all about us

Сколько выпил Юра, он не знает. Не пил сам, не следил, да и зачем? Знает только - Юра выпил достаточно, чтобы на заднем сиденье такси откровенно лапать его бедро и колено, но молчать упорно. Темнота неловкость спрячет, как спрятала тогда, когда Никита такси вызывал только к себе. Чтобы поехать к одному из них договариваться уже не нужно. Согласие обоюдное витает эфемерно в воздухе между ними, как витает и незакрытое обсуждение. Оно им не нужно ровно так же, как и согласие. Никите, откровенно говоря, без разницы, как называть то, что между ними происходит. Особая дружба, отношения, глупости. Какая разница? Юре без разницы, пока обоим хорошо. Хорошо, когда за спинами хлопает тяжёлая входная дверь. Хорошо, когда Никита молча тянет за собой в спальню. Более, чем хорошо, когда Юра его роняет на незастеленные простыни и сверху нависает. Первый поцелуй - слепое столкновение губ, за эту неделю первое, почти болезненное. Юра кусается, Никита поддается и губы размыкает. Поддаваться Юре легко, когда его пальцы скользят под футболку, пересчитывают ребра на худом боку. Одежда теряется между поцелуев где-то, летит кусками бессмысленной ткани на пол у кровати. Пальцы у Юры охуенные, длинные и умелые. Так хорошо и правильно скользят по смазке внутри, уже два, задевают простату словно бы случайно. Никите достаточно бы взглянуть на чужую ухмылку довольную в ответ на протяжный стон, но он не смотрит. Перед глазами - звёздочки, спасительная темнота. -- Скажи, если больно, -- хрипит Юра на ухо, а Никиты лишь на кивок судорожный хватает. Юра о нем заботится зачем-то, будто они и не просто напряжение друг с другом снимают. Юра в разы сильнее, чем от вина пьянеет, когда жаркие податливые мышцы впускают внутрь сначала лишь головку. Заботы о Никите не хватает, чтобы не толкнуться рывком сразу до основания, зашипев сквозь зубы от пленящего жара. -- Блять... Блять, Юр. Ну же, -- шепот заполошный, теряющийся в тишине квартиры, Никита на большее не способен. Тянет в груди, в горле, хорошо так, что хочется лишь голову запрокинуть и поддаться. Первый толчок - новый хриплый стон. Теряется в череде следующих, а губы Юры, кажется, везде. Касаются щёк, губ, шею яркими засосами расчерчивают, клеймят. Пальцы ладонь Никитину накрывают и переплетают пальцы - хорошо, откровенно, и так правильно. Каждый новый толчок подталкивает к грани, задевает простату, и Никита как человек заканчивается, когда чужие окольцованные пальцы обвивают истекающую смазкой возбужденную плоть. Юра большим пальцем обводит чувствительную головку и Никита почти скулит в ответ. Юра сжимает пальцы на тонкой шее с острым кадыком, когда Никиту накрывает первый оргазм. Белесые капли расцветают на бледноватой коже, и Юра едва держится, чтобы не смазать их пальцами. Но сознание уплывает быстро - Никита так потрясающе сжимается вокруг него, что не застонать самому становится невозможным. -- Блять, ты если бы знал, какой охуенный вот сейчас, -- Юра шепчет хрипло в ту же шею, покрытую яркими укусами, засосами. И толкается снова, продлевая ощущение на грани с гиперстимуляцией. Никиты ему мало до обидного, от момента брать хочется все, и Юра берет. -- Подожди, стой, я, -- новый стон прерывает недосказанную фразу, предложение помочь иначе. -- Блять, Юр... Не могу. Тонкие пальцы в Юрины плечи впиваются, когда он снова начинает двигаться. Резко, глубоко, словно бы толчком каждым свое право обладания заявляя. Кожу жжет от новых царапин, но Юре так откровенно плевать. Никита перед ним - олицетворение порока. С прядками волос, налипшими на влажный лоб, щеками с алыми пятнами, со взглядом, в котором радужки не видно, а на ресницах прозрачные жемчужинки слез. Юра давно не подросток, помешанный на сексе, но такого Никиту хочется из постели не выпускать и трахать бесконечно. -- Юр, -- Никита стонет вновь, бессознательно. Просит то ли прекратить, то ли не останавливаться, он не понимает сам. Марево ощущений, ярких, новых, заставляет теряться. Заставляет слепо сминать сбившиеся простыни и разводить ноги шире, как в самом развратном порно. -- Тш-ш. Кончишь еще раз. Для меня, puiule, -- а голос у самого дрожит, и толчок каждый - рванный, резкий. Слепое желание разрядки, своей или чужой. -- Нет, я не... Нет, -- Никита шепчет заполошно, быстро, и поджимается весь, чувствуя близость новой волны. Юре достаточно лишь коснуться его члена, чтобы крепнущая пружина внизу живота лопнула, изливая новую порцию семени на живот. Юре много не нужно, лишь пару толчков, чтобы, сжимая бедро чужое до синяков фиолетовых, излиться глубоко внутри. Никита уж точно возмущаться не в состоянии. -- Пиздец, -- горячо выдыхает старший и даже не толкает Юру в плечо, когда тот сверху наваливается и снова в шею кусает. Так много невысказанного между ними остается, но на свои места становится незаметно. Когда Юра приносит влажное полотенце и вытирает капли и дорожки семени, когда волосы со лба со лба убирает и щеки касается почти-почти ласково. Пазл в голове Никиты складывается, когда Юра накрывает его тяжелым пуховым одеялом и остаётся с ним, поперек груди перекидывая руку.