Желание лунной ночи.

Глава I.

      В глаза ударил яркий свет солнца. Должно быть, оно уже в зените, почему же Эдогава ещё не проснулся? Будучи живым воплощением жаворонков, он вставал ни свет, ни заря, и бессовестно шумел.       Теперь он здесь. Его сознание едва шевелится, мысли как будто придавило чем-то тяжёлым ко дну сознания, и не хочет отпускать.       Он слышит противный крик чаек. Шум воды. И… чей-то глубокий голос. С каждой фразой голос срывается на более высокий, взволнованный тон.       Эдогава усилием воли заставляет себя откашляться, перевернувшись набок. Во рту солоно, глаза ужасно щиплет – будто они высохли и едва ли могут прийти в норму. Лёгкие жжёт.       Человек, звавший его, выдыхает спокойнее, касаясь его плеча: — Молодой господин, Вы в порядке?       Что за возмутительный вопрос! Совершенно очевидно, что он не в порядке! Он…       Где он вообще?!       В ушах всё ещё звенит. Ранпо щупает материю под собой – кажется, это камень… влажный, гладкий камень. Холодный.       Откуда такому взяться на его корабле?       Усилием воли он заставляет себя разлепить глаза снова. Их снова больно обжигает солнечный свет, но Ранпо держится – закрывает глаза рукой, щуриться, но не смыкает веки.       Вокруг только бескрайнее синее море.       Грудь снова сдавливает боль, и Ранпо сгибается в три погибели, пытаясь откашляться. Голова раскалывается, а к горлу подступает тошнота.       Хочется спать. Закрыть глаза и лечь. И просто отдохнуть.       Дышать. Дышать. Дышать.       Ранпо жадно глотает воздух губами, как умирающая рыба. Мысли плавают на периферии сознания. Они глухие, бледные, невесомые – вот-вот растворяться вдали, и не вспомнишь, что там было.       Как же сильно болит голова. — Молодой господин, молодой господин! Не отключайтесь! Слышите меня?       Слышу. Перестань кричать.       Говорить больно.       Эдогава хрипит нечто нечленораздельное и снова заходится кашлем. — Молодой господин, не забывайте дышать, — обеспокоено скрипит некогда бархатистый голос.       Незнакомый голос. — Кто, — выдавливает из себя Ранпо, качнув головой в сторону голоса и жмурясь. — Ты.       Голос замолкает. На секунду Ранпо даже кажется, что этот голос был лишь игрой сознания, пытающегося ухватиться за реальный мир хотя бы так.       Но ему отвечают: — Вы уже пришли в себя? Посмотри на меня, пожалуйста.       Ранпо кивает и с прилагаемыми усилиями принимает сидячее положение, ища взглядом обладателя голоса.       Глаза будто до сих пор находятся отдельно под водой, границы совершенно размытые, смотришь словно через запотевшее стекло.       Ранпо бросается в глаза неестественно бледный зеленоватый цвет кожи.       Странные уши.       И серебристые пятна на скулах.       Он сглатывает, прикрыв глаза. Показалось. Должно быть, он ещё не в себе, вот и мерещится всякая чушь.       Снова открывает глаза. На этот раз очертания более чёткие – видно края влажных прядей волос человека, мокрые дрожащие ресницы, серую радужку глаз…       Чешую.       Чешую на скулах!       Ранпо нелепо вскрикивает, подскочив на ноги, закашливается, поскальзывается, и плюхается в воду, чудом не ударившись головой о камни.       В нос и рот сразу же затекает противная солёная вода. Становится больно и тяжело дышать, это чувство кажется знакомым, но далеко не приятным. Эдогава беспомощно брыкается в воде, и делает это ещё яростнее, когда талию обхватывают чужие мертвецки холодные руки.       На минуту руки отпускают его, и он идёт ко дню. Впервые Ранпо так сильно жалеет о том, что не научился плавать как следует, и его тянет ко дну.       Лёгкие горят огнём, наполняясь водой…       И вот уже снова солнечный свет снова лижет щёки и глаза, а под спиной чувствуется холодный камень.       Это случилось за несколько мгновений. Ранпо не успел осознать, кто и когда снова вытащил его на камень посреди моря.       В небе собираются тучи.       Эдогава осторожно водит рукой по камню. Холодный. Влажный.       Чуть ниже чувствуется что-то… мягкое, щекочущее. И вода, что обманчиво нежно касается пальцев.       Должно быть, он поскользнулся на водорослях.       Но чей голос он слышал? Чьи руки подхватили его в воде, если никого нет рядом?       Он не умеет плавать. Он действительно мог умереть. Что это было? Инстинкт самосохранения? Галлюцинация?       Лёгкие до сих пор горят. Кажется, будто он будет откашливать воду с кровью до конца своих дней, покуда не выкашляяет всю кровь из тела, а с ней и душу.       Тучи сгущаются. Будет дождь.       Ранпо слишком устал, чтобы что-то делать. Что он может сделать, сидя на камне посреди океана? Или моря. Какая разница.       Он не знает где он. У него нет ничего с собой, кроме наверняка уже сломанных часов, огнива, и разбившихся очков. Набором выживальщика в открытом море и не пахнет!       Он ложится грудью на холодный камень и закрывает глаза.       В следующий раз, когда он открывает глаза, над ним расстилается звёздное небо. В глазах уже почти не рябит, а их лёгкое редкое мерцание немного успокаивает.       Эдогава вздыхает полной грудью, чувствуя упокоение. Под спиной что-то… мягкое, рассыпчатое, словно он уснул на сеновале. Он ведёт пальцами по поверхности…       Песок.       Он медленно принимает сидячее положение. Голова раскалывается на части. В ушах не звенит, но кажется, будто с шумом прибоя он слышит крики людей в ту ночь.       Сердцебиение учащается, болезненно ударяясь о грудную клетку. Приходится слабо сжать одежду в области груди, будто это поможет.       Помощь.       Ему нужна помощь. — Помо…гите… — не поворачивающимся языком говорит он, утыкаясь лбом в подтянутые ближе колени. — Помогите мне…       Корабль разбился. Скорее всего, все кто там были уже мертвы, или как он, совсем скоро умрут. Не важно куда занесли его волны, он точно умрёт.       Это смехотворно – он, величайший детектив в мире, умрёт на каком-то богом забытым острове. Детектив, который никогда не сдавался и всегда побеждал – проиграл матушке природе с её штормами.       Совсем один. — Господин? — ААА!!!       Ранпо отшатывается назад, испугавшись внезапного голоса среди мирской тиши.       Голос вздыхает: — Не нужно так пугаться. Я внизу. — Внизу?       Эдогава недоверчиво оглядывается по сторонам. Вокруг, кроме песка, крупные камни, ракушки, и… огромные скалы в полукруге.       Бухта! — Господин, — немного устало повторяет голос, и тогда Ранпо наконец-то опускает взгляд в ноги.       И невольно открывает рот.       Из воды на него выглядывает бюст молодого мужчины. Длинные мокрые волосы спадают ниже плеч, немного скрывая глаза с серой, нет, серебряной, как лунный свет, радужкой. Только кожа кажется немного неестественного цвета, а на скулах виднеется… такая же серебряная чешуя.       Ранпо ложится на песок спиной и обречённым взглядом упирается в небо. — Я умер. — …Нет, — отрицает существо из воды. — Значит сошёл с ума. — Ранпо чуть хмурится. — Это даже хуже. — Вы не сошли с ума, — вздыхает существо, а потом добавляет более неловко. — И не умерли, хотя были близки.       Ранпо что-то мычит, закрывая глаза. — Лучше бы умер, — бурчит он. — Это всё равно неизбежно.       В воде что-то плещется и слышится тихая ругань. Как человеку, попавшему на остров без средств к выживанию, ему плевать. Но как учёному всё-таки немного интересно что это за тварь такая.       Он с трудом отрывает себя от земли. Желание умереть и дезориентация немного проходят, и теперь он чувствует, как противно к коже липнет мокрая холодная одежда. Она и раньше была не особо удобной, но теперь вовсе виснет противным грузом. Лёгкая рубашка с расширенными к концам рукавами теперь стала тяжёлой, штаны облепили ноги пуще прежнего и виснут небывалой тяжестью, лакированные туфли чудом не слетели с ног. — Вам стоило быть благодарным за спасение! — Обиженно-гордо восклицает существо, впиваясь в него требовательным взглядом.       Ранпо опускается на колени перед ним, сильнее склоняясь резкого края берега. Глядишь, если свалится, опять тонуть начнёт.       Он резко хватается за чужое лицо, притягивая его к себе максимально близко. — Э-эй! Что Вы делаете!!! Немедленно отпустите!       В воде нечто плещется ещё яростнее и теперь на посторонний звук списать это трудно. Ранпо упорно разглядывает чужое лицо: острые черты лица, тонкая линия губ, аккуратный ровный нос и красивые серые глаза. Человек явно худой и не очень здоровый, судя по цвету кожи. Ранпо не понимает лишь одно – откуда у него чешуя на лице.       Он пытается стереть её пальцами, но существо только начинает сильнее отбиваться, недовольно мыча. — Да что ты такое! — Ругается Эдогава, отпустив его. Воспользовавшись моментом, существо… ныряет в воду и скрывается в глубине?       Ранпо ошарашено смотрит в воду, наклоняясь к синеве, в которой отражаются звёзды, пытается рассмотреть что-то. Наклоняется всё ближе, но ничего не может рассмотреть, и чертыхается.       Нет, он точно сошёл с ума. Ему мерещатся люди с чешуёй на лице! Какая чепуха!       Может, он просто спит.       Ранпо сильно кусает свою руку, и тут же завывает. Нет, это больно. И ему холодно и мокро. Он не спит.       Ладно. Не время думать о том, сошёл ли он с ума, и что ему мерещится. Пока он ещё жив, ему придётся хотя бы костёр развести, обсохнуть, обогреться… И думать, что с этим всем делать.       Ранпо не знает каким чудом ему удалось найти сухого хвороста, видимо, немного удачи у него ещё осталось.       Но даже с огнивом развести огонь почему-то не очень просто. Трут даже через плотно завязанный кожаный мешочек промок, так что пришлось поискать что-то такое же легковоспламеняющееся. Благо нашлось несколько достаточно сухих шишек…       Но руки дрожат, и даже не каждый раз Эдогава может попасть кремнем по кресалу.       С десятой попытки добыть огонь он начинает злиться. Яростно ударяет кремнем по кресалу, и даже извлекает искры, но до шишек те не долетают. — Проклятье!!! — кричит Эдогава, откинувшись на холодный песок, и уткнувшись взглядом в тьму ночного неба.       Звёзды кажутся блеклыми. Они чуть дрожат, моргают. Смеются. Посмеиваются над ним, мол, поглядите! Изнеженный учёный, всё, что может – ловить преступников, да и только. Он не продержится и двух дней здесь.       Ранпо вспоминает истории про пиратов. О том, как предателей оставляли на таких же безлюдных островах. Давали револьвер с одной пулей, если он решится застрелиться.       А ему и такое не светит.       У них, у пиратов, ещё была серьга в одном ухе – золотая. Чтобы в случае крушения, можно было взобраться на проходящий мимо корабль и заплатить за дорогу.       Надо было уши прокалывать. А может вовсе в пираты подаваться.       Ох, как зол был бы Фукудзава-сан, узнав о таких мыслях подчинённого!       По телу проходит ледяной ветер, и Ранпо вздрагивает и тихой руганью, и снова пытается развести огонь. Смерть смертью, но лучше умереть сухим и в тепле… Наверно.       Когда у него наконец получается, он натурально готов заплакать. Он смеётся, раздувая огонь с небывалой осторожностью, и вытирает глаза мокрым рукавом, размазывая соль слёз и моря по лицу.       Зажёг. Он зажёг огонь!       На не таком уж большом расстоянии от воды, между морем и растительностью острова. Может, немного небезопасно… Но он устал. Пусть будет так. Главное, что горит, и некоторое время всё с ним будет хорошо.       Ранпо утыкается лбом в подтянутые колени. Может, всё не так плохо. Он просто устал. И живот сворачивается в трубочку, но сейчас он тоже не в состоянии идти и искать себе что-то, что можно съесть.       Здесь хотя бы не растут пальмы или вроде того. Относительно знакомая растительность, значит, может, его не так далеко унесло? По крайней мере он может не сильно беспокоиться о неизвестных ядовитых видах растений…       Тепло костра ласково щекочет ноги, поигрывая искрами, будто коснётся белоснежных чулков, разложенных рядом, и сожжёт дотла. Зато тепло. Обувь, наверное, тоже скоро высохнет… Хотя сохнуть будет даже дольше, чем плотный жилет. Ну и ладно.       На Ранпо остались штаны да свободная рубашка с широкими рукавами. Уже не белоснежная – где пятна от земли, а где песок прилип. Не страшно, главное целая.       Несмотря на усталость, уснуть не получалось. Он только смотрел на мирно накатывающиеся на берег волны, на отражение звёзд в воде, и думал. Скучал.       Как там остальные, кто были на корабле? Ацуши, Танизаки с Наоми… Эти трое такие юные. Он обещал Фукудзаве, что они вернутся из своего путешествия в целости и сохранности, привезут с собой Йосано.       Бедная Йосано. Знает ли она, что случилось? В порядке ли их друзья? Что будет с ней теперь…       Эдогава шмыгает носом, вытирая влагу с глаз, убеждая себя, что это не слёзы, и запевает песню, которую пела мама в детстве, рассказывая о том, как страшно море, и как хорошо, что он живёт не в портовом городе.       А он ведь потом поселился в таком… Ещё и родную страну покинул, родной язык позабыл, говоря со всеми на почти идеальном английском.       Но он скоро останавливается. Это было так давно, что он позабыл слова. Ну и не важно. Было бы с чего бы ему петь.       Ранпо осторожно ложится у костра, прикрывая глаза. Лицо обдаёт приятным теплом, и наконец-то клонит в сон.       Когда он засыпает, ему мерещится чей-то бархатистый голос, допевающий начатую им песню.

Глава II.

      Хлопок выстрела звучит будто над ухом, заставляя подскочить с земли, потерянно озираясь по сторонам. Испуганно оглядев себя, и не найдя повреждений, Эдогава спокойно выдыхает.       Выстрел! Кто-то стрелял! Значит, на этот острове есть люди, да ещё и с современным оружием!       Кажется, он поторопился с выводами. Остров не необитаемый, значит, у него есть шансы выжить. Осталось только найти кого-то и придумать, чем заплатить…       Ранпо натягивает на ноги чулки и туфли, накидывает на плечи жилет, и направляется вглубь леса, откуда слышался выстрел.       Для леса посреди острова он до противного густой и неудобный… И вокруг только пугливая дичь.       Прозвучал ещё один выстрел, в унисон с криком раненой птицы, прозвучал совсем рядом, и Ранпо тут же побежал на звук, и, – о чудо! – врезался в человека.       Сперва он разглядел только чужие рыжие волосы, торчащие в разные стороны, и бледное тело. Рубашка человека была расстегнута на… вообще все пуговицы! Господь, Ранпо уже совсем отвык от простых людей… И соскучился по ним. — Ох, малыш, куда ты так несёшься?       Эдогава мигом отпрянул от человека, расставив руки в боки, и высокомерно вздёрнув нос. — Сам ты малыш! К твоему сведению, я – величайший детектив, и уж точно старше тебя! — Правда? — Рыжий юноша удивлённо вскинул брови. Оно неудивительно, он был на десять сантиметров выше, от того, видимо, и решил, что старше. — Мне двадцать два. — Мне двадцать шесть, — хмыкнул Ранпо.       Рыжий юноша задумчиво кивнул, и хоть его лицо не выражало враждебности, и выглядело весьма наивно, Ранпо казалось, что тот смотрит на него как-то странно. — Господин, Вы… — Зови Ранпо, — махнул рукой Эдогава, закатив глаза. — Ранпо… — повторил юноша, чуть улыбнувшись. — А ты не здешний, да? Имя у тебя странное, хахах. — Это фамилия. — О. Извините. — Ага, без проблем, — вздохнул Ранпо, потирая точку меж бровей.       Юноша пару раз покивал, и в итоге широко улыбнулся, закинув ружьё на плечо: — Ну что ж, господин Ранпо! Позвольте пригласить Вас со мной в таверну? Откровенно говоря, Вы выглядите так, будто в последнее время Вам было несладко.       Ранпо вскинул бровь и оглядел себя. Он выглядел немного помятым и испачканным, но нигде не было ран, а одежды до сих пор выглядели дороже, чем у этого юноши, у которого подтяжки бесполезно висели по бокам вместе с дичью. — Не откажусь. Но у меня нет денег, — предупредил Ранпо, направляясь за юношей. — Не страшно, хозяин таверны мой друг, — улыбнулся юноша. — Меня, кстати, Марком зовут! — Рад знакомству, — по привычке залюбезничал Ранпо, однако нелюбезно сунул руки в карманы.       Марк первое время пытался завести разговор, но Ранпо отвечал совершенно незаинтересованно, или вовсе не отвечал, поэтому он сдался, и просто начал насвистывать незамысловатую мелодию, пальцами постоянно касаясь всех деревьев вокруг.       Таверна встречала бьющим в нос запахом дешёвого пива и жирных закусок, потных и пьяных рабочих, и, кажется, плесени.       Вообще не похоже на то, что Эдогава видел последние двенадцать лет своей жизни.       Как же, чёрт возьми, просто и прекрасно!       Не то, что он любит шум, или алкоголь – ему на это всё равно. Но как же хорошо, когда не нужно вести себя супер-вежливо, вокруг нет напыщенных аристократов, и всё просто. Честно. Свободно.       Хорошо. — Что тебе заказать, дружище? — Марк хлопнул Эдогаву по плечу, снова неосознанно перейдя на «ты». Впрочем, это едва ли проблема. — Доверюсь твоему выбору, — пожал плечами Ранпо. — А где хозяин?       Марк усмехнулся, ткнув пальцем в мальчишку за стойкой, чей рост был едва ли выше одного метра и двадцати сантиметров: — Да вот же он! — Марк свистнул. — Эй, Гекк! Налей моему другу пива и подай чего съедобного, он проделал долгий путь.       Ранпо безмолвствовал. Вот этот паренёк – хозяин? Да ему же лет десять! Максимум двенадцать, не больше, молоко на губах не обсохло, как такой может вести бизнес?       Гекк тем временем скривился: — Он выглядит так, будто вылез из канавы. — Манеры, молодой человек! — Не то шутливо, не то серьёзно пригрозил пальцем Марк. — Наш гость прибыл издалека и пережил крушение корабля.       Ранпо чуть нахмурился. Он не говорил, что с ним случилось, а одежда, пусть и была грязной, давно высохла. Если этот юноша смышлёный, то Ранпо даже немного впечатлён. Обычно людям из такого сословия даже простые вещи в голове логически соединить сложно. — Ему вообще есть чем заплатить? — бесцветно вскинул бровь юный хозяин таверны.       Марк кинул ему на стойку несколько тушек свежей подбитой дичи, и широченно улыбнулся, расставив руки в боки, очевидно довольный собой. — Ладно тебе, Гекк! Не забывай у кого ты живёшь и за счёт чьей охоты! — Ага, а кормить тебе всегда приходится нам! — зазвучал новый голос из-за стойки. Это был рыжий кудрявый мальчик почти того же роста, что и предыдущий, но с более живым и бойким взглядом. — Это называется распределение обязанностей, мальчики мои! — засмеялся Марк, усадив Ранпо за стойку.       Гекк поставил перед ним приличную кружку тёмного пива и плошку с картошкой, каким-то мясом, и свежей зеленью. Довольно неплохое кушанье для того места, пахло весьма свежо и было почти тёплым.       Ранпо, если честно, был чертовски голоден. Как только так близко запахло едой, его живот тут же заурчал, требуя как можно скорее заполнить пустоту в желудке, и он не смел противиться этому желанию.       Еда была пресной, но Эдогава осознал это лишь когда съел половину. Что ж, он не удивлён. Обычно в таких местах ни соли, ни перца не водилось, потому что для низших рангов держать столько, сколько нужно на всех гостей – дорого. И черт с ним, ему слишком повезло с тем, что он ест свежую сытную еду за чужой счёт!       Шум мужских голосов постепенно стал тише, а голос юной девушки заполонил таверну. Он не был чарующим и нежным, как было свойственно дворянским певицам, наоборот – звонкий, яркий, живой.       Ранпо нравилось. Больше, чем это дешёвое пиво, которое он пил лишь из-за ужасной жажды.       Заливистый голос девушки уносил его обратно к морю, где шёпот волн смешивался со свистом ветра и криками чаек. Её история рисовала в мыслях морских дев, с голосами прекраснее, чем у ангелов, но коварными дьявольскими помыслами, и… рыбьими хвостами вместо ног.       А у рыб, как известно, есть чешуя.       Ранпо громко рассмеялся посреди песнопения девушки, и та, перестав поигрывать мелодию на своей гитаре, уставилась на него с испепеляющим взглядом, и к её взгляду присоединилось множество других. — Что смешного? — угрюмо спросила она. — Да то, что ты поёшь какую-то чушь! — широко улыбнулся Ранпо, так, что от глаз остались лишь щёлки. — Девы с хвостами вместо ног, вот уж бред!       Ему в ответ зазвучало множество голосов, от низких до более высоких, средь них были и юноши и взрослые мужики: — Да что б ты понимал! — И ради этого ты помешал её пению?! — Сам ты бред, они существуют! — Да-да, существуют!!       Ранпо в ответ только хмыкнул, подперев щёку рукой: — О? Существуют? Неужели видел кто? — Голоса друг за другом стали уверять, что видели, да каких красавиц! Вот только видели их не они лично, а то друг, то брат, то ещё какой мужичок. — Неа, не верю я вам. — Дружище, зря ты это, — как-то грустно произнёс Марк, сделав глоток пива. — Она ж мне бошку потом открутит. — А ты-то в чём виноват? — Удивлённо поднял брови Ранпо. — Да так… Это я тебя привёл, а она моя подруга давняя. — Смотрю у тебя много друзей, — присвистнул Ранпо, но вернулся к своему делу. — Так значит у вас тут русалки водятся? — Водятся, — вмешалась певица, подойдя ближе. — Смотри как бы ночью тебя в воды не заманили, да не защекотали до смерти! — Люсиии, — взвыл Марк, — не-… — А ты помолчи! — прервала она его, впечатав в стойку лбом. — Тащишь вечно невесть кого! — О-о-о! Драка! Я тоже хочу подраться! — вызвался тот юный голос, что раньше жаловался на Марка. — Сиди смирно, Том, — призвал к спокойствию Гекк. — Сестрица просто опять отчитывает нашего непутёвого братца. — Непутёвый это мягко сказано! — Она взмахнула тёмно-рыжими косами, уходя обратно на своё место, но Ранпо остановил. — Русалки, сирены, морские девы, бред это всё! Любой учёный вам скажет! Вот пока сам не увижу, ни за что не поверю. — Ну и не верь, — вздохнул Марк, сделав несколько огромных глотков пива под возмущённые крики Тома, что тот опять пьёт хуже, чем отец Гекка. — Не хуже, отстань. Так о чём я… Целее будешь. И вообще! Просто песни это, народу нравится, а нам деньги лишними не бывают, смекаешь, друг? — А у вы же наверняка торговлей живёте? Даёте ночлег матросам мимо проходящих кораблей, а в деревне они всяческими припасами закупаются, а? — Ранпо прищурился, наклоняясь ближе, и заговорщически зашептал: — Тут все так уверены в рассказах об этих русалках, неужто бывало такое? — Корабли тут часто о скалы бьются, вот и всё, — буркнул Гекк, и ушёл куда-то, издалека договаривая. — А людям лишь бы чудеса выдумывать. — Слухов много, подтверждений ноль, — пожал плечами Марк, стащив из-за стойки кусок хлеба и жуя его. — Все следы магическим образом исчезают. Уж вот если б я встретил русалку, я б её!.. — Ты б её? — засмеялась Люси. — Да это она б тебя утопила в два счёта, пока ты на её груди пялился бы!       Марк густо покраснел, и бросил недоеденным куском хлеба в Люси, а Том звонко засмеялся и захлопал в ладоши. — Так его, сестрица! — Да что б вас! — закричал Марк, стукнув по столу. — Плевать мне на их божественный вид, представьте, сколько бы такая стоила! — Грубиян! — Нахал! — Да как можно?!       Марк громко фыркнул, а Ранпо, воспользовавшись смутой, поинтересовался у него: — Неужели нет способа найти их? — Да чего искать! — встрял Том. — Уже годы как все говоры о том, как в бухте между скалами по ночам слышится женский хохот да песни, что рыболовы вечно врезаются в скалы, заслушиваясь их голосами. Нет бы признать, что эти пьяные болваны с управлением справиться не могут, сказки выдумывают! Да, Гекк, правильно говорю?!       Вернувшийся с несколькими бутылками Гекк кивнул, и принялся расставлять их на полках, какие добавляя, какие просто меняя со старыми.       Довольный найденной информацией Ранпо широко улыбнулся с прищуром, и согласился с Томом, что мир населяют одни идиоты.       Он болтал с ними ещё о том, о сём приличные несколько часов, вспоминая своё детство, но всё же чаще слушая о том, как оно прошло у Марка, как он воровал яблоки у соседей, как приютил «этих двух засранцев», что оба лишились отцов почти в одно время (здесь вообще как будто ни у кого живых родителей не было), как выучился стрелять из ружья, как прекрасно было открыть для своей охоты дробь…       К вечеру у него уже заболела голова от выпитого алкоголя, шума, и болтовни Марка. — Мне нужно на воздух, — еле выговорил Ранпо, поднимаясь из-за стойки. Ноги подогнулись, а он чуть не упал, вовремя схватившись за стул. — Эй-эй, дружище, а тебе вообще есть, куда сегодня идти? — Нет, — сразу признался Ранпо, и хотел договорить, но не успел, чуть не ударившись носом о стул от сильного хлопка по плечу от Марка. — Теперь есть! Эй, Том, организуй нашему другу комнату на ночь! — Этому нахалу?! — возмутился Том, обиженный тем, что с час назад Ранпо назвал его идиотом, потому что тот не смог разгадать лёгкое убийство, о котором рассказал Ранпо, когда его спросили о работе. — Да чтоб я!… — Томас, — более сурово произнёс Марк. — Ладно, ладно, — страдальчески вздохнул мальчишка, и ушёл куда-то.       Ранпо нелепо улыбнулся: — Мне ведь нечем заплатить. — Потом придумаю, что с тебя взять, — хмыкнул Марк.       Это показалось жутким. У Эдогавы действительно совсем ничего с собой не было, и даже рабочей силой похвастаться он мог едва ли. Потому, снова оправдавшись, что ему очень надо на воздух, он наконец покинул таверну.

Глава III.

      Только когда волны холодная вода коснулась его ног, Ранпо понял, какая глупая идея это была. Русалки? О, русал? Да это же чистой воды ерунда! Наверняка его мозг просто выдумал это всё…       Да и что он сейчас сделает? Встанет на камешек, да крикнет погромче, подзывая к себе русалок?       …Да.       Как и ожидалось – сразу никто не отозвался. Но Ранпо терпеливый (и опасается рыжих и чересчур дружелюбных людей), потому, расставив руки в боки и глубоко вздохнув, пытается позвать снова: — Мне кажется, я влюбился! — горячо, театрально пытается Ранпо, и ему мерещится чужой смех за спиной. Наверное, это остатки его чести учёного бьются в истерике. — В одну из вас, да-да!       На этот раз тоже никто не отзывается, но Ранпо так легко не сдастся. Во-первых, бог любит троицу, а во-вторых – если он что-то хочет, он этого добьётся! — Я знаю, что вы меня слышите! Верьте мне! Ах, я не смогу дальше жить!…       ХАХАХАХАХА! В жизни бы не поверил в такую чушь, и никогда не думал, что произнесёт сам! До чего иногда доходит научный интерес, правда же?       Его абсурд, похоже, привлекает русалок. Из воды выглядывает несколько пар любопытных глаз, около пяти или семи. Ранпо, преисполненный уверенности и самодовольства, широко улыбается. — Чего вы боитесь? Я всего лишь ищу ту, кто покорил моё сердце!       Русалки действительно подплывают ближе, но не до того камня, на котором стоит Ранпо, и он склоняет голову набок, хмурясь.       Одна из русалок, с прекрасными пепельными волосами, и нежным, как льющийся мёд, голосом, зазывает его: — Ты стоишь так далеко, нам до тебя не доплыть, поди ближе… — Да-да, — поддерживает её другая, с чёрными волосами и более глубоким голосом. — Как ты узнаешь нас оттуда, милый?       Ранпо сглатывает неуверенность, поселившуюся в горле и мыслях. Он на пороге открытия! Это не его сфера деятельности, но кому ещё удастся рассмотреть и запомнить, а может даже поймать русалку? Никому такое и не снилось! Признаться, он и сам не верил, думал бредит…       Он подходит ближе гордым шагом, шлёпая босыми ногами по холодным скользким камням, источая уверенность. Русалки тут же окружают его – этот камень ниже, холод волн то и дело обнимает ступни, но он игнорирует.       Девушки высасываются из воды почти на половину, обнажая бело-серую кожу, изящные груди и бледные соски. У всех как на подбор длинные волосы, пускай разных цветов. На их лицах были и нежные, и околобезумные в страсти улыбки…       Но все они были не тем, кого он хотел бы увидеть. — Ты такой печальный, милашка, давай мы поможем тебе развеселиться! — Твоё прекрасное лицо не должно быть омрачнено грустью! — Нашей любви хватит тебе с головой…       Русалки, поняв, что им ничто не угрожает, стали смелее – подобрались ближе и стали беспорядочно хватать за ноги и тянуть одежду.       От такой наглости Ранпо едва не подавился воздухом и отскочил в сторону, но окружённый прекрасными девами со всех сторон просто не знал, куда деться, и постоянно ходил по скользкому камню, отшатываясь то от одной хохочущей девицы, то от другой. — Не будь таким недотрогой! — хихикала совсем юная русалка с кудрявыми каштановыми волосами, прикрывающими соски на груди.       Она ущипнула Ранпо за бок, да с такой силой, что тот даже ойкнул и отступил дальше прежнего, обиженно дуя губы и прикрывая бока руками. — Чего ты стесняешься, здесь все свои, не ты ли говорил, как влюблён?       То говорила та русалка с пепельными волосами, ластясь к чужим ногам с кошачьей улыбкой и томным взглядом, от чего Эдогава, с красными от смущения ушами, наконец воскликнул. — Нет, нет!       Русалки собрались в ещё более узкий круг, перешёптываясь и заглядывая в глаза юноши совсем жалобно: — Как же нет? — Неужели мы тебе не нравимся? — Ты ведь не бросишь нас, не бросишь?!       Девушки принялись щипать и щекотать его пуще прежнего, от чего Ранпо почти каждую секунду ходил по камню из стороны в сторону, то и дело падая в чьи-то объятья, и русалочьи нежные, мягкие и гладкие, но мёртвые холодные руки, блуждали по его телу, расстёгивая пуговицы одежды, пытаясь стащить с него одежду, и подтащить ближе к воде.       Эдогава задыхался под таким напором – то и дело его вдохам мешала новая порция щекотки, то от возмущения не хватало слов, чтобы выразиться, и он давился ими, теряясь в попытках убежать от вездесущих рук.       Его то и дело подталкивали от одной девы к другой, и в один момент его повезло вскочить на ноги, и скрыть краснеющее не то гневом, не то смущением, лицо руками, и закричать: — Стоп, хватит! Среди вас нет… ни в одну из вас я…       Одна из более спокойных русалок, но с наиболее томным взглядом, поставила лицо на ладони, и, весело плеснув хвостом по воде, спросила: — Кого же ты ищешь? — Э-это, кхм… Это был мужчина!       Русалки, шептавшиеся до этого весьма оживлённо, замолкли на секунду, а потом недоверчиво переспросили: — Ты уверен, милашка? — Мужчина-русалка? — Неужели он понравился тебе сильнее меня? — драматично вздохнула блондинистая русалка с яркими зелёными глазами. Она определённо была красивой, но, пожалуй, не во вкусе Ранпо. — Ну и как этот счастливец выглядел? — нетерпеливо похлопывая плавником по воде спросила одна дева, вкрадчивым голосом, однако с искренним интересом.       Ранпо потёр точку меж бровей, тяжело вздыхая. Вообще-то… Конечно он не был настолько очарован тем мужчиной! Просто он… Он наверняка не попытается убить его щекоткой! Иначе он бы сделал это сразу, да? С ним наверняка можно выстроить более конструктивный диалог, а приятная внешность это лишь приятный бонус! — У него были красивые серые глаза… длинные вьющиеся каштановые волосы, и серебряная чешуя. И голос словно бархат…       С каждым его словом нежных девичьих вздохов становилось всё больше, и в итоге Ранпо не выдержал: — Да что с Вами! — он топнул ногой, но это выглядело лиши комично: вместо грозного звука он лишь шлёпнул пяткой по прибывшей воде, а часто вздымающаяся грудь и красное лицо и уши выдавали всё волнение с потрохами. — Ты такой вдохновлённый когда рассказываешь о нём, — засмеялась одна дева, откинув волосы назад, обнажая грудь. — Так романтично! — Я уже завидую, — надула губы другая. — И я! — поддержали её несколько голосов. — Жаль отдавать кому-то такого лапочку! — А я кажется знаю, кто это, — вдруг сказала одна из русалок задумчиво, и Ранпо вмиг оказался перед ней. — Ты можешь позвать его? — спросил он, странно дрогнувшим голосом.       Странно, но его сердце должно было уже прийти в нормальный размеренный ритм, но сейчас оно забилось лишь сильнее, даже кончики пальцев нервно дрогнули, когда русалка мигом скрылась в морских глубинах.       Это… довольно жутко. Видеть, как получеловек скрывается в глубине, и от него даже пузырьков не остаётся – жутко. Хуже мертвецов. А ведь Ранпо видел всяких мертвецов, там и такие были, что потом неделю кошмары снится будут.       Кто бы мог подумать, что до мурашек по коже его напугает простой взгляд в бездонную синеву моря.       Или это ветер?       Ранпо ёжится, отшатываясь от холодной руки, заползшей ему под рубашку с жилеткой, и возмущённо ругается, обижая одну русалку.       И та уже скалится нагрубить в ответ, даже начинает какое-то слово, но её отвлекает что-то за спиной Эдогавы, куда она смотрит с большим интересом.       Когда он оборачивается, пред его взором открывается картина прекраснее, чем он помнил: вьющиеся тёмные волосы заплетены в небрежный хвост в районе шеи, кожа словно цвета бумаги, на которой тень яремной впадинки и выпирающих ключиц становится ещё заметнее, тяжёлый, внимательный взгляд серебряных глаз…       Если б не мелкие чешуйки на острых скулах и… хвост, этот мужчина наверняка бы считался красавцем.       Ранпо неровно вздохнул, небрежно махнув рукой в приветствие: — Привет.       Русал лишь усмехнулся, наклонив голову набок, и бросил немного жутковатый взгляд на других русалок, и те, с ахами и вздохами, попрятались в воду.       И только перестала ходить рябь по воде, он подплыл ближе, поставил локти на камень, а на ладони уложил лицо, с лёгкой улыбкой бархатным голосом поинтересовался: — Зачем Вы искали меня?       Ранпо тут же отмер с неловким «о», и, забыв об осторожности, перескочил на край камня, опускаясь на одно колено перед русалом, с интересом поясняя: — Когда ты меня спас, я подумал, что у меня начались галлюцинации из-за предсмертного состояния, и твой образ, твой голос просто мерещились мне, но потом я смог ощутить холод твоей кожи в своих руках, и понял – ты настоящий.       Ранпо вобрал в лёгкие воздуха, и продолжил ещё более вдохновенно, и в изумрудных глазах плясал дикий огонь: — В голове с трудом укладывалось, что такие твари могут существовать! Я не верил самому себе до тех пор, пока не услышал местные байки. Не могу же я, японец, и местные – бредить одинаково, коли меня сюда случайно прибило? Ах, как подумаю о том, какой это вклад в науку!…       Русал звонко шлёпнул хвостом по воде, прерывая чужую речь, и нахмурился, в то время как Эдогава недоумевающе уставился на него. — Итак, — вздохнул он с лёгким осуждением. — Это только научный интерес?       Ранпо пару раз рассеяно моргнул. — Ну да, — тихо ответил он. — Тогда почему ты не попросил об этом одну из морских дев, — мрачно спросил русал, качнув головой, и мокрая чёлка упала ему на лицо, придав больше ощущения угрозы.       Ранпо мигом нахмурился: — Эти? Они явно ничего не понимают.       Русал хмыкнул, растянув тонкие губы в улыбке: — Но Вы уверены, что понимаю я? Ах, мой дорогой друг, но откуда такие выводы? — Глупый вопрос! — вспылил Ранпо, импульсивно и бесполезно обрызгав русала водой. — Ты не такой как они! Ты мог утащить меня на дно минимум дважды, но не сделал, и сейчас ведёшь себя нормально! Значит ты-… — Молодой господин, Вы знаете от чего именно появляются русалки?       Ранпо молча нахмурился. Но его собеседник явно не собирался продолжать, пока ему не ответят на вопрос, и пришлось всё же признать: — Не знаю.       И тогда русал мягко, словно несмышлёному ребёнку, улыбнулся, и, приподнявшись, обнажая действительно стройное, даже худощавое, тело, почти касаясь губами уха Эдогавы, шепнул: — От несчастной любви.       Его вкрадчивый глубокий голос, похожий на кошачье мурчание, хотелось сохранить в памяти навечно, и даже холодное дыхание мертвеца никак не портило это впечатление.       Оставаясь под странным ощущением потерянности, Эдогава не заметил, как его покинули.       А ведь он даже не узнал имя.

Глава IV.

      Это не давало покоя. Его могла волновать не то глупая, не то странная фраза, брошенная на прощанье русалом с такой… драматичностью, могло волновать тотальное отсутствие денег и бесстыдное нахлебничество, мог волновать даже банальный запах плесени из угла, но всё не то.       Его чертовски волновало то, почему русал идёт на контакт, иногда с лёгкой неохотой, но по собственному желанию, но до сих пор не назвал своего имени! Это какая-то русалочья тайна? Мало ли только возлюбленным можно называть русалок по именам….       Ранпо прикусил кончик ногтя, нахмурившись сильнее прежнего. Это было бы очень неудобном в его исследовании. Будь его воля, он бы всё равно называл его по имени!       С другой стороны… Ранпо тоже не называл своё имя.       Это упущение с его стороны. Вербуя кого-то в сомнительное дело, стоит показать, что ты открыт и не имеешь дурных намерений, доверяешь вербуемому, а значит, и ему стоит доверять тебе. Так что начинать стоило с какого никакого знакомства. — Рожа у тебя кислая, смотреть тошно, — гаркнула Люси, со стуком поставив стакан тёплой воды и два бутерброда на стол Эдогавы.       Погруженный в свои мысли, он не ответил, лишь сильнее вгрызся в ноготь, едва не откусив краешек. Такое пренебрежительное отношение однозначно оскорбило Люси, и она, с нескрываемым презрением, спросила: — Сколько высокомерия! О чём Ваше драгоценное Величество таком важном думает, что не может меня и взглядом удостоить?!       Ранпо недовольно цыкнул и качнулся на стуле, да так, что если бы не стол за его спиной, он бы с грохотом упал на пол. — Да помолчи ты! Я думаю.       Люси изогнула бровь, почти шипя: — И о чём ты думаешь таком сверх-невероятно-важном?       Ранпо искоса глянул на неё, прикусив кусочек ногтя. Нахмурился, а потом закинул ногу на ногу, и, со странным энтузиазмом, поинтересовался: — Как бы ты назвала человека с бледной кожей и серыми глазами?       Люси сложила руки на груди, недоверчиво подняв брови. Такая резкая перемена настроения человека с «уйди как можно скорее» до «ну-ка поговори со мной» её слегка удивила, но… кто знает этих аристократов со странным акцентом? — Уайт, — буркнула она, когда на лице Ранпо начало зарождаться разочарование.       Уголки губ Ранпо поползли вниз, и он махнул рукой на Люси, с самым несчастным взглядом на свете уперевшись в стол. Оскорбленная девушка тут же вылетела из комнаты, обиженно топая по лестнице.       Уайт. Как остроумно. Всё равно, что он назвал бы его Хаку…       Кстати. Он ведь может называть того русала как хочет, пока тот не расскажет ему своё имя?       Тогда нужно подобрать что-то, что будет ему к лицу. Он весьма красив, но банально называть его красивым не хочется. Что-то запоминающееся в его образе, как ясные глаза, или… Или то, что он напоминает.       Лунную ночь.       Тихую, нежную, с ощущением какого-то странного волшебства. — Ё-ру-цу-ки, — попробовал Ранпо, облизнув губы. — Ёруцуки.       Это красиво. Ему идёт.

Глава V.

      Марк ворвался в комнату нежданно-негаданно с ужасно громким возгласом, от которого Ранпо сдалал до отвращения крупную кляксу и чуть не погнул перо.       Дурацкое перо! Почему в этой дыре нет перьевых ручек?! — Что? — раздражённо переспросил Ранпо, глядя на безнадёжно испорченное письмо для Йосано. — Говорю, я нашёл способ отправить тебя обратно в Лондон!       Ранпо, забыв о испорченном письме, вскочил с места, опрокинув чернильницу. — Рассказывай!       Марк с гордым видом поставил локоть в дверной проём, облокотился на него, и, активно жестикулируя, рассказал: — Я, известный своей невероятной крутостью, красотой, и отличными связями, смог поболтать со своими друзьями, и так невзначай подкинуть им одну просьбу… И если кратко, они согласны взять тебя на борт. Довезут до пристани, а дальше сам.       Ранпо задумчиво хмыкнул. Друзья друзьями, но моряки не любят «чужих», особенно тех, кто не любит море. И у Ранпо до сих пор не было денег. — Когда отправление? — Через три недели. — Через сколько?!       Три! Три недели! Господи, в голове не укладывается… А все мысли только между «это слишком долго» и «я ничего не успею» мечутся.       Ранпо провёл ладонью по лицу, цыкнул, успокаивая самого себя, что дата приемлемая, и, вздохнув, поинтересовался: — У меня всё ещё нет никаких средств. Ты уверен, что вам не в тягость держать меня здесь так долго? Чем я смогу отплатить тебе за это? — Айй, сущие пустяки, — Марк улыбнулся до прищура, но улыбка эта была до холодка по спине фальшивой. — Мне надо будет, чтобы ты передал письмо одному человеку… И очень важно сделать это тайно.       Ранпо чувствовал неладное будто всем телом. Нет ничего такого важного, чтобы укрывать у себя человека без малого месяц, и так любезничать с ним. Если это конечно… Легальные дела, в чём Ранпо уже не уверен. — Что за письмо? — невозмутимо поинтересовался он.       Марк, с нестираемой улыбкой, пожал плечами: — Любовное письмо, — подмигнул он. — Одной персоне, с которой сложно связаться. — Я думал у тебя особые чувства к Люси, — хохотнул Ранпо, возвращаясь за стол к своему письму.       Марк тут же переменился. Его лицо то мрачнело, то зеленело, бог знает что выражая, но в итоге он ответил простым «письмо не от меня» и ушёл.       Ранпо прикусил губу, качаясь на стуле. Три недели… Его контакт с Ёруцуки, очевидно, шёл не очень гладко, но даже если бы он захотел изучить кого-то силой, один он бы не справился. Всего лишь детектив со слабыми ручонками.       Если нельзя получить что-то силой, значит надо попробовать выполнить чужие условия. Но Ёруцуки никаких условий не выражал. И был ли он в самом деле против или это такие русалочьи заигрывания не слишком ясно…       Даже если ему удасться договориться с ним, чтобы тот позволил его изучить, что он сможет узнать за три недели? Что он вообще сможет узнать, имея лишь внешние данные?       Что ж, что-то да узнает. Если он ничего не сделает, то точно сойдёт с ума!       Итак, переписав поаккуратнее письмо для Йосано, Ранпо спустился и вышел из домика.       Ласковые лучи закатного солнца покрывали зелень деревьев, крошечными листьями сусального золота украшали протоптанные дорожки. Было ещё не слишком поздно, небо светлое, но уже окрашенные багрянцем облака лениво тащились по небу. Лёгкий ветер придавал этому времени толику романтики, которую не получалось отрицать даже у Ранпо.       Идти приходилось определённо дольше, чем срезанными путями Марка, но если бы Эдогава попытался идти иначе, чем про чёткой тропинке прямиком к бухте… Было бы чудом, если бы он вышел туда, куда надо, а не заблудился и забрёл незнамо куда.       Но даже несмотря на то, что дорога прибавляла лишние десять минут пути, когда он дошёл, алое солнце ещё плескалось над водой, но лишь на половину.       На небольших скалах в воде, где он был в прошлый раз, ещё никого не было. Или уже? В байках обычно говорится, что всякая нечисть предпочитает ночь. Хотя нормального объяснения этому конечно нет…       И нечисти тоже нет объяснения, вообще-то! Это всё мрак, жуть и ужас, как увидишь – беги, как говорится. Глупости, нет, правда! Если что-то кажется страшным, значит оно просто не до конца изучено. Как люди раньше боялись гроз, как гнев богов, так сейчас и боятся всяких тварей ночных.       Но Бога нет, а нечисть есть. Уж Эдогава-то знает.       В этот раз ему лень разуваться. Всё равно потом пришлось бы надевать туфли на мокрые ноги, какая разница.       Он идёт на то же место, где был в прошлый раз, и, устраиваясь так, чтобы сидеть было удобнее, смотрит на закат. Приходится спуститься ниже, чем раньше, чтобы облокотиться спиной о камень, и это пусть холодно, но удобно. Волны едва касаются камня, но если поднимется ветер, то Эдогава наверняка промокнет.       Алые разводы на воде качаются из стороны в сторону, напоминая… мгх.       Если бы не шторм случилось бы всё так, как планировалось? Йосано она… Своенравная женщина, наверняка и без него прекрасно справляется. С ней сейчас должен быть Фукудзава-сама, так что в обиду он её не даст. Да и она саму себя тоже в обиду не даст.       И всё же, Ранпо переживает. Не может не переживать. Всё-таки, они росли вместе, и их чувства друг к другу слишком тёплые, чтобы быть спокойным совсем ничего не зная.       Три недели… Что ж, за это время он должен сделать хоть что-то полезное. Может напишет занимательную работу, которая хоть и не повлияет на их карьеру, может дать начало чему-то новому.       Спокойный морской бриз, дующий с моря, и приносящий с собой запах водорослей и соли, немного успокаивает беспокойный разум. На свежем воздухе перекатывается из стороны в сторону море, а из звуков лишь редкие крики чаек.       Эдогаву медленно тянет в сон. Некоторое время он противится этому чувству, но прошлая беспокойная и бессонная ночь сказывается на нём, и он проигрывает эту битву. Озадаченное выражение лица сменяется умиротворённым, а дыхание становится ровным и размеренным, когда его веки смыкаются, и беспокойный дух сдаётся морскому убаюкиванию.       Когда он проснулся солнце уже давно спустилось за море и потухло, а на небе расцвела россыпь серебряных звёзд, изредка скрываясь за тёмными облаками, а ветер задул с берега.       Эдогава почувствовал всеобъемлющий холод. Кажется, часть его одежд промокла, а во время сна одна нога сползла прямо в воду. Ей было холоднее всего.       Он проснулся от звучных песнопений в нескольких метрах от него… Или от того, что рядом чей-то бархатный голос подпевал им. Тихо, немного неуверенно, будто стараясь не разбудить, или не веря в текст. Разобрать слова было бы просто, если бы их просто проговаривали, но голоса растягивали их, тянули звуки вверх, печально подвывая между словами, некоторые прерывались на смех.       Эдогава лениво раскрыл глаза, привыкая к темноте. Сознание медленно просыпалось следом, и теперь он узнать бархатный голос рядом с собой, подпевающий остальным.       Ёруцуки.       Его предплечья лежат на том же камне, на котором заснул Эдогава. Он лениво водит пальцами по воде, смотря на то, как расходятся в сторону крошечные волны, и теперь уже не поёт, а лишь мычит. Но не от того, что не знает слов – он очень точно совпадает с остальными. Неужели беспокоится, что разбудил?       Эдогава медленно моргает, осознавая ситуацию. Ёруцуки. Рядом со спящим ним. В лунную ночь.       Не утащил на дно и ничего не сделал с его телом, как сделали бы другие русалки, одержимые любовью со вкусом смерти.       Ранпо осторожно поднимается, зашумев водой, и Ёруцуки вдруг дёргается. — Не уходи, — нетипично для себя жалобно просит Эдогава, смотря в глаза русалу. Под покровом ночи и её светил его радужка того же цвета, что луна кажется ещё более волшебной.       Ёруцуки как будто и не собирался уплывать. Он смотрит на Эдогаву глубоким пронизывающим взглядом, и укладывает лицо на сложенные в замок пальцы, ожидая чего-нибудь.       А мог бы испугаться. Мог бы снова заворчать, что Ранпо опять пришёл.       Кажется, у Эдогавы немного кружится голова. Небось всё от того, что он спал где не положено, и продрог.       Он возмущается: — Почему всякая нечисть только по ночам вылезает?       Ёруцуки наклоняет голову вбок и чуть щурится. Наверное, ему не нравится слово «нечисть», но Ранпо ничего дурного не имел в виду, так что ему незачем извиняться. — Мёртвые не очень любят яркий свет. — объясняет он. — И людей. — Ну, людей вы ещё как любите, — фыркает Ранпо, закатывая глаза. — Особенно на ужин.       Ёруцуки чуть смеётся, и несмотря на то, что этот смех был коротким, после улыбка не пропадает с его губ. И смотрит он на Ранпо уже более заинтересованно. — Что, — Ранпо прочищает вдруг пересохшее горло. — Что они пели? — Молитву. — Молитву? — Ранпо округляет глаза, покусывая уголок губ. Как странно. Во всех рассказах все порождения ночи до ужаса всей этой святости боятся… — О чём?       Лицо Ёруцуки становится более печальным, и он переводит взгляд на русалок в стороне от них. В этот раз Ранпо может разглядеть двух или трёх юношей, среди не одного десятка девушек. Но он всё равно не может объяснить печаль в чужом взгляде, а потому ждёт ответ. — Об упокоении души.       Дыхание вдруг прерывается. — Но у них ничего не выйдет, — уже тише произносит он, и его взгляд становится ещё более печальным и сочувствующим. — Они все некрещёные. Бог таких не слышит.       Ёруцуки грустно улыбается, а Ранпо пытается утешить: — Бог никого не слышит. Его нет.       Ему не отвечают. Это молчание кажется ему неуютным, будто душа и тело не в ладах, а невысказанные слова и тошнотворные мысли царапают горло.       Светлый лик с изящным серебряным отливом своей красотой всё равно не может отвлечь от неуютной тиши. Ранпо нравится рассматривать его, но… не в таких неловких чувствах. Поэтому он переводит тело. — Моё имя – Эдогава Ранпо.       Ёруцуки поднимает на него взгляд и странно улыбается, но больше не выглядит таким грустным. — Красивое. — Знаю, — цокает языком Ранпо. — Ты должен был сказать своё. — Должен? — Да! — хмурится Эдогава, скрестив руки на груди. — Иначе получается нечестно. — Почему? Я знаю твоё имя, а ты знаешь что пели те девы. Ответ за ответ. Равноценный обмен.       Ранпо рассеянно моргает и расслабляется. Это… вроде правильно, а вроде кажется странным до жути. — Так-то оно так, но… Мне неудобно будет общаться с тобой, не зная твоё имя. — Тогда я скажу тебе его, — согласился русал, прикрыв глаза. — А ты расскажешь мне, зачем снова пришёл сюда.       Ранпо уверенно кивает. Это даже слишком простое условие. Но от чего-то его руки становится влажными, хотя казалось, что воды он не касался. И в горле сохнет. — Эдгар, — наконец отвечает русал. Это неполное имя, и прищур Эдогавы заставляет его договорить: — Эдгар Аллан По.       Теперь и Ранпо улыбается, откидываясь на камень позади себя. — Ну вот! — говорит он, пытаясь вытащить ногу из воды и тут же возвращая из-за непривычного холода. — Теперь мы знакомы. Теперь мой ответ: я очарован.       Ёруцуки… Ах, нет, Эдгар смотрит на Ранпо с лёгким недоверчивым прищуром, так и говорящим «где-то я это уже слышал».       Но Ранпо отнюдь не врёт. — Поверь. Очарован. То, что те, кто в народе описываются лишь как безмозглые тупицы с жаждой крови на самом деле мыслящие существо со своей особой… — он сглатывает, понимая, что теперь чешуя и плавник, растущий по позвоночнику, больше не кажутся жуткими, а лишь… любопытными и в некоторой степени даже красивыми. — Анатомией. Почему-то я уверен, что именно ты поймёшь меня лучше всего.       Эдгар ничего не отвечает только ложится щекой на ладонь, облизывает губы, ещё раз окидывает Эдогаву взглядом и… вздыхает. — Уже поздно. Тебе пора вернуться к себе. — Не хочу, — моментально отвечает Ранпо, двинувшись в сторону Эдгара, и, схватив его за оба запястья, с хмурым лицом продолжил: — Мне недостаточно всего лишь перекинуться несколькими фразами. Мне нужно больше времени рядом с тобой. Сон подождёт. Как учёный я… — Как учёный, — прерывает Эдгар с леденящим взглядом. — Ты мне неинтересен.       Ранпо изумлённо хлопает глазами, поглаживая чужие запястья большими пальцами для лучшей работы мозга (на что Эдгар странно закусывает губу), а потом на придыхании, совершенно оскорблённо, спрашивает: — Почему? — Потому что, — не спеша вырывать запястья из чужой хватки, Эдгар наклоняется ближе. Настолько близко, что Ранпо может рассмотреть крошечные капли воды на его длинных ресницах, и… не слышать дыхание. — Я не подопытная крыса, Ранпо. Если ты хочешь узнать меня ближе, не пытайся прикрываться наукой. А если тебе просто нужен кто-то, кого можно поизучать… Выбери кого-то другого.       В горле снова резко пересыхает, а Ранпо почему-то млеет. Когда Эдгар ненавязчиво пытается уйти от чужих рук, Ранпо моментально, бездумно, дёргается ближе и горячо соглашается: — Хорошо. Я согласен. Быть с тобой не учёным, а собой. Просто узнавать тебя.       И утешается тем, что это всё ещё во славу науки. Ничто не мешает изучать ему паттерны чужого поведения будучи другом, а особенности тела выяснять между делом, а записывать лишь дома…       Эдгар тихо усмехается, будто слышит чужие нелепые мысли, и качает головой.       В тот вечер Ранпо возвращался почти окрылённый. Несмотря на то, что в туфлях хлюпала вода, а чулки безнадёжно промокли вплоть до колена, если не выше, а вокруг дул жуткий ветер, это не портило его настроение.       Потому что теперь ему есть чем заниматься эти три недели. В этой дыре он наконец-то смог найти кого-то, от общения с кем не хочется поскорее сбежать или хорошенько описать насколько узок чужой кругозор, а наоборот.       До сих пор казалось, что он под действием каких-то подозрительных чар, потому что Эдгар определённо притягательная личность, но тянет к нему сильнее, чем к любому другому человеку в мире, а предугадать его мысли не так легко, как про всех остальных. Потрясающе. Эдгар похож на какого-то аристократа – чистая речь, взгляды с полутонами, чувство собственного достоинства…       Единственная глупость в нём – излишний романтизм. Вся эта история о несчастной и, похоже, неразделенной любви выглядит нелепо. Они все некрещёные, верно? Ранпо скорее поверит, что это случается с людьми, которые наложили на себя руки и утопились, чем в то, что это из-за любовных мук.       Но в таком случае придётся признать существование Бога.       Ранпо нахмурился.

Глава VI.

      Их отношения складывались на удивление гладко. Первая неделя была… Немного неловкой. Некоторые вопросы было сложно объяснить дружеским интересом, всё же, другу не очень важно каким образом ты дышишь под водой… И дышишь ли вообще. Ранпо вот не замечал. Но может он просто невнимательный?       Он ведь не сразу заметил плавник по позвоночнику, а потом оказалось, что он и тонкие, почти прозрачные перепонки между пальцами. Куда подевалась его внимательность совершенно неясно – он был тем, кто замечал абсолютно все детали с первого взгляда, тем, кто раскрывает любую тайну за минуту, как же получилось, что сейчас он вдруг сдаёт позиции?       Эдгар не любил бестактных и наглых людей, это видно. Он морщится каждый раз, скрывая половину лица за чёлкой, когда Ранпо ведёт себя как ребёнок, не смыслящий в этикете, и задаёт неудобные вопросы. Его недовольство всё равно выдают опущенные вниз уголки губ.       Эдогава может болтать о чём угодно. О работе, замечая, что Эдгар докапывается до сути до того, как всё объяснит Ранпо, о своих друзьях, но больше всего ему нравится говорить о себе.       А Эдгару, на удивление, именно это и интереснее всего слушать.       Ранпо чувствует себя по-странному особенным. Естественно он был особенным всю свою жизнь, «гениальный детектив всего в четырнадцать лет» это слава, которая не достаётся так легко. «Величайший детектив»… и в дополнение с этим «с бредовыми идеями».       Не важно. Они просто не понимают.       Зато понимал Эдгар. Понимал, но ему не было это настолько важно и интересно, как просто Эдогава. Какие сладости он предпочитает, почему его бесят пьяницы, как он относится к искусству.       Это был первый человек, с которым Эдогаве было интересно.       Он уважал Фукудзаву-сама, питал тёплые чувства к Йосано, но никто не вызывал у него чувство интереса настолько, чтобы оно буквально бурлило под кожей. Это было странно, но Ранпо привык получать желаемое любым способом, даже если это опасно. В конце концов, он каждый раз борется со своим страхом глубины, чтобы добраться до их места, имеет право требовать от Эдгара награду за такие труды.       Например, возможность прикоснуться.       Эдогава не любил прикосновения, и почти никогда не снимал перчатки в компании высшего общества, но не сейчас. Не с Эдгаром. Любопытство вызывает физически ощутимый зуд под пальцами. Поэтому, не дожидаясь, когда Эдгар закончит читать стих, коварно набрасывается на него, чудом не раздробив ему затылок о камень.       Эдгар издаёт какой-то оборванный звук, жмурясь от боли и скрипнув зубами, а потом несчастно воет. Да уж, вряд ли это было приятным чувством. — Неужели стихотворение настолько ужасно? — тихо спрашивает он, с обидой во взгляде, теряющимся под чёлкой. — Не шевелись, — приказывает Ранпо, прикладывая два пальца одной руки под челюсть русала, а второй прижимая чужой бок к земле.       Эдгар и правда замирает. Торсом. Эдогава слышит, как беспокойно хлопает плавник по воде, будто умирающая рыба пытается вернуться в воду, но не может.       Ранпо, достигнув пика своей наглости, игнорирует и это, и взгляд Эдгара, прижимаясь ухом к чужой холодной груди. Холодной не только от воды, что с каждым днём всё холоднее…       Пальцы беспорядочно касаются чужой холодной кожи. Скулы. Шея. Плечи. Локти. Талия. Запястья.       Из уст Эдгара слышится неровных выдох с тихим «Ранпо», и тогда учёный отстраняется, со сложным взглядом уставившись на чужое лицо, бледное, как смерть.       Ему не нужно дышать. У него нет пульса.       Тогда от чего он это делает? Почему движения наполнены жизнью, и нисколько не подвержены такой коварной штуке как трупное окоченение? Почему… Почему это вообще существует?       Почему ясно мыслит и понимает Ранпо лучше, чем кто-либо?       Эдогава проводит пальцами по чужой ладони, нащупывая между пальцами перепонки. Вспоминает плавник на спине, а перед глазами видит чешую на скулах. А где-то за пределами его поля зрения по воде больше бьёт, а лишь беспокойно качается, чужой хвост.       Эдгар прикрывает глаза и тяжело сглатывает. Его кадык заметно дёргается, на его худом теле и абсолютно открытом теле это превосходно видно и слишком просто заметить.       Ранпо хмурится, потом поднимает брови вверх, и с пересохшим горлом выпускает наружу гложущий его целую вечность вопрос: — Ты человек?       Порыв ветра сдувает чёлки обоих мужчин вбок, открывая миру полные тысяч мыслей взгляды. Море шумит, беспокоится. Чайки больше не кричат, не издают редкого ночного звука.       Только шум воды и стук сердца делают ситуацию отличной от сна, настоящей. Звуки. Запахи.       Тяжёлая ноющая боль в висках от ожидания ответа на такой простой вопрос. — Был им.       Ранпо почти не дышит. — А сейчас?       Молчание. Тишина невысказанных мириад слов, чувство режущее горло, густым туманом обволакивающее мысли. Никакой рациональности, только чувства. Только странные чувства. От того, что… кто-то, кто кажется настолько близким по духу – не человек? Просто… тварь.       Перестать смотреть на ситуацию как учёный оказалось проще, чем думалось, когда он начинал это всё. Сейчас всё странное. Беспорядочные движения рук по телу Эдгара – странные. Сухость будто всех слизистых разом – странная.       Всё это – странное.       Ранпо тревожно сдавливает чужую тонкую талию пальцами, зная, что на ней не появятся синяки. Мертвенно-белая, но безупречная. — …Слезь с меня, пожалуйста, — с видимыми усилиями проговаривает Эдгар, прикладывая руку к лицу. Не краснеющему, но определённо смущённому. — Эдгар, — Эдогава зовёт несвойственно тихо для него, его голос смешивается с нарастающим шумом волн. — Я глупец?       Эдгар отводит руку от лица и чуть наклоняет голову вбок, поджимая губы. В его глазах сложно разобрать определённую эмоцию, это всё скорее дикая смесь из всего на свете, а когда он прищуривается… в голове то самое нелепое «в тихом омуте черти водятся». Пляшут.       Абсолютное безумие – когда холодная рука касается его щеки, мягко поглаживая, едва касаясь уголка губ, а Эдгар набирает воздух в лёгкие, собираясь с силами. — Может, немного. Все люди немного глупцы, — хрипловато отвечает он, со странной нежностью убирая волосы с лица Эдогавы.       Абсолютное безумие – когда Эдогава позволяет такое отношение к себе. Когда мысли ускользают одна за другой, а внимание приковывает к себе то, как влажный ветер играется с чужими длинными прядями, собранными в неаккуратный хвост.       Но даже так, это не даёт полностью избавиться от разъедающего чувства где-то в районе солнечного сплетения. Если Ранпо в самом деле глупец, как и всё люди, то чем он лучше них? Что он из себя представляет? Даже его план… пошёл немного под откос. Почему он расстроился, когда понял, что Эдгар не живой в прямом понимании этого слова?       Он не знает.       И такое чувство, будто и не знал ничего никогда. Обманывался. Как сейчас. — Не хочу, — голос Эдогавы надламывается со скрипом. Он смаргивает слёзы, открывает глаза с полуживым потерянным взглядом. — Быть глупцом.       Эдгар поджимает губы, протягивая руку, чтобы коснуться ладони Эдогавы, но последний убирает свою руку. И встаёт с русала на подкашивающихся ногах, как можно меньше смотря в его сторону. — Что случилось? — голос Эдгара кажется немного мрачным, или обиженным.       Ранпо прикусывает губу, хмурясь: — Ничего. Я просто… у меня есть дела. — Ночью? — вскидывает брови Эдгар, оказывается, уже принявший полусидящее положение. — Да, — придав твёрдости голосу отвечает Ранпо, разворачиваясь и махнув рукой на прощание. — Не уходи, — Эдгар просит тихо, сдавленно, но Ранпо всё равно слышит, хоть и делает вид, что нет.       И уходит. Покачиваясь на скользких камнях, проклиная взволновавшееся море, но не оборачиваясь. Только голова готова лопнуть от количества мыслей.       Он чувствует себя нелепо всю дорогу. Он игнорирует хлюпающие туфли, тянущую вниз мокрую одежду, прилипающие к нему листья, дрожь по телу. Пытается игнорировать мысли.       Не получается.       Они нелепые. Дружить с нечистью? Привязаться к ней? Это что, какой-то глупый лёгкий роман? Это точно не про него. Он всего лишь хотел изучить их. Правда, даже нашёл что-то полезное…       Но может, это не так плохо. Привязаться. Он всё равно скоро покинет это место, и вернётся к своей… Семье. К Фукудзаве-сама и Йосано-сан. Если они ещё не похоронили его, конечно.       Это ведь не глупо – симпатизировать людям? Даже если мёртвым… Многих поэтов только после смерти ценить начали. — Йооойййй, Ранпо, что это с тобой случилось? — свистит чей-то голос впереди, когда он почти доходит до комнаты.       Ранпо прищуривается. Тёплый свет фонаря едва освещает эту часть улицы, но рыжие волосы собеседника видно лучше некуда. — Выглядишь так, будто в воду свалился, — фыркает Люси, складывая руки на груди. — Ну хоть вода с тебя рекой не стекает, так бы я тебя внутрь не пустила.       Ранпо пожимает плечами, не отвечая. — Чего кислый такой? Русалка сердце украла? — Марк смеётся, вешаясь на шею детектива.       Ранпо хмуро опускает взгляд вниз, сунув руки в карманы.       Марк удивлённо поднимает брови, и ему как будто уже не так весело: — Что, реально украла чтоль? — Ты дурак? — Люси закатывает глаза, облокотившись о стенку здания. — У него невеста есть. Кажется. — Ууу, тогда жёстко если русалка.. АЙЙ, Люси!! Больно же!       Люси игнорирует его, высокомерно задирая нос и закрывая глаза. — Ну, ты это, чувак… Осторожнее с этим. Сам знаешь, ну… Не ходи туда короче больше. — Почему, — бесцветно бросает Ранпо, мимолётно одарив пару взглядом.       Марк округляет глаза, потом хмурится, раскусывая губу почти до крови. Переглядывается с Люси – она хмурая, но не даёт никаких знаков. И будто задумалась о чём-то, смотрит как-то рассеяно. — Проблем от них много, вот и всё, — отвечает наконец Марк. — Да и злые они, всё-таки. Как и все девушк- АЙ БЛ…       Ранпо чуть смеётся с того, как Люси пинает Марка, но лишь чуть. Теперь ему чуть интереснее этот диалог, и он поднимает взгляд на собеседника с тенью улыбки на лице: — Злые? Не знаю, он показался мне довольно… милым.       Брови Марка только что как будто вознеслись на небеса, даже рот открылся в немом удивлении. Ранпо чуть наклоняет голову набок. Забавная реакция.       С трудом придя в себя, откашлившись, Марк хрипло уточняет: — Он?… — Он, — безразлично пожимает плечами Ранпо, и вдруг видит, что Люси тоже застыла. И на её побледневшем лице без труда прослеживается испуг.       Она делает несколько шагов ближе к нему, и кладёт руку на плечо. Её взгляд сменился на требовательный и суровый, а голос рокочущим вместо звучно-мелодичного: — Как он выглядел?       Хмурость этих двух разжигала интерес к ситуации всё сильнее, поэтому Ранпо даже не стал врать: — Длинные каштановые волосы, собранные в хвост, бледная кожа, синяки под глазами… Глаза серые, кстати. Брови не очень густые, нос ровный, самый обычный, губы тонкие. И весьма длинные пальцы. Только его акцент отличается от британцев с которыми я общался… На ваш похож, кстати.       С последней фразой Ранпо чуть прищурился, щёлкнув пальцами, и лица Люси и Марка то бледнели, то мрачнели. Довольно странная реакция, правда? Такая не бывает у тех, кто ничего не знает. И вряд ли уж это точно не от того, что они не верят в русалок, а тут такое точное описание. — Не ходи туда больше, — сдавленно прошептала Люси, а Марк крепче сжал плечо Ранпо, кивнув.       Перед их глазами будто мелькали не самые приятные воспоминания, и Ранпо, нахмурившись, наклонил голову набок: — Почему? Он погубил кого-то? — Не совсем, но… — Тогда не думаю, что мне есть чего бояться, — пожал плечами Ранпо, скидывая с себя чужие руки, и направился в комнату. Ему всё ещё холодно в мокрой одежде. — От русалок не стоит ждать что-то хорошее, — предупредил Марк, и собирался сказать что-то ещё, но голос какого молодого мужчины позвал их с Люси по фамилиям, и они, напрягшись, удалились в его сторону, спешно попрощавшись.       Ранпо усмехнулся, и, кисло улыбаясь кивнул. От русалок не стоит ждать чего-то хорошего... Будто от людей стоит.       В конце концов, всё это слишком утомительно и сложно.

Глава VII.

      В ту ночь Ранпо с трудом заснул. Постоянно казалось, что в комнате безумно душно, но даже когда он распахнул окно легче не стало. Он проворочался не менее получаса, прежде чем заснуть.       Перед его глазами разливался бесконечный океан чёрного космоса, усыпанный элегантными звёздами и мутными туманностями, то и дело сменяющими очертания. Выделить какое-либо созвездие было трудно.       Зато было видно луну. Гораздо больше настоящей, она лежала на горизонте моря, вот-вот грозясь исчезнуть, оставляя на воде лунный свет, по которому в легендах ходили единороги.       Под босыми ногами Эдогавы холодные камни, скользкие от наросших на них пушистых водорослей. Вода мутная, словно вокруг одна сплошная пропасть…       И ни единого шанса вернуться на берег. Вокруг только бескрайнее море, а над ним тяжёлое небо.       Над головой проносятся чёрные вороны, задевая крыльями лицо и голову Ранпо, даже когда он закрывает лицо руками и пытается отмахнуться от назойливых птиц не становится лучше: их будто становится больше, а налетают они ещё яростнее, ещё громче издают пронзительные вопли, заставляя Ранпо попятиться назад, прямо в воду.       Он чувствует, что едва удержал равновесие, а поверхность под ступнями стала холоднее и мягче, но он не упал. Он ступает по дребезжащему отблеску серебряной луны, а птицы клюют в голову и царапают когтями руки. Без возможности увидеть где ты становится плохо, сердце бьётся в бешеном ритме, а по телу проходит ледяная дрожь.       Мельком обернувшись назад, пытаясь отвернуться от острых когтей ворона, он видит, как луна скрывается за водной гладью.       Не успев и вскрикнуть, Ранпо мигом проваливается под воду – становится невыносимо холодно, а воздух из лёгких выбивает моментально. В мутной воде не видно раскинувшегося над морем космоса, здесь темно и тело не слушается, едва-едва шевелясь. Сколько бы Ранпо не брыкался, его словно нечто тащит на дно, а он не в силах сопротивляться. В лёгких тяжело жжётся, а пальцы деревенеют от холода с каждой минутой.       Перед глазами шустро проносится чей-то тёмный образ, и Ранпо без раздумий пытается выкрикнуть имя Эдгара – ошибка. Вода заполоняет всё тело моментально, делая его тяжелее, а носоглотку щекочет неприятное слегка солёное чувство.       Но мутный образ вдруг оборачивается и приближается к нему, смотря двумя немигающими светящимися серыми глазами.       О, небеса, неужели он спасён?       Его лицо кажется пустым и ничего не выражающим, совсем не таким как раньше, даже когда он резко подаётся вперёд, обхватывая Ранпо двумя руками.       Это должно закончится, это закончится прямо сейчас, пожалуйста. Больно, холодно, страшно. Здесь ничего не видно, здесь так тяжело ощущать себя, назад, назад, домой, домой, домой, домой, домой…       Грудь сдавливает тяжёлой болью, а глаза раскрываются ещё шире. Даже в мутной воде с плохим ощущением в пространстве чувствуется. Он просто хочет вернуться назад, хватит!       Резкий хлопок звучит прямо над ухом. — Господин Ранпо, не оставляйте окно открытым в такую погоду!       Эдогава вскакивает с постели цепляясь за ткань одежды на груди, жадно хватая губами воздух. Он весь взмок и дрожит, а за окном гремит молния. Ранпо испуганно озирается, но комната выглядит так же: небольшой стол, стул, тумба, перевёрнутая подкова над дверью… За исключением Люси в комнате, которая сейчас поднимала подушку с пола. Должно быть, Ранпо скинул её с себя, когда подскочил. — Что ты делаешь в моей комнате, — как-то потерянно спрашивает он, щупая собственный пульс – такой, будто он бежал от волков не меньше пяти километров! — Устраняю сквозняк, — фыркнула Люси. — Посмотри какая теперь лужа под окном. Господь, да даже ты сам промок!       Резкие переходы от «Вы» на «ты», свойственные Люси, немного возвращают в реальность, и он глубоко вздыхает, зачёсывая волосы назад. Дышится ещё с трудом, шумно, обрывисто, а самоощущение себя в пространстве вернулось ещё не полностью.       Люси замечает это и её голос вдруг меняется на более заботливый: — Ты в порядке?       Ранпо не отвечает. Он стирает с лица слёзы и капли дождя, а дыхание приходит к норме слишком медленно. — Выглядишь отвратно, — оценивает Люси сочувствующе. — Принесу тебе рюмку чего-нибудь… Расслабишься.       Ранпо неуверенно кивает, и с уходом Люси снова остаётся наедине с мыслями.       «Это просто сон» – бормочет себе под нос Ранпо, надавливая на глазницы, словно пытаясь прийти в себя таким образом, смахнуть кошмарное наваждение, которое не может быть правдой. – «Сон, и больше ничего»       Естественно, это он не о ораве нападающих на него воронов, не о чересчур ярком космосе, не о хождении по лунному отражению на воде.       Эдгар не стал бы его топить. Ему попросту не за что так сильно его ненавидеть, и… он не такой, как остальные русалки. Русалы. В общем, все они! Другие.       Сон, и больше ничего.       Должно быть, Ранпо просто не досмотрел этот сон. Точно, ещё немного – и Эдгар из его сна вытянул бы его наружу. Ведь сон – всего лишь пережиток эмоций и воспоминаний, глупая игра воображения.       Должно быть, это просто искажённое воспоминание об их первой встрече. Это довольно логично – он почти умер, триггерное воспоминание, вот мозг и стёр его из активной памяти, а сон вытащил наружу, словно волной прибоя.       Желание спать спокойнее и рюмка рома, жгущая горло, соглашаются с ним.

Глава VIII.

— Я скучал по тебе, — мягко улыбается Эдгар, осторожно помогая Ранпо опуститься на скользкий камень. — Сегодня ветер сильнее обычного, не боишься простыть? — Если уж я не простыл за всё это время, видимо, я неуязвим, — зевает Ранпо, утомлённо улыбаясь в ответ. — Вот что меня может убить – так это длительная компания того высокого блондина в таверне Ма-.. Гекка. Не выношу таких людей. — Блондинов? — недоумевающе поднимает брови Эдгар. — Повёрнутых на деньгах и связях.       Эдгар издаёт тихое «о» и кивает понимающе, зачёсывая чёлку Ранпо назад. Ему такое редко позволяют и сегодня это подозрительно… Ну, было бы, если быть чуть менее внимательным и менее чутким, чем Эдгар.       Эдогава приходит почти каждую ночь. Приходит даже если ему чертовски лень идти и он терпеть не может лес, приходит если ему всё надоело, приходит даже если ему надоело видеть одно и то же море перед глазами.       Приходит даже если не успевает поспать как следует. — Почему ты приходишь сюда так часто? Я ведь никуда не денусь.       Ранпо приоткрывает один глаз, но не отвечает. Он вздыхает глубже обычного, и почему-то на мгновение кажется, что он мрачнее обычного, но потом он снова переводит тему на то, что его больше интересует: — Сегодня остальные русалки сидят парами или группками и прихорашиваются, расчёсываются. Зачем это? В воде всё снова перепутается и смоется. — К завтрашнему дню, — пожимает плечами Эдгар, поднимая взгляд к почти полной луне.       Ранпо задумчиво хмыкнул, тоже устремляя взгляд на ночное светило, прикусив губу. Всякий когда-нибудь задавался вопросом, от чего вся нечисть любит ночь да полнолуния? И, откровенно говоря, всякий и мог бы додуматься до простого, но достоверного, судя по рассказу Эдгара, ответа – противоположность.       Солнце – жизнь, день – время живых, чистых существ. Закат солнца – закат жизни, а после идёт ночь.       Ночь – время мёртвых, Луна им покровительница. Ответственная за все неупокоенные души, госпожа всей нечисти и ведьм.       И от того неудивительно, что нечисть тянется к луне и звёздам, отблеску очищенных душ, столь же сильно, сколь люди тянутся к солнцу, теплу, свету.       К теплу и свету тянется всё живое. Похоже, даже после смерти… то есть, луна ведь вовсе не греет? В чём же суть всего лишь чуть более яркой луны? — Что будет завтра? — как бы без особого интереса спрашивает Ранпо, открыв один глаз.       Эдгар растягивает губы в хитрой улыбочке, прищурившись: — Завтра приходи и узнаешь.       Ранпо цокает языком, но не отказывается. Как тут вообще можно отказаться? Полнолуние, нечисть, и… Может, это немного опасно. Но это «немного опасно» вряд ли превышает его обычное. От Эдгара не чувствуется угрозы.       В сон клонило всё сильнее, но заснуть здесь не хотелось, и Ранпо брякнул первое, что пришло на ум: — Давай я причешу тебя?       Эдгар вдруг растерянно застыл, нелепо хлопая глазами. — Что?       Ранпо, уже осознав внезапность и нелепость этой просьбы, во имя своей гордости отступать не стал: — Давай, я видел что-то рядом с тобой, когда пришёл. Гребень? Будет позорно, если ты завтра один придёшь как чёрт не чёсаный.       Эдгар пару раз нелепо открыл рот как умирающая рыба, опустил глаза, и его губы странно задёргались в разных эмоциях, будто бы он смущался. — В чём дело? — нахмурился Ранпо, наклонившись ближе. — Ты не прям отвратно выглядишь, чего боишься? — Не боюсь, это… кхм…       Эдгар прячет глаза, а Ранпо закатывает свои, и сам берёт лежащий подле Эдгара предмет, сначала бросив лишь мимолётный взгляд, а после уставившись круглыми глазами.       Старенький деревянный гребень с чёрным вороном.       Ранпо рвано вдыхает воздух, возвращая взгляд к Эдгару и уверенно улыбается, распуская его волосы, и начиная причёсывать с концов.       Просто совпадение.       У Эдгара, для мёртвого, волосы весьма приятные на ощупь. Немного колючие, те, что едва высохли, но они шелковистые и красиво вьются, словно у дев, что долго с косами ходили. Когда они не собраны в хвост, оказывается, что они не такие уж густые. Зато причёсывать легче.       Ранпо по привычке кладёт руку на перекат между шеей и плечом Эдгара, чтобы тот не покачивался, и слышит неровный выдох. — Что такое? — наклоняется Эдогава вперёд, к уху русала. — Больно?       Эдгару будто хуже становится. Он выглядит так, будто задохнулся бы, будь живым, или что-то вроде такого. Губу закусил, неужели приходится терпеть боль? — В-всё в порядке, — с трудом выговаривает он, закрыв лицо рукой. — Просто продолжай.       Дважды просить не нужно, Эдогава возвращается к расчёсыванию чужих волос, пропуская готовые пряди сквозь пальцы, и молча, немного стыдясь, наслаждаясь тем, как мягко они скользят по ладони.       Иногда он нечаянно касается чужой шеи, и слышит, как Эдгар тяжело сглатывает, видит, как сжимает ладонь в кулак.       Занятная реакция…       Закончив причёсывать Эдгара, Ранпо чуть улыбается, и интуитивно отделяет половину чужой чёлки, осторожно начав заплетать тонкую косу. — Что ты делаешь? — немного растерянно спрашивает Эдгар, слегка повернув голову. — Не вертись, — буркает Ранпо, и прикусывает губу сосредоточенно. — И не мешай. Последний раз я делал такое только на своей невесте.       Эдгар вдруг замирает как каменный, даже его взгляд становится немного пустым, когда он поворачивает голову ровно.       Эдогава не очень искусен в плетении кос, но сейчас он правда старается – его движения уверенные, но осторожные, он не тянет волосы слишком сильно, но коса получается тонкая и аккуратная. Ему даже удаётся начать с чёлки, но вплетая новые пряди продолжить её вплоть до середины волос, где он осторожно завязывает её вместе с хвостом тонкой бледно-жёлтой лентой.       Выходит довольно мило. — Жаль зеркала нет, — вздыхает Ранпо.       Эдгар пожимает плечами, и пробует посмотреться в воде. Темно, и вода не спокойная, но что-то разобрать можно. Он осторожно касается косы кончиками пальцев с тенью улыбки на губах и сглатывает. — Мне нравится, — шёпотом говорит он. — Ещё бы, её же я заплёл, — гордо улыбается Ранпо, щурясь, а потом наклоняется ближе, и проводит по чужой шее пальцами. Почти невесомо, дразнясь. — А теперь расскажи, что за реакция? Это просто я или заплетание волос – что-то невероятно интимное для русалок?       Эдгар заметно теряется, растерянно вздыхая, а потом выпаливает: — Да. — «Да» – что? Я или интимное?       Эдгар вместо ответа снова кивает. Ранпо сдаётся и вздыхает. Ладно, пожалуй, это можно не записывать…       Они сидят так ещё немного, в тишине. Тишина немного неловкая, но сложно назвать её некомфортной, и всё же, теперь глаза Ранпо действительно норовят слипнуться. Пора возвращаться домой.       Он умывается, чтобы не упасть в воду, пока идёт до берега, и когда уже встаёт, чтобы попрощаться и уйти, Эдгар хватает его за руку: — Ранпо, — вкладывая всю смелость в голос спрашивает он. — Ты женат?       Сонный Ранпо отвечает сражу же: — Нет. — растерянно хлопает глазами. — Почему спрашиваешь?       Эдгар сначала выглядит облегчённым, но всего за секунду его взгляд становится более задумчивым и мрачным, и он отпускает чужую руку. — Просто так. Я буду ждать тебя завтра.

Глава IX.

      Тёплый свет высокого костра на берегу был заметен ещё издали в лесу, и Ранпо вдруг засомневался, не потерялся ли он, однако шум песен убедил его, что всё в порядке.       На широком берегу, усыпанном серебристым под светом луны песком и ракушкам, раскинулось шумное ночное праздненство. Вдали от поселения, не тревожа живых, русалки зажгли высоченный костёр, распевая песни и танцуя вокруг.       Полупризрачные образы утопленниц и утопленников отличались от своего привычного вида – никаких хвостов, плавников на позвоночниках, чешуи и перепонок. Самые обычные люди, кто в одежде, кто нет.       Ранпо признал в них русалок только из-за знакомой песни. Он стоял достаточно далеко, чтобы увлечённая своими обрядами нечисть не обращала на него никакого внимания. — Я рад, что ты пришёл, — зазвучал прямо над ухом знакомый бархатистый голос, и чья-то рука осторожно приобняла его за талию.       Ранпо фыркнул этому эффектному появлению, и повернул голову, но, оказывается, её надо было ещё и поднять, чтобы посмотреть в его глаза. В русалочьем обличии это не бросалось в глаза, но Эдгар был выше почти на пятнадцать сантиметров. Воу.       Они стояли недостаточно близко к костру, чтобы он освещал бледный лик Эдгара, от того он казался ещё белее и прозрачнее. Ранпо почти не чувствовал его руку на своей талии. Казалось, вот он здесь, но стоит моргнуть – исчезнет… — Что сегодня за день? Ты пропадёшь, когда всё это закончится?       Эдгар удивлённо поднял брови, приоткрыв рот, потом неловко улыбнулся: — Боишься за меня? Я польщён, но никуда от тебя не денусь, — он наклонил голову вбок.       Ранпо заметил, что в его волосах всё ещё заплетена та же коса, что он заплёл ему вчера.       Эдгар выглядел прекраснее обычного, ему к лицу… быть человеком. К лицу была и тонкая свободная рубашка с расширяющимися к концу рукавами, что открывала вид на острые ключицы, заправленная на талии в бриджи, совсем как у Ранпо, что ниже колен открывали стройные ноги в белых чулках.       Эдгар выглядел так, будто Ранпо мог встретить его в обычный день на улице. Но если вернуть взгляд к той шумной компании, легко было разглядеть среди них тех нескольких более спокойных особ, одетых в одежду прошлого века, а кого-то в крестьянские одежды ещё более далёких времён. — Эдгар, — Ранпо облизнул губы, вздохнув и набравшись уверенности. Обычно ему не составляло труда задавать неудобные вопросы, но именно в этот раз язык поворачивался с какой-то неохотой. — Когда ты умер?       Эдгар поджал губы, но всё же ответил: — Год назад.       Ранпо неровно вздохнул, сам не понимая, от чего. Это был странный привкус осознания того, что он легко мог встретить Эдгара ещё живым… Обычным, как сейчас, а не полупрозрачным за лёгким потусторонним флёром.       Но Эдгар не даёт рассуждать об этом долго. Заслышав более спокойный и мелодичный мотив чей-то флейты, Эдгар без слов разворачивается, по-хозяйски устраивая свои руку на талии Ранпо, а второй взяв его ладонь в свою, и начинает осторожно вести ближе к костру, в нежном танце.       Всё живое тянется к теплу и свету. Даже будучи мертвецами с холодными телами, без возможности ощутить это тепло – тянутся. Теряют голову, чувствуя рядом живую энергию, сходят по ней с ума, с завистью засматриваясь.       Но Эдгар тянулся не к теплу костра, а к его свету, лишь бы рассмотреть лицо Ранпо. Его мёртвое сердце грел не огонь, а улыбка с лисьим прищуром Эдогавы, его руки на своём теле. Едва ощутимые, будто вот-вот пройдут сквозь него.       Ранпо плохо танцует, во всяком случае, в роли ведомого. Делает лишние шаги, путается в ногах, наступает на носки Эдгару, да и выглядит так, будто лишь забавится, хихикает, но чувствует себя хорошо.       Оба неосознанно жмутся ближе, очаровываясь происходящим под ласковые звуки флейты. Не замечая никого вокруг, лишь чудом не врезавшись ни в одну душу, их шаги кружат от костра и обратно к темноте противоположного края. — Я бы хотел, чтобы этот момент длился вечно, — шепчет Эдгар, со странной грустной надеждой в глазах.       Ранпо лишь смеётся в ответ, и от света костра где-то сбоку его глаза будто светятся: — Ещё бы… — Не хотел бы т-ты тоже? — ещё тише спрашивает Эдгар, едва не уронив Ранпо напористыми шагами танца.       Ранпо молчит, чуть задумчиво нахмурившись, и сбивчиво дышит, сопит носом, пока не отвечает с лёгкой неуверенностью: — Возможно, хотел бы.       Эдгар сжимает его талию и ладонь крепче предыдущего. Ранпо замечает его странный взгляд, и опускает глаза, пытаясь прекратить этот странный момент. Но он чувствует, как на него смотрят. И увы, Эдгар не пытается прекратить вместе с ним, продолжая вести к чему-то неясному, но внутри Эдогавы селится тревога. — Может, тебе не стоит покидать меня. — Что?       Музыка останавливается вместе с Ранпо. Он смотрит ошарашено, попытавшись отпрянуть, но держат его крепко.       Что за глупый вопрос? Ранпо отплывает на корабле буквально послезавтра, как он может «не покидать»? Упустить этот шанс это всё равно что… — Ты мог бы остаться здесь навсегда со мной.       Шёпот Эдгара едва слышим, он теряется на фоне шума весь вечер бушующего моря и вдруг поднявшегося ветра, но Ранпо слышит. Слышит, и не может поверить своим ушам. — Не говори глупости.       Лицо Эдгара опечаливается, а руки стискивают Ранпо до боли, тут же разжимаясь. — Ты любишь свою невесту?       Ранпо непонимающе хмурится. Кажется, ни к чему хорошему это не приведёт, но что-то не даёт ему пока что просто взять и уйти. — Да. Но не той любовью, о которой думают многие.       Ранпо чувствует дрожь в чужих пальцах, и слышит, как надламывается его голос. Не желая видеть это несчастное лицо, он опускает голову вниз, поджимая губы. — Тогда почему бы тебе не остаться со мной? — не понимает Эдгар.       Ранпо чувствует нарастающую внутри злобу, и ответ выходит почти рычащим: — Не могу.       Он наконец выпутывается из чужой хватки. Это шанс. Ему надо идти. Прямо сейчас.       Потому что потом уже будет поздно. — Я приду завтра попрощаться, — небрежно кидает он, прежде, чем скрыться в темноте густого леса.

Глава X.

      Предрассветное время – самое тёмное время в сутках, но от чего-то именно его Ранпо выбрал для прощания. Луна почти исчезла с неба, звёзды вот-вот потухнут, но ещё темно, солнце и не думает появляться. Пасмурно, ветрено – море бушует, пугая своими волнами, то и дело обнимающими его тело по колено. Страшно, и идти тяжело, но что-то тянет вперёд. Обещание? Желание увидеть ещё раз?       Ранпо не может думать ни о чём, кроме как «лишь бы не упасть, не выронить фонарь», да о том, как будет ругать Эдгара, за то, что встречи с ним вынуждают его заходить в воду.       Но злоба чуть рассеивается, когда он слышит его песнь. Идти становится проще, его словно что-то потустороннее несёт, и он оказывается рядом с ним. Эдгар наполовину в воде, ждёт его. Без улыбки его лицо кажется совсем печальным и болезненным.       Ранпо опускается на колени, тянет руки к нему, зачёсывает влажную чёлку назад, открывая взору чужие глаза. В свете фонаря они видны лучше, чем когда-либо. Радужка – серебро, подобное лунному. Лицо всё стол же изящно, лишь тонкие бледные губы чуть дрожат.       Слова подобрать тяжело. Ему нравится касаться, ощущая чужое тело руками, знать, что он настоящий. Это приятно, если позабыть, что оставит от здесь тоже настоящего Эдгара, а не иллюзию. — Это наша последняя встреча, — ком в горле мешает Ранпо говорить ровно и безразлично как обычно.       Эдгар вдруг мрачнеет, ненадолго опустив взгляд. — Я не хочу тебя отпускать, — его голос, даже шёпотом, ломается в высокую плаксивую ноту, и Ранпо поджимает губы.       Он не отвечает, только гладит чужой лоб большим пальцем. Запоминает черты лица, что больше не увидит. Это правда довольно печально…       Ни одно расставание до этого не трогало его так сильно.       Шторм поднимается сильнее, волной окутав Ранпо с ног до головы. Его едва не унесло в воду, но Эдгар удержал его за запястье, и волна лишь сшибла Ранпо на камень.       Одежда промокла насквозь, а ветер тут же пробрал до костей, и Ранпо задрожал, недовольно ругаясь.       Эдгар почему-то усмехнулся, взяв его ладони в свои. — Ты же не можешь меня согреть, — заворчал Ранпо, откидывая мокрые волосы назад. — Не могу, — печально согласился Эдгар, оглаживая чужие костяшки. — Мне просто нравишься ты.       Ранпо фыркнул. Дрожь не проходила, и в такую погоду даже представлять плохо, какого насквозь промокнув идти домой. Так и хочется усмехнуться, мол, простужусь и умру…       Фонарь всё же угасло. Ранпо удручено вздохнул, ткнувшись лбом в ещё более холодный камень. — Нравлюсь я? Что ты имеешь в виду?       Эдгар поднял лицо Ранпо ладонями, кисло улыбаясь. Осторожно огладил его щёку, и ответил шёпотом, но отнюдь не от неуверенности и страха. — Любовь.       Эдогава опешил.       Любовь… Что за глупость он только что сказал? Почему сейчас? Это выглядит и звучит нелепо.       Ранпо отнимает его руки от своего лица, и смотрит хмуро.       Разбираться в этом не хочется. — Мне… Нужно идти. Не то точно заболею.       Эдгар шумно вздыхает, и неожиданно кидается Ранпо на шею, утягивая в тяжёлые объятия, прижимающие к камню. Новая волна снова окутывает Ранпо с ног до головы, и, откашливая солёную воду, он возмущается: — Эдгар, отпусти меня!       Но Эдгар не отпускает, а сжимает крепче, и сердце Ранпо вдруг начинает биться сильнее, а воющий вокруг ветер пробирает ужасом по самую душу. — Не хочу. Отпускать.       Его холодные руки опускаются на торс Ранпо, и тот чувствует, как что-то тянет его ко дну, в тёмные бушующие воды. Ужас окутывает его целиком, поглощая без остатка, и он может лишь ошарашенно смотреть на воду. Все силы будто покидают его, не позволяя отбиться.       С новой волной его уносит в воду вместе с его цепкими объятиями, не успевает Эдогава и вскрикнуть. Берега и моря молчания сливаются во дно, и как бы он ни хотел, он не произнесёт ни звука согласия или отказа.       Осознание приходит поздно, когда он оказывается под водой, и лёгкие снова наполняются морской водой, и горят от боли и недостатка кислорода, глаза неприятно щиплет, а тело тяжелеет всё сильнее, ему и не нужно, чтобы кто-то тянул его ко дну, чтобы утонуть.       Но Ранпо чувствует его холодные объятья на своём теле.       Его тело горит в агонии боли, судорога сводит тело, и взгляд совсем теряется, господи, он готов поверить в Бога, пусть это закончится, пусть это закончится, ПУСТЬ ЭТО ЗАКОНЧИТСЯ, БОЖЕ!!!       Он попал в ад, он однозначно попал в ад. Он уверен в этом, когда внутри что-то лопается, когда сил нет даже на дрожь, особенно уверен, когда чувствует чужие холодные губы на своих, перед тем, как его тело обмякает, смирившись и проиграв морским силам.