Проблеск в буре

Он тяжело падает перед машиной Всемогущего; вокруг взметается столб пыли, царапая лёгкие, и Деку кашляет. «Будь мягче на ногах», — осаждает голос Пятого, — «и так еле стоишь». «Простите», — покорно думает он, пытаясь отдышаться. Время дорого: Всемогущий должен передать ему новые данные, чтобы он мог двинуться дальше. Нельзя задерживаться, нельзя тормозить. Все, кто с ним рядом, рано или поздно окажутся мишенью — он это чувствует. Он чувствует, как где-то там, невероятно далеко, — и в то же время, совсем рядом — горит разрушительное пламя ненависти. Шигараки, Все-за-Одного — он не знает, кто из них источник. Знает лишь, что он один способен затушить его, искоренить зло — иначе затушат его. Он уже видит, как тянется за тем, что даёт ему Всемогущий; как выхватывает из его руки материал, как разворачивается и ныряет обратно во тьму — туда, где ему и следует быть сейчас. Туда, где он не причинит никому вреда одним лишь своим существованием. «Ты ничтожество, Деку» «Хватит думать о глупостях», — прерывает Эн, «ты отлично справляешься». — Есть, — монотонно отвечает он вслух, наблюдая, как торопливо Всемогущий обходит машину. У него в руке — стопка бумаг, а с другой свисает завёрнутый бенто — у Деку внутри всё скручивается от голода и усталости, но он держится прямо. Беспокойство в запавших глазах поднимает в нём волну стыда. «Посмотри на себя, Мидория Изуку, ты всё ещё не можешь успокоить никого своим присутствием» — Юноша! — Всемогущий резко останавливается и кашляет, привычно утирая рот краем рукава; пятен в последнее время всё больше, и он с глухим ужасом думает, что это может значить. — Всемогущий, — Деку кивает и тянется к бумагам; суёт их в карман и отряхивается, стараясь, чтобы ни одна мышца на лице не дрогнула от дискомфорта. Всё тело ломит от непрерывной гонки и битв, но он не смеет жаловаться. Больше. Больше тренировок. Последняя потасовка едва не оставила его без ноги. «Шиномори-сан, прошу, научите меня быстрее реагировать на предчувствие опасности», — просит он, уже высматривая, за что зацепиться хлыстом. «Наше время ограничено, но я постараюсь помочь», — кивает Четвёртый. «Знай меру», — голоса Второго и Третьего, твёрдые и неодобрительные, органично сливаются в единое целое, резонируя в сознании, как от удара. Его тошнит. — Мне пора, — бросает он, разворачиваясь. — Постой! — Всемогущий хватает его за руку — некрепко. Стоит лишь слегка дёрнуть — и он освободится. Ему ничего не стоит так поступить. Ничего. Но он слишком эгоистичен для этого. — У нас совсем нет времени, — Деку осторожно шагает в сторону, но Всемогущий тянется вслед за ним. — Пожалуйста, возьми! — он поднимает зажатый в руках бенто, и губы Изуку против воли дёргаются вверх — быстро, незаметно, скрываясь за опущенной маской. Некогда. — Простите, что приходится со мной возиться. Лицо Всемогущего мрачнеет ещё сильнее обычного. Потускневшие голубые глаза ловят его собственные — и удерживают долго и бескомпромиссно. — Возьми его, мальчик мой. И в голосе его, вдруг, в один миг — сила. Былая сила и мощь, подобно целой сотне голосов, взывающих к нему, требующих — и он не в праве отказать. — Спасибо. Он хватает бенто и исчезает — прежде чем последует иная команда, которой он не сумеет воспротивиться. Бенто болтается с ним мёртвым грузом — тяжёлый не столько физически, сколько иным содержимым. Береги себя Я смотрю за тобой Я рядом Это случается, когда он, сдав очередных двоих злодеев полиции, приземляется на крыше полуразрушенного здания; сверху капает мелкий дождь, и ноги предательски подгибаются, стоит лишь на мгновение подумать о передышке. «Отдохни», — наставительно звучит голос Шимуры, и он со вздохом опускается на потрескавшийся кафель. Ноги вытягиваются над краем, и он тихо стонет, откидываясь назад. Вот бы закрыть глаза. Совсем ненадолго — просто чтобы вспомнить, каково это. Просто немного… Он вскидывает голову, чтобы влага окропила лицо, но это совсем не помогает. Тянущее чувство где-то внутри заставляет судорожно оглядеться в поисках угрозы — лишь затем он понимает, что это просто голод. Платок на бенто промок почти насквозь, а узел никак не хочет поддаваться — замёрзшие негнущиеся пальцы в этом деле некудышный помощник. Он ставит бенто на колени и побеждённо вздыхает, устало глядя на полуразвязанный узел. — Я УЖЕ ЗДЕСЬ! Мелодия звонка Всемогущего заставляет его подпрыгнуть; бенто скатывается с колен, а в следующую секунду летит вниз, в бездну — и Деку, всё еще дрожа от наплыва адреналина, ныряет следом. Поймать кричащий бенто оказывается нетрудно; он возвращается на прежнее место, судорожно шаря по платку, пока не начинает чувствовать под пальцами знакомую вибрацию. — Я УЖЕ ЗДЕСЬ! Я УЖЕ ЗДЕСЬ! Как так могло выйти? Это ведь не случайность? Сжав зубы, он возобновляет борьбу с узлом — каждый возглас телефона бьёт по нервам не хуже электрического разряда. С победным звуком он, наконец, разматывает концы- Телефон замолкает. Он достаёт его на свет и прижимает почти вплотную к лицу — в вечернем сумраке легко ошибиться. Света оказывается достаточно, чтобы в отражении экрана он сумел разглядеть черты своего лица — осунувшиеся, слегка заострённые — и потускневшие глаза. Но нет, это однозначно и определённо мобильный Всемогущего. Послание? Но почему такое? Почему не через кого-то — Старатель, Ястреб, Джинист, даже сам Всемогущий? Что могло произойти? Телефон в опасности? Что-то в нём под угрозой? Важная информация для него, за которой ведётся охота? Он должен её защи- — Я УЖЕ ЗДЕСЬ! Он резко выдыхает через рот от неожиданности, вцепляясь в телефон что есть сил. Номер на экране не определён, и эта неопределённость выкручивает ему пальцы на ногах похлеще любой усталости. Но Всемогущий не стал бы подвергать риску их операцию. Он знал, что делает. Ему можно доверять. Ещё мгновение он позволяет руке замереть над кнопкой принятия, а затем, наконец, нажимает. — Слушаю, — говорит он, не зная, голос какого героя поприветствует его на том конце. — Деку? Рука сжимается автоматически — он неверяще смотрит на экран, заново вчитываясь в номер, и лишь теперь узнаёт кусочки последовательности. — Р-Роди? — выходит до ужаса жалобно, и ему стыдно за эту слабость. Но это ведь- — Чёрт, наконец-то! Ты вообще представляешь, как Пино переживала?! Волна чего-то чуждого заставляет его закрыть лицо рукой — возможно, это облегчение. Как одинокий лучик чего-то знакомого в этой непроглядной тьме, в которой ему приходится скрываться от всего, что ему близко. — Роди, — шепчет он, обессилено ложась на спину; под головой у него рюкзак, а от дождя не спасает даже капюшон, но внезапно ему становится всё равно. — К-как ты- Ты вообще знаешь, чей это- — Разумеется знаю! — перебивает его Роди, — мне пришлось испробовать двадцать различных способов шантажа и сочинить парочку новых, поднять на уши половину Японии и- — Т-ты- правда? — он так и застывает с открытым ртом, слушая, как на заднем фоне гневно чирикает Пино, и упиваясь этими звуками. Он готов вечность провести, принимая, как его отчитывают, каясь и признавая от и до все ошибки; лишь бы именно эти звуки были тем, что заставляет его сердце биться. Это, а не давящая вниз гора ответственности, грозящая стереть его в пыль. — Ну, может не половину, — признаёт Роди со знакомым, наигранным безразличием, — может, это и была только твоя мама и этот упрямый старик — в конце концов, меньше знаешь — крепче- Он совсем не сразу понимает, почему Роди замолчал. Как со стороны, из-за завесы глухой тишины раздаётся незнакомый звук — смех. Изуку смеётся, бесконтрольно вздрагивая всем телом. И пока он смеётся, ему вдруг становится всё равно — всё равно на боль в ногах и руках, на холод и голод. На страх и неопределённость, что гонят его вперёд, на угрозу, дышащую в затылок. — Деку… ты плачешь? Он резко замолкает и касается кончиками пальцев мокрого лица. — Нет, — растерянно отвечает он, — у нас просто дождь. А грудь разрывает от застрявшего всхлипа, и воздуха в лёгких так мало, что кружится голова. «Не молчи, он поймёт» «Он уже понял» — Как ты это сделал? — он болезненно сглатывает, комкая на груди грязный, влажный костюм. — Ты, наверное, уже забыл, — после паузы начинает Роди, — но Лалу ты поздравлял с телефона твоей мамы. Изуку мимолётно вспоминает тот день — он наступил вскоре после его возвращения из Отеона. Его отпустили на неделю домой, чтобы восстановиться — на самом деле, он был готов продолжить обучение в ЮЭЙ сразу, но Аизава-сенсей почему-то настоял. Нового телефона — на замену старому, пронзённому стрелой — у Изуку к тому времени ещё не было. Зато тот появился у Роди, о чём сам Изуку узнал через почту. Передать поздравление через Роди тогда показалось ему грубостью — поэтому он одолжил телефон у мамы. — Она до последнего боролась, — уважительно признаёт Роди, и Изуку не может сдержать слабую улыбку, — но ты же сам знаешь, такому обоянию- — Противостоять невозможно, — договаривает за него Изуку. — Именно, — подтверждает Роди; Пино на заднем фоне утвердительно чирикает. — А что касается этого Всемогущего… — голос Роди вдруг наполняется чем-то, отдалённо похожим на неприязнь. — Не суди его, — он чувствует потребность оправдаться, — это всё из-за- — он осекается, затихая. «Молчи» «Это опасно» «Ты ставишь его под удар» — Из-за чего? — мягко подначивает Роди. Изуку убирает телефон от уха и беспомощно смотрит в экран, ловя в нём слабый отблеск собственных глаз. «Я не могу» — Я не могу… — шепчет он, снова садясь и обхватывая одной рукой колени. Некоторое время в трубке слышится лишь размеренное дыхание Роди. Несмотря на тяжесть в теле, этот звук почему-то успокаивает. — Во что же ты опять влез, герой? — наконец, говорит Роди, и голос его полон затаённой горечи. — Знаешь… шепотки о происходящем ведь даже до Отеона долетели. Не знаю, насколько правдиво всё, о чём говорят — но если можно верить хотя бы половине, то… «Всё правда» «Никто ещё даже представить не может, насколько всё плохо» — Я бы хотел оказаться рядом, чтобы снова спасти тебя. И весь остальной мир, конечно, само собой, — беспечно добавляет Роди, кажется, без капли смущения, — думаю, это было бы справедливо — ведь в прошлый раз приехал ты. Как считаешь? Изуку закрывает глаза, позволяя влаге свободно течь по щекам — он уже не задумывается над тем, слёзы ли это. Глупая, совершенно невозможная картина рисуется в мыслях — как прямо сейчас, на этой крыше, рядом с ним сидит Роди. Как они вместе едят один бенто, как обсуждают план действий, как между делом позволяют себе больше — больше честности, свободы. Как Изуку, измотанный, засыпает у него на плече — и знает, что может себе это позволить. Знает, что в нужный момент Роди разбудит его — и они двинутся дальше. Прямо как тогда, в Отеоне, когда были лишь они двое, и судьба целого мира на их плечах — но, разделённая на двоих, уже не такая неподъёмная. Картина резко меняется — и вот перед ним не лукавый прищур Роди, а гримаса ужаса и боли. Один из злодеев — безликих монстров — небрежным ударом пробивает Роди грудь. Льётся кровь — много крови, крови Роди — она окропляет искажённую пасть злодея — и он трясёт обмякшим телом у Изуку перед лицом, насмехаясь. «Смотри, чего ты добился, защитник» «Истинный герой» «Дитя, хватит терзать себя», — голос Первого ложится мягким шёлком, прогоняя чудовищные видения, и Изуку судорожно выдыхает. — В этот раз, — сдавленно отвечает он в трубку, — с этим должен справиться я сам. — Понастроили там геройских школ, а спихнули всё на одного моего героя, — цокает Роди, и Изуку знает, что в обычных обстоятельствах он бы не позволил себе подобных выражений. То, как Роди пытается отвлечь его, даже не зная, что с ним происходит, вынуждает его зажмуриться против воли от нахлынувших чувств. Живой, он живой, в целости и сохранности — там, далеко, и ничто этого не изменит — Изуку позаботится об этом. — Прости, — шепчет он, зная, что ничего больше не может предложить. Он не знает, сколько правды доступно Роди — не знает, сколько рассказал ему Всемогущий — и рассказал ли вообще. Он лишь надеется, что сказанного недостаточно, чтобы поставить его жизнь под угрозу — Изуку не сможет вынести, если из-за него с ним что-то случится. И с каждым мгновением их разговора контур прицела на спине Роди только растёт. — Тебе опасно говорить со мной, — бормочет он, насильно успокаивая голос, пытаясь звучать убедительно и безразлично одновременно, — будет лучше- — Нет уж, — гневно перебивает Роди, — «Мне придётся на некоторое время уйти. Прости.» — ты перестаёшь выходить на связь, написав мне только это, и ожидаешь, что я так просто успокоюсь? — Роди, пожалуйста, — он умоляет, не чувствуя ни капли сил спорить. — Всемогущий не захотел мне ничего говорить — и я его не виню. Я до последнего думал, что не смогу его убедить — и он взял с меня слово, что взамен я не стану на тебя давить. И я… не буду этого делать. Пусть мне и хочется знать, что, чёрт, возьми, с тобой происходит. Изуку оседает от облегчения. — Но я хочу сказать кое-что, — в телефоне становится так тихо, что Изуку с упавшим чувством проверяет, не пропала ли связь — и убеждается в обратном. — Я буду следить за новостями. Следить за тобой — и- ждать. Твоего звонка. И тогда ты всё мне расскажешь — когда это закончится. Я знаю, ты со всем разберёшься. Потому что ты слишком благородный и жертвенный на свою глупую, геройскую голову. И потому что ты можешь всё — даже спасти мир. У тебя ведь был отличный пример, а? Изуку больше не сдерживает слёз — кажется, он действительно совсем не изменился. Но здесь никто не видит его слабости — здесь никто не упрекнёт его в ней. Никто не упрекнёт в страхах и неуверенности — как ему поверить в себя так, как верит в него Роди? — Не бойся, Деку. Даже если у тебя что-то не получится — всегда помни, что в Отеоне припрятан один фургончик, который никто никогда не найдёт. «Как жаль, что это не так», — с тоскливой улыбкой думает Изуку. На краткий миг воспоминания берут верх — он видит перед собой бескрайние цветочные поля, слышит тарахтение старенькой машины, обмахивается панамкой от жары и украдкой смотрит на водительское сиденье — на совсем непривычные черты лица, ловкие руки, лежащие на руле, на длинные пальцы, отбивающие незнакомую дробь. И так легко снова представить себя там. И, почему-то, вопреки всему, прилив сил прогоняет страх прочь. — Спасибо, Роди. Когда он, наконец, сбрасывает звонок, в голове продолжает эхом звучать последнее сказанное Роди: «Береги себя, герой». Рука сама тянется к бенто. Он откидывает крышку и, утерев слёзы, цепляет палочками кусок давно остывшего кацудона. Голод, наконец, утихает. Он вертит телефон в свободной руке, бездумно водя пальцами по экрану — улавливает торчащий краешек бумаги и переворачивает телефон на другую сторону. К крышке примотана записка — номер телефона. Очевидно, их запасной канал связи. «Спасибо, Всемогущий», — думает он, вбивая номер и пряча телефон в карман — позже он его вернёт. Ветер гудит в ушах, когда он перемахивает от стены к стене — чёрный хлыст не подводит, и даже пасмурное серое небо ему в этом не преграда. Он приземляется на край крыши, игнорируя усилившийся дождь, и достаёт из кармана передатчик, вбивая новый номер. Мимо уха со свистом пролетает пуля, разбивая передатчик вдребезги. Она втыкается в стену здания напротив; в отблеске фонарей ему удаётся разглядеть её поближе. Розовые и тёмно-синие волокна, сплетённые в цельную нить.