Песчинка в море имён

Миллионы имён текут по стендам мемориального зала. За ними, в глубине голопроекций, в бездне звёзд, мерцают вспышки света, движутся корабли – тусклые тупоносые крейсера Союза и серые обтекаемые Рейха. Битвы в глубинах темного стекла не зрелищны – там не тактические схемы, не стрелки и условные значки, не восстановленная компьютерная картинка, а записи видеорекордеров, и поверх них – река имён. Солдаты Рейха и солдаты Союза. Рои искорёженного металла и размолотой в пыль органики, летящие по орбитам вокруг Дагона и Тиамат, втягивающиеся в водородную атмосферу газового гиганта Легницы, смешавшиеся с метеоритными роями Мар-Адетты, циркулирующие в гравитечениях Вермиллиона. Развалины баз в снегах Капчеранки и на пустошах Ван-Флита III... Война окончилась пятнадцать лет назад. Армии распущены, вместо крейсеров со стапелей "Альвхейма" и "Иджис Корпорейшн" сходят исследовательские корветы, пассажирские раумскифы и трансгал-лайнеры. На Капчеранке строятся автоматические комплексные заводы нойеландского производства. Служить в армии еще престижно, но в Новом Рейхе уже предпочитают юридическую или инженерную карьеру. А там, за Феззаном и Изерлоном, и раньше предпочитали их карьере военной. Там, в глубине музейных голопроекций – прошлое. И он был там, и прекрасная "Брунгильда", его белый флагман, летела между звёзд, и флот следовал за ней. Миллионы имён текут и текут поверх записи. Эти люди умирали ради него – или желая ему смерти. "Зиг кайзер!" – или "Сдохни, кайзер!". Озон, пот, железо, гарь – вечный вкус воздуха на кораблях. В музее нет его парадных портретов. Их вообще нет. Есть фото из хроники. И та картина, мимо которой Алек всегда проходит в конце. Там молодой человек, очень похожий на Алека, сидит с раскрытой книгой в руках. Кажется, это единственный его портрет, который нравится маме. Имена плывут и плывут за стеклом, и где-то среди них затерялось имя Райнхарда фон Лоэнграмма, как песчинка в бесконечном море звёзд.