Me, Myself and SUGA

О планируемой паузе и передышке группы мемберам и компании было известно еще два года назад, когда они начали активно готовиться к периоду службы парней, чтобы к их возвращению индустрия не отвыкла от них и чтобы не потерять внимание фанатов. Тогда же был составлен поэтапный план с мероприятиями и сольным продвижением мемберов. Но тогда два года казались еще такими далекими, и хотя они готовились к передышке, стали они видеться и проводить вместе намного больше времени, чем до этого. Поэтому эта пауза казалась чем-то нереальным, далеким и быстро проходящим. Истина настигла их в июне 2022 года, после выпуска фесты с объявлением. Их искреннее пожелание взять передышку поняли неправильно и растиражировали как распад группы. Отовсюду начали лезть статьи с заголовками кто виноват, повторение судьбы The Beatles, дождутся ли фанаты, возможно ли воссоединение, с предреканием не самого лучшего будущего для группы, приводя пример, как после прохождения службы в армии участники других групп не желали возвращаться к айдол группе. «Мы не такие», «мы не они», «это не распад» приходилось повторять по сотне раз на дню не только журналистам и посторонним, но даже родным и близким. Их - близких и знакомых - опасения, повторения разных статей, цитирование предрекателей как раз и пришлись больнее всего, проходя близко к сердцу, задевая своим острием и раня прямо в душу. Спокойствие и уверенность, царившие в сердце от детального плана мероприятий на период передышки, перестали действовать. В душу прокрались сомнения. Нервозность и раздражительность стали нормой ежедневного поведения. Не хотелось находиться в кругу людей лишь за тем, чтобы не слышать лжепровидения этих шарлатанов и гиен, собравшихся на пир. Каждая встреча с мемберами тоже превращалась в обсуждения статей и всевозможных исходов, поиски слабого звена, который может сдать позиции и похе*ить их планы на воссоединение. От чего их компания тоже перестала приносить удовольствие и тишину. Встречи с психологом ничем не помогали. Этот высокомерный выскочка с дипломом лиги плюща сидел и требовал, чтобы Шуга сам докапался до истины и понял в чем суть этих тревог и неврозов. Тогда для чего, спрашивается, Хайб этому выскочке деньги платит, если всю работу мемберы сами должны проделать. «Я могу рассказать, что делать. Но это не будет эффективным лечением. Вы каждый раз будете искать готовых ответов, а это никак не ведет к здоровому мышлению» — сказал он как-то. Шуге не нужно здоровое мышление. Ему нужно спокойствие, знание настоящего положения дел и уверенность в завтрашнем дне. Но никто и ничто не дает ему этого. Он будто в замкнутом круге. Дом — студия — работа — встреча со стаффом, мемберами — работа — студия — дом. По плану мероприятий на июнь установлена съемка портфолио из 8 фотографий, идейное вдохновение которого будет целиком и полностью принадлежать самим мемберам. Шуга планировал заняться этим после фесты, у него даже были определенные идеи, которые он хотел обсудить с фотографом. Но сейчас он не в состоянии ни то, что строчку песни написать, а даже связать две ноты. Какой концепт, какие идеи, какое вдохновение, какие образы в таком состоянии могут быть. Кан Исыль — фотограф-оператор Шуги уже как пол года, приставлена к нему после повышения прошлого оператора до помощника продюсера. С предыдущим оператором Шуга работал четыре года и они уже без слов понимали друг друга. Он, конечно, рад за коллегу, который успел стать одним из друзей и собутыльников, но его уход оказался так некстати в свете этих дней. Исыль старается, прилагает все усилия, изучает поведение Шуги, дважды ошибок не повторяет — один раз сделали замечание, она запомнила. Но это все равно не то же самое, когда Шуге было достаточно нахмурить брови или двинуть кончиками пальцев, указывая «убираться» и оператор растворялся в воздухе. Ему постоянно её надо чему-то учить, говорить, указывать, просить снять со спины, в анфас, переснимать, просить показать. И всегда это так неудобно. Каждый раз искать объяснений, почему надо так, а не по-другому. Иной раз Шуга и сам не знает почему надо переснять или что-то убрать, просто нутро подсказывает «не надо», а он привык доверять своему внутреннему голосу. Вот как это ей объяснить?! Она же примет это за капризы богачей, мол звезда зазнался. А Шуга не зазнался, он просто профессионал своего дела. Он столько своих фотографий и съемок пересмотрел со спины, с переди, с боку, сверху, снизу и с любых возможных ракурсов, что он еще до съемки знает какие окажутся фотографии в финале, сколько ретуши наложат, где будут фотошопить. Он хочет облегчить работу всем: и стаффу, и себе. Но с ней все это сложно. Неделю назад Исыль спросила готовы ли идеи Шуги по концепту фотофолио. Шуга ответил отрицательно, сказал «появятся, дам знать». Через пару дней Исыль повторила вопрос в другом формате — как ей начать готовиться к фотофолио, нужно ли бронировать определенное место съемки. Шуга ей повторил ранее сказанное. Еще через пару дней Исыль испугала его до чертиков, выскочив перед ним в пустом коридоре, когда он шел в своих мыслях и раздражении от новостей, заявляя «У меня есть идея!». Шуга ей напомнил, что согласно задумке идея должна быть у него, а она должна только исполнять. Ему казалось, что говорил он это ровным тоном, сдерживая все эмоции внутри себя. Но видимо снаружи это было очень жестко и агрессивно. Потому что маленькие глаза Исыль внезапно распахнулись и взмокли, блестя на свете каплями слез, собравшимися внизу глаз. Она внезапно поникла, опустила голову и промямлив что-то убежала прочь. Шуга хотел её остановить, извиниться если вышло грубо. Но! С какой стати он должен перед всеми извиняться? Каждый должен знать свою работу и выполнять её качественно, как делает это он, как старался делать все это время. Если бы все делали свою работу как надо, не было бы этого хаоса и безысходности. Если бы психолог умел правильно направлять, Шуга уже давно научился бы справляться со своими ментальными проблемами, а не ходил бы к нему дважды в неделю вот уже на протяжении пяти лет. Если бы монтажеры правильно смонтировали фесту с правильными вставками, люди понимали бы что это всего лишь передышка, а не распад. Но они решили накинуть драматизма, заострив внимание на слезах Намджуна. Вот теперь все вокруг считают, что РМ устал от балбесов-мемберов, которые умеют только дурачиться и до сих пор даже английский не сумели осилить, а на нем весь груз ответственности. Если бы компания выполняла свою работу правильно и вовремя организовала бы свою маркетинговую кампанию по прояснению ситуации, а не надеялась на любящих и понимающих фанатов, этого беспредела в СМИ не было бы. Если бы все близкие, знакомые и посторонние занимались своими делами, Шуга не был бы таким нервозным и раздражительным. Вот и по делом фотографу, пусть не лезет куда не просили. Пусть хотя бы она знает свое место, раз не может выучить элементарного правила — не возникать перед ним, Шугой, из ниоткуда, особенно когда он в раздумьях. И где её хваленые соушал скиллс (social skills), мол умеет находить общий язык с кем угодно. Пошла плакать видите ли. Это работа, а не маменькин дом. Тебя никто по голове гладить не будет. Этот мир жесток и несправедлив. Пусть учится и этому, раз уж Шуге суждено быть её учителем. И вот сегодня, когда Шуга только попращался с «профессиональным Шуга-держателем », как тот сам выразился в своей анкете — Чимином, Исыль снова возникла перед ним, правда не так неожиданно как в прошлый раз, но с таким же поникшим и просящим видом. Шуге не надо говорить чего она хочет, он уже прекрасно знает. — Слушай, Кан Исыль, тебе и вправду так не терпится от меня избавиться, что ты так быстро хочешь отснять это фотофолио и исчезнуть? Что с тобой не так? Сказал же будет концепт, я тебе дам знать. Тем более у нас еще целых три недели в запасе, — Чимин, конечно, успокоил Шугу. Но Исыль умеет выбешивать одним лишь своим видом. — Но, нам еще надо подготовить сет, одежду, утвердить время для стилистов, парикмахера, еще помощники по свету и прочяя бригада, — низким голосом и сбавленным тоном мычит девушка, что Шуге невольно приходится к ней приблизиться, чтобы услышать её. — Ты за это не переживай, я позабочусь чтобы мы управились за день, — голос режет самоуверенностью. — Лучше скажи, я тебя когда-нибудь бил? — Строгим взглядом смотрит он на девушку. — Нет, — почему он стоит так близко. Он и издалека умеет раздражать, а от такой близости у Исыль аж кожа покрылась мурашками. У неё, наверное, уже развилась аллергия на своего работодателя. Она ведь даже восхищалась им до того, как начала работать с ним. А сейчас уже и не вспомнит чему восхищалась, только отторжение от его постоянно угрюмой морды, усталых вздохов, перед тем, как сделать ей замечание, и режущего взгляда, когда она не там, где должна быть по его мнению. А Исыль, знаете ли тоже не палками делана. Она тоже профессионал своего дела. У неё тоже есть свое видение на эстетику кадра. Но мегасупергиперзвезде разве этого объяснишь?! Она впервые зарабатывает так много и лишаться таких плюшек не хочет, поэтому плюет на свою душу художника и превращается в робота-исполнителя. Лишь бы господин был рад. — Тогда почему ты всегда смотришь на меня таким забитым взглядом? — Хочется схватить её за руки и встряхнуть как селдует, чтобы вся эта забитость сползла с неё, расплескалась в воздухе и оставила её чистую и свежую. Ведь именно это означает её имя — свежесть, чистая роса. — Это… Это не забитый взгляд. Извините, Шуга-ним, — уводит взгляд в сторону, вниз, вверх, вбок. Знал бы он, что это знак не забитый, а усталый и разочарованный. Не это она себе представляла, когда узнала что будет работать с «глобальным феноменом, культурным переворотом, эталоном К-поп, оригинальной идеей — B-T-S». И как он, интересно, хочет справиться со всем за один день?! Это так, чтобы все вокруг бегали будто в *опе шило или как ошпаренные, лишь бы он за день управился?! Немного детализации не помешало бы. Но она разве осмелится спросить его?! Тем более, что ей уже один раз на место указали, второй раз она ошибок не повторяет.

***

— Хосок, давай не будем поднимать эту тему, — Шуга отставляет от себя рокс с виски. — Я позвал тебя выпить, чтобы отвлечься от всего этого. А ты начинаешь... — Как отвлечься от этого? Это ведь наша реальность. Я не верю что мы сможем собрать группу снова через три года. Поэтому к этому лучше быть готовым. И надо начинать готовиться уже сейчас, — Хосок настаивает на своем. Для Шуги все просто, молчим, не видим, не говорим - значит нет этого. Но для Хосока всегда все намного сложнее. Он не так эмоционально подкован, как РМ или Шуга. У него всё всегда проходит прямым путем через сердце, насквозь, а потом долго заживает. Он только наружу улыбается, смеется, других подбадривает. Потому что сам нуждается в этом, как в последнем глотке воздуха. Потому что его поддержать некому. А внутри сплетается в один запутанный комок шерсти и не может выпутаться, барахтается связанный по рукам и ногам. И чем больше он дергается, тем больше запутывается. Потому лежит и ждет, когда всё пройдет. Но не в этот раз. В этот раз он видит, что не пройдет. Видит, что люди вокруг слишком правы, слишком видят их насквозь и могут сказать то, что они сами пытаются отрицать всеми силами. — Да кто? Кто это по-твоему откажется вернуться в группу? — Глаза Шуги пылают яростью. Рокс со звоном падает на стеклянный стол. — Я буду в компании в тот же день, когда закончу службу. Хоть сразу в тур забирайте. Уверен, остальные так же. В ком ты так сомневаешься? — Привстает и глядит прямо в глаза другу. Внутри все пылает и сжигает все остатки терпения. Ярость охватывает его всего. Он любит Хосока как друга до глубины души, но сейчас хочется врезать ему по самое оно, чтобы неповадно было повторять за аферюгами. Хосок тоже горит, горит и изнутри, и снаружи. Почему друг не может его понять?! Он ведь пришел к нему за поддержкой, пришел первым ему сказать. Почему Шуге трудно принять чужие взгляды и решения? Почему он всегда единственный правый? Надоело всегда замалчивать и соглашаться. Надоело возвращаться домой и теряться в лабиринте своей души. Он тоже хочет быть услышанным. Хоть раз. Раз уж это конец… — В себе! — ответ взрывается шумовой гранатой. На миг в головах обоих наступает оглушающая тишина. Где-то там шум-гам, слова. Но в голове пусто и забито одновременно. — Я сомневаюсь в себе, — почти плача произносит младший. — Ты не представляешь себе в каком страхе я трясусь каждую ночь, не в силах ни уснуть, ни заглушить эти страхи, в ожидании индивидуального продвижения. Как назло, я еще первый. — Я никогда не боялся выступлений с группой. Потому что я был уверен в нас. Но представь себе что? Я не уверен в себе! Я никогда не сомневался, что BTS заслужил того, чего достиг — полных стадионов фанатов, всеобщей любви, славы, восхищения и поклонения. Но насколько Я заслужил всего этого в частности? Насколько Я — BTS? На одну седьмую? Одну десятую? Сотую? Намджун всегда нёс ответственность на себе от речей до переговоров с продюсерами, компанией и прочими. Тэхён и Чонгук практически на себе держат наш фэндом. Чимин убивается в тренировочном зале и в студии до седьмого пота, до совершенства, и также не отстает в популярности. Ты именитый продюсер с не менее именитыми коллабами в портфолио. А кто я? Что я сделал для группы? Какую долю BTS я смогу считать своим достижением? — Никто не способен понять его. Как ему было трудно каждый раз убеждать себя, что его вклад тоже есть. Что BTS — это они всемером, и никак иначе. Но слова Намджуна ведь правда. Они все не вливаются в имя группы одинаково. ОН не вливается… Шуга все еще оглушен. Плевать, когда говорят другие. Плевать, когда пишут СМИ. Плевать, когда причитает мать. Но Джей-Хоуп! Надежда! Его Надежда! Их Надежда говорит такое! Мир переворачивается с ног на голову. Мысли о том, чтобы уйти куда-то прочь, убежать ото всех, чтобы не слышать всего этого абсурда перестает казаться чушью. Прямо сейчас хочется раствориться. Хочется вернуться во времени и оторвать себе уши, чтобы этого не слышать. Хочется исчезнуть прямо сейчас. Но прежде… — Ты BTS на все 100%. Каждый из нас — 100%! BTS — это не сумма вкладов. Это наша дружба, это наша вера друг в друга, это наши амбиции, это наши цели, это наши мечты! BTS — это не человек и не мемберы. Это образ жизни! — Больше нет сил на это смотреть, и слушать его противопоставления тоже. Шуга хватает куртку и уходит прочь, когда ему приходит звонок на телефон. На экране «Кан Исыль». — Алло, собирай фотоаппарат, мы едем на съемки. Оденься потеплее. Через пол часа заберу тебя из компании, — сброс вызова.

***

Шуга приехал через пол часа, как и говорил, на открытом внедорожнике. В багажнике были видны снаряжения для похода, пару теплых курток и рюкзак. Это видимо та машина, на которой они с Джином ездят на рыбалку. Она пару раз слышала, как Шуга говорил, что готов выехать в любую минуту, вещи всегда в машине в паркинге. Исыль изначально намеревалась спросить куда они едут и почему так внезапно. Ведь за отведенное время она только успела собрать самое необходимое - видео, фотоаппарат, пару подручных осветительных приборов и ножки для оборудования. Но съемки ведь требуют более тщательной подготовки. У неё все это лежало готовым на всякий случай с тех пор, как Шуга объявил, что справится за день. Она боялась чего-то такого. И её невротичность впервые сыграла на руку. И если бы приехал обычный угрюмый Шуга она бы и спросила, и высказала свое возмущение. Но приехал взбешенный Шуга. А Исыль уроки не забывает. Незачем его выбешивать, когда он и так взбешен. Вот и сидит на пассажирском сидении, помалкивает. Глядит в свою камеру и снимает дорогу, машину, местами Шугу, но только так, чтобы тот был захвачен мыслями и не видел угла её камеры. А то она сидит как раз в том углу, где не тот ракурс. Еще выкинет её любимую камеру наф*г, за которую она, кстати, несёт материальную ответственность. Несколько часов они едут в тишине. Шуга весь на взводе, кажется ткни пальцем — лопнет и осыпается конфетти на землю. На улице глубокая ночь и непроглядная темнота, когда они приезжают к месту назначения с маленькой слабоосвещаемой хижиной. Шуга разгружает кое-какие вещи из машины, открывает дверь в хижину и запускает девушку. Указывает ей на спальню. — Можешь поспать там. Съемки будут рано утром, — короткие предложения — это все на что он сейчас способен. Идея сделать съемку именно в этом месте приходила ему не раз. Но он не мог придумать концепт. Как это преподнести аудитории. Но раз уж это его последний концепт, это уже неважно. Он просто хочет сбежать ото всех. Побыть наедине со своими мыслями. Использовать фотофолио, как предлог — отличная идея. Ведь ему все равно не сбежать от своей жизни надолго. — А вы? — девушка впервые подает голос с тех, пор как он забрал её посреди ночи безо всякого объяснения. Кан Исыль, серьезно? Как можно быть такой дурочкой?! Просто взяла и пошла? С ним? — Я буду здесь, — указывает на диван. Лучше тебе перестать задавать вопросы, пока я держу себя в руках. Кан Исыль будто читает его мысли. Обнимает свой фотоаппарат и идет в указанную комнату. Шуга валится на диван и сразу же проваливается в сон, не в силах больше выдерживать напряжения. Исыль боиться проспать. И не дай Бог, Шуге придется её будить! Он ей сказал рано утром, значит надо проснуться до первых лучей солнца. Хотя, когда она просыпается, Шуга еще спит младенческим сном. И она не будет указывать начальству когда это раннее утро. Ему виднее. Но она воспользуется моментом, чтобы снять на видео его это умиротворенное состояние. Может в фотофолио это не попадет, но она сможет им умиляться в те редкие дни, когда он становится особенной своло*ью. Рот приоткрыт, одна рука свисает с дивана, ноги тоже расслаблены, хотя находятся в позе готовности бежать или вскочить в любую секунду. Бледная кожа лица будто является единственным источником света в этом темном помещении. Он не снял шапку. Из-под неё выглядывают отросшие волосы. Исыль уже примерно предполагает, что фанатки, наверное, снова будут сходить с ума по его маллету. Клетчатая рубашка. Эту она раньше не видела, у него вроде была такая желтая. Видимо вкусу он не изменяет. Такой милаха, что Исыль кажется вспоминает что в нем её восхищало раньше, до начала работы с ним. Девушка выходит на улицу и делает съемки окрестности. Пожелтевшие листья деревьев прекрасно сочетаются с желто-коричневыми каменистыми горами, окружающими местность. Даже внедорожник Шуги смотрится как нечто родное, будто сет готовили профессионалы. Она хочет запечатлеть эту эстетику места, пока не проснулся начальник, который сам будет диктовать где какая эстетика. — Я смотрю ты уже успела начать съемки, — издается сонливый голос со стороны хижины, которая оказалась чем-то вроде современного шале. — Нет, я ждала вас, — девушка торопливо прячет инструмент, чтобы не злить босса присутствием своей художественной чуйки. — Так зачем ждать, снимай. Здесь Шуга всюду, вокруг, везде, — он присаживается на деревянный пол беседки. Исыль понимает о чём говорит Шуга. Эти горы большие камни. Когда-то Шуга говорил, что хочет переродиться камнем в следующей жизни, и видимо он решил не ждать и воплотиться уже в этой. — Моя натура художника может и видит Шугу вокруг, но боюсь Хайб мне этого не одобрит, — девушка тоже пытается поддержать его юмор. — Они захотят увидеть вас на фото в вашем человеческом обличии. Шуге нравится, что она поняла его. Это его естественная среда обитания. Место, которому он принадлежит, когда не принадлежит BTS. Это место — воплощение его души. Эти величественные горы стоят, смеясь своим недоброжелателям в лицо. И жаркое солнце, и проливной дождь, и ледяной ветер, и студеный мороз хотят их сломить и стереть в порошок. Но они не сдаются. Они становятся только крепче и сильнее. Потому жара и дождь вынуждены растекаться по его поверхности, не имея возможности проникнуть вглубь. А ветер, каким бы ни был могучим, разбивается о его стойкость и пролетает разделившись на части. Мороз столь же быстро отступает под палящим солнцем, энергию которого берегут горы. Они стоят, обреченные вечно пребывать в одном состоянии, привязанные к месту, но все же не вызывают жалости, а только восхищение. Их связи можно позавидовать. Всегда вместе. Всегда едины. Всегда незыблемы. Шуга накидывает куртку и занимает позу для съемки, стоя спиной, закрывая лицо газетой, укрываясь в руле. Ему хочется покапризничать, раздражая Исыль. Удивительно, в этом месте даже Исыль его не раздражает. Ему нравится все, что она делает. С каких углов снимает, как молчит и бегает, устанавливая свое оборудование вокруг, как молчаливо зовет его с места на место для смены позы. Может Исыль всегда была таким профессионалом?! Может он лишний раз придирался к ней? Посмотрим результат этих съемок, если она действительно сможет снять то, что он хочет показать, так уж и быть, признаю её умения. Но, на всякий случай, чтобы девушка не расслаблялась, Шуга начинает ворчать и указывать. То ему холодно, то она слишком долго снимает, то он устал… Полдень наступает незаметно. Во время перерыва девушка убегает в дом, чтобы заменить оборудование. — Снова забыла показать мне фотки. Она все же никак этому не научится, — возмущается Шуга, подбирая фотоаппарат и рассматривая фотки. Он не верит глазам. Это действительно сняла Исыль? Та, которая ненавидит его, которая смотрит забитым взглядом, которая всегда старается поскорее от него избавиться?! Исыль?! Шуга весь день из кожи вон лез, чтобы выпучить наружу все свои шипы и, если получится, то даже уколоть ими девушку. Но что он видит на фотографиях? Бесконечная нежность. Его мягкое нутро, спрятанное за шипами. Его уставшая душа, пришедшая к своей стихии в поисках поддержки. Его раненое сердце, ищущее исцеления. Его промерзшие мысли, пришедшие в поисках тепла. Его нежная грань, покрывшаяся корочкой суровой реальности. И это все так открыто... пошло! Шуга чувствует себя будто без одежды, неприкрытым на этих фото. Как она нашла край покрывала, под которым подглядела всю его сущность и желания? — Не смотрите, — испуганная девушка пытается отобрать аппарат так, чтобы не повредить его. Но Шуга откидывает руку вверх, заставляя её приблизиться к себе, вытягиваясь к инструменту. — Ты в меня влюблена? — Окатывает её холодной водой с макушки до пят. Девушка теряется, не понимая вопроса и заглядывает ему в лицо, а затем и в глаза, пытаясь понять, правильно ли она расслышала. Да, правильно. Его обычно суровые и угрюмые глаза налиты чем-то вязким и липким, будто он загипнотизирован фотографиями. — Нет, с чего вы взяли? — Выходит как-то робко и неуверенно. — Ты уверена? Зачем ты меня снимала спящим? К чему эти крупные кадры? Почему от твоих фотографий плещет нежностью? — он может спрашивать до бесконечности. Но главное, что он хочет знать — как она смогла поймать в кадр ЕГО - настоящего?! — Я вам говорила, у меня тоже есть чувство фото, я тоже могу видеть нужные ракурсы, — капризно тянет она и зажмуривается от страха, когда рэпер внезапно резко поднимает другую руку. Непонятное тепло касается её одного глаза, а затем второго со слышным звуком поцелуя. — Прошу, отдай мне эти глаза, — тихий шепот. — Я тоже хочу увидеть это, — увидеть себя настоящего. Шуга потерял его несколько лет назад, в этой непонятной погоне за славой, деньгами и властью. А она нашла. Так просто. Оказалось он был где-то здесь, ждал когда его заметят, когда о нем вспомнят… Шуга вспоминает, что никогда не хотел ни власти, ни славы. Хотел лишь заниматься любимым делом и жить простой жизнью. И природа эта в своей наготе нравилась ему тем, что не старалась ни перед кем приукрасить себя больше, чем уже есть. Всегда уверенная в себе и своих силах. Постоянная. Свободная. Исыль открывает глаза и находит такую же пару в ожидании неё. Теплое дыхание Шуги обжигает кожу лица, и только его холодный взгляд способен её остудить. Но нет холода в радужке его глаз. Там горит огонь, который плавит её и собирает стекшиеся остатки в свои руки и не отпускает, не дает растечься меж пальцев и впитаться в землю, провалиться под неё. Исыль теряет дар речи, теряет себя, теряется вся. Перед ней тот самый умиротворенный Шуга, который спал утром на диване. Тот самый - мягкий, мнущийся, нежный, теплый Шуга. Земля теряет опору и нависает вверх дном на своей оси. Левое становится правым. А правое — левым. Небо кружит в бесконечном потоке, не давая понять день сейчас или ночь. Веки закрывают глаза, обманываясь, что это сон. Губы приоткрываются, вдыхая чужое тепло. Шуге достаточно вытянуть шею и ухватиться губами за её уста. Остальное будто прописано в их исходном коде, будто так было задумано изначально, словно они частички одной программы, записанные друг для друга. Руки сами находят свой путь от её рук к спине, дальше вниз по позвонку к талии. Приподнять куртку, залезть холодными кончиками пальцев под кофту. Обжечься её теплом. Открыть дверь машины. Усадить её. Непрерывая поцелуя залезть самому. Она прячется от холода его пальцев вовнутрь его куртки, прижимается к груди. Руками обводит поясницу и притягивает к себе. Приятно чувствовать его тяжесть на своем теле. Ноги откидывают кроссы и поднимаются в хозяйском жесте окольцовывая его бедро и также прижимая к себе. Приятно чувствовать его твердый член на своей коже сквозь одежду. Шуга целует её, хочет съесть её, не оставить ни крошки, ни капли от неё, чтобы не доставалась больше никому. Её руки нежно опоясывают его, обмакивая его в сладость момента. Он жаждет её. Хочет слиться с ней воедино. Пролезть под её кожу и посмотреть на мир её глазами. Её груди ровно ложаться в его ладони, когда он проникает под её кофту, будто они - составляющие одного комплекта. Желание растет в геометрической прогрессии, заполняя каждый уголок его тела. Он снимает её брюки, когда она расстегивает его штаны. Одномоментно он входит в неё и заполняет всю пустоту, в которой сквозило, которая была источником накопленного холода, отогревая её начавшее леденеть сердце. Она стонет так высоко и так нежно, что Шуга включал бы этот звук в каждую из своих творений. Рыки, стоны, звуки бьющихся тел заполняют просторы местности, отскакивают от поверхности гор и стоят эхом, создавая толстый слой между небом и землей… Они уже лежат в спальне шале, когда Шуга говорит: — Я сказал управимся за день? Думаю, тут нужны все три недели… И кто может их осудить?! Ведь и Шуга, и Исыль — профессионалы. Они не могут вернуться с сырым, неотработанным материалом.