***
— Опухоль мы удалили, Ирина Алексеевна, но произошел инсульт… — Вячеслав Михайлович в недоумении смотрит на Павлову. Почему она здесь? Да и для чего? Знает ведь, что не пустят, а все равно ждет. Но его это мало волнует, когда на экране смартфона появляется номер Марины, терзающей себя в догадках и оставшейся на свадьбе Лазаревых. Он уходит, оставляя ее в пустом больничном коридоре, стены которого никогда прежде так не давили. Потому что прежде ей не приходилось стоять на этом месте и слушать вердикт врачей. Не приходилось заставлять мозг работать и напряженно думать, лишь бы он не мыслил о последствиях инсульта. Хотя какими бы они ни были, она сейчас пройдет в палату, послав всех к Гиппократу на могилу и пообещает ему быть рядом в любых ситуациях, и если он выкарабкается, то с нее должок.***
Она ожидала чего угодно, придя сюда спустя столько месяцев, но не сломленного Брагина, тщетно пытающегося восстановить моторику на аппарате для деятельности рук после инсульта. — Дерьмо, — он нервно вырывает руку из резинок и закрывает глаза трясущейся ладонью. На лбу выступает испарина, и хочется разрыдаться от навалившихся проблем. — Не все сразу, Олег Михайлович, — она подает голос из заднего угла, стараясь не спугнуть его искренние эмоции. Больше всего ей хочется, чтобы он выговорился, перестал хотеть отрезать себе руки и не препятствовал восстановлению. — Ты же сам врач, потерпи немного, — она подходит ближе, стуча каблуками, и садится рядом с ним, кладя руку на его правое плечо. Брагин не реагирует и сидит в том же положении. Он не привык показывать ей свою слабость. Разве что… — Как ты? — она робко задает вопрос, и он кажется ей до жути идиотским, глупым и бесполезным. Кажется, что он разозлится еще больше. — Я не могу понять, что ты чувствуешь, и как погано у тебя на душе. Но я точно знаю, что это продлится не вечно, и мы будем с тобой оперировать как в старые добрые. Знаю, что тебя бесит этот центр, эти аппараты, эти врачи и тремор рук, ты только скажи, чем я могу помочь. — Она наклоняется ближе, чтобы заглянуть в его глаза, и он опускает руку. Глаза покрасневшие и слезятся, но выражают ей благодарность. — С тебя должок, Ирина Алексеевна, — ухмыляется он, видя ее потрясенное лицо. Она улыбается, и выдыхает скопившийся воздух отчаяния. Откидывается на спинку стула, но знает, что доля переживаний еще находится с ним. — А с меня отодвинутый диван, — он прячет руки под стол. Не хочет ей показывать. — У меня кое-что есть для лучшего хирурга, — она ставит сумку себе на колени и достает упаковку пластилина, протягивая ему. — Уже не лучшего, вы же знаете. — Она моментально понимает, что Брагин раздражается. Ляпнуть такое не способному оперировать хирургу — бред, да и только. — Простите, Олег Михайлович, я больше так не буду, — она опускает глаза вниз и закусывает нижнюю губу, шарф начинает душить. — Не оставите попытки развить мою мелкую моторику? Могу связать вам варежки! — Лыбится он и достает пластилин из упаковки. Она развеяла его сомнения, потому что никогда не врала. — Договорились, но к варежкам мне нужен комплект! — она снимает пальто и шарф, кидая на соседний свободный стул. — Ох, придется открыть ИП, — он поджимает губы и хмурит брови, показывая всем своим видом, что серьезно надумал. — Марина предложила взять паузу, пойду работать в поликлинику. — Тихо говорит он, сминая в правой руке кусок серого пластилина. Павлова молчит. И на лице старается не показывать явного отвращения к Нарочинской. Бросить мужа в сложнейший период реабилитации? Спасибо хоть до операции не сделала этого. Хочется высказать ему все, что она о ней думает. И пусть он катастрофически неугомонный, рискующий собой, не думающий иногда о близких, причиняющий боль. Но это Брагин. Спрашивающий и волнующийся о каждом, помогающий в самые тяжелые моменты и спасающий из омута темных мыслей. И его не переделать. Его просто нужно любить таким, какой он есть. Ну или терпеть… кому как. — Ты можешь пожить у меня, — она берет черный пластилин и режет ножиком на мелкие кусочки. — Господи упаси, — он смотрит на нее притворно испуганными глазами и кладет руку на сердце. — А если ваш сожитель меня побьет? Бабулечки не захотят идти к такому терапевту, — он неодобрительно качает головой, замечая, как она поникла. Алеников продолжает это делать. Он знает и видит по красноватому пятну на внутренней стороне запястья. — Я хочу, чтобы вы его бросили! — Громко и резко произносит он, выпуская из рук недоделанный хирургический инструмент. Пристально смотрит на Павлову, которая нервно сжимает ножик. — Ты же знаешь, что я не могу, — он слышит в ее голосе мольбу. Она хочет, уже слишком давно, но одна не справится. Она надеется, что он поможет, когда поправится. — Он лишит меня должности. И что мы? — В помещении царит тишина. — Будем вместе лечить бабулечек? — Она забавно усмехается, откладывая наконец несчастный ножик. — Ну почему же? Прекрасная половина человечества мне, а вам дедульки! — Зазывающе улыбается он и берет ее руки в свои. Больше не прячет их под столом, а сжимает ее пальцы, прося посмотреть. — Вы же знаете, что я всегда рядом и помогу. — Он вопросительно вскидывает бровь, ожидая ответа. — Это я должна быть рядом и помогать тебе, Олег… — Ей осточертело называть его по отчеству. Настала пора понять, что им делать дальше. Она знает, что он пока не будет возвращаться в Склиф. Он знает, что она пока не будет уходить от Аленикова. Но это «пока» продлится меньше, чем они оба думают. — А ты уже, — он показывает глазами на пластилин и убирает руки, вновь принимаясь за лепку. — Я пока у Нинки поживу, — отвечает он на вопрос и смотрит на нее исподлобья. — А я пока потерплю Аленикова, — грустно заключает она. — Хотя ты в качестве сожителя нравишься мне больше… — робко признается она, и прячет глаза вниз в который раз. Где-то в глубине души ей хотелось, чтобы он сейчас встал, присел перед ней и пообещал, что решит все ее проблемы, избавит от поднимающего на нее руку по поводу и без Анатолия, вернется в Склиф, отодвинет диван, и они вместе выпьют кофе за начало хорошей жизни. — Я обещаю тебе, что помогу разобраться… — Уверенно заверяет он, и плевать, что пока не знает как, плевать, что у того огромные связи. Он готов сделать ради женщины напротив всё и даже в два раза больше. Ведь это она, ни Марина, ни Куликов, помогает ему в самый морально тяжелый период. Поразительно… Сидит и лепит с ним из пластилина. — Спасибо тебе, — хрипло шепчет она, вот-вот заплачет. — У вас такая шевелюра отросла, — подмечает она и дотрагивается до мягких растрепанных волос. — Завидуете? Я вам масочку для волос скину, глядишь поможет, — Брагин в своем репертуаре. Смеётся, глядя на нее, и понимает, что все проблемы ушли на второй план. Не кажутся такими важными, страшными и нерешаемыми. И все из-за какого-то пластилина. — Иди ты, Брагин… — отмахивается она и смотрит в окно. Темно и видно только отражение. — Точно! — он моментально подрывается со стула, открывая окно, — я же обещал прогулку. Вот же голова дырявая, не зашили, наверное. Забирайте пальто с шарфом и пойдемте, — он протягивает ей руку. — Куда? — Она ошарашенно смотрит в его радостные глаза и нерешительно протягивает руку к пальто. — Как это куда? Гулять! — Он тянет ее за руку, чувствуя сопротивление. — Олег Михайлович, вы сдурели? Там же ливень! Я потом как домой поеду? Холод на улице собачий… — Она ищет новую отговорку, но возражения не принимаются. Брагин по пути на выход хватает куртку и почти выбегает из центра на свежий морозный воздух с запахом дождя. «Как ребенок… И что для счастья надо? Упаковка пластилина и поймать пару капель дождя!» Павлова отвлекается от мыслей, когда дождь мочит ей ноги. Чертыхается, но смотря на Брагина, бегло спускается с мокрых ступеней. Волосы моментально мокнут, прилипая к лицу, а мужчина напротив стоит в капюшоне. — Так нечестно, авантюрист! — Она подпрыгивает и стягивает с него капюшон. Задорно хохочет, отходя назад на полшага. — Доволен? — Прятать руки в карманы теперь бессмысленно. — Чего молчишь? — Ира чуть заметно хмурится, смотря на Олега. Он будто застыл, смотря ей в глаза, не моргая и, кажется, дыша через раз. — Олег?— Не отведу глаза, как бы не просила. Не моя вина, что ты так красива…
Он улыбается ей, но ничего не хочет предпринимать. Спугнуть этот момент доверия, нежности, слабости и признания было бы полным безобразием. Она смотрит на него и тоже не хочет ничего предпринимать. Одежда промокла насквозь, становится зябко. А в зале центра реабилитации от капель дождя мокнет его скальпель из пластилина с её недоделанным пинцетом.