Сделай мне больно

Кафель… Допотопный кран… Душевая лейка… Недаром у меня сразу возникло чувство, что я попал в прошлое. Надо же, Доумеки живёт в такой дыре. Притащил меня к себе. Заботливая мамаша. Единственное место, которое нашлось в городе для вакагасиры мафиозной группировки — лачуга его охранника. И впрямь убогое место, в нём хоть шаром покати. Из еды — одна кукурузная каша. Впрочем, действительно, какая ему разница, если он домой только спать приходит? А главное — какая разница мне? Зато есть надежда, что здесь меня и правда никто не будет искать. Чёрт, как же болит рука… Что это на меня нашло — забраться в душ, не раздеваясь? Опомнился слишком поздно. Но этот идиот действительно разозлил меня. Сначала, конечно, удивил. Когда я решил отсосать ему и вдруг обнаружил у него вот такенный стояк. Ничего себе, импотент. Вылечился, значит. Говорит, заметил, ещё когда в больнице мне минет делал. Ну и кретин же ты, Ясиро. Почему сразу не понял? Не догадался? Впрочем, по каменной физиономии этого типа никогда не поймёшь, о чём он думает. Шкаф ходячий. Почему-то захотелось вывести его из себя. Надоело это вечное: «Я уважаю вас, босс». «Вы — самый прекрасный человек, босс». Словно никогда не видел, как этого прекрасного человека имеют прямо на офисном столе, связав ему руки галстуком. Уважает он! А когда я предложил ему взять меня, раз уж у него встал; отыметь, как все, просто вставить член в дырку и кончить — было такое чувство, словно на него ушат ледяной воды вылили. Будто он был в шоке и эти слова причиняли ему невыносимую боль. Ха-ха! Холодное бешенство закипело во мне. Захотелось сделать ему ещё больнее, и я сравнил его с отцом, а себя — с его сестрой, когда-то этим отцом изнасилованной. Ожидаемо, что у него после таких слов сразу всё упало, и я отправился в душ. Больно… Мне тоже больно… И таблетки уже не действуют. И почему я не выгнал его сразу, когда он только устроился к нам на работу? Не обманывай себя, Ясиро. Он слишком напоминал Кагеяму — твою первую, единственную и безнадёжную любовь. Говорил же тебе Мисуми-сан — уволь его! Старикан как в воду глядел, сразу понял, что до добра это не доведёт. Ну вот и… Что? Доумеки пришёл в душ следом за мной? Зачем? И вот словно кто-то тянет меня за язык. Зачем говорить ему, что я из-за него сам не свой; ценю, что он готов на всё ради меня и чуть не погиб из-за моей невнимательности? Он плачет? Он меня обнимает? Что за телячьи нежности, только их мне ещё и не хватало. Его руки… Его губы… О чём это он? Боится, что я его всё-таки выгоню теперь, когда обнаружил, что он больше не импотент? И правильно боится. Похоже, нет у меня другого выхода… если я хочу защитить его. Пусть уходит из якудза, пока ещё не поздно. Понимаю, что на самом деле не знаю, чего хочу больше — рассердиться на него? Избавиться? Просто переспать с ним? Бесит он со своей неуёмной заботой. Но ведь я с этой повисшей безжизненно рукой сейчас действительно беспомощен. Даже раздеться сам не могу. Как птица с оторванным крылом. Птица, которой никогда больше не взлететь. А у него такие заботливые руки. Ласковые. Чуткие. Помогает мне стянуть вымокшую насквозь одежду, приносит полотенце. Вытирает мне голову. Надо же быть таким странным. Волос он моих любит касаться, когда я сплю… Что за идиотский лепет! Опять предлагаю по-человечески — давай всё сделаем по-быстрому, без этих нежностей и розовых соплей! Да где там. Упёрся на своём, как несгораемый шкаф. Но я помню, помню… (и зачем только этот момент всплывает в памяти?) Как он заснул возле моей двери в идиотской своей полицейской форме… и как я не мог удержаться от того, чтобы не поцеловать его в висок — осторожно, так, чтобы не проснулся… К чёрту!!! О чём он там ещё? Что много раз видел, как меня берут другие? И раньше его это не задевало, а сейчас мечтает, чтобы никто меня больше не касался, кроме него? «Хочу, чтобы вы хотели только меня… Хочу, чтобы вам никто больше не был нужен…» А больше ты ничего не хочешь, Доумеки? Раздвоенный член, к примеру? Ничего глупей я не слышал в своей жизни. А потом мы каким-то непостижимым образом оказываемся в его спальне. Матрас на полу, подушка под головой. Он ласкает, покрывает поцелуями всё моё тело, вызывая во мне дикую дрожь. Вздрагиваю от его поцелуев, как от ожогов. Я не хочу этого, не хочу! Ненавижу такое! — Прекрати, слышишь? Перестань! Меня тошнит от тебя! Но он игнорирует и мои слова, и моё негодование. Он просто не обращает на них ни малейшего внимания, продолжая свои тошнотворные ласки. Мне страшно… страшно от того, что моё тело отзывается на них. Ну не надо мне этого, слышишь — не надо! Мне никогда в жизни не дарили ласк в постели. Я не такой! Моё тело дрожит, а его руки… его руки везде. Они подхватывают меня под талию, проводят ладонями по бёдрам, гладят стопы. Да что он делает?! Берёт мою ногу, словно я какая-то тряпичная кукла, скользит губами от щиколотки и дальше, дальше… Мелкими поцелуями покрывает внутреннюю поверхность бедра. Отпускает ногу и склоняется ко мне. Его язык опаляет мой сосок, ладони гладят бока. Перед моими закрытыми веками взрываются и лопаются огненные шары. Почему он заставляет меня терпеть эту пытку?! — Меня сейчас стошнит, прекрати! После этих моих слов у него вырывается горькая фраза, что, наверное, он всё-таки похож на своего отца… Да уж, с отцами нам обоим «повезло». Только твой изнасиловал сестру тебя на глазах, ты избил его, сел в тюрьму и стал импотентом. А мой насиловал меня и сделал нимфоманом, который теперь не может без мужиков и грубого секса… Кто из нас двоих лучше, Доумеки?! Не чище ли ты меня? У любого нормального человека после такого перестал бы стоять, а я стал шлюхой, так зачем, зачем ты твердишь мне, что я прекрасен? Я заслуживаю того, что со мной делают другие. И люблю это. Да. Не надо меня ломать… Что? Что?! Его губы внезапно обхватывают мой член, целуют, ласкают, сосут… Зачем? Зачем? Удовольствие… слишком сильное. Я не могу его выносить. Требую, чтобы он сделал всё быстрее. У меня нет сил больше ждать. А он ещё даже и штанов не снял. Вместо ответа он ложится к моим ногам… и его язык… его язык касается моего ануса. Вылизывает его, проникает им внутрь. Меня словно прошибает током, тело скручивает судорога и я мечтаю провалиться сквозь пол. А Доумеки лежит на боку, расположив голову между моих ног и лижет, лижет… Его руки на моих ягодицах, а мои — лихорадочно комкают простыню, и я уже почти не понимаю, где нахожусь. Замечаю его взгляд. Глаза, как у преданной собаки. Это влюблённый взгляд?! — Не смотри на меня! Я не хочу, не хочу так… Это слишком тяжело! Чувствую, что начинаю сходить с ума и исступлённо повторяю: — Не трогай… Не трогай меня! Но ведь на самом деле… я безумно хочу, чтобы он не останавливался, чтобы продолжил! Сам не замечаю, как оказываюсь лежащим на спине, и задница у меня оттопырена, как у последней проститутки, а пальцы моего упрямого партнёра — внутри моего ануса. Доумеки касается губами моего плеча, слегка прикусывает выступающую лопатку. Я слышу звук расстёгиваемой на брюках молнии, и… его слова. Просьбу, которая звучит одновременно и как мольба, и как приказ… Я должен сказать, что хочу его. ХОЧУ ЕГО! Он прижимается к моему заду своим одеревеневшим членом и ждёт. Я стою на четвереньках, отнявшаяся рука безвольно лежит, вытянувшись назад. Меня трясёт, как в лихорадке, я прячу лицо в подушку. За что, ну за что мне эти муки?! Он и вправду не понимает, что я просто НЕ МОГУ сказать этих слов? Что они меня разрушают? Должно быть, он что-то понял, развернув меня на спину и вглядевшись в моё лицо. Потому что внезапно бормочет, что просит прощения, подхватывает мои бёдра и наконец-то входит в мой вожделеющий анус. Толкается в меня так нежно, так осторожно… — Сделай мне больно! — прошу, умоляю, требую я. Вместо ответа он склоняется ко мне и зажимает мой рот поцелуем. Доумеки! Ну что ты со мной делаешь?!