой парень шастали от счастливо живущего Вилледора прямиком к завтрашнему дню. Они идут уже около недели к заветному океану, о котором так долго мечтал самый старший из них — Хакон, чьё лицо, на удивление, не было переполнено морщинами в столь знатном возрасте, а карие глаза, с чуть опущенными по-старчески веками, светились жизненной энергией. Можно было подумать — это отец и его возмужалый отпрыск, внешний вид которого в мире апокалипсиса знатно выделялся мужеством, неушедшей подростковой пылкостью, папашкиной «свежестью». Но, залезая в отцовскую голову, когда он видит перед собой чуть согнутую мускулистую спину, израненные схватками руки, но заботливо измазанные медовой мазью; и, наконец, шею, что при всей своей семейки мускул имеет худые женственные черты, всякий наверняка поймёт — между ними что-то большее. А во время того, как мужчина опускает глаза чуть ниже поясницы, рассудок мутнеет от его нахлынувших фантазий. Но текущие мысли заняло кое-что ещё замечательное — пляж — до невозможности уникальное место. Иногда его по-ребячески интересовало, как это обычное местечко с песком, чуть тёплей водичкой и до дрожи прохладным бризом, способно собрать за короткий промежуток времени людей, количество которых достигало бы чуть меньше двух стадионов. Или недельную численность людей в Диснейленде. — Что за Диснейленд? — видимо, в рассказах Хакона о Калифорнии, в которую они отправлялись, мельком прозвучал этот наиогромнейший аттракцион со сборищем потных родителей и таких же потных ребятишек. Взглянув на идущего плечом к плечу напарника, мужчина «в самом расцвете сил», как говорилось в одной книжке, хмыкнул. Его удивило, что, пробежав чуть ли не весь материк Северной Америки, парнишка ни разу не посетил место, о котором как минимум знала каждая собака ранее густозаселенного города. — Кратко говоря, Диснейленд — место элегантных принцесс и пони, блюющих радугой. А ещё там гуляло около десятка клонов одного популярного грызуна. Копошиться в воспоминаниях о том местечке было с одной стороны приятно, особенно, когда это воспоминания о твоей семье. Помниться, как мелкий мальчуган Дэвид дрался со старшей сестрой, дабы прокатиться с мамой на слонике по имени Дамбо и упал на ларёк с сахарной ватой. Или как «взрослая для детских блевотронов» Алиса чуть не сложила пополам защитную дугу аттракциона. Но иногда было отвратительно видеть за стенкой некоторых будок писающего продавца хот-догов, или влюблённую парочку, лобызавшейся в будке для фотографий. Хуже всего, конечно же, были устрашающие своими костюмами аниматоры с выпученными глазами. Кто только такой наряд выдумал? — А принцессы были красивыми? — этот вопрос был излишне пубертатен для человечка возрастом двадцать годиков. — Сногсшибательными! — саркастично вскрикнул старший. — Если ты так, конечно, назовёшь измазанных в пудре девиц с одной и той же родинкой под глазом. У них разве что парики разные были. В ответ послышался сдавленный смешок. Эйден, кратко взглянув на самодовольную харю рассказчика, ускорил шаг. — Спешишь завидеть красотку Рапунцель с высокой башни? — очередная дразнилка от Хакона заставила Малыша закатить глаза. Это уже начало походить на какое-то начало их новой словесной войны. — Или её грудастую мачеху Готель? — А эту я не знаю… Вообще, в отличии от других я книжки читал, - мальчишка просёк намерения противника и начал было язвить. Но всё время забывал о Маттиасовском тридцатилетнем опыте общения с людьми. — Ах, ты меня так задел этими словами, что я не расскажу самый любопытный компонент этого мерзкого места. Уверен, услышав его, ты наверняка бы туда ломился больше, чем я к океану, — Хакон искусно создавал интригу, как бы начиная маневрировать между красивыми словцами и пустым трёпом. — И что же это? — голос хоть и звучал уверенно, но манипуляции взяли вверх над ним, и слышалось какое-то заикание. — Сексуальные задницы принцев, конечно же, — слова были выплеснуты быстро, но серьёзно. Ожидавший чего-то менее смущающего Эйден бросился на напарника с кулаками, но по ощущениям жертвы Малыш кинулся его щекотать.

***

Ноги опрыскивала прохладная весенняя вода. Если сравнивать её с водой Вилледора, то по проценту чистоты она явно выигрывала, ведь в том городишке не то что падать в эту жижу, в неё смотреть было противно. А тут тебе всё, о чём ты мечтал: и ветерок, и солнышко, и водица, а самое главное - здесь пустота. Оно и верно, потому что вряд ли зомби осмелятся заходить на неприкрытый ничем от ультрафиолета пляж, на котором даже жертвы не сыщешь, а люди... Они просто не так сильно мечтают увидеть океан, как Хакон. Малец стоял, обнимая чуть ли не прослезившегося то ли от ветра, то ли от счастья мужчину за правое плечо. Ногам было холодно и хотелось немедля взять оборванную где-нибудь тряпку и просушить их, но плотно обнимавший Хакон своим только присутствием согревал чужое тело и словно проносил по нему импульсы приятного жара. Голове тоже было тепло, но в противодействие ему ветерок волнами развеивал по волосам неведомый холодок. Казалось бы, вот оно - умиротворение, но во всё этой бочке мёда показывалась неприятное, задевающее всю идиллию, грязное пятнышко дёгтя. Надо исправлять. - Слушай, старик, а в океане какая принцесса? - Рыжеволосая русалочка Ариэль, - его мысли явно были заняты чем-то другим. Например, опусканием левой ладони к пояснице партнёра, - В мультике она вышла замуж за принца и жила долго и счастливо. Но в сказке таким и близко не пахло, чтоб ты знал. - Хм... - Что это за "Хм"? - да он вообще не вдупляет, на какой огромный кол его сейчас посадят. - Да так. Слышал же анекдот: "Если сварить русалку, то получится бульон или уха?"? Так вот, ответ на вопрос очень прост: если сваришь её ты, получится шпинатный смузи, - Малыш выжидающие поглядывает на Хакона. Но по взгляду того, нужно было сказануть что-то ещё напоследок, что-нибудь остренькое, - И, возвращаясь к вопросу о сексуальных задницах принцев, твоя будет самая лучшая. Старший не может описать, какие чувства его заполняют больше: обида на возлюбленного за первую шутку, обольщение за комплимент, или гордость за ученика? Выиграло всё же второе в сообществе с третьим, когда он начал от нахлынувшей страсти расцеловывать согретое солнцем чужое личико. В ответ его опять начали "щекотать".