Not4U

Глеб любил весну. То самое время, когда природа расцветала после затяжных морозов, лёд таял, почки на оживающих деревьях распускались, и можно было наконец сменить тяжёлый пуховик на плащ или бомбер. Весной ему всегда хотелось дышать глубже, так, чтобы лёгкие спирало, чтобы голова кружилась. Зиму не меньше любил, но предпочитал отсиживаться в тёплых краях: плавать в море, лежать на теплом песке и греть вечно ледяные ладони на солнышке. Или проводить вечера у камина в загородном доме, что бывало весьма редко. А ещё ему нравился Егор — совсем юный, но такой амбициозный, энергичный и талантливый. Казалось, что всё, к чему парень прикасался, становилось особенным, начинало играть новым красками и светить ярче самой горячей звезды. Рядом с ним Глеб чувствовал себя живым — искренним и настоящим. Появление Ракитина в жизни Глеба стало самой настоящей и тëплой весной, хотя он старался не показывать истинной причины и только сильнее кутался в зимние балахоны — прятался за маской простого сотрудничества или хорошего товарищества. Людям не обязательно знать всего, главное, что они двое всё понимают. Вот только в весне ему одно не нравилось — частые ливни, изменчивая погода. Утром может ещё светить солнце, но к полудню — дождь или град. Все-таки он не герой стихотворения Тютчева и гроза в начале мая его совсем не радовала. И честно, стабильностью Егор тоже не отличался. Отголоски тянулись за ним, заставляя обрываться посередине собственной истории о прошлом, озираться по сторонам на улице, нервно смеяться на вопросы, связанные с его же самочувствием. И порой Глеб чувствовал, что вместо решения проблем, Тейп любит от них убегать. Носить улыбчивую маску снаружи, но внутри скрывать в себе эпицентр шторма, не меньше. Но Глеб предпочитал успокаивать себя тем, что рядом с ним его весна будет лишь цвести, а горести будут пролетать лишь лëгкими облачками, а не тяжёлыми тучами. Его весне незачем впускать в себя холода. Ведь так? Уже полчаса Глеб стоял в пробке, и хотя он никуда не спешил, его слишком раздражал вечерний затор на дороге. Ливень не прекращал барабанить по корпусу дорогого авто, а дворники только и успевали смахивать собравшуюся на лобовом стекле воду. Голубин устало вжался в спинку кресла и нервно постукивал по рулю пальцами в тонких кольцах. Он регулярно поглядывал на экран телефона, прикреплённого к передней панели, который, к слову, пугающе молчал. И как бы блондин не пытался себя успокоить, ему казалось, что всё это не к добру. Егор в это время, расслабленно развалившись на диване, о чём-то вёл беседу с Даймбэгом. Суть диалога его не слишком заботила, в его крови играл дорогой алкоголь, он наконец мог позволить себе с головы до ног одеваться в бренды и не думать о завтра. Люди вкурили его музыку и увлечение стало приносить большие деньги, а вместе с этим и жизнь стала обрастать новыми знакомствами и крупными проектами. Новая жизнь кружила голову, и кружила сильно. Егор даже не пытался себя убедить байками о том, что фэйм его ни капли не изменит, ибо стоило ему только проклюнуться, так вот же он, тратит кэш на всё и на всех. Сегодняшняя ночка ещё относительно спокойная, оглядываясь на прошлые дни. Егору весело и заебись, и это всё, что его сейчас заботит. — Слушай, чувак, к хорошему виски кое-чего не хватает,— внезапно обратился к нему Андрей, привлекая к себе внимание, — поэтому я принёс. Поймав заинтересованный взгляд, парень выудил из кармана спортивных штанов зиплок с белым порошком. — Что на этот раз? — поинтересовался Егор, он прекрасно знал, что его близкий друг барыжит. Отчасти из-за этого в те времена, когда они были совсем на мели, они всё равно были желанными гостями на разнообразных тусовках и вписках — каждый знал, у Дайма всегда что-то найдётся. — Кейн, — коротко ответил Андрей и бросил пакетик на стол, — че смотришь, неси купюру и карту. Или твоя злобная блондинка и их у тебя отобрала? — Я просил его так не называть, — скрипя зубами, прорычал Ракитин, но все-таки поднялся за необходимыми принадлежностями. Ему особо и не хотелось сегодня обдалбываться, но от дороги или двух ничего же не будет, верно? Тем более, не по-пацански как-то выйдет, если откажется. Дайм посчитает, что Тейп в обществе Фараона совсем тряпкой стал, стелится под нового приятеля и ни во что не ставит старых друзей. Всё же, несмотря на образ, который Тейп выстраивал, конфликтным человеком он не был. Его детской мечтой был мир во всём мире, в драках он вечно разнимал конфликтующих. Но детство прошло, даром, что оно всё ещё норовит в мозгах плясать. О неприязни Андрея к Глебу Егор прекрасно знал, и также знал, насколько у них это взаимно. Егор знал, почему Глеб был против алко-наркоугаров и подобного баловства. Он как никто другой знал, чем это всё кончается. В голове Голубина ещё были свежи воспоминания туров Янграши, «Rock Is Dead» и «Lonely star», а вернее их последствия. Когда затяжное веселье сменялось похмельем и ломкой, и казалось, что выхода из порочного круга уже не будет. Когда это привело к серьёзным проблемам — внутренние органы молодого парня были близки к разложению — тогда все его треки про «мёртвого молодого ублюдка» казались как никогда правдивыми. Он смог выбраться из карусели, ему хватило сил наладить отношения с родителями, близкие его вытащили из этого. Егор поражался его силе воли и решимости. Те, кто гнал на него, болтая о том, как Глебу всё легко досталось, и как спокойно он вкушал плоды незаслуженной славы, попросту не знают, о чём они пиздят. Глеб не хотел, чтобы Тейп, который получил в моменте большую популярность и огромные возможности, повторил его путь или закончил бы самым худшим сценарием. Он не ходил за ним по пятам, не контролировал каждое действие, но относился с заботой и неким трепетом. Голубин видел проблему в старом окружении Егора, а в особенности в Андрее, который, казалось, не хотел, чтобы друг менял их давние забавы на скучные светские мероприятия и уж тем более на популярного русского рэпера Фараона. Дайм быстро расправился с порошком на стеклянном столе и убрал в нос первую дорогу, следом передавая скрученную купюру Тейпу. Егор ещё на пару секунд замялся, но под пронзительным, хотя уже и слегка расфокусированным, взглядом повторил то же действие. — Ты раньше пробовал кокс? — спустя недолгую паузу, спросил Дайм. — Не-е-ет, — протяжно ответил Егор и тут же почувствовал, как по его телу разлилась приятная эйфория. Внезапная лёгкость и прилив энергии ощущались крайне остро и неожиданно, спокойный настрой сменился желанием свернуть горы или переплыть вдоль Москву-реку. Тут же захотелось написать ещё с десяток битов и треков, объездить полстраны и получить Оскар. Так странно, но слишком приятно, чтобы отрицать появившуюся любовь ко всему миру. Стены полетели ввысь, улыбка расплылась до ушей, время из потока воды превратилось в тягучий сгусток мëда. С полки тут же достался ноутбук и из колонок полились звуки нового бита. Привычные музыкальные дорожки зазвучали по-новому, заезженные сэмплы приобрели совсем иные ноты, голова полнилась идеями, и было их бесчисленное множество. Немного позже из всего потока звуков послышался классический рингтон айфона, Егор кинулся искать свой телефон, который валялся где-то на заваленном барахлом столе. Ему редко кто-то звонил и обычно по очень важным вопросам, но поводов для переживаний у него не было, до момента, пока он не увидел до боли знакомое имя из четырёх букв. Телефон продолжал трезвонить, но Тейп не решался взять трубку. — Я же обдолбанный, как мне теперь разговаривать? — обратился он к Дайму, стоя всё так же с гаджетом в руках. — Успокойся и просто расслабься, ты будто раньше не юзал никогда, — спокойно ответил Андрей и продолжил что-то клацать в ноутбуке, вероятно, накидывая новые эффекты на бит. Егор сделал глубокий вдох и ответил на звонок, проходя вглубь квартиры. Может он и не спалится, если не будет об этом думать? — Ты долго брал трубку, всё нормально? — послышалось с того конца провода. — Привет, — Егор всë так же улыбался, — мобила завалилась за диван просто, всё в полном порядке. — он продолжал бродить по комнате и разглядывать картины на стене, раньше они не казались ему такими красочными и интересными. Они тоже уплывали на глазах, но не вверх, а в самые разные стороны. Отчего-то хочется смеяться и нарезать круги по паркету, но палить себя Егору нельзя. — Ну ла-адно, — протянул Глеб и кажется сам заулыбался, — работаешь? — Как и всегда, знаешь же, — к удивлению Ракитина, их диалог выглядел как обычно и он не нëс какую-то чушь, во всяком случае старался, — а ты чем занимаешься? — До этого момента стоял в пробке, но она стала двигаться, поэтому я позже напишу. Не забывай делать перерывы, трудоголик, — Голубин легко посмеялся и быстро сбросил. У Глеба не было привычки разговаривать за рулём. И не только по телефону, часто во время поездок они ехали в тишине или под музыку, но говорить с ним в этот момент было невозможно — блондин слишком концентрировался на дороге и просто не слышал ничего вокруг. Иногда Егору он казался слишком серьёзным — ну не может простой человек держать под контролем всё и сразу. Но Глеб — не простой, либо же Егор не знал его другим. Голубин не очень хотел рассказывать о всех тех не особо удачных случаях на дороге, в которых одному Богу известно, как же Глеб выжил. С тех пор вождение стало для него крайне ответственной и серьёзной темой, в которой промашек он бы себе не спустил. Когда звонок завершился, Егор облегченно выдохнул и вернулся в комнату к Андрею. Тот всё так же что-то увлечённо крутил на пульте и вслух зачитывал приходящие на ум строчки. Следом улетела ещё дорога, за ней виски и так по кругу. За свою недолгую жизнь Егор пробовал разные наркотики, но до такой изысканной дряни добрался впервые. Эффект казался совсем отличным от всего, что было ранее, и теперь стало понятно, почему об известном эйфоретике столько разговоров. Когда действие наркотика начало утихать, Ракитин потянулся за добавкой, но Андрей его остановил. — Малой, мне кажется тебе на сегодня хватит, — сказал Стариков и убрал зип себе в карман. — Да че ты, нормально же всё, — быстро произнёс Егор и откинулся на спинку дивана, обижено скрестив руки на груди. Хотелось ещё, хотелось впустить белый порошок вместо воздуха в лёгкие и вместо лейкоцитов в кровь, чтобы всегда серые будни в Москве были под яркой призмой кайфа. Но на данный момент Егору пришлось догоняться остатками виски. Музыка больше не писалась, и только Егор хотел предложить продолжить веселье в каком-то клубе, на его телефон поступило сообщение, от которого не то что настроение испортилось, а внутри всё оборвалось. Глеб: Я у подъезда, откроешь? Ракитин поднял напуганный взгляд на Старикова. — Глеб приехал, — коротко выдал он и засуетился, разбирая бардак на столе. — Мне пиздец. Дайм ухмыльнулся и закатил глаза. — Ты бы всë равно не смог скрывать от этой мамаши с гиперопекой свои увлечения. И что ты теперь, в шкаф меня спрячешь? — за словами Андрея последовал звонок в домофон, Егор помчался к двери. — Не в шкаф, просто посиди на кухне, — попросил Ракитин и нажал на кнопку домофона. Пока Голубин поднимался на нужный этаж, Егор как мог наводил порядок, но, если говорить прямо, он просто не мог найти себе места. А когда услышал шаги, то встал напротив двери, ожидая скорого гостя. Глеб постучал в дверь, но, не дожидаясь ответа, открыл её сам. Свет из бледно-зелёного подъезда потоком хлынул в мрачный коридор, а сам Глеб с яркой улыбкой бросился с объятиями на Ракитина, чем чуть не сбил того с ног (хотя, по правде говоря, много усилий для этого и не надо было). Кажется, они не виделись две или три недели — у каждого из них съемки, интервью, контракты. Глеб скучал безумно, хотя и старался не показывать этого, но каждый раз его сердце вздрагивало, когда на телефон приходило новое уведомление. Егор также тосковал, но по-своему: он писал музыку, много и совсем разную, лирику от Тейпа никто не ждал, даже он от себя, и вряд ли эти демки когда-нибудь выйдут, он просто знал, что они есть и знал, для кого это всё. Глеб не сразу заметил, что Егор совсем обмякший, он просто хотел поцеловать, но короткого взгляда в глаза напротив ему хватило, чтобы заметить неладное: нездоровый блеск, чернота, застилающая лазурно-синюю радужку почти полностью. — Егор, ты… – он сделал паузу, всё ещё не хочет быть грубым, и набрал в лёгкие побольше воздуха, — ты под кайфом? Да? —он держал парня за плечи, сильнее впиваясь своими пальцами. Голубина и самого пробило на мелкую дрожь. — Эм… Ну немного, да, — поджав губы, ответил Егор и отвел взгляд куда-то в угол. Выражение лица Голубина описать было крайне сложно: невероятная смесь самых разных эмоций — замешательство, тревога, разочарование; в зелёных омутах сверкали искры внутренней бури, которая, казалось, вот-вот выплеснется наружу. Глеб пытался подобрать слова, несколько раз начинал что-то говорить, но всё мимо. Откуда-то с кухни донёсся шум — Андрей, до этого ушедший курить на балкон, вернулся и стал свидетелем немой сцены. — Это из-за него… Егор, всё из-за него, это же он принёс, да? — кивнул Глеб в сторону кухни, его голос становился с каждым звуком всё громче, начиная походить на подкатывающую истерику. — А кто это тут у нас? — издевательски спросил Стариков и по-хозяйски уселся на кухонный стул, — мамочка и нерадивый сынок, ну прям семейная драма! Да если б не я, то ты бы своего ненаглядного уже откачивал, — Андрей открыто скалился на Глеба, специально выводил его из себя, знает же — Голубин за Егора всегда вступится. А Глеб и не сдерживался: тут же преодолел расстояние между ними и схватил Андрея за воротник толстовки, заставляя того встать на ноги. Голубин был в ярости — он ведь чётко был уверен, что все неприятности из-за Даймбэга, именно он заставляет Ракитина сворачивать на кривую дорожку и упиваться в веществах и праздной жизни. Глеб знал, что для исцеления от зависимости первым делом нужно рвать связи с теми, кто может подкинуть дров в её костёр. Но Тейп был слишком мягок и добр. Что же, придётся разбираться за него! Глеб замахнулся, но его кулак остановили. — Не надо, Глеб! — жалобно проскулил Тейп сзади, удерживая блондина за руку. Перед его глазами всё по-прежнему размывается, подобно отражению в луже, рука норовит соскользнуть, словно он не кожи касается, а льда, облитого водой. — Ну почему же! Пусть бьёт! — нахально проговорил Андрей, глядя Голубину в глаза, — только за что, я вот понять не могу? За то что ты, – продолжил обращаться к Егору, —пиздишь ему? Или ты до конца жизни хотел юзать и оставаться незамеченным? Знаете что, ребятки, свои семейные разборки решайте сами, только меня не впутывайте в это! — он выполз из ослабевшей хватки и выскользнул из квартиры, хлопнув дверью напоследок, но этого, кажется, никто уже не заметил. Глеб стоял напротив Егора, второй вроде что-то говорил, рассыпался в извинениях, но Голубин будто упал в вакуум и ничего вокруг не слышал. Весенний сквозняк легко колыхал выбившиеся из пучка светлые волосы, на губах застыло «За что ты так?». Егор, несмотря на творящийся вокруг бедлам, не мог перестать смотреть на человека перед собой. Это тоже последствие наркотика? Пожалуй. Тейп сентиментален, спору нет, но не настолько. Желтоватый свет лампы ложился на светлые волосы Глеба, и Егору в них начинал видеться нимб. Несомненно, Фара был ангелом, посланным Егору свыше. Но грешник не оправдывает Божьего оптимизма, нет, ничуть. Напротив, он его растрачивает почëм зря, вновь и вновь пачкая пылью чужие крылья. Хочется упасть на колени и извиняться, плакать, раскаиваться, но уже и на это нет сил. Есть силы лишь на то, чтобы молча втыкать в чужие глаза. У Глеба же перед глазами мелькал неприятный момент из прошлого. Егор уже был на грани передоза, в памяти всё ещё остались ледяные ладони и стеклянный взгляд медленно закатывающихся глаз. Тогда Глеб успел, он сделал всё, что было в его силах, он спас дорогого человека, но, видимо, не смог достаточно на него повлиять. Глеб не понимал мотив Егора. Неужели его самого не задолбало это всё? Или же дело в том, что покуда это в новинку, он продолжит себя губить и сгорать? Глеба злило и то, что Егор не понимает, что однажды он может остаться совсем один. Пока он будет ловить свой трип, поблизости может просто не оказаться людей в трезвом рассудке, и тогда в этой лотерее можно легко и просто выиграть золотой шприц. Так почему? Почему же он продолжает? — Ты думал я не узнаю? — перебив извинительную речь, спросил Глеб, — не отвечай, я знаю, что да. Зачем ты это делаешь? Чего тебе, блять, не хватает, я не понимаю? Егор виновато потупил взгляд в пол. Он не знал, что отвечать, у него нет ответа, нет оправдания. Ангелы видят всё, и перед ним жалкие отмазки Егора лежат как на ладони. Дунь разок— и их уже нет. В конфликте он не умел выбирать стороны. Метался по разным лагерям до самого конца. И сейчас, стоя перед своим последним судом, ему нечего говорить. Его обвинитель, адвокат и судья в одном лице уже вынесли вердикт. Остаётся лишь склонить голову. Егор вечно хотел всем угодить. И в конце концов, он не угодил никому. — И теперь ты молчишь? — Голубин горько усмехнулся и отвернулся к окну, — сколько же раз ты врал мне? — он покачал головой и скрестил руки на груди. — Глеб, пожалуйста, это в последний раз! Я больше не буду, не хочу… Раскаяние накрывает волнами, раскат за раскатом. Поток слëз по щекам хлынул вслед. Уже на рефлексе губы что-то шепчут в мольбе. Вероятно, просьбу не уходить. Но Глеб понимал — хочет и будет, во всяком случае, пока сам не решит что-то изменить. Пытаться помочь тому, кто этого не хочет — заведомо проиграть. И может быть, он смог бы сейчас его простить, если бы дело было в обычном проступке, но ложь, тем более продолжительную и буквально в глаза, он не мог, и вряд ли сможет когда-нибудь — это удар куда-то в солнечное сплетение, разбивающий все хрупкие внутренности. Хрустальный замок доверия и искренности, с трудом выстроенный, и практически выстраданный оказался разрушен. Ему нужно уходить немедленно, пока на это есть силы. Цветы завяли, не успев распуститься. И их узы пора разрубить. Глебу уже приходилось делать это, но каждый раз больно, как в самый первый. Тяжело видеть Егора таким, но ещё тяжелее осознать, что всё это время Глеб искал ему поводу для оправдания, но не сегодня. Ракитин не давал прохода, в истерике вымаливая прощения и перекрывая все пути выйти наружу, но Глеб был выше всего этого. Изменить своим принципам — убить доверие к самому себе. Все слова застряли комом в горле, ему было нечего больше сказать. Возможно, Егор справится, но уже без него. Дверь захлопнулась, и Ракитин остался позади.

«Эта весна для нас проходит... »