And he cried over nothing So there was nothing I could do to stop His from cutting His beautiful blonde hair off
***
— Поздравляю. — кратко отозвался Аль-Хайтам, когда Тигнари открыл ему дверь. Парень держал в руках небольшой торт с ванильным кремом, обвязанный типичной красной ленточкой. — Спасибо. Проходи ты уже, не стой на пороге. — фыркнул на него Тигнари, заставляя ускорится, а сам забрал торт и успел раскрыть его, начав резать на кусочки. Тем временем, Сайно выглянул в коридор, внимательно осматриваясь. Когда же Аль-Хайтам зашел, Сайно косо на него посмотрел, а Хайтам, предвкушая вопрос, сел напротив. — А Кавех не придет? — вопрос заставил Тигнари обернуться и сжать хвост в ожидании ответа. — Если он не потеряет голову по дороге домой — да. — после этого ответа с двух сторон последовали томные вздохи. — Вы снова поссорились? — уже словно утверждая, спросил Сайно, складывая руки на груди. Его взгляд готов испепелить Аль-Хайтама уже за километр. — Не надо так хмуро на меня смотреть. Да, поссорились, но вы же его знаете. Подуется, уйдет из дома и вернется, как остынет. С ним всегда так. — фраза «всегда так» колкостью отдавалась в груди. У них это обычное явление. От того и ощущалось более тошным. Даже для самого Аль-Хайтама — Вы бы могли… — его перебили, ибо все предкушали заранее то, что он скажет. — Что было, то было, Сайно. Надеюсь, Кавех скоро придет. — отозвался Тигнари, грустно укладывая мясо в духовку. Настроение упало у всех. Даже если бы Кавех пришел, то они возможно не забудут свои обиды и от них будет веять недосказанностью и ложью. В первую очередь друг другу. — Мы подождем его столько, сколько потребуется. — твердо настоял Сайно и с этим никто спорить не намеревал. Ни Тигнари, что слегка не успел приготовить все, что планировалось. Ни Аль-Хайтам, которому похоже все равно на подобную милость. Наверное***
Парень стоял у раковины, смотря на свое отражение. Становилось тошно и страшно. Тошно, от того, что прячет за собой отражение. Страшно, от того, что рядом нет никого. За его спиной лишь холодная стена. Нет тех самых согревающих рук, что крепко сжимают плечи и заставляют проснутся от страшных кошмаров. От вечных неугасающих чувств. Хайтам заставлял его возвращаться в тоскливую и такую несправедливую реальность. В ванной комнате полная тишина, но даже в ней Кавех слышит звуки. Слышит несказанные нежные слова, ощущает не случившиеся поцелуи. Ком подступает к горлу, а глаза теряют чёткость. Мир плывет, а последние мысли только о нем. Не чересчур ли жесток Хайтам? А может так и нужно? Все их грубости, негативные эмоции, закатанные глаза, сломанная посуда — это правильно? Может у них не было другого выхода? Кавех в это верит. Потому что ему ничего не остается. Он глотает все обиды, переживания и не разделенные чувства. Но единственное, что сейчас его гложит. Зависть. Такое неправильное чувство. Он не должен ощущать подобное в сторону близких друзей, особенно у которых сейчас такое счастье — бракосочетание. Но Кавех не мог ничего с собой поделать. Не мог наказать себя за такие грешные чувства, не мог прогнать их прочь. Слезы медленно скатывались по щекам, а руки мелко дрожали. У Тигнари и Сайно всегда все было замечательно. Сколько Кавех помнил их. И сколько помнили они сами себя. Они редко ссорились. А если такое и было, то быстро мирились, им не нужно было заставлять себя извиняться. Они не оскорбляли друг друга, ничего не выходило за рамки безобидных подколов, которые понимали только они оба. Они всегда ласково провожали друг друга и встречали с горящей радостью в глазах. Они без стеснений обнимались и чувства всегда были для них открытой частью, никто не старался спрятать их глубоко, чтоб другой не достал. Тигнари утверждал, что шутки Сайно — отвратительны, но почему-то всегда нежно улыбался с них. Потому что любил его. Аль-Хайтам не смеялся с шуток Кавеха. Потому что ему несмешно. Теперь и Кавеху тоже. Они могли говорить. Тонко, аккуратно, эмоционально. С дискуссиями или без них. С серьезностью во взгляде или с улыбкой на лице. Всегда искренне. Кавех и Аль-Хайтам так не умели. И казалось, что никогда не научиться. Руки невольно включили воду и струя неприятно жгла их. В этой горячей воде растворялась вся злость, которая заставляла крушить весь дом. Она направлялась обратно в Кавеха, потому что так надо. Это привычно. Зависть медленно душила его. С каждым воспоминанием о них. Каждая встреча, каждый поцелуй, каждые приятные слова, что они старались шептать друг другу на ухо, но никогда у них не получалось. Кавех все слышал. Всё анализировал и сравнивал. У них всё не так. От этого было горячо. Словно его обожгли. Теперь тело сгорает до тла, пока от него не останется лишь пепел. Рядом с Аль-Хайтамом не хотелось говорить о чувствах. Хотелось молчать и губить в себе всё то, что мешало им. С Сайно было не так. Тигнари говорил ему всё, что чувствовал. Так тонко — и Сайно понимал его. Кавех хотел так же. Но от всех желаний было тошно. Когда-то Кавех был настолько грязным, что представлял их половые утехи. Так нежно, так чувственно. Блондин верил, что это действительно так. Отчего каждый раз становилось сложно заснуть. Сердце стучало невыносимо быстро. Его сжимали в тисках так долго и теперь оно хотело выбраться. Только не рядом с Хайтамом. Оно будет выбираться вместе со всей грязью и завистью. Кавех осёкся и выключил воду, смотря на обожженные руки. Красные, горячие. Боль заглушала липкие чувства, но теперь заставляла чувствовать себя еще более ужасно. Эффект всегда проходит быстро и Кавеху этого всегда не понять. Теперь ему было не интересно, чтобы сказал Аль-Хайтам в этой ситуации. Его слова вряд ли будут такими же обеспокоенными, как слова Тигнари, что он произносил раненому Сайно. Горло словно резало ножом, а руки пульсировали. Хотелось сбежать от этой реальности как можно скорее. И он упорно этим занимался, но к сожалению его мысли не уйдут от несправедливости. Они будут вечным напоминанием о том, что так не будет. Сколько бы он не старался. Пора бы душить зависть голыми руками, но теперь он даже этого не мог. Так беспомощно. Он нервно пытается отыскать хотя бы какую-нибудь мазь или бинты, но пока рылся в ящиках обнаружил ничто другое. Ножницы. Кавех никогда не думал обрезать волосы коротко. Он даже признался, что хотел бы отрастить их, хоть это получалось не так легко. Аль-Хайтам тогда лишь фыркнул — Блондин-дурашка. Почему-то тогда, Кавех засмеялся. Теперь смех — последнее, что вырвалось бы из его уст. Пальцы тонко хватают ножницы, а глаза пожирают их вид. Касаться предметов становилось больно, но резкие желания были выше. Выше разумного, целесообразного. Он кусает губы и поднимает взгляд на отражение. Сейчас он не видел там себя. Он видел лишь бесполезное чучело, что остается только поставить в полях и сжечь с вестниками праздников. Мысли — они превращают его в такого человека. Хотелось освободиться. Переместить их в какой-то предмет и сломать — возможно так станет легче. Спадут тяжкие оковы и ничего не станет волновать его ранимую душу. Каждый состриженный волос подал в раковину, собираясь в огромные клочки. Делать все педантично и аккуратно в какой-то момент просто расхотелось. Руки тряслись и резали больше, чем надо. Губы сжались, а брови хмурились. Не хотелось растягивать эту боль, от которой он так долго старается убежать. Каждое новое движение было резким, быстрым, неаккуратным. В волосы он вкладывал все обиды, слова Аль-Хайтама, все трепетные к нему чувства и всю зависть, что он так долго копит в себе. С волосами падает и груз, Кавех ощущает это. Бросать взгляд на свое отражение становится менее противно, а мысли словно испаряются. В какой-то момент ножницы выпадают из рук и громко стучат об раковину. Всё, что было раньше сменяется облегчением. Теперь Кавех мог спокойно выдохнуть.***
Два стука в двери. Все резко замолчали и остепенились. Тигнари ринулся к двери, уже точно зная, кто стоит за ней. Парень тихо выдохнул и устало улыбнулся, распахивая дверь. Сайно и Аль-Хайтам остались в ожидании. Даже Хайтам выдохнул и размял пальцы. Волнение окутало и его. — Слава Архонтам, ты присоединился к нам. Кавех? — его интонация была восторженной, но сразу же сменилась на удивленную, когда тот поднял взгляд и увидел Кавеха. Он пару раз похлопал ресницами, а позже кивнул ему с той же улыбкой. Блондин не мог не улыбнуться ему в ответ. — Ох, вы наверное уже заждались. Но не переживайте, я не без гостиница. — когда Кавех вошел на кухню, все всё ещё не могли сказать ни слова. Короткие неаккуратно подстриженные волосы торчали в разные стороны, а концы и вовсе завивались, отчего за ушами их было видно. Перебинованные руки потянулись к небольшому пакету и вытащили оттуда две бутылки хорошего красного вина. — Ты успел подстричься? Тебе идет. — первым подал голос Сайно, отчего Кавех удивленно раскрыл рот, а позже улыбнулся. Так тепло. Отчего удивленный Хайтам почувствовал, как его уши слегка покраснели. Ком в горле проглотить не удалось. — Спасибо. Поздравляю вас, молодожены. Ставил на то, что вы выйдете за друг друга. Ну что ж, начнем празднование, да Тигнари? — Кавех все еще привычно жестикулировал руками, отчего Хайтам заметил то, что они были перевязаны. Его смятению не было предела. Дома их ждет разговор. Аль-Хайтам знал, что всё совсем не просто так. Отчего и его сердце стало тешиться в волнении. — Да, Каве. Конечно. — тихо сказал Тигнари, последним усаживаясь за стол. Сайно открыл бутылку и стал медленно разливать всем вино по бокалам. Через какое-то время оставалось только их поднять. В этот момент взгляды Кавеха и Аль-Хайтама пересеклись. И оба их отвели. — За наше бракосочетание и за обновку Кавеха, пожалуй. — сделал тост Сайно, отчего Кавех усмехнулся и все успели стукнуться бокалами. Все кроме Аль-Хайтама, что держал руку на весу. — Хайтам? — настолько осторожно Кавех его созвал. Сайно и Тигнари заметили, что Аль-Хайтам стал слишком задумчивым и подавленным, но Кавех успокоил их своим взглядом. Оба сами должны разобраться, дабы не испортить праздник этим двоим. Они заслужили. — За вас. — отозвался Аль-Хайтам и поднял бокал, первым отпивая из него. Легкое напряжение оставалось, но больше не выходило за пределы. Золотые короткие локоны Кавеха непривычно блестели при свете ламп. Возможно сегодня они поговорят и Аль-Хайтам сможет аккуратно коснуться тех самых вьющихся прядей, что Кавех не успел срезать до конца в порывах сильных эмоций. Когда-нибудь оба поймут. А пока Кавех останется для всех лишь глупым блондином.If in their eyes you'll always be a dumb blonde.