Awakening

Ощущение жизни переполняет, Сокрушительными волнами обрушивается на меня. Я знаю, что нашел – Ключ к моему пробуждению

***

      У секретаря Академии предостаточно дел.       У временно исполняющего обязанности Великого Мудреца их в десять раз больше. Даже столь искушенный в маскировке человек, как аль-Хайтам, начал допускать промашки. Надоедливые просители к его вящему неудовольствию быстро учились. Вскоре после назначения на должность, которого аль-Хайтам не желал каждой частичкой своего разума (о наличии у него души давно ходили жаркие споры, в разрешении которых он не видел практического смысла, потому не вмешивался, позволяя глупым домыслам, отпугивавшим от него людей, а потому упрощавшим жизнь, неконтролируемо плодиться дальше), он лишился практически всех прежних мест уединения. Настырные ученые настигали его буквально везде, и ладно бы повод для преследования был существенным, но нет! Им требовались всего лишь подписи, разрешение вопросов и конфликтов, подробные инструкции, засвидетельствование проектов и одобрение на их финансирование и много чего другого, не достойного ни внимания, ни времени аль-Хайтама. Все эти проблемы прекрасно решались без его непосредственного участия. Да, путь к цели становился тернистее, но на то людям и был дарован такой замечательный орган как мозг, чтобы пользоваться им, а не дергать Хайтама по пустякам, к концу приемного дня гарантированно награждая жесточайшей мигренью, от которой больше не спасали никакие травяные настои. Если поначалу аль-Хайтам еще предпринимал попытки поиска новых секретных мест, то вскоре был вынужден отказаться от этой идеи, заподозрив, что на него подвесили устройство слежения, причем настолько хитроумное, что даже с его способностями он так и не сумел его обнаружить. Пришлось добровольно вернуться в Академию, где на него стаей диких крокодилов-раджей накинулись изголодавшиеся коллеги.       Еду приносили прямо в кабинет младшие научные сотрудники вместе с очередными кипами документов на проверку. Аль-Хайтам мысленно вздыхал. Почему даже обеденный перерыв, предполагавший отдых и переключение внимания, он должен был посвящать работе? Он не мог припомнить, когда в последний раз брал в руки книгу. Хотя бы и трактат для легкого чтения о проблемах стилеметрической идентификации субъекта идиолектной деятельности. Он практически перестал появляться дома; в редких случаях урывал для себя несколько часов на быстрый душ и смену одежды. Устало, без прежнего удовольствия огрызался на соседа, возмутительно занявшего всю, между прочим, законно принадлежавшую ему – аль-Хайтаму – жилплощадь и, будучи оставленным без присмотра, завалившего буквально каждый квадратный метр пространства своими вещами: рулонами исчерканной бумаги, пустыми пузырьками из-под туши, сломанными перьями и прочим, не поддающимся определению мусором. Будь у Хайтама силы, он заставил бы Кавеха немедленно собрать разбросанный хлам и переместить в выделенную ему личную комнату (несказанная щедрость с его стороны, особенно если принять во внимание астрономические цены на квадратный метр жилья в центре Сумеру). Но сил не было. Да что там, желание ругаться едва проклевывалось в загруженной мыслями о работе голове, потому Хайтам лишь отмахивался. Позже. Возможно, оформит небольшой отпуск для этой цели: проведение длительных полемик с Кавехом. Неспешных. Вдумчивых. За чашкой ароматного бессовестно дорогого чая, утонченность вкуса которого, как уверял торговец из Ли Юэ, признавал сам Властелин Камня. Чтобы никто и ничто не мешало предаваться удовольствию плетения изящных конструкций из слов и логики, попутно наблюдая за раскрасневшимся от потуг придумать достойный ответ лицом оппонента. Истинное наслаждение. Однако мечты оставались мечтами, реальность была куда неприятнее. Не этого ожидал аль-Хайтам, когда затевал переворот. Спокойная, исполненная привычной рутиной жизнь развеялась песком по ветру. Вычурный кабинет бывшего Великого Мудреца, обставленный безвкусными безделушками, обитый дорогими тканями и древесиной, являвшийся недостижимой эфемерной мечтой любого ученого, обладавшего амбициями и тягой к власти, для него превратился в самую настоящую золотую клетку.       А ведь сокол – не певчая птичка, ему отнюдь не место в клетке, украшенной сусальным золотом.       Первый срыв едва не случился спустя несколько месяцев напряженной работы, когда к Малой Властительнице Кусанали по очередному делу личного характера – подробностей аль-Хайтам не знал, впрочем, и не пытался разузнать – заскочил путешественник. Золотой отблеск привлек внимание аль-Хайтама; подняв голову от бумаг, он успел заметить самый кончик длинной косицы, украшенной легким пером, на мгновение мелькнувший в щелочке приоткрытых двустворчатых дверей. Итэр, как и всегда, страшно торопился. Наушники не пропускали звуков, но аль-Хайтам был уверен: беспокойная шумная спутница путешественника хвостиком следовала за ним и вновь чему-то громко возмущалась или восхищалась, или делала все это одновременно своим писклявым голоском. Тонкие губы чуть сжались. Аль-Хайтам успел соскучиться по… Сочтя повод достаточно весомым для того, чтобы на пять минут покинуть рабочее место, молодой мужчина выскользнул из-за массивного резного стола и вышел в холл. Итэр почти уже нырнул в коридор, ведущий в покои Дендро Архонта, но в последний момент остановился и настороженно – не иначе как по выработавшейся привычке – обернулся, видимо почувствовав на спине внимательный взгляд. Лицо, на котором долгие, исполненные трудностей скитания оставили след из тревог и забот, озарилось улыбкой, вмиг сделавшей его совсем мальчишеским. Забыв окликнуть Паймон, Итэр отступил назад, чтобы поприветствовать старого знакомого. Хайтам едва заметно самыми уголками губ невольно улыбнулся в ответ, протягивая ладонь для рукопожатия; ему было приятно общество молодого человека, обладавшего живым умом и нестандартным мышлением. Будь у него чуть больше времени, он с удовольствием бы пообщался с путешественником, так редко заглядывавшим в Сумеру. В уставшем сознании мелькнула несвойственная, вызванная не иначе как близким к отчаянию состоянием, мысль напроситься с Итэром в путешествие. Неважно куда, лишь бы подальше от башен документов, уходящих в бесконечность таблиц, бесчисленных корректировок, рек из жалоб и просьб. Он готов был мириться с тесной палаткой, простой грубоватой едой и тяготами походной жизни, лишь бы вновь ощутить глоток свежего воздуха и тянущую боль от мозолей на ладонях, появлявшихся каждый раз, когда он вынужден был надолго брать в руки меч. Аль-Хайтам почти произнес свою просьбу вслух, но… в последний момент сдержался. Хотя, кажется, Итэр уловил неуверенность, проскользнувшую в циановых глазах, догоравшей искрой в тоненьком алом ободке вокруг узких размером с крошечную точку от очередного приступа мигрени зрачков, и даже открыл рот, чтобы спросить, как это умел только он, ошеломляя своей бесхитростной прямотой, но не успел. Его беспечная спутница, предоставленная сама себе, вновь что-то учудила, вызвав нешуточный переполох. Аль-Хайтам проводил взглядом унесшегося в направлении шума беспокойно бормочущего под нос путешественника и нехотя вернулся в кабинет. Итэру хватало своих забот. Аль-Хайтам не хотел становиться обузой. Впрочем, как и должником. Расплатиться с долгами порой стоило слишком дорого. Приняв таблетку обезболивающего, он взялся за очередной ненавистный отчет.       Следующие решающие две недели аль-Хайтам продолжал работать на износ. До тех пор, пока на глаза ему не попался доклад разведгруппы: весь измятый, обляпанный песком и в каплях жира от походной похлебки. Отложив прочие папки в сторону, Хайтам устало потер переносицу, силясь вернуть четкость зрению, и со скукой, с каждой прочитанной строчкой сменявшейся заинтересованностью, вчитался в текст. Докладчик извещал о прежде не изученных древних руинах, находившихся в одном из разломов пустыни Хадрамавет, проход к которым открылся после прошедшей на днях сильнейшей песчаной бури. По первичной оценке их возраст датировался правлением Царя Дешрета, временем смутным, но вместе с тем крайне занимательным; многие загадки того периода до сих пор не давали покоя ученым умам Сумеру.       Хайтам в задумчивости постучал ногтем по столу. Находка, несомненно, ценная и требовавшая пристального внимания. Хотя бы потому, что необходимо было держать в узде ученых, пожелавших в первых рядах проникнуть в тайны древнего храма. Необдуманные поступки и горячность могли привести к… травмам. Они в свою очередь – к очередным разбирательствам: о сумме нанесенного ущерба самим пострадавшим, арендодателям снаряжения, проводникам, выплатам на оказание медицинской помощи и возмещение затрат Бимарстану, и прочим понесшим убытки сторонам. В общем, целая цепочка проблем. Потому возникшая ситуация требовала серьезного подхода. Экспедиция займет не один день. В качестве ее участников необходимо снарядить группу лучших специалистов из разных даршанов, включая охрану и проводников. Однако для расшифровки древних текстов требовались исключительные знания. И этими знаниями в достаточной мере обладал аль-Хайтам. Дело было решенным.       В спешном порядке подыскав худо-бедно подходящих заместителей и перепоручив им всю свою работу, Хайтам лично взялся за организацию экспедиции. К тихой радости, в которой сам молодой мужчина из гордости никогда бы не признался, Малая Властительница Кусанали не произнесла ни слова против его, несомненно, сумасбродного решения. Только беспокойная складка залегла меж светлых бровей богини, но своих сомнений она так и не высказала вслух, лишь пожелала не терять свет мудрости. В отличие от Кавеха, который, едва прослышав об экспедиции, принялся стращать внезапно возникшего на пороге, точно призрак – бледного, осунувшегося, с глубоко залегшими тенями под глазами – аль-Хайтама древними ловушками и проклятиями, поджидавшими людей (и в частности его бедового соседа) на каждом шагу. Хайтам только хмыкал, изредка высказывая емкие контраргументы на каждое новое и (по его скромному мнению) нелепое предположение, не отвлекаясь от скрупулезных сборов. Отчаявшись достучаться до упрямца в одиночку, Кавех прибегнул к последнему оружию: невообразимым образом сумел выцепить вечно занятых Сайно и Тигнари и, пригласив их на дружеский ужин, подло натравил на аль-Хайтама. Если уж они не сумеют отговорить строптивца от глупой затеи, то хотя бы снабдят необходимой для выживания в пустыне информацией. На вопрос: «Зачем?» – Кавех (если опустить многословные эмоциональные высказывания о заносчивых задницах, которые сами нарываются на неприятности) назвал свой порыв… заботой. И совсем тихо – дурным предчувствием. Аль-Хайтам считал это лишними хлопотами. Впрочем, совместный ужин оказался действительно полезным. Благодаря дельным советам друзей он исправил мелкие огрехи в организации экспедиции и почувствовал себя в разы увереннее. Все честно. Он несколько месяцев проработал как проклятый хиличурл в каменоломнях и заслужил отдых. Пускай и в некоторой степени экстремальный. Нечестным было по итогу оказаться в глубокой зловонной пещере…       Песок под ногами обрушился неожиданно. Отвлекшись на каменную табличку с полустертыми за давностью времени письменами, аль-Хайтам отстал от каравана и оказался в самом его конце, когда земля, не выдержав веса вьючных яков, потрескалась, ощерилась зубьями разлома и, намертво вцепившись в щиколотки, неумолимо потянула жертву вниз. Хайтам, что удивительно, не успел ни о чем подумать, как в следующий миг ухнул в голодную темноту. Тело до ноющей боли в костях стиснуло каменными тисками. Не вдохнуть. Не выдохнуть. Глаза, рот – все залепили потоки песка. Наушники сорвало с головы; накидка передавила горло, и, если бы не лопнувшая нитка на слабо пришитой пуговице, она точно бы его задушила раньше взбесившейся тверди. Громовой шорох заглушил крики остальных участников экспедиции, оставшихся на спасительной поверхности.       Бесконечный миг падения, удар, выбивший остатки воздуха из помятых легких, еще несколько метров кувырком с крутого склона образовавшегося после обвала холма и неестественная тишина.       Все, что осталось от провала, – смутное пятно света далеко наверху. Песок стекал с его краев едва различимыми с такого расстояния тонкими струйками, напоминавшими по цвету кровь. Сплюнув смесь песка и прогорклой слюны, аль-Хайтам языком проверил целостность зубов. Вроде бы все на месте. Затем осторожно подвигал руками и ногами, ощупал ребра и только после этого медленно, тихонько шипя, встал. Тело отозвалось болью, но насколько аль-Хайтам мог судить, отделался он синяками и ссадинами; поток песка, стиснувший его со всех сторон, защитил от более серьезных травм. Повезло. Уши заложило от окружающей тишины. Густая маслянистая тьма лезла в глаза, лишая зрения, скреблась в черепной коробке острыми ноготками в попытке спутать мысли. Будь Хайтам более впечатлительным, то, возможно, запаниковал бы, однако холодный разум давным-давно взял чувства под железный контроль. Метания не имеют смысла. Все, что необходимо, это включить голову. В подземелье было душно, даже отчасти влажно. Тянуло сладковатым гнилостным душком и чем-то еще, невнятным, резким и определенно неприятным. Аль-Хайтам сказал бы, что запах ему знаком, вот только он никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах встречал его. Щелчок. Щекочущая подушечки пальцев искра, и в воздухе возникло крохотное блекло-зеленое зеркальце, сотканное из элементальной силы. Оно давало совсем немного света, достаточного лишь для определения низа, но не верха, и примерно на десять шагов вокруг, дальше пространство терялось в зыбком полумраке, переходившем в живую подвижную тьму. Для начала совсем неплохо. Гудящей от удара после падения голове, вновь обретшей ориентацию в пространстве, стало гораздо легче. Аль-Хайтам развернулся вокруг своей оси, вытянув руку с зеркальцем. Первым делом требовалось убедиться, что пятачок, на котором он стоял, безопасен, и он не провалится еще глубже под землю. Под каблуком громко хрустнуло. В вязкой тишине звук раздался настоящим выстрелом. Не дрогнув ни единым мускулом, с невозмутимым видом аль-Хайтам присел на корточки, всмотрелся и обнаружил россыпи иссохших костей животных. Часть из них была характерно повреждена: мелкие зазубрины и бороздки говорили о том, что прежде чем освободиться от плоти, кости… обгладывали. Хайтам негромко хмыкнул. Кажется, ему снова попались беспокойные соседи. Пускай их пока не было ни видно, ни слышно, бдительность ослаблять нельзя. Тонкие губы изогнулись в ироничной усмешке. Давненько ему не удавалось настолько эффективно сбежать от работы, приятно сознавать, что навык не утерян навсегда. Доставать его придется долго; успеет отдохнуть. Еще бы чуть больше света и книгу… Мысль расслабиться и пустить все на самотек показалась заманчивой.       Лишь в первое мгновение.       Без припасов с одной только флягой воды, каким-то чудом не сорвавшейся с пояса в песчаной круговерти, и той наполовину пустой, он долго не протянет. Спасатели – это, конечно, хорошо, однако если он сумеет выбраться сам, выйдет еще лучше. Аль-Хайтам прикинул расстояние до провала, но сразу же отбросил идею. Так высоко докинуть дендро-крюк у него не получится, подвесить дополнительные во время совершения рывка ему уже не позволяли ограниченные элементальные способности. Вдобавок за последние месяцы работа настолько его истощила, что даже нынешнее зеркальце он поддерживал с трудом. О взрыве стихии, который в лучшем случае получался у него через раз, и говорить нечего. Вскользь брошенная когда-то путешественнику фраза: «Я всего лишь секретарь Академии Сумеру со средними боевыми способностями», – стала печальной действительностью. Да, он достаточно натренирован, чтобы противостоять нескольким наемникам одновременно, но с тем же генералом Махаматрой в силе ему не сравниться. Отсюда сам собой напрашивался вывод искать иные пути. Самый простой и действенный – исследовать пещеру. Как-то же ее нынешние обитатели, которые, к слову, все еще не объявились (может, давно издохли?), сюда попали. Значит, существовали дополнительные ходы. Главное во время поисков не натолкнуться на «хозяев»…       Едва аль-Хайтам подумал об этом, как песок у него под ногами ожил, вздувшись огромным волдырем. Отскочив в сторону, молодой мужчина привычным движением потянулся к поясу, но вместо изученной до мельчайших подробностей рукоятки в тугой кожаной оплетке пальцы натолкнулись на крышку фляги. Хайтам негромко ругнулся. Оружие, как и прочие вещи, осталось вместе с караваном во вьючных мешках. Все, чем он сейчас располагал – это холодный рассудок, физическая подготовка и остатки магии. Волдырь лопнул, являя взору узкую закрученную в спираль морду, вдоль и поперек изрытую мелкими белесыми шрамами. Волнообразно покачиваясь из стороны в сторону, тварь разрезала спинными гребнями своды норы, все больше вытягивая грузное длинное тело наружу. Хайтаму понадобилось несколько секунд на узнавание – унут. И ответ на загадку пропитавшей всю пещеру вони, к которой нос успел притерпеться, сразу стал очевидным. Примерно так, только в меньшей концентрации, пахла маслянистая жидкость – выжимка из личинок жировика – которой провожатые пустынники отмечали дорогу, когда караван заходил в узкие нестабильные ущелья. Если бы караван попал в ловушку в случае обвала, что были не редкостью в этих краях, спасательная группа нашла бы их по характерному резкому запаху. Прослушанные пускай и краем уха – цепкой памяти секретаря (кхм, точнее временно исполняющего обязанности Великого Мудреца) рассеянность внимания нисколько не мешала запоминанию – накануне экспедиции лекции Тигнари не прошли даром. Так что аль-Хайтам примерно представил, что его ждет. Над плечом зажглись два дополнительных зеркальца. Их неровный тусклый свет едва пробивался сквозь толщу темноты, ставшей во стократ опаснее, чем прежде, но хотя бы позволил видеть теперь шагов на двадцать вокруг. Этого было достаточно, чтобы просчитать путь к отступлению. Аль-Хайтам по-кошачьи подобрался, цепко наблюдая за тварью мерцавшими циановой зеленью глазами, готовый в любой момент прыгнуть. Выпустив из скрытых пазух подвижные вибриссы, унут медленно поворачивал морду, будто прощупывая спертый воздух. Узкая грудина раздулась втрое, издав низкий рокочущий стрекот. В памяти мелькнули очередные разрозненные факты из лекции. Крупный хищник, обитающий в глубинах пустыни. Слепой. Ориентируется по вибрации, запаху, звуку и – взгляд метнулся к наплечному ремешку, к которому был приторочен глаз бога – элементальной энергии.       Прахова Бездна!       Хайтам метнулся в сторону, когда тварь, наконец, определившись с направлением, цепляясь за землю брюшными отростками, поползла за ним. Все те же вспыхивавшие обрывками знания подсказывали, что подобное поведение унутам не свойственно. Он должен был совершить рывок, если жертва стояла достаточно близко, либо уйти в песок, где ему легче было вести преследование, чтобы в последний момент вынырнуть под самой жертвой и схватить ее, но никак не ползти по поверхности следом. Однако времени размышлять над этим странным явлением не осталось; песок под ногами вновь зашевелился, подошва уткнулась во что-то жесткое и ребристое, заставив аль-Хайтама высоко, точно испуганного пустынного лиса, подскочить вверх. Второй унут вылез из своей норы, привлеченный вибрацией и искрами дендро стихии, в которые превратились потухшие зеркальца, на бесконечный миг – пока он не зажег новые – лишив аль-Хайтама возможности видеть. Встопорщив вибриссы, унут, как и первый, боком пополз за удиравшим человеком, стрекоча раздутым горлом, неловко выворачиваясь таким образом, чтобы наименее защищенное брюхо постоянно оказывалось на виду. Выглядело это нелепо и в некоторой степени забавно, вот только аль-Хайтаму смешно не было. Где две твари, там и три, и так до нескольких десятков голов. Стоявшая в спертом воздухе густая вонь подсказывала, что провалился аль-Хайтам именно в гнездо, крупное и достаточно старое, взрастившее не одно поколение пустынных тварей. Плохо. Очень плохо. Свежих костей он не заметил, значит, твари голодны. Либо… что же Тигнари говорил о запечатанных гнездах? С возмущенным шипением выпустив воздух сквозь стиснутые зубы, аль-Хайтам отшатнулся, едва не запнувшись о собственные ноги, когда третий унут взвился из песка прямо перед ним. Лицо обдало жарким смрадным дыханием. Раздвоенный длинный язык мазнул по щеке, оставив липкий зловонный след. Запустив в раззявленную глянцево поблескивавшую пасть одно из зеркал, молодой мужчина увернулся от хвоста забившейся от боли твари, поднырнул под брюхом второй и рванул в сторону, по щиколотку увязая в песке. Как назло в пещере не наблюдалось ни одного камня достаточного размера, чтобы на нем можно было укрыться. Не то чтобы трехметровым червям это помешало, вытянувшись во всю длину, дотянуться до затаившегося человека, но хотя бы все новые и новые твари, привлеченные шумом, не вылезали бы у Хайтама прямо из-под ног. Стены, на которую предположительно можно вскарабкаться, также все не было видно, хотя аль-Хайтам пробежал уже достаточно, стараясь насколько это возможно придерживаться примерно одного направления. Напрашивался неутешительный вывод: он изначально выбрал неверное направление и двигался к центру пещеры, а не к ее краю. Ушибленное тело горело от подобной внеплановой нагрузки и молило о пощаде, но аль-Хайтам понимал, что если остановится, то с большой долей вероятности умрет.       Воздух буквально гудел от стрекота, издаваемого бугристыми трещотками на кончиках хвостов. Аритмичный сыпучий звук заставлял кожу покрываться колючими мурашками, заглушал собственное отяжелевшее дыхание и биение сердца, колотившегося, кажется, в самом горле. Унуты поочередно раскрывали треугольные пасти, со свистом вбирали прогорклый застоявшийся воздух и с гудением выпускали его, раздуваясь, продолжая тянуть свою жуткую, далекую от человеческого понимания песнь. Они напоминали гротескные ядовитые цветки с тремя мясистыми лепестками в соцветии, неровно изрезанными по краям. Мощные тела взрывали песок, толкались, переплетались между собой и снова распадались, продолжая упорное преследование. Вибриссы каждый раз безошибочно поворачивались в сторону загоняемой жертвы. Унутов выползло на поверхность до того много, что света от фосфорицирующей силой анемо плоти, проглядывавшей сквозь щели в сочленениях хитиновых панцирей, хватило бы для освещения небольшой театральной сцены. Беглый осмотр подтвердил досадную догадку: аль-Хайтам находился в центре пещеры, где не было ни единой возможности спрятаться. Кажется, это конец. Единственное, чего – пока – он не понимал, так это почему унуты до сих пор не бросились на него. Почему, будучи на поверхности гораздо медлительнее и неповоротливее, до сих пор не ушли в песок. Они планомерно загоняли его в ловушку, все плотнее замыкая кольцо, но при этом не пытались перейти в атаку. Они будто… осторожничали? Рассеянно размышляя над этим, мужчина носком сапога оттолкнулся от очередной раззявленной пасти, перескочил по хребту твари, нацелившись в островок земли, не занятой ничьей тушей, и внезапно рухнул на живот, подсеченный юрким хвостом. Зубы громко клацнули, едва не прикусив кончик языка. Хайтам тут же приподнялся на провалившихся в песок по самое предплечье руках в попытке оттолкнуться от зыбкой ненадежной поверхности, чтобы продолжить бессмысленный бег, лишь отсрочивающий неизбежное, но хвост, скользнувший выше по ногам, стянул их в районе колен, заставив молодого мужчину снова уткнуться лицом в землю. Воздух над головой буквально взорвался от возбужденного щелканья. Резво подползшие унуты навалились скопом и сплелись в плотный клубок, заключив аль-Хайтама в своеобразный кокон. Без того ушибленные ребра трещали от обрушившегося на них давления. Резкий мускусный запах, отдающий перцем и кислятиной, вышибал слезы. Аль-Хайтам зарычал. Ну, уж нет. Он дорого продаст свою жизнь! Извиваясь всем телом, толкаясь локтями, хватаясь за края хитиновых чешуек, он упорно пытался вырваться из живой ловушки, но, кажется, его активное сопротивление приводило песчаных червей в состояние исступленного восторга. Жесткие бугристые наросты с легкостью вспарывали мешковатую тонкую одежду, призванную защищать от перегрева в пустыне, но никак не от механических повреждений. Привычный облегающий костюм из плотной ткани и накидка, пожалуй, выдержали бы натиск шипов, но… В груди вспыхнула досада. Кавех настоял на том, чтобы вредный сосед хоть раз в жизни послушался его и подумал о своем здоровье. На тот момент угроза перегрева действительно казалась выше, чем вероятность пораниться в экспедиции, потому аль-Хайтам уступил, позволив уложить в сумку одежду из тонких тканей, лишь бы Кавех прекратил нудеть. Как оказалось зря. Исцарапанная местами стертая до красноты кожа саднила, от запаха крови унуты бесновались, стискивая Хайтама все туже. Животная стихийная сила анемо ярко вспыхивала, оглушая и ослепляя. Дендро зеркала осыпались мелкой крошкой, едва успев вспыхнуть на кончиках дрожащих пальцев. Слабенькие искры не могли опалить толстую шкуру. Разве что попытаться засунуть руку по самый локоть во влажную вонючую глотку и взорвать зеркальца там, рискуя окончательно лишиться конечности в уплату за жизнь: свою и песчаной твари. Не самый худший вариант. Однако рук было всего две, а тварей – в разы больше. Бездна бы побрала его истощение! Глаз бога, до багрового отпечатка вдавленный в плечо, ощущался бесполезной безделушкой, насмешкой Архонтов.       Вот она – сила, дарованная свыше, осталось только взять ее.       Если сможешь.       В прореху на изорванных в лоскуты штанах скользнуло нечто горячее и липкое, стиснуло бедро и змеей поползло выше, по пути выпуская дополнительные щупики. С тихим удивленным: «Ха?» – аль-Хайтам на миг замер, отвлекшись от бесплодных попыток вырваться. Не может же это быть… Влажное прикосновение повторилось в районе шеи. Щупики пробежались по нервно дернувшемуся кадыку, скользнули по подбородку и, ведомые линией челюсти, проследовали к чувствительному местечку за ушами. Волосы на загривке встали дыбом. Испускающий изнутри пульсирующий свет отросток с легко различимым рисунком вен под плотной полупрозрачной кожей замаячил перед самым лицом, роняя на лоб вязкие остро пахнущие капли, заставляя щуриться из опасения, как бы подозрительная субстанция не попала в глаза. Аль-Хайтам понял, за кого именно его приняли неразборчивые унуты. И это понимание ему отнюдь не понравилось.       Как… унизительно.       Или все же… интересно?       Или и то и другое?       В любом случае ситуация, в которую он попал, оказалась самой абсурдной и невероятной из тех, которые только можно вообразить. Мало того, что он свалился в кишащее унутами гнездо в разгар сезона размножения, так они еще приняли его за самку! Маленькую – скорее всего молодую, не способную оказать должного сопротивления – и юркую, а, значит, не обремененную потомством. Будущие матери, до поры вынашивающие детенышей в собственном теле, становились медлительней и раздражительней и не подпускали к себе самцов. Нестабильный элементальный след Хайтама, не такой сильный, как у слаймов и попрыгуний, но гораздо более отчетливый, чем их собственный, сбил самцов с толку. Так пахли половозрелые самки. Потому они и преследовали его по поверхности, подставляя незащищенные брюха, тем самым показывая, что в их намерениях нет агрессии.       Они всего лишь хотели с ним спариться. - Невероятно, – сорвалось хриплое на выдохе с пересохших губ.       Тем временем все больше мясистых отростков, нет, пенисов обивало аль-Хайтама тугой сетью. С громким треском рубаха распалась на куски и канула в беспрестанно движущемся клубке тел. Из одежды на нем остались одни сапоги и то только потому, что они сидели слишком плотно, чтобы их можно было вот так запросто стянуть или порвать. Более тонкие подвижные щупики деловито шарили по коже, выделяя пахучий секрет и предсемя, облегчавшее скольжение. Их движение было ищущим, жадным, настойчивым. Натянутые струны нервов остро реагировали на прикосновения, вызывавшие невольную дрожь. Это было странно. Неправильно. Но вместе с тем будоражило кровь, заставляя сердце заходиться от адреналина. Настырные щупики лезли в уши и нос, затрудняя дыхание, и аль-Хайтаму стоило немалых усилий стряхнуть их с себя. Едва стиснутые зубы разжались, чтобы урвать глоток спертого воздуха, которого так не хватало горящим от удушья легким, как скользкие чуть вытянутые головки начали толкаться в рот, ища путь вовнутрь «самки». Присоски, расположенные под выделительным каналом, жестко присасывались к губам и кончику языка, цеплялись за них, не желая отпускать. Хайтам ожесточенно кусался, защищаясь от посягательств на его право дышать, не говоря уже об остальных правах человека, но на смену одному члену приходило еще два. Отсутствие зрения определенно доставляло унутам некоторые неудобства, впрочем, они брали свое упорством и силой инстинктов. Во рту растекся вяжущий щиплющий корень языка привкус, слегка припекающий небо. Совместимость телесных жидкостей унутов и человека оказалась не стопроцентной. Не удивительно, но досадно. Благо если он отделается легким пищевым отравлением, однако ни в чем нельзя быть уверенным. Густое липкое предсемя сплюнуть практически не удавалось; оно пузырилось на губах, текло по подбородку и шее, вязкими каплями срывалось на грудь, туго обтянутую скользкими мускулистыми пенисами. Хлюпающий пошлый звук буквально ввинчивался в мозг раскаленными болтами. Щупики щедро делились все новыми потоками пахучей жидкости, старательно измазывая каждый сантиметр тела. Мягкие припухлости проходились по напряженным соскам, обвивались вокруг них, присасываясь мелкими присосками к тонкой нежной коже, толкались в подмышки, принимая их за искомые изломы, заставляя корчиться и вздрагивать слишком чувствительного к щекотке аль-Хайтама.       Догнать заигрывавшую самку, заключить ее в плотный клубок, лишив возможности зарыться в песок и уйти на глубину, обтереться костяными наростами, резонируя с ней особой вибрацией, заменявшей унутам ритуальные танцы, а затем накачать секретом – естественное поведение для самцов. Секрет по своей сути являлся природным афродизиаком, он заливался в пасть и щели между хитиновыми пластинами, непосредственно всасываясь сквозь рыхлую губчатую плоть, после чего самка была готова к спариванию. Все просто.       По телу прошлась мощная судорога. За ней еще одна. Мышцы против воли расслабились, окончательно перестав слушаться. Голову наполнил туман. Рациональное мышление отказывало, уступая место неосознанному, запрятанному глубоко внутри, от которого аль-Хайтаму не удавалось избавиться, как он ни пытался. Которое брало верх каждый – редкий, но не нулевой – раз, когда он терял железный контроль над собой. Зрение без того нечеткое окончательно смазалось, воспринимая теперь одни лишь всполохи анемо силы, в большом количестве выделяемой возбужденными унутами. Любопытно… Значит, секрет действовал и на людей. Либо конкретно на обладателей глаза бога, как носителей элементальной энергии, что отчасти роднило их с элементальными существами. В кругах ученых до сих пор находились приверженцы теории происхождения человечества от слаймов, и теперь, кажется, аль-Хайтам был готов если не поверить в нее, то хотя бы начать с чуть бо́льшим пиететом прислушиваться к мнениям, пытавшимся обосновать ее жизнеспособность. Выходцы даршана Амурты пришли бы в неописуемый восторг, прознав о происходящем сейчас в глубокой пещере вдали от цивилизации. Столько ценного, никем не изученного материала! Стоило задуматься о продаже информации за приличную сумму. Если он выживет, конечно. Иррационально захотелось рассмеяться. Его в буквальном смысле насилует десяток песчаных тварей, а он думает не о том, как спасти свою жизнь, а о том, как бы подороже продать полученный бесценный опыт. Хорошо, допустим, подобные мысли можно списать на галлюцинации, вызванные распространением секрета в организме. Иначе как объяснить то…       Хайтам дернулся в слабой попытке вывернуться. Нет, он не хочет. Не хочет видеть в липких прикосновениях тварей чужие влажные поцелуи. Не хочет на месте плотно оплетших мощную шею щупиков представлять изящные пальцы, которые с не меньшей силой и страстью лишали его способности дышать в особенно темные безлунные ночи, заставляя хриплым шепотом умолять о большем. Не хочет ощущать удушливую волну возбуждения. Все это… не могло быть правдой. Отравленный рассудок изменил своему хозяину, из оружия превратившись в его погибель.       Пенис одной из тварей обвил член Хайтама, стиснул и, активно сокращаясь, мелко задрожал. В паху сладко стрельнуло, заставив до хруста прогнуться в пояснице и послушно податься навстречу. С губ сорвался первый гортанный стон. Стыдный, немного удивленный. Но столь необходимый. Вибриссы, шарившие по лицу и шее, возбужденно встопорщились, считав низкую вибрацию. Самец доставил «самке» удовольствие, самец достоин награды. Пенис заскользил активнее и выпустил тонкий щупик, тот струящимся круговым движением очертил набухшую головку и, нащупав брешь, толкнулся в уретру, приняв ее за щель между чешуйками. Хайтам зашипел и вздрогнул от острого знакомого удовольствия.       Когда чужая рука точно так же властно обхватывала его член, уверенно вела по стволу, размазывая смазку. Неторопливо. Со знанием дела. Чуть сильнее сжимая у основания и расслабляясь к чувствительной головке. Подушечка большого пальца терла уздечку, обводила головку по краю, а после прижималась к уретре и выпускала первый тонкий стебелек, сотканный из энергии дендро…       Полувялый член быстро твердел от стимуляции. На удивление щупик оказался достаточно деликатным, он не пытался расширить найденную «трещину», наоборот сплющился, стал тоньше, но вместе с тем вытянутей, подстраиваясь под размеры, чтобы иметь возможность проникнуть как можно глубже. Извивался, прокладывая себе путь, лаская чувствительные стенки изнутри, заставляя эрегированный член неестественно раздуться. Остальные щупики тискали поджавшиеся яички, кружили по головке, щекотно присасываясь к ней мягкими присосками, но не решались толкнуться внутрь, чувствуя чрезмерное напряжение плоти. Очередной инстинкт – лишний раз не раздражать самку, чтобы не сбросила с себя проявившего излишнюю инициативу ухажера. Секрет с предсеменем вкачивались теперь непосредственно в член аль-Хайтама, распирая его изнутри. Жидкости было слишком много, она не могла уместиться в узком переполненном пространстве, потому с каждым новым толчком щупика сгустками вытекала обратно, создавая фантомное ощущение собственной спермы. Это… заводило.       Тошнота от легкого отравления и удушья отошла на второй план. Реальность треснула, разбилась тысячью осколков и провалилась сквозь ткань бытия в мерцающее ничто. Наверное, примерно так себя чувствовали те несчастные, что оказались на самом дне Бездны. Беспомощными. Слабыми. Но отнюдь не одинокими. Мрак обладал глазами, которые следили. Неотступно. Выискивая малейший признак слабости. Чтобы наброситься. И поглотить без остатка. Больше не существовало верха и низа. Только теплый чуть шершавый хитин, гибкий и тонкий на светлых брюхах, так приятно трущийся о кожу. Мир вращался вокруг новой оси, заданной живым шипящим клубком. Кружил голову. Течение времени замедлилось, обратившись изломанным узором, что рисовали подвижные пенисы, разгонявшие кровь в онемевшем от тугого захвата теле. Сознание померкло, окончательно сдавшись. Освободив место жадным инстинктам. Больше. Ему нужно больше жидкого огня, что дарило предсемя, заменившего кровь в венах. От которого так остро, до боли восхитительно было в паху. Аль-Хайтам замычал и лишь слегка напрягся, когда сжимавшие бедра пенисы скользнули выше, развели в стороны крепкие ягодицы и на пробу толкнулись в сжатый сфинктер. Возбужденный стрекот пробился сквозь ватный гул в ушах. Вездесущие щупики направились к находке и, с легкостью преодолев сопротивление мышц, заскользили в жаркую тесную глубину. Ощутив податливость новой среды, они нетерпеливо толкались внутри, переплетались между собой плотными узлами, обильно выделяя предсемя и секрет, смазывая и расширяя вожделенную «клоаку». Это было… знакомо. Аль-Хайтаму нравились подобные игры, когда шишковатые лианы протискивались внутрь, растягивая, подготавливая к большему. Потому он едва не застонал от разочарования, когда щупики покинули его тело. Слишком быстро. Ему оставалось совсем немного до…       Глаза широко распахнулись, едва в сочащийся смазкой вход толкнулась толстая заостренная на кончике головка. Слишком крупная для человеческого тела. Самец торопился занять место первого, который с наибольшей вероятностью станет отцом будущего потомства, тем самым совершив ошибку. Резкая разрывающая боль на мгновение отрезвила аль-Хайтама. Он отчаянно забился в путах, едва не выворачивая суставы, рискуя остаться без собственного члена, все еще находившегося во власти находчивой твари, продолжавшей упоенно трахать его через уретру, лишь бы обрести свободу, стряхнуть с себя нездоровое наваждение, однако мощные тела только сильнее стиснули его в объятиях, не давая вырваться. Лишая последней надежды на спасение. Раз «самка» вырывается, значит, они попали куда им нужно. Аль-Хайтам отчетливо чувствовал перекатывавшиеся под упругой плотью мускулы все глубже проталкивавшегося в него горячего пениса. Как мясистая присоска цепляется за гладкие стенки, помогая головке продвигаться все дальше.       Так мучительно.       Так страшно.       Унут непрерывно издавал низкий рокот, дрожью отзывавшийся в позвоночнике. Завораживающий. Подчиняющий. Он хотел еще глубже в тугое нутро, обещавшее ему продолжение рода. Извергал целые потоки предсемени, задабривая трясущуюся под ним «самку». В первый раз всегда больно.       Терзающее внутренности жжение постепенно отступило. Растворилось в отравленном угаре, родившем смирение. Волнообразно движущаяся плоть постепенно растянула вход, давила и массировала комок нервов, посылая по телу мощные электрические разряды чистого пьянящего удовольствия. Аль-Хайтам не сумел сдержать очередного стона, на который тварь отреагировала оживлением и принялась с удвоенным энтузиазмом трахать довольную «самку», доводя Хайтама практически до обморока от остроты и нереальности ощущений. Мерзко. Это должно было быть мерзко. Но отнюдь не до ломоты в костях приятно. Не до ватных колен, неловко скользивших по заляпанному секретом хитину, и закатившихся в экстазе глаз. Больше неподвластное ему тело ломано дергалось, стараясь насадиться еще сильнее на восхитительный толстый пенис. Плывущее сознание воспринимало чуждый нечеловеческий стрекот как знакомое нежное и вместе с тем хищное урчание на ухо. Не хватало только прихвативших вспотевший загривок зубов.

«Да, пожалуйста, еще, Кавех, еще…»

      Желанные укусы заменили мелкие порезы на коже от шипов, которыми был густо покрыт хитин на боках унутов, продолжавших ластиться к аль-Хайтаму. Казалось, что это руки скользят по стиснутым бедрам, жадно царапая их, оставляя собственнические метки, вплоть до синяков на молочной коже, днем скрытых от излишне любопытных глаз под черной плотной тканью одежды. Лишь легкая тянущая боль при каждом движении после напоминала о бурно проведенной ночи.       Хорошо. Ему очень хорошо. Настолько, что рамки собственных запретов обрушились, давая волю потаенным желаниям. Таким, о которых аль-Хайтам и не догадывался до этого дня. Его трясло от нужды слиться воедино. Превратиться в чистую элементальную энергию, не ограниченную смертной плотью, вольную выбирать любую форму, которая заблагорассудится. Рассыпаться тысячью сверкающих искр наслаждения, а затем собраться в вихрь и вознестись. Он жался всем телом к теплому брюху унута под ним, пытался стиснуть его коленями, но тело твари оказалось слишком широким, чтобы вот так просто можно было его обхватить. Терся плененным членом, беззвучно поскуливая от извращенного удовольствия. Цеплялся негнущимися пальцами за жесткие вибриссы и тянул их на себя, чтобы жадно вылизать от самого основания до подвижного дрожащего кончика. Каждый из них. Животная музыка, издаваемая наспинными костяными гребнями, уносила жалкие остатки сознания за собой, топила его в причудливом ритме, прописанном под кожей, избравшей нотным станом натянутые нервы.       За первым пенисом неожиданно толкнулся второй. Самец, устав ждать своей очереди, сначала щупиками, затем, почувствовав, что донельзя растянутые стенки все еще способны его принять, уже головкой начал отвоевывать себе место. Хайтам сдавленно вскрикнул. Нет. Нет-нет-нет. Много. Слишком много. Он не может столько принять! Унуты в очередной раз перевернули трясущуюся в лихорадке жертву, перемешав верх с низом, ощутимо приложив аль-Хайтама спиной о колючий, разодравший кожу бок заворчавшего песчаного червя. Щупики и пенисы плотно окольцевали бедра и широко развели их в стороны, не давая свести ноги вместе. Чем раньше кончат первые два счастливчика, тем больше шанс занять их место следующими. Нельзя упустить момент, пока «самка» благосклонна и подпускает к себе. Аль-Хайтам не разделял их надежд. Слишком. Это для него слишком. Мышцы пресса спазматически сжались, пытаясь если не остановить, то хотя бы притормозить нежеланное вторжение. Пенис первого унута, подхлестываемый соперником, оказался невероятно глубоко, заставляя задохнуться от ужаса и… восхищения.       Насколько же его еще хватит?       Мутными от слез наслаждения пополам с ноющей жгучей болью глазами аль-Хайтам наблюдал, как раздувается от напряжения прежде плоский живот, скрывая за собой собственный бесстыдно стоявший торчком член, ублажаемый гибкими щупиками. Как толстое живое нечто активно движется в нем, смешивая дискомфорт с диким возбуждением. Второй пенис не отступал, пробираясь глубже, обвиваясь вокруг первого. Болезненно растягивая. Хайтам едва мог дышать. Если бы не огромное количество предсемени, что вязкими ручейками непрерывно струилась из него, то его наверняка бы разорвало. Пополам. Именно так он себя чувствовал. Переполненным. На грани. Дыхания – крика – сознания. Достигнув кончика первого, опасно растянув живот, второй пенис, наконец, перестал пробивать себе дорогу, и задрожал, ритмично сокращая мышцы. Резонанс жестко прошелся по оголенным нервам. Вспышка удовольствия ослепляющей пеленой хлестнула по глазам. Хайтам не слышал своего крика. Он понял, что кричал только по тому, как вспыхнуло саднящее горло. Уши окончательно заложило. Он забился, точно нанизанный на гарпун иглобрюх. Из все еще занятого щупиком члена сперма не выстрелила высоко вверх, но лениво вытекала крупными белесыми каплями, смешиваясь с секретом на мясистой плоти унута, крепко державшего его в своей хватке.       Хайтам обмяк, растекшись бесполезной задыхающейся грудой по теплому брюху урчащей насытившейся твари. Ощущаемый кожей рокот – единственное, что заземляло его, напоминало, что он все еще жив. Пенисы поочередно выскользнули наружу, оставив после себя тянущее выворачивающее чувство пустоты. Подрагивающие мышцы сфинктера судорожно сжимались, выталкивая наружу густое, липкое семя. Настолько экстремального опыта более чем достаточно для одной человеческой жизни. Однако… Хайтам едва не захныкал, забыв о гордости. Мягко светящийся пенис появился из клубка откуда-то сбоку, проскользил по вновь ставшему плоским животу, щекотно обтерся об обмякший член и скользнул между ослабших ног. Присоска ищуще прижалась к мошонке, пощипывая тонкую чувствительную кожицу, заставив мужчину всхлипнуть и, насколько позволяла сдерживающая хватка тварей, чуть вскинуть бедра навстречу. Головка изогнулась и на пробу толкнулась в скользкую от семени ложбинку между ягодиц. Урчание, ощущаемое спиной, усилилось. Свечение плоти из слабого ровного стало более ярким, но при этом мерцающим. Следующий самец торопливо пристраивался на освободившееся место, пока «самка» смиренно лежала в теплом коконе из тел. - Нет, не надо… – одними губами произнес мужчина и обреченно зажмурился; извивающаяся головка уже вошла в него.       Все повторилось сначала. Сбитое хриплое дыхание. Слабые стоны. Бешено колотящееся о ноющие ребра сердце. Скольжение, вибрация, дрожь. Влажный хлюпающий звук, сопровождающий каждое движение. Мягко присосанные по всему телу щупики, особенно сладко ощущавшиеся на груди, оставлявшие багровые «засосы» на светлой, забывшей прикосновения солнца коже. Возбуждающее напряжение в растянутом животе и уретре, с каждым разом все легче принимавшие в себя чужеродные пенисы и щупики. И бесконечные вязкие потоки пахучего пьянящего семени. Унуты осмелели. Больше не встречая сопротивления, они теперь толкались и в рот. Язык и щеки ныли от трения, создаваемого жилистой плотью. Хайтам давился, пускал пузыри и отплевывался от предсемени, но часть ее все равно затекала в глотку. Приходилось сглатывать, чтобы банально не захлебнуться. Удовольствия это практически не приносило, на вкус предсемя даже для отравленного сознания осталось все той же дрянью. Хайтам глотал скорее механически из чувства самосохранения. Пару раз он терял сознание в процессе, не выдерживая избытка ощущений. Однако чем больше тварей кончало в него, тем рыхлее становился клубок вокруг.       Если… если все они обкончают его, значит, затем оставят в покое? И он сможет уйти? Не сразу, конечно. Как только восстановит силы. Но…       Эта зыбкая ускользающая от мутного сознания мысль подарила надежду. Невероятным усилием воли аль-Хайтам заставил разогнуться непослушные пальцы. Сантиметр за сантиметром. Дальше дело пошло немного легче. Ладонь слепо шарила по хитину, пока не наткнулась на горячую плоть. Пальцы стиснули ее и постарались погладить. Необычно… Пенис твари ощущался совсем по-другому. Волокнистый, с выраженными бугорками вен, сплетенный из мышц, но при этом сохранивший поразительную гибкость, нежели будто обтянутая бархатом твердая человеческая плоть. Однако трогать пенис было все еще приятно, особенно зная, какое нереальное удовольствие он может принести, будучи преступно глубоко внутри. Над головой раздалось отчетливо испуганное щелканье, но убедившись, что движения напоминают фрикции, самец уже сам обвил ласкающую руку, облегчив задачу. Привлеченный довольным рокотом соперника, другой самец сам нашел свободную руку аль-Хайтама и нетерпеливо толкнулся в нее, требуя своей порции внимания. Мужчина сжал пальцы. Вот так. Хорошие послушные мальчики. Идите же. Идите же все сюда. Его хватит на всех. Никто не останется обделенным. Аль-Хайтам сосал, дрочил, сплевывал и тянулся за новыми пенисами, потерявшись в беспрерывном порочном круге.       Скопившееся за последние месяцы напряжение ушло. Его буквально вытрахали из измученного тела. Сколько раз он кончил? Два? Три? Пять? Вязкое время не давало подсчитать себя. Чистое удовольствие, приправленное стыдным омерзением, струилось по венам. Волосы слиплись и стояли дыбом от забившегося в них песка и спермы. Аль-Хайтам насквозь провонял горечью и кислотой. Семя лилось потоками, заливая грудь, живот, бедра. Однако с каждой новой вонючей струей, полученной в лицо, дышать становилось немного легче.       Наконец, последний унут, завершив свое дело и напоследок обтершись о благодетельную «самку», довольно пощелкивая, зарылся в песок. Вместе с ним ушел и призрачный свет, освещавший пещеру. Аль-Хайтам остался в кромешной темноте наедине со звенящей пустотой в голове и пробирающей до костей жуткой обманчиво мирной тишиной. Единственное, на чем удавалось сосредоточиться – это дыхание. Вдох. Судорога. Выдох. Колющая боль в боку. Снова вдох… Аль-Хайтам надрывно закашлялся, отхаркивая вязкие сгустки, прижимаясь к влажному пропитанному предсеменем и спермой песку. Рваный выдох… Сейчас. Еще немного. Мир перестанет раскачиваться, вновь обретет верх и низ, и тогда он встанет. Хотя бы и на четвереньки. И поползет. Где-то же должна быть стена у этой праховой пещеры? Он заберется на нее, пускай не сразу, но заберется. И тогда сможет спокойно подумать. В чем он уверен на сто процентов, так это в том, что нельзя оставаться на месте. Безопасность… ее не существовало. По крайней мере, не здесь.       Тяжесть в животе постепенно прошла, расходясь по телу ровным теплом. Сами собой вспыхнули изумрудные искры, формируясь в многогранные изящные зеркала, повисшие над головой. Темнота испуганно отпрянула, брезгливо подобрав подол тяжелого плаща, изрезанный в мелкие лохмы яркими всполохами света. Энергия дендро свежим потоком заструилась по жилам, медленно, но верно приводя аль-Хайтама в чувство, прочищая голову и возвращая способность рационально мыслить. Загоняя насытившееся неосознанное обратно в потаенный уголок внутреннего «я». Через некоторое время ему удалось сесть и даже сохранить при этом бесстрастное выражение лица, хотя вряд ли нашелся бы кто-то, осудивший его за проявление слабости. В ровном зеленоватом свете страх отступил. Хайтам сделал осторожный вдох на пробу и, убедившись, что не рассыплется сию же секунду, уверенно вдохнул полной грудью, прислушавшись к внутренним ощущениям. По крайней мере, умирающим он себя не чувствовал. Измученным, вывернутым наизнанку – да, но расставаться с жизнью больше пока не планировал. Уже кое-что. Ужасно хотелось пить. Хотя бы попытаться смыть мерзкий привкус, припекавший корень языка. Флягу он обронил еще во время погони; слабо верилось в то, что ему удастся ее найти. Значит, первым делом следует искать воду и способ ее очистить. Определенно не стоило бездумно напиваться из первой попавшейся лужи, рискуя затем загнуться от брюшного тифа. Без одежды стало… зябко. Даже в душном спертом воздухе пещеры. Впрочем, у него имелся сменный комплект в седельных сумках, Кавех позаботился об этом. Оставалось только выбраться наружу. Звучит просто, а на деле… Интересно, сколько времени прошло? И почему до сих пор никто из сопровождения не нашел способа спуститься за ним? Конечно, существовала небольшая вероятность, что его попросту бросили, посчитав погибшим, однако аль-Хайтам верил если не в свою значимость, то в страх людей перед его высоким положением в обществе: хоть какая-то польза от назначения на пост временно исполняющего обязанности Великого Мудреца. Впрочем, это не спасло его от ошибки в выборе членов экспедиции; в следующий раз стоит учесть эту промашку. Аль-Хайтам в раздражении взлохматил волосы, из которых комьями повалил налипший песок. В этой жизни мало на кого можно положиться. Что ж. Он сам найдет выход, как и планировал. А когда выберется наружу, то будет передвигаться по ночам, согревая себя движением, а днем – отсыпаться в тех же норах животных, чтобы не обгореть на солнце. Там, глядишь, удастся отыскать лагерь пустынников и… экспроприировать все необходимое для выживания. Энергия дендро придавала уверенности. Теперь ему хватит сил сразиться с небольшим отрядом. Или прогнать парочку особенно настырных тварей. По возвращении домой надо будет спросить у Тигнари, делятся ли самцы унутов своей элементальной энергией с самками. Иначе он не мог объяснить, откуда в нем взялось столько элементальной силы, которой изначально насчитывалось буквально на донышке. Рискованно, конечно, вдохновленный проявленным интересом к биологии фенек наверняка затянет лекцию не на один час. Но ответ… хотелось бы знать. Не то чтобы Хайтам собирался в случае непредвиденного истощения вновь прибегнуть к столь экстремальному способу пополнения энергии, но… мора не пахнет. А он получит очень много моры за проданный материал. Например, сможет прикупить еще парочку ваз, как раз приглядел на Большом базаре. Они должны неплохо вписаться в интерьер его дома. А Кавеха… спрашивать никто не будет. Однако прежде чем приятные мечты станут явью, ему необходимо начать двигаться к цели.       Аль-Хайтам мягко перетек с места на место. Отчасти из-за недостатка сил в подламывающихся ватных ногах, отчасти имитируя естественное движение песка. Больше никакой лишней вибрации, чтобы не привлечь к себе ненужное внимание. Это займет много времени. Но также это позволит сохранить ему жизнь. Пустынники передвигались именно так: немного боком, по-кошачьи. То замирая, то вновь начиная движение. Самое главное – не ритмично. Еще лучше, если периодически постукивать древком оружия о землю чуть в стороне от себя. В большинстве случаев это помогало избежать встречи с унутами. Таким образом, имитируя виденное однажды, аль-Хайтаму удалось преодолеть несколько десятков метров, перетаскивая непослушное тело, прежде чем за спиной вновь раздался шорох песка. Предупредительное утробное пощелкивание заставило волосы на затылке встать дыбом. Аль-Хайтам медленно обернулся, вглядываясь во тьму, краем глаза выхватывая росчерки элементального свечения. Цианового анемо свечения. Магические зеркальца тоненько зазвенели, пульсируя более насыщенным зеленым светом, реагируя на опасность. Память ожила, услужливо подбрасывая обрывок монолога Тигнари, будь неладна его любовь к внезапным пространным лекциям на разнообразные темы. Самые омерзительные из них он будто специально приберегал к совместным ужинам, и последний из них не стал исключением.       Личинки унутов повсеместно встречались в глубинах пустыни Хадрамавет. Но прежде чем попасть на поверхность под палящие лучи жестокого солнца, они проходили еще один промежуточный, но не менее важный этап своего развития. Заботливые самки, выносив зародыши до необходимого срока, затем покидали свои норы в поисках подходящих временных носителей, дабы напитать будущее потомство элементальной силой. Без этого они не могли вылупиться.       «Вопреки своему сложному многоступенчатому механизму оплодотворения и развития эмбрионов, они умудряются успешно размножаться и поддерживать численность популяции. Поразительно, правда?»       «Не то слово», – подумал Хайтам, с внутренним замиранием наблюдая за вынырнувшей из песка огромной головой. Надо признать, матерые самки унутов были в разы крупнее самцов. Неудивительно, что они опасались преследовать их, выбирая жертвой молоденьких самочек. Спирали глубоко врезались в испещренную шрамами вытянутую морду. Раздвоенный кончик языка, капая слюной, скользнул в трещину, образовавшуюся на месте чуть разошедшихся лепестков челюстей. Самка попробовала воздух на вкус и зашипела, возбужденно раздув гребень, отдаленно напоминавший костяную корону. Вихри анемо энергии вырвались из пазух, еще выше приподнимая над землей лобастую голову. Самка грузно опустилась на грудь и совершила мощный рывок в направлении источника элементальной энергии.       «Может наловить слаймов и нафаршировать их звездными грибочками? Должно получиться вкусно!»       Подсознание сыграло очередную злую шутку, подбросив воспоминание о вскользь услышанной в кафе Пуспа фразе, произнесенной миловидной девушкой, судя по ее одежде прибывшей из Ли Юэ, задумчиво изучавшей меню за стойкой. Это вывело аль-Хайтама из оцепенения. Он не хотел становиться слаймом, тем более «фаршировать» его намеревались отнюдь не грибочками.       Смысла притворяться камнем не было, самка прекрасно чувствовала Хайтама. Оттолкнувшись руками от земли, он попытался встать, однако ноги все еще плохо его слушались, и мужчина кубарем покатился вниз с песчаного холма, лишь чудом успев принять защитную позу, чтобы случайно не травмировать шею. Дрожь земли буквально подбрасывала его в воздух. В отличие от самцов самка церемониться с избранной жертвой не собиралась, протаранила острым носом рыхлый песок и продолжила преследование под землей, ориентируясь теперь на вибрацию от барахтанья человека. Вынырнув у самых ног Хайтама, она раззявила пасть и обшипела его, обдав вонючим потоком воздуха и густыми каплями слюны. Аль-Хайтам зажмурился, оберегая глаза. На пробу вскинул руки, поджигая дендро зеркала. Без направляющего в нужное русло энергию меча было в разы сложнее. Однако отчаянное желание выжить оказалось сильнее сомнений. Миг. Ладони раскалились добела. Руки онемели по самые плечи. Осколки энергии хаотично брызнули во все стороны. Самка заверещала обожженной пастью и нырнула обратно в песок, спасаясь бегством. Не теряя времени Хайтам выбросил дендро-крюк в пространство. Призрачная сила ухватила его под ребрами и потянула за собой, стремительно сорвав с места. Мужчину затошнило от круговерти. Точка выхода из прыжка оказалась слишком высоко. Нелепо взмахнув руками, аль-Хайтам рухнул на землю, неловко приземлившись на взорвавшийся болью бок. Хватанув впустую ртом воздух, он толкнулся локтями и коленями, игнорируя боль, и, собрав волю в кулак, неловко побежал, то и дело падая на колени. Земля вновь задрожала. Привлеченная мощным выбросом элементальной энергии, на охоту вышла вторая тварь. Адреналин подскочил в крови, позволив выпрямиться и бежать теперь длинными прыжками, петляя из стороны в сторону. Израненное тело агонизировало. Сердце долбилось где-то в глотке. Бежать. Идти. Ползти. Что угодно, лишь бы продолжать двигаться вперед. На этом простом действии сосредоточился Хайтам, временно отключив голову, чтобы пессимистичные мысли и безжалостная логика не потушили его волю к борьбе. Свет дендро зеркал отразился слюдяной пылью. Стена! С разбегу у него должно получиться вскарабкаться! Если бы только… Удар о землю вышиб из него весь воздух вместе со стоном. Вторая самка, меньшая по размеру, зато более верткая, уже оплетала его ноги, своим весом прижимая пойманную жертву к земле. Вездесущие щупики заскользили по телу, распрыскивая капли по липкой облепленной песком коже. Вот только в отличие от секрета самцов, призванного возбуждать самку, лишая ее тем самым желания сопротивляться, секрет самок имел совершенно другие свойства; он парализовал носителя элементальной энергии на время, пока самка перекачивала в него личинки. Чаще жертвами становились крупные неповоротливые слаймы, но учеными также были зафиксированы редкие случаи нападения и на пиро попрыгуний, которые в малых количествах обитали в пустыне, предпочитавшими зыбкому ненадежному песку более твердую почву, в которой можно было укорениться и замаскироваться под огненные цветы. Случаев нападения в таком смысле на людей опять же зафиксировано не было. Возможно потому, что обладатели глаза бога убивали «насильницу» раньше, чем она успевала обозначить свои планы.       Хайтаму не повезло. Крупно не повезло. Снова.       В отличие от самцов, самка не пыталась завоевать благосклонность, не пыталась понравиться. Единственной ее целью было сохранить жизнь жертве, не более. Грубый толстый яйцеклад уже протискивался между плотно сведенных ног. В отличие опять же от самцов, самка имела бо́льший опыт и представляла, что и куда ей требовалось вставлять, а не слепо шарила щупиками по жертве в поисках подходящих углублений. Хайтам вскрикнул от боли, когда мясистая трубка, войдя всего лишь наполовину, максимально переполнила его. Но это было еще не все. Трубка начала стремительно раздуваться, вливая в мужчину потоки секрета, обеспечивавшего эмбрионам безопасное перемещение. Практически моментально у Хайтама отнялись ноги и все, что находилось ниже пояса, будто ему вкололи чистую эссенцию туманного цветка, заморозившего его изнутри. Разрывающая, отвлекающая на себя боль ушла, позволив сосредоточиться и поймать скачущие мысли. Нечто двигалось в его направлении. Нечто, которое он не хотел в себя впускать. Огромное, ребристое, наверняка способное превратить его внутренности в кашу, а его самого оставить умирать в муках. Аль-Хайтам испытал чувство… Нет. Не ужаса. Он не безмозглое животное, чтобы бояться кого-то, кто крупнее и сильнее его. А вот позарившейся на него твари стоило бы начать бояться, потому что изнутри его сжигала ярость. Аль-Хайтам теперь уже отчетливо ощутил, как вместе с секретом в него потекла элементальная энергия самки, она щедро делилась ею с жертвой, дабы обеспечить свое будущее потомство. От этого зависело продолжение ее рода. Откуда ей было знать, что заморозки нижних конечностей неизвестного существа будет недостаточно..? Аль-Хайтам поднял казавшиеся свинцовыми руки. Точно тонкий сосуд, который мог развеяться пеплом в любую секунду, не выдержав напора стихии. Энергия бурлила в нем, неистово рвалась наружу. Аль-Хайтам знал, что сейчас у него точно получится. Ему хватит сил. А если нет… то игра будет окончена.       Воздух пронзили тысячи тончайших, острых как заточенное лезвие его клинка, сверкающих нитей. Они соткали новое полотно бытия, заключив его в обманчиво хрупкую изящную клетку, в которой с невообразимой скоростью метались крохотные зеркала, наносившие колоссальный урон. Хайтам зарычал, вкладывая во взрыв стихии всю свою волю, силы и чувства, обуревавшие его. Кислую щиплющую вонь разогнала свежесть влажного тропического леса после дождя, горечь напитанных влагой шершавых стеблей и жирной плодородной почвы. Полыхнуло нестерпимо зеленым. Клетка рассыпалась. А затем мир погрузился во тьму.

***

      Очнулся Хайтам резко, от горького запаха трав и ощущения чего-то тычущегося ему в потрескавшиеся губы. Дернувшись в сторону в попытке увернуться от неизвестного источника опасности, он до икоты напугал пытавшегося напоить его младшего ученого. Ойкнув, тот неловко качнул чашей и пролил половину отвара. Аль-Хайтам сдавленно выругался, отвар оказался действительно горячим. Впрочем, боль отрезвила его и позволила сфокусироваться на действительности. Вокруг деловито сновали люди. Переносные лампы испускали приятный желтый свет, достаточно блеклый, чтобы не раздражать привыкшие к мраку глаза. Теплые лучи мягко отражались от чего-то… гладкого. Аль-Хайтам моргнул. Через секунду пришло осознание, что песок на многие метры вокруг переплавился в толстый слой стекла, такой мощи вышел взрыв стихии. Кавех оказался прав. Одного разума недостаточно для высвобождения элементальной силы. Необходима горящая решимость в… сердце. Над этим стоило поразмыслить. Но позже. В воздухе стоял запах жженого песка и горелой плоти. Прежде чем окончательно отключиться, аль-Хайтам все же сумел отбиться от самки унута, навсегда впаяв ее ошметки в стекло. Вот и хорошо. Расслабившись, мужчина лег обратно на туго скатанный валик, заменивший подушку. Тело прошиб озноб, несмотря на плотный шерстяной плед, которым его укрыли. Кажется, его не решились транспортировать наружу до того момента, пока он не придет в себя, побоялись усугубить положение. Разумно. Выглядел он наверняка скверно, когда его нашли. Судя по ощущениям, его обтерли смоченными водой из бурдюков тряпками, смыв большую часть грязи, хотя полностью липкость и стянутость кожи это, конечно, убрать не помогло. Первым делом, когда они выберутся из гнезда, аль-Хайтам планировал час провести в озерце ближайшего оазиса, отмачивая свое замаранное тело. А уж дома он запрется в ванной на целый день! И никто не сможет выгнать его оттуда до тех пор, пока он вновь не почувствует себя чистым.       Вернулся давешний младший ученый. Старательно отводя глаза, он осторожно протянул чашу с отваром, не рискуя больше подносить ее ко рту буйного пациента. - Господин Мудрец, вам необходимо выпить. Чтобы… восстановить силы.       Аль-Хайтам смерил коллегу тяжелым нечитаемым взглядом. Совсем еще мальчишка, даже бриться начал недавно, о чем говорила редкая щетина, проплешинами пробивавшаяся над верхней губой. Саид кажется. Даршан Хараватат. Его взял с собой один из наставников, приглашенных в экспедицию, чтобы ученик набирался опыта в полевых условиях. Возможно в будущем, если на него обратят внимание матры, то и Хайтам, быть может, искоса бросит на него взгляд. А пока что… Хайтам хмыкнул, заставив младшего ученого испуганно вздрогнуть, и педантично уточнил: - Временно исполняющий обязанности Мудреца, – пожевал губами и, припомнив бурчание Кави о вежливости, милостиво добавил, – и спасибо.       Достав обожженную плотно забинтованную руку из-под покрывала, Хайтам принял чашу из дрожащих пальцев, залпом проглотил горькое варево и вернул ее обратно. С тихими извинениями юнец, наконец, оставил мужчину в покое. Аль-Хайтам буквально кожей ощущал осторожные, заинтересованные взгляды, однако стоило ему посмотреть в ответ, как ученые отводили взгляд. Было видно, что их распирает от любопытства, но они сдерживаются изо всех сил из уважения к пострадавшему. Или его высокому статусу. Хайтам прикрыл глаза, тихо радуясь, что в экспедиции не участвовали сородичи Тигнари. Вот уж кто точно бесцеремонно засыпал бы его вопросами о произошедшем. Сейчас же он мог с чистой совестью немного отдохнуть, еще одного подобного потрясения разваливавшееся на куски тело, пожалуй, больше не выдержит.       После окончания экспедиции (об отмене участия в ней не могло идти и речи) он обязательно вернется в свой безопасный теплый кабинет. Черканет пару строк… А там, глядишь, и повод появится. Для очередного путешествия.