… Я всегда полагал, что для сердца человеческого нет ничего мучительнее терзаний и жажды любви. Но с этого часа я начал понимать, что есть другая, и, вероятно, более жестокая пытка: быть любимым против своей воли и не иметь возможности защищаться от домогающейся тебя страсти. Видеть, как человек рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты ничем не можешь ему помочь, что у тебя нет сил, вырвать его из этого пламени. Тот, кто безнадежно любит, способен порой обуздать свою страсть, потому что он не только её жертва, но и источник; если влюбленный не может совладать со своим чувством, он, по крайней мере, сознает, что страдает по собственной вине. Но нет спасения тому, кого любят без взаимности, ибо над чужой страстью ты уже не властен и, когда хотят тебя самого, твоя воля становится бессильной… Стефан Цвейг
Сону ненавидит цветы, но те раз за разом распускаются. Бутонами светло—жёлтого цвета, который, кстати, Сону не любит. Сону ненавидит Хисына. Просто… Просто потому что однажды дружба закончилась. Просто так бывает. Она оставила после себя пустоту и лепестки цветов, что все собой заполняют на протяжении нескольких месяцев. И, Сону правда не знает, как все это выдержал. Впервые, когда он увидел цветок, окрашенный в алый, испугался, а потом это вошло в привычку. Видеть старшего каждый день и в ту же секунду задыхаться от новых цветов заполняющих лёгкие. Хисын всегда рядом, но младшему кажется, что он слишком далеко от него, даже несмотря на расстояние вытянутой руки. Сону тянется, но каждый раз натыкается на пустоту, что ноющей болью в ребра закрадывается. — Хисын, ты любишь меня? — однажды спрашивает Сону, он прекрасно помнит тот момент, когда родные глаза смотрели с любовью в ответ, но то была другая любовь, та которую Сону принять не мог — Конечно, ты мой милый младший брат, — старший треплет волосы, по-доброму улыбаясь, а Ким сдерживает ненавистные цветы. Жёлтые хризантемы. Цветок безответной любви. Цветок, что Сону ненавидит всем сердцем. Он бы с радостью вырвал собственные лёгкие, но это бы значило, что он раз и навсегда отказался бы от своей любви к старшему. Поэтому просто терпит, стараясь как можно меньше времени проводить с Ли, но душа начинает ныть сильнее, делая жизнь мальчика ещё более невыносимой. И тогда он находит утешение в других, в очередной раз, сплевывая цветок, с привкусом горькой любви. Он бы яду выпил, хотя любовь уже сожрала всего, и выхода-то в принципе нет. А после плачет в чужую сильную грудь, не волнуясь, что человек перед ним сам от любви гибнет. День ото дня сгорает, но снова восстает из пепла словно Феникс. — Тебе нужно сказать хёну, — после очередной репетиции выдаст Ники, наблюдая, как разрастающиеся на чужом теле цветы на волю рвутся, но пока видят лишь препятствие из бледной тонкой кожи. Он уверен, когда-нибудь это произойдёт, и кожа в алый окрасится, потому что у самого так. По венам и где-то в районе груди. У Ники давно бабочки в груди умерли, но при виде Сону, кажется, что они все ещё там, порхают на цветущем нарциссе. Таком же жёлтом как цветы самого Сону. Безответная любовь теперь словно синоним жизни для них обоих. И если один лишь пытается забыть и отпустить, другой лишь хуже себе делает. Принимает свой выбор, платя собственным сердцем. Но, как последний эгоист забирает чужие чувства, пока возможности не лишили. К груди крепче прижимает, когда Ким плачет навзрыд, цветы теперь повсюду и им обоим страшно, но отчего-то Рики нравятся эти цветы. Точно так же как и его собственные, которые на теле бутонами распускаются. Рики за все время насчитал пять. Он уверен, его любовь способна на большее. Способна изменить ход истории. И если Сону может отпустить, лишь бы не ведающий Хисын был счастлив, то младший наоборот. Словно обезумевший делает себе больно раз за разом, приближая их точку невозврата. Со временем Сону становится хуже, Рики тоже. Некогда сияющие глаза гаснут, а звонкий смех затихает. От них остаётся оболочка. Сону избегает старшего, а Рики же наоборот притягивает первого. Трое играют в тяни-толкай, совершенно не осознавая собственных чувств. — Ты в порядке? — однажды спросит Хисын, уловив Сону в нужный момент. Тот лишь безмолвно улыбается, чувствуя, как в районе шеи распускается цветок, счёт которым парень давно потерял. — Господи, — Хисын лишь тихо охает, пока жизнь в его руках медленно, но верно угасает, а после кричит, срывая голос, дабы не стало слишком поздно. В тот день с обрыва срываются трое. Ночь перед дверьми реанимации и непонимание происходящего. Хисын корит себя за упущенный момент, за то, что не увидел и не смог понять. За то, что пострадал не только Сону. За ним в бездну прямиком и Ники рванул. Словно не жалея ни о чем. На его губах была лёгкая улыбка, в то время как руки были холодны как лёд. Ханахаки. Хисын прежде об этом не слышал, теперь же хочется думать, что это лишь сказка, которую специально для детей придумали, дабы пугать. Но именно он сейчас видит цветы на чужом теле. Хризантемы… Странно, Хисын никогда не любил эти цветы, да и видел их впервые, так же как и улыбку на измученно бледном лице. Сону приходит в себя только через пару суток. Дебют, которого он так долго ждал, откладывают на неопределенное время, но он все так же рад. Чувствуя чужую теплую руку, держащую его собственную, все такую же ледяную. Ники на соседней кровати так и не пришел в себя, а очередной нарцисс на худой руке обещает распуститься к вечеру. Уже совершенно не радуя своим видом никого. — Очнулся? Он очнулся! — Хисын, — парень ловит лишь пустоту перед собой, морщась от громкого хлопка двери и цветов, что противно раздирают горло, в попытке вырваться наружу в очередной раз. А дальше перед глазами лишь туман и чужой взор тепло-карих глаз. Вместе с Хисыном приходит и доктор, и взволнованные ребята, плачущий Джей и Чонвон, что еле держит себя в руках. И, Ники на соседней кровати, находящийся все в том же мирном небытие, укутанный от боли и разочарования, в отличие от самого Сону. Только Киму отчего-то на это плевать. Плевать на Ники, что по его вине покоится на соседней кровати, и на волнующихся до жути ребят. Сейчас перед взором только Хисын и противное чувство, раздирающее глотку вместе с внутренностями, и Сону накрывает медленно. Волной боли и безграничной любви, а за ней и приступом, что приносит эта любовь. Чужие глаза смотрят с безграничным страхом и непониманием, пока где-то на задворках Сону слышит плач и противный писк приборов, что не хуже цветов обвивают хрупкое тело парня. Кажется, что будто где-то на задворках он снова, как и в первый раз, слышит успокаивающий голос младшего. На деле тот без сознания, рядом же Хисын которого ненавидеть хочется. Только отчего-то не получается. — Прости, — выдаст тихое Хисын, когда остальные мемберы, наконец, оставят их. Сону улыбается уголками губ, что скрывает кислородная маска. Прогнозы неутешительные, но честно теперь ему абсолютно плевать. Ведь человек, которого глупое сердце сильно любит сейчас рядом и Сону рад. Пожалуй, впервые с того времени как неизлечимая болезнь мучает его. Пожалуй, он все уже решил для себя, даже не намереваясь спросить остальных и старшего тоже. Знает наверняка, тот не отпустит, несмотря на то, что не любит. Просто Хисын эгоист и жуткий собственник, что не может, не нравится по фазе поехавшему Киму. — Знаешь, мне хочется просто любить тебя. Несмотря ни на что. Даже на то, что чувства мои не взаимны. Когда-нибудь я выучусь ненавидеть тебя, Хисын-хён, но сейчас… Я просто хочу, чтобы ты знал о моих чувствах. Ни смотря ни на что.* Парень прикрывает глаза, пока чужие касания становятся совсем эфемерными, а противный писк, наконец, больше не достаёт. Он впервые сам бросается в спасительные объятья дремы, с твёрдым желанием поутру, наконец, закончить этот цирк. Но на деле все иначе.***
Утро встречает все тем же противным писком наряду с бежевыми стенами, что в глотке тошнотой отдаются. Ники до сих пор не пришёл в себя и предательское чувство вины колет в груди, заставляя срывать маску, выплевывая очередной бутон цветов на руки, что слишком бледны сейчас. Ребята обещают прийти сразу после обхода, потому что уж сильно соскучились, а пока Сону снова проваливается в дрему. Жалкие силы как кажется, покидают даже при мысли просто открыть глаза, но парень сильный. Справится, не впервой. На кровати покоится аккуратный бутон хризантемы. — Всё только ухудшается, хён. Просто попробуй. Пожалуйста. Я знаю, нельзя заставить любить человека насильно, но… Хён… — Чонвон сотрясается мелкой дрожью от волны слез, что раз за разом накрывает, пока Хисын чужие плечи гладит. Это первое, что видит Сону. Взгляд не желает фокусироваться, а слух после этого будто отшибает. Ким тихо хмыкает, встречаясь с испуганным Чонвоном. Они с Чонвоном стоят недалеко от кровати Кима, и стоит Сону встретиться с ним взглядом, как младший выбегает за дверь. Сейчас слишком больно и стыдно. Хисын успокаивает Сону, прося остаться и подождать их в палате, а сам выходит вслед за Чонвоном. Этот ребёнок слишком невинен, но на его плечах уже столько проблем, что Киму жаль. Этот ребёнок безумно нравится Хисыну и Сону знает это. Пока сам Чонвон отдаёт сердце в руки Сонхуна, греясь в любви Пака и даря её взамен. Сону никого не винит, просто так случилось. Такое бывает. Он собирается с силами, вставая с больничной койки и покидая палату. Вслед за ребятами, направляясь прочь, дальше, откуда слышатся голоса, Сону думает, что ему просто, кажется. — В любом случае, нам нужно решить, что делать с дебютом… В груди поселяется беспокойство. Ким разобрать не может, о чем говорят, он силится пройти несколько мучительных шагов от палаты, но все резко замолкает, стоит Сону выйти вперед, попадая на глаза остальным, Чонвон нервно поджимает губы, опуская взгляд куда-то в пол. Сону, как и всегда не послушал старшего, срываясь в эту бездну, словно преданная собака за хозяином. Он хмыкает от своего же сравнения, пытаясь, наконец, уловить хоть что-то. — Тебе нельзя вставать, — подрывается менеджер, а за ним и другие ребята, кто-то обхватывает за плечи, облокачивая на свою грудь, дабы Сону не упал. В горле першит из-за подступающих цветов, но от чего-то Ким вовсе не отталкивает, наоборот. Когда-то он прочитал, что, находясь рядом с предметом любви, симптомы болезни притупляются, не принося боли обладателю болезни. Раньше так и было, Сону в Хисыне находил спокойствие, а теперь боль и патологическую привязанность. — Я буду участвовать, — голос разительно отличается от привычного звонкого. Теперь Сону все больше подходит на тень, чем на солнечного подростка, что радовался каждому моменту своей жизни. — Сону… — Я тоже, — чужой голос неожиданно прерывает, заставляя обернуться и округлить глаза от удивления, а дальше все та же суматоха, что была в случае с Кимом. И только потом оглушающая тишина, когда заплаканные мемберы наконец уходят, оставляя наедине с мыслями.***
— Сколько я спал? — прервет давящую тишину младший — 5 суток. Честно, я не думал, что ты не очнешься. Прости… — Сону губы бледные поджимает, снова уходя в свои мысли. — Хён. Мне снился сон, где мы вместе… — Прости, ты не должен был переживать это из-за меня. Мне жаль, что тебе пришлось повзрослеть так рано, — Ким говорит это будто под гипнозом, без возможности поднять взгляд на собеседника. За время нахождения здесь, он впервые счастлив и благодарен, но злость на себя съедает. Сону понимает, что источник всех проблем он сам. И что если он исчезнет, то возможно что-то изменится. По крайней мере, он хочет в это верить. — Я не мог оставить тебя одного, хён. Раньше я думал, что буду счастлив, просто находясь рядом с тобой, и наблюдая за твоим счастье. Понимать, что тот, кого ты любишь, счастлив бесценно, но… Потом я стал слишком жаден. Я так мечтал увидеть любовь в твоих глазах и увидел её сегодня, но она предназначалась не мне.* — Рики-я, — пульс заметно учащается, не позволяя сделать полноценный вздох, наряду с цветами, что в очередной раз срываются с губ, пачкая те в кроваво-красный. Рики подходит осторожно практически бесшумно, ледяными пальцами поддевая острый подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Странно, но Сону всегда находил в этом ребенке безграничную теплоту и спокойствие. — Мы справимся, хён, — Рики обнимает осторожно, будто и вовсе не касаясь худых до невозможности плеч. По щекам стекают слезы, а на руках жгучей болью распускаются новые бутоны. Бутоны его любви к Сону, — Эй, сорви его, — обращается Нишимура к заплаканному парню, что недоумевает, стараясь истерику внутри сдержать. На кистях Нишимуры один за одним распускаются желтые нарциссы, принося покой в этой неоднозначной ситуации. Ким неуверенно руку тянет, под чужое шипение, аккуратно срывая нарцисс. Что тут же обвивает запястье зелеными побегами, заставляя кожу Сону гореть, выпуская уже из-под под тонкой преграды собственные хризантемы, что в глазах Кима отчего-то меркнут. В глазах Рики же наоборот, это самое прекрасное, что он видит сейчас за исключением Сону. Когда их собственные цветы сплетаются меж собой, сверкая так, что поистине ослепляет. — Все будет хорошо, — в очередной раз шепчет Ники, сплетаю свои пальцы в замок с чужими, руки старшего как всегда холодные, но он готов согреть их. Даже ценой собственной жизни. Подарить все тепло, что есть у него, ради того, чтобы Сону в итоге расцвел точно так же как нарциссы на его запястьях. — Не будет! Ты понимаешь, не будет! Это не лечится, Ники! Доктор сказал. Что это не лечится. Пожалуйста, я не хочу.… Не хочу, чтобы ты умирал из-за меня. Из-за чувств, что испытываешь ко мне… — Я рад, что от твоей любви в моей груди распускаются цветы. — Я не люблю тебя, Ники! Перестань! Это любовь убьёт тебя! Ники-я, — Сону в истерику глубже погружается, так что без вариантов выбрать наружу, да и не хочется вовсе. — Даже если так, я рад любить тебя. До самой смерти. Точно так же как ты любишь Хисын-хёна, — парень, Сону к себе притягивает, пытаясь забрать всю боль себе, но в жизни это, к сожалению, не работает. Гладит мягко по чужим плечам, пока у самого сердце в который раз разбивается на мелкие осколки. Ким Сону его проблема и главное спасение молодой души, для которой такие чувства в новинку. Ким Сону первая и как считает сам Нишимура последняя любовь. Отчасти совершенно не счастливая, но на это почему-то плевать. Ведь любимый человек рядом, сопит куда-то в шею, а рубашка уже насквозь пропиталась этими слезами. И Ники бы, собрал их все до единой, в целый океан, чтобы в этом океане захлебнуться, но не может. Он слишком эгоистичен и слишком слаб. Поэтому парня к себе сильней прижимает, пока глотку дерут очередные желтые нарциссы, в которые к слову Ники тоже влюбился. Сону за это время затихает, проваливаясь в дрему, уже после засыпая на чужих руках. Где в очередной раз распускается цветок и тут же теряет лепестки, словно Ники собственную жизнь, но он не жалеет. Ни о чем не жалеет. Утро встречает кроватью, что поросла желтыми цветами и вскриком медсестры, что будет пока только Ники, он просит быть тише, но та уже бежит за доктором, в шоке от увиденного. Оба парня, словно клумба с цветами, но, похоже, им плевать. Поэтому когда заходит доктор Ники лишь хмыкает своим мыслям, легонько касаясь плеч Сону, в попытке разбудить. Сонные глаза еще с трудом фокусируются, но увиденное пугает и восхищает одновременно. Заставляя задерживать дыхание, смотря на всю картину, открывшуюся перед парнем в надежде запечатлеть это в короткой памяти. Когда Сону сталкивается взглядом с доктором, лицо с удивленного меняется на огорченное, он знает, что их ждет все тот же тяжелый разговор, который сам Сону уже прошел. Знает, что доктор, сейчас спокойно наблюдающий за ситуацией, ждет ответа не только от Сону. — Удивительно, но слишком опасно для вас, молодые люди. Сону, надеюсь, ты принял решение? — доктор вопросительно смотрит на парня всего несколько секунд, прежде чем продолжает некий монолог, — меня ждет разговор с вашим официальным представителем и желательно с опекунами, но перед этим, я бы хотел поговорить с вами. Так как эта болезнь на данный момент неизлечима, нам нужно ваше согласие на операцию. Сейчас это единственный выход спасти ваши жизни, болезнь прогрессирует еще из-за того, что вы контактируете друг с другом, что крайне недопустимо. Сону уже поступило предложение об операции, теперь ваш черед, Рики. Как следует, обдумайте все нюансы данной операции и дайте свой ответ. В скором времени, вас переведут в отдельные палаты, для вашего же блага, — доктор заканчивает свою речь, спокойно направляясь к выходу, он знает, какой ответ его ожидает, но надеется на другой исход. Хотя поведал историй любви немало, почти все заканчивались одинаково. — Что будет, если я откажусь? — В данный момент, лечения этой болезни нет. Есть только терапия, что научно пока не доказано, но как только цветы разрастутся до состояния, когда операция будет невозможна, вы умрете. Мне очень жаль. Мы не можем провести операцию без согласия ваших опекунов и, конечно же, вас, поэтому я жду от вас взвешенного ответа. У вас впереди еще вся жизнь… — Почему вы считаете нас детьми? Договаривайте, — Ники прекрасно понимал эту недосказанность. Так взрослые поступали с детьми каждый раз, когда думали, что это спасет их от потрясений и реалий этого мира. Но, на деле дети давно выросли и знали куда больше того, что взрослые всегда пытались скрывать. Ники просто привык к этому, к гиперопеке и недосказанности. Но, сейчас ему это просто надоело. — Вы лишитесь всех эмоций и чувств, словно пустой сосуд, но будете жить. Разве не это сейчас важно? Вопрос повисает гнетущей тишиной, когда доктор, наконец, выходит из палаты, оставляя этих двоих наедине со своими мыслями. Что словно землеройки грызут стенки черепной коробки, оставляя, мучатся в агонии мыслей. Оба вскоре дадут отрицательный ответ, получая лишь заместительную терапию. Их держат на волоске от бездны, куда они вдвоем по собственной воле стремятся. А вскоре все начинается так же как до приезда в ненавистные бежевые стены, где пичкают таблетками, от которых тошнит, но без которых эти двое уже не могут. Делать вид, что все как прежде проще простого, когда остальные вокруг тебя притворяются, будто и не было этого месяца в больнице и тех месяцев страданий Сону и Ники. Впрочем, еще проще, когда все погружаются в процесс подготовки, который и так слишком затянули. В ход идут горсти таблеток, что Сону не спасают от слова совсем и чужие теплые руки, что держат за плечи, когда Ким выплевывает очередной ненавистный цветок, улыбаясь через силу. Рядом все тот же Ники, сидящий в углу ванной, отчаянно сдерживающий рвущиеся наружу цветы и лидер Ян, что все так же тепло поддерживает под спину, уже не пугаясь. За короткое время настолько привык, что больше не извиняется, только видом показывает, как жаль и Сону тошно от этого. Потому что они в очередной раз срывают репетицию, где танец даже до середины выучить не смогли и от этого вдвойне тошно. Сону кажется, что своей любовью он тащит всех ко дну. А потом Сону замечает это сожаление в чужих глазах, то, как их с младшим берегут от очередного приступа, стараясь обходить все соприкосновения младших с Хисыном. — Может, хватит уже?! — в одну из репетиций Сону не выдерживает, когда они в очередной раз прерываются дабы отдохнуть, не доучив танец даже до конца. — Сону, — жалобно проговаривает Чонвон, когда Ким вырывает свою руку из чужой. — Хорошо, давайте начнем со второго припева. Осталось совсем чуть-чуть, — проговаривает Хисын, сталкиваясь взглядом с Сону. Этот ребенок когда-то доведет его до срыва, но он знает, что сейчас перечить Сону равноценно смерти. Даже в таком состоянии он не отступит от своего, уж такой у него характер. — Еще раз! Ты не дотягиваешь эту часть, Сону! Очередной круг мучений, за который Хисын прогоняет одну и ту же связку, пока упорный Ким не хочет сдаваться. Он и правда чертовски устал, но собственное эго не дает так просто проиграть бой, который он сам начал. — Еще раз! Потом начнем прогон. Музыка закладывает уши, когда, наконец, парни начинают прогон, Сону чертовски горд собой, ведь ни разу не заставил парней остановиться, позволяя, самостоятельно разучить танец до конца. Безусловно, на завтрашнем прогоне хореограф будет горд ими, но сейчас Сону чувствует, как силы потихоньку покидают тело. Парень все больше концентрируется оттанцовывая свою первую партию и, вставая на построение с партии Джея, но что-то идет не так. Когда пальцы истерично пытаются ухватить чужую спину и на деле и правда тысяча звезд мелькает в глазах, становится и смешно и тошно от самого себя. Когда после десятка прогонов Ким заваливается назад, в чужие руки, так и не прогнав танец полностью ни разу. По щекам текут первые слезы от осознания собственной слабости, а мягкие руки Хисына гладят волосы, убаюкивая. Где-то на фоне слышится голос медсестры их агентства, но это уже не важно. Сону тонет в чужом омуте карих глаз, что впервые смотрят с таким волнением и внутри зарождается надежда. Он просыпается уже в собственной комнате, ощущая чужое присутствие практически физически, отчего старается не выдать себя с головой. Не хочет хрупкую мечту рушить, но противные цветы скребут глотку, пока парень подавляет желание откашлять очередной цветок. — Почему ты отказался от операции? — Хисын легонько трепет чёрные волосы, направляясь, прочь из комнаты. — Хён, ты бы смог отказаться от любви? — слабый голос Сону останавливает у самой двери. — Да, если эта любовь причиняет только боль. Тебе нужно поспать, Сону, — старший оставляет парня в разъедающей пустоте комнаты.***
Утро перед съемками, точно так же как и ночь выдались не очень. Тело все так же болело, после нескольких недель тренировок и болезни, что будто прогрессировала со скоростью света. Перед глазами Сону, словно это происходит сейчас, всплывает картина знакомого до тошноты кабинета и все так же знакомого вопроса из уст доктора, что почему-то у Сону вызывает доверие. Когда-то их лечащий врач решил не давать им с Ники видеться, и наверно это было большой ошибкой, ведь младший, словно те бутоны, потихоньку засыхал без чужого внимания. Но, почему-то и по сей день принимает их по отдельности. «— К сожалению, болезнь прогрессирует быстрее, чем я мог ожидать. Заместительная терапия уже не снимает симптомы, отчего корневая система опасно оплетает кровеносные сосуды. Но, ваши цветы прекрасны, тут я не могу поспорить. — Тогда, почему у Ники все по-другому? Цветы на его теле больше не цветут, означает ли это, что его можно спасти? — Сону словно ребенок, чуда ждет и подобно этому ребенку впервые как кажется, так сильно разочаровывается. — В отличие от Ники, вы находитесь с предметом своей любви в отстраненных отношениях. Когда для Ники вы дарите надежду на лучший финал. Любовь как паразит питается чужими надеждами. — Неужели вы никогда сами не любили? — вопрос Кима остается без ответа, когда доктор снова продолжает разговор, уводя в совершенно другую сторону. — Вы так и не передумали, Сону? — парень на это лишь кивает, позволяя доктору продолжить один из тех долгих монологов, что после осадком оседают где-то в глубине души. Заставляя сомневаться и в собственном выборе и в собственных чувствах. — Знаете, Сону… Я видел много историй любви, и все они заканчивались одинаково. — И как же? — Кто-то из вас все равно будет страдать, пока другой будет в очередной раз жертвовать собой. Знаете, есть такая цитата, «если вы начинаете с самопожертвования ради тех, кого любите, то закончите ненавистью к тем, кому принесли себя в жертву»* Отчего-то она напоминает мне вас, Сону. Но, даже так, я как доктор никогда не смогу потерять надежду на то, что вы станете более благоразумны и наконец, выберете жизнь. — Жизнь без любви? — голос Сону безэмоционален эмоционален. — Даже так, всему в этой жизни можно научиться» — Сону, пора приступать к съемкам! Сону рассеяно отвечает, стараясь собраться, наконец, с мыслями. В этот раз он не имеет права ошибиться, иначе это будет стоить огромных трудов не только ребят, но и ЕГО трудов. И их мучений с Ники, когда тело от очередного приступа ломало так, что встать на следующий день было просто нереально. Погода в день съемок выдалась хоть и солнечная, но ужасно ветреная, отчего и так больное тело мерзло сильнее, а вечно холодные руки и вовсе становились ледяными. Приходилось больше кутаться в эту с трудом подобранную стилистами одежду, и даже она на несколько размеров меньше, реального размера Сону, свисала мешком на чрезмерно худом теле. Киму кажется, что теперь время тянется несказанно долго, когда он, наконец, слышит долгожданные указания по поводу съемок. — Приготовьтесь! После сцены с Чонвоном, мы снимем общий кадр, — режиссёр даёт указания, готовя необходимое оборудование для съёмки, пока ребята согреваются, кто, как может. Кто-то бегает, кто-то более умный надевает куртку, хотя та особо и не спасает от промозглого ветра. Сону же предпочитает мёрзнуть, стоя под холодным потоком воздуха. Кажется, будто мысли больше не заняты цветами, Хисыном, Ники. В целом в голове воцаряется пустота, а ноющее тело только мёрзнет, наконец, переставая болеть. — Чонвон-хён! Не замёрз? Чонвон раскрывает объятия, ждёт ответной реакции, когда Ники обвивает худыми ладошками, кладя голову на плечо старшего и устало выдыхает. У них с Чонвоном совсем маленькая разница в возрасте, но сейчас как кажется Чонвону, ему даже из-за этого жаль. Из-за того, что возможно стал одной из причин, из-за того, что этим двоим, приходится проходить через все это, а он ничего не может сделать. Лишь смотреть на очередные приступы, глубокой ночью пытаясь скрыть ужас в собственных глазах. — Как ты? — слишком тихо, для того чтобы хоть что-то расслышать. — Устал. Я устал любить его, хён. Только, пожалуйста, не говори Сону об этом, — так же тихо вторит младший, когда к ним подходит Ким. Он по собственнически облокачивается о спину лидера, щуря лисьи глаза из-за солнца, только потом прикрывая их рукой. Кажется, будто они втроём одно целое. Младший и старший будто стали зависимы от Чонвона. Но, Чонвон только рад этому. Рад дарить поддержку. Тепло чужим ледяным рукам, что не хотят согреваться. Даже если самому Яну страшно, он ни за что не бросит этих двоих. — О чем болтаете? — невинно, в стиле самого Сону. — Греемся, — коротко и ясно. — Я тоже пришёл погреться, — Сону тянет куртку Ники прямо на чонвоновские широкие плечи, лишь совсем немного прикрывая свои. Легонько улыбается, согреваясь этим теплом. Ему думается, что он простоял бы так не один час, просто согреваясь вот так, когда цветы больше не режут измученное тело. Когда Ники рядом с ним больше не испытывает дискомфорт от этих самых цветов, а Чонвон этого страха. Мерзкого и липкого, того самого, который хочет скрыть, но Ким-то видит. — Чонвон! Парень быстро освобождается из чужих объятий, возвращаясь на съёмочную площадку, оставляя этих двоих наедине. — Я устал, хён. Так что давай постараемся. — Хорошо, удачи, — Сону улыбается ярче, стараясь подбодрить младшего, пока и они возвращаются на съёмочную площадку. День выдаётся хоть и солнечным, но ужасно ветреным. Съёмки общих сцен занимают несколько часов, оставляя катастрофически мало времени на отдых. Сону отключается, стоит сесть в кресло, дабы поправить макияж. Сил не остаётся ровным счётом ни на что, но Ники продолжает наблюдать за старшим, охраняя его чуткий сон. Он сам устал не меньше, но сейчас это не так важно. Когда до вечерних съёмок остаётся лишь полчаса, Ники закидывает таблетки прописанные доктором, запивая водой. Они на той стадии, когда таблетки ещё спасают, но Ники страшно представить, что ждёт дальше. Готовит бутылку воды и таблетки для Сону, осторожно будя того. Ким сонно глаза трёт, а Ники лишь молча уходит, кивая куда-то в сторону. Он решил для себя, что будет лишь молча наблюдать за Кимом, не подходя ближе и не доставляя тому дискомфорта, даже если самому несказанно тяжело. Вечером на улице становится ещё холоднее, но, несмотря на это, режиссёр все так же остаётся недоволен общими сценами танца и в груди поселяется волнение. Неужели это может быть из-за чёртовой болезни? Сону уже привык теперь винить себя в таких вещах, наверно в принципе во всем. — Скажи пару слов для влога, — нуна из стаффа все не унимается и Сону вытягивает что-то наподобие улыбки. — Сейчас мы снимаем последнюю… — Последнюю сцену… Сонхун перебивает внезапно, словно юла, крутясь рядом с младшим, заставляя того, наконец, искренне засмеяться и только после этого уходит. Атмосфера становится менее натянутой, потому что как кажется самому Сону, он впервые не видит этой жалости в чужих глазах. В целом не видит ничего, потому что каждый занят своим делом, Ники и Джейк оттачивают хореографию, Сонхун крутится где-то неподалеку от самого Сону. Чонвон и Джей лишь молча наблюдают за сложившейся ситуацией и отстраненный Хисын, что руки отогревает рядом с Кимом, кажется, даже не обращая на него внимания. Сону это огорчает, но не может и не радовать. Заместительная терапия действует, хоть и, не снимая симптомы полностью, но теперь кости не выламывает боль отчаянно рвущихся наружу цветков. Единственный минус изнывающее сердце, но Сону поклялся, что не будет навязывать свою любовь кому бы то ни было, даже если это будет трудно и слишком болезненно. — Выглядишь паршиво, — бросает Ники, когда они смотрят отснятый материал, следя за милой реакцией старшего. — Ты тоже — Сону, совершенно от младшего отставать не желает, в шутку нападая в ответ. — По-моему мы все выглядим паршиво на камеру. — Джей-хён, умеешь же ты испортить обстановку, — канючит Ники, в очередной раз, улавливая бархатистый смех Кима. Оставшиеся съёмки на вечер проходят в лёгкой атмосфере, позволяя, наконец, забыться, ныряя в омут новых ощущений с головой. Уже после, позволяя усталости накрыть тело пеленой небытия. Когда Ники хватает чужие тонкие пальчики, переплетая со своими, едет так до самого общежития, боясь потревожить чужой сон. Хотя уже сам в него проваливается. Ему впервые снится, что они счастливы. Что они с Сону вместе и эти бездушные цветы… Теперь они повсюду… А дальше ещё пару дней бесконечных съёмок. Сону рад, что на этот раз они хотя бы в помещении, но даже с этим дела обстоят хуже некуда. Слишком много столкновений с Ли, и Сону неосознанно увеличивает дозу таблеток, чтобы теперь наверняка не задыхаться этими цветами на очередной общей съёмки. Ники избегает Сону уже второй день, хотя старший, ловит чужой взгляд каждый раз, только Нишимура упорно отворачивается и Сону кажется, понимает почему. Ведь и сам в той же ситуации. Он заканчивает свои съёмки с Хисыном с горем пополам, наблюдая теперь за младшим. Тот сосредоточен, некогда озорной взгляд меняется на серьёзный, проникновенный. Такой, что трогает до самой глубины души и обратно. Такого Ники он видел лишь пару раз, именно тогда когда оба были в больнице. Именно тогда, когда младший описывал весь спектр собственных чувств и Сону это пугает. Ники знал, все с самого начала. И что они оба обречены на эту гибель и что собственная любовь по отношению к Ники не вырастет дальше дружеской, но, тем не менее, младший стойко и гордо принял этот факт. Глотая горечь собственных чувств, видя любовь вовсе ему не адресованную, но такую желанную. На деле Сону думает, что этот ребёнок оказался намного сильнее всех их вместе взятых. То ли из-за того, что кровь в нем горячая и безрассудная, а может оттого, что обещал когда-то Сону защищать, несмотря ни на что. Вот так глупо и по-детски невинно. Так может только Нишимура. И Сону смотрит на него с восхищением. Наблюдает за каждой сменяющийся на лице эмоцией, прокручивая всю их, недолгую совместную историю, за время которой младший никогда не показывал как ему больно и трудно. Сону наблюдает за незримыми для других очертаниями зелёных тонких ветвей и бутонов цветов, что вот-вот должны будут распуститься. Понимает, что если бы он только мог отказаться от любви, переболеть, выкинуть, забыть или стереть память были бы они оба счастливы тогда? Мог бы, Сону просто и не требуя ничего взамен полюбить, как это сделал Ники? Он думает, что ради спасения другого человека, да. Был бы готов перечеркнуть все, но почему-то не получается и только рождает противоречие за противоречием внутри, приводит к мысли, что он со всех сторон не самый лучший человек, а уж тем более чей-то возлюбленный. За своими мыслями даже не замечает чужой пристальный взгляд, прожигающий насквозь. Сону чувствует чужое волнение даже на расстоянии, чувствует, как они оба подходят к грани, когда Ники смотрит вот так, словно ждёт ответов. На деле просто звезды в чужих глазах считает, ведь Сону не так далеко от него. Вот он, только руку протяни, но хочет ли теперь он это сделать. Не то чтобы он больше не любил или решил переломать чувства внутри себя, просто боится. Боится, что однажды его эгоизм просто сломает их обоих, растопчет раньше, чем они задохнутся от этих цветов. Наверно поэтому теперь он так отдалился от Кима, просто потому что боится собственных чувств и чужого еле заметного дыхания в районе шеи, что огнём проходит по телу, когда старший устало, засыпает на его плече, а Ники задыхается. От чувств, от цветов, от аромата мяты и от чужого тела. Сону пропитал его насквозь, и теперь Ники начал бояться этого. Того, что так неосторожно собственными чувствами ломает чужую хрупкую жизнь. Он смотрит в эти округленные от удивления глаза, понимая впервые всю абсурдность того, что сами заключили себя в этот капкан. И, похоже, абсолютно обоюдно, потому что видит чужой взгляд, направленный в сторону Сону, наконец, отворачиваясь. Ники обещает отпустить, собирая последние силы и отворачиваясь куда-то в сторону. Туда где любовь больше глаза не режет, и дышать становится чуточку легче. — Сону? Вам пора на следующую съёмку, — из оцепенения выводит тихий голос стаффа, Ким в последний раз бросает взгляд на младшего, возвращаясь к работе. Локация оказывается весьма темной и пугающей, Сону бы подумал, что именно так сейчас и выглядит его жизнь. Точно так же как чертова детская, по которой разбросаны игрушки и медведь без одного глаза. И среди этого мрака сидит яркий Ян Чонвон, по-детски сложив тонкие ножки и устало ждет Сону. На лицах обоих расцветают улыбки. Сону безмерно благодарен Чонвону за все время, что последний провел рядом с ними. За то, как отчаянно делился своим теплом, что отдавало покалыванием в кончиках пальцев. Чонвон для Сону это теплый дом. Место, где ни смотря, ни на что его будут ждать и искренне любить. И старший благодарен за это. Он вовсе не злится на младшего, который только и делает, что извиняется за чужую любовь по отношению к себе. Чонвон вовсе не виноват, что оказался добрее и сильнее самого Сону и гораздо притягательнее для Хисына, нежели он сам. Ким рад за маленького лидера. Ведь тот любим, и отдает свою любовь взамен. Ведь он сильнее всех на свете, даже если боится. Даже если пытается скрыть свой страх от старшего, беря в маленькие ладошки хрупкий цветок желтой хризантемы. — О, хён! — Чонвон машет ладошкой, указывая на место рядом с собой, там, где им будет тепло вдвоем, по крайней мере, Чонвон постарается дать это ощущение тепла. — Мы снова вместе! Они звонко смеются, после слушая наставления режиссера, невинно хлопая глазками. Сейчас Чонвон замечает, как сияет Сону. У них общая мечта и целый секрет на двоих. У них желтые хризантемы и нарциссы, что они слишком быстро стараются убрать из ванной, когда руки настолько трясутся, что не хотят слушаться. Наверно именно тогда навык Чонвона по контролю собственных чувств так пригодился. Накидывая плед на чужие хрупкие плечи, и осторожно убирая эти цветы, украдкой смотря на Ники точно так же как и на Сону сейчас. Они ведь смогут? Чонвону страшно каждый раз от этого. Страшно смотреть на них, когда они вот так губят себя собственной любовью, собственной мощью. Он считает их чертовски сильными, ведь не каждый сможет пережить такое. Не каждый сможет, мучатся от собственной любви, распускающийся в районе сердца цветком, которому не суждено расцвести в полной силе. В итоге он погибает, окрашиваясь в ярко-алый, ломая грудную клетку раз за разом и причиняя боль. Чонвон видит это каждый день. Видит грустный взгляд Хисын-хёна, который, пытаясь сломать самого себя, делает только хуже, и Чонвону жаль, ведь он стал причиной чужих безответных чувств, а свою любовь подарил совсем другому. — Хён, немало людей перекусал? Направленная на них камера даже не сразу приводит в чувство, заставляя теряться и снова срывать с чонвоновских губ улыбку. — О чем ты? Съемка проходит легко и непринуждённо. Они много смеются и говорят на камеру о том, что волнуются. Чонвон раз за разом вырывает из чужой груди теплый переливистый смех и смеется в такт. Смущаются как дети, когда смотрят первые отснятые кадры, вновь получая наставление от режиссера. — Кусай его не будто ты монстр, Сону. Сделай это более сексуальней. Чужое дыхание на бледной шее, а после звонкий смех, они, наконец, заканчивают съемку на легкой ноте, наконец, направляясь на следующую локацию. — Думаю, всем нам это, наконец, поможет отвлечься от того что происходит, — напоследок бросит Чонвон, когда они приступят к заключительным съемкам. Сону ловит себя на мысли, что Чонвон оказывается прав, думая, что это не только действие заветных пилюль, но и вовлеченность в происходящее. Когда они раз за разом прогоняют общие кадры с хорео, оттачивая все до невозможности гладко. Как звонко смеются с очередной шутки Хисына и не важно, что сейчас они практически соприкасаются тощими плечами, только потому, что Чонвон момент упустил и не сел рядом с Сону. Когда пытаются не засмеяться в сцене с Чонвоном, где он так похож на суриката, но на повторе никто уже не выдерживает, наполняя комнату громким смехом и смущенным лидером в объятиях Нишимуры. Последней финишной становится послание для фанатов на камеру и вот уже кажется, что маски сброшены. На деле они просто выжаты как лимон и сил в целом не остается ровным счетом ни на что, кроме как быстро принять душ и лечь спать. В эту ночь Сону будут сниться кошмары, где на его руках сгорают ненавистные цветы, а все кого он любил, просто покидают его, без желания оставаться в его жизни. Теперь для него каждый день одинаков: утро-тренировка-обед-прием лекарств-тренировка-душ-отбой. Он все чаще ловит чужой взгляд на себе, все чаще видит сожаление в глазах Нишимуры, что избегает всеми силами. Сону кажется, что Ники лучше, потому что они не рядом, но на деле по-другому. — Почему ты избегаешь меня? — Сону ловит Ники после генеральной репетиции перед шоукейзом. Ответом для Сону служит тишина. Он разворачивается прочь, понимая, что ему не в чем винить Ники, только собственный эгоизм. Просто, похоже, он привык к младшему. Привык получать убийственное тепло и дарить в ответ, не замечая как им обоим все хуже и хуже. — Никогда не задумывался о том, почему мы любим именно этого человека, а не другого? * Чужой вопрос заставляет остановиться, оборачиваясь на собеседника. — У тебя еще есть шанс, хён. Просто обернись и посмотри вокруг, он начал меняться. Я верю, что ты сможешь быть счастлив и без меня, хён, — Ники уходит, оставляя Сону наедине с собой. Сегодня впервые, когда младший больше не подойдет к Киму, пока тот будет спать, хмуря брови. Он больше не возьмет его за руку и не сорвет собственные цветы, оставляя их у кровати. Он видит этот взгляд, понимая, что ревность сгорает внутри, оседая пеплом на этих самых цветах. Не зря же цветы нарцисса. Хм, Ники думает, что они ему под стать. Такие же эгоистичные и с огромной долей собственничества по отношению к тем, кого он любит. — Каждому предназначен свой мучитель, * — одними губами, в пустоту проговаривает Сону. Ребята, наконец, выходят на дорогу к исполнению мечты, когда недавний шоукез и дебютный клип сменяются забитым расписанием. Шоу, фанмитинги, выступления. Бьющие через край эмоции и физическая усталость. Когда измученный организм уже не справляется, а приемы у врача становятся настолько редкими, что самым трезвым решением как кажется, остается только увеличение дозы таблеток и обезболивающих. Тогда Сону, кажется, что все, так же как и всегда, вот они улыбаются на камеру, смеются и Сону снова ловит эти взгляды, но стоит только, камеры выключиться. Они все устали и больше не в состоянии делать вид, что ничего не происходит, когда двоим из семерых несказанно плохо, а улыбки донельзя натянуты. Когда липкий страх пробирается в тело, обволакивая кости и не давая шевельнуться. Каждый из них сталкивался с этим, глубокими ночами, когда очередной приступ окутывал Сону или Ники, еще долго не отпуская никого из них. Когда цветы, уже было невозможно скрыть за одеждой. — Прошу выйди, хён, — Ким шепчет просьбу, ругая себя, что не закрыл дверь и его снова увидели за этим делом, когда он остервенело, срезает под самую кожу желтые цветы. То как тихие рыдания и кровь мешаются с лепестками, а стеклянный взгляд в зеркале встречается с чужим испуганным. — Закрой дверь! — Сону кричит на Хисына, закрывая дверь с гулким стуком, скатываясь по стене вниз. Сейчас не время сдаваться, не для этого он столько терпел. Ники был прав, когда говорил, что Хисын изменился. И Сону наверно был бы, полным дураком не заметив этого. Сожаление в чужом взгляде просто однажды сменилось на теплоту и непонятную заботу, с нотками некой тоски. То ли по прежнему Сону, то ли по чувствам к Чонвону, которые, похоже, старшему пришлось отпустить. Неужели Хисын воспользовался старым советом полюбить вопреки всему? Ким быстро заканчивает дело, наспех прибираясь в ванной и открывая тяжелую дверь, сразу встречаясь с чужим обеспокоенным взглядом темно-карих глаз. — Не смотри на меня с такой жалостью, хён. И ещё, — Сону чуть запинается на этих словах, — Не давай мне надежды, этой фальшивой любовью. Так ещё хуже, — Сону направляется прочь, пока его запястье не хватают холодные пальцы, разворачивая к себе. — Сону… — Мои цветы больше не цветут, хён. Они вянут при взгляде на тебя. Я так отчаянно люблю, что стал ненавидеть эту любовь, — Сону шепчет еле слышно, сам себе врет, ведь те цветы, что он неистово срывал с хрупкого тела, расцветают вновь, со скоростью света. Скоростью неистовой любви к Хисыну, заставляя глотать эту истерику, в который раз за день, — Нам пора ложиться спать, завтра будет тяжелый день. Разговор так и останется оборванным на полуслове, повисая тяжелой недосказанностью в воздухе, не давая заснуть долгими ночами.***
Лошадиная доза таблеток уже не помогает. И Сону правда думает, как ещё не откинулся от такого количества таблеток, что он пихает в измученный организм, но не любить, не получается. Хисын для него словно магнит, а он сам магнит для Нишимуры, которому, как и ему, самому с каждым днем все хуже, но разве он скажет. Каждая съемка и выступление Рики ловит холодные руки старшего, показывая фальшивую улыбку на измученном лице. И, стоит камере отвернуться, как усталость снова даёт знать и Сону понимает, что дальше так не может продолжаться. Что та любовь, которую они хвалили, превознося в самые небеса, несёт лишь смерть и разочарование. Сам же Сону все чаще виснет на собственных чувствах, прокручивая у себя внутри бесконечно длинные монологи любви к Хисыну и цветам, что даже горечью больше не отдают. Сейчас Кима уже не заботит направленные на него камеры, он сможет переключить внимание на кого-то другого, но позже. Сейчас ему все осточертело и чужая жизнь, что Нишимура собственноручно ему вверил и эта любовь. Внутри него тысячи километров мёртвых бабочек в таких же километрах цветов. Последнее обследование показало, что дела его куда хуже, чем можно себе представить. Времени остаётся в обрез. Дожить бы до конца промоушена, а там и это закончится. «Вы когда-нибудь умирали в человеке? Я умерла в том, кого любила больше себя. Умерла и воскресла в другой жизни — без него. Никто и не заметил перерождения. И не надо. Моя история.»* Однажды Сону наткнулся на эту цитату в книге и сейчас она как нельзя, кстати, напоминала о ситуации, болью отдаваясь в ребрах. Сону боится, что когда придёт его час, о нем не узнают. Горячо любимый хён даже не вспомнит, что когда-то был, любим таким невзрачным пареньком, как Ким Сону. И от этого, правда, устаешь. От страха и собственных чувств. Теперь Сону готов на решительный шаг и если не для себя, то для того, кто страдает по его вине. Сегодня Ники стало хуже, после завершения промоушена, когда сил уже ни у кого не осталось, а глупую маску держать больше незачем. Сейчас Сону готов стать бездушной куклой, проходя все круги ада вместе с младшим, ведь он причина его болезни. Его агонии. Его печали. Таблетки уже давно перестали купировать симптомы, возвращая с небес на землю. Медицина не всегда творит чудеса, а в их случае, кажется, будто сама судьба решила потешить свое самолюбие. Ники все чаще проводит время, зависая на капельницах, пока тугие ветви начинают оплетать чужое сердце. Когда же это началось? Октябрь? Раньше? Теперь уже не важно, когда, наконец, в конце марта им объявляют отдых, они, наконец, ломаются. Словно игрушки в чужих грубых руках. И как они еще выдержали так долго? Сону смотрит на чужое измученное лицо, боясь рассматривать собственное отражение в зеркале, ведь похоже выглядит еще хуже. Теперь они оба, правда, в беде, так почему все так же рвутся в бездну. Ники смотрит на чужое лицо, улыбаясь потрескавшимися губами, пока игла от капельницы больно врезается в тонкую кожу, оставляя под ней бесчисленные разводы алого, что после расцветут синими цветами, размешивая пресловутую желтизну. Но и ми вскоре придется сгореть, превращаясь в желтые уродливые синяки, а после и вовсе исчезая. Ники так хотел продержаться до конца и не подпускать к себе старшего, но пал от рук его намного раньше. — Знаешь, почему я так долго избегал тебя? — вопрос режет противную тишину, заставляя впадать в ступор. Сону сидит, боясь шелохнуться, чтобы не разрушить мнимый момент идиллии, лживого контроля ситуации, — Боялся. Боялся сломать тебя своим эгоизмом, этой любовью. Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня. Я и не смел, надеяться, на это, но… Я умру за тебя, если ты захочешь этого. Отдам свою жизнь, просто ради того, чтобы и ты был счастлив так, как я был счастлив с тобой. — А ты спросил, хочу ли я этого?! Разве я могу быть счастлив, когда кто-то умирает из-за этой любви?! Ты, правда, эгоист, Нишимура, — по щекам градом стекают слезы, а лицо младшего озаряет прощальная улыбка. Он не будет плакать, не сейчас. Не перед его горячо любимым Сону. Старшего уводят на процедуры порядком зареванного, оставляя Ники наедине с собственными мыслями. Цветы больше не распускаются на исхудавшем теле, только сильнее оплетают его своими зелеными ветвями, не позволяя делать очередные глубокие вздохи, давая возможность зациклиться только на этой боли. Дверь в палату с тихим скрипом открывается, показывая чужую темную макушку Хисына, что, похоже, успел перекраситься. Никого кроме менеджеров и Ли больше не впускают, поэтому Нишимура устремляет ленивый взгляд на старшего, ждет чего угодно, лишь бы разбавило гнетущую атмосферу пресловутой больницы. — Где Сону? — голос Хисын хриплый, чуть сорванный, отдающий по оголенным нервам чем-то неприятным, раздражающим. — За своим эгоизмом не заметил? Он на капельнице, — Ники на пару секунд затихает, снова продолжая монолог, — Я откажусь от операции, хён, но Сону не должен знать об этом. И сделаю, все возможное, чтобы хотя бы он согласился на нее и был счастлив, поэтому… Не упусти этот шанс, я верю, что все еще может измениться. Ты станешь надежной опорой для него, хён. Когда Сону возвращается, его встречает оглушительная тишина, что застревает комом в горле, отдаваясь противным тянущим чувством в груди. Он уедет, а Ники суждено будет остаться здесь, как минимум на всю следующую неделю и это не радует. Сону чувствует себя предателем, чувствует, что ему еще есть что сказать и как повлиять на младшего. Но тот будто предчувствуя это, отправляет друзей домой, говоря, что чертовски устал. Он желает удачной дороги и наказывает Сону отдохнуть, обещая звонить каждый вечер, чтобы старшему больше не снились кошмары, где Нишимура бросает его. До общежития они едут в тягучей тишине, давящей болью на стенки черепной коробки. Никто из них так и не решается начать разговор, думая о своем. Ни на следующий день, ни через день, ни через неделю Ники так и не звонит. Сону медленно, но верно все больше закрывается в себе, не подпуская к себе даже Чонвона, что теперь уже даже не скрывает открытый ужас в глазах, когда видит соцветия на хрупком теле. Он знал, что цветы Ники уже не цветут, но представить не мог, что у Сону все с точностью наоборот. Что тот в цветах утопает, больше не принимая таблетки, только складывая в прикроватной тумбочке, пока не видит никто. — Ты серьезно?! Ким Сону, ты выпьешь эти таблетки, и завтра мы поедем в больницу, даже если мне придется силком тащить тебя туда. — От Ники есть какие-нибудь новости? — Чонвон на это лишь мотает головой, они все, точно как и Сону в этом неведении, разъедающем ребра, поселяющим панику, даже не страх, — Уходи. Чонвон, просто уйди. Я не хочу разговаривать. Уйди! — вздрагивает от чужого сорванного голоса, всё-таки покидая комнату, в которой так много желтых хризантем. — Чонвон сказал, что ты отказываешься пить лекарства. — Уходи, — Сону не отрывает головы от подушки, пока его взгляд бездумно направлен в потолок. — Ты же знаешь, что я не уйду? — Хисын сверху нависает, закрывая весь обзор и заставляя закатывать глаза от недовольства. — От Ники есть новости? — Расскажу, только после того как ты поешь и выпьешь таблетки. Я знаю, что звучит как шантаж, но… Пока я единственный кто может тебе рассказать. Хисын еле заметно улыбается, пока Сону клюет на эту задумку. Он не хочет ничего, ему достаточно и тех капельниц, что ему ставит медсестра из больницы, но, похоже, он единственный кто так думает. Ли протягивает свою руку, чтобы младший смог на нее опереться, но тот слишком гордый, до кухни добирается кое-как, тут же падая на жесткий стул. Он только сейчас понимает, насколько устал. Просто чертовски устал от всего этого. От тишины, от Хисына и Чонвона что крутятся вокруг него и, не хуже цветов, не дают вздохнуть воздуха. Ли ставит перед Сону небольшую тарелку каши, садясь рядом и лениво попивая бесчисленную по счету, кружку кофе. Он привык, ведь они с Чонвоном поочередно дежурили рядом с Сону, спав всего по несколько часов в день, тогда как Сону мог упасть в это небытие на полдня. — Его родители скоро приедут в Корею и… Трель телефона обрывает на середине предложения, заставляя ритм сердца затихать, а руки начинают трястись до невозможности схватить собственный телефон, что злит Сону. — Алло. — Здравствуйте, Сону. Извините за столь поздний час, это доктор Чхве. Нишимура Рики. Я звоню из-за него. Сегодня его перевели в реанимацию, и сейчас идет подготовка к операции. Он отказался от нее и не хотел, чтобы Вы знали, но на данном этапе нам больше не требуется ваше согласие. Я не имею права просить Вас, но, тем не менее, не совершайте ошибки. Помните тот разговор про любовь? Когда-то моя жена точно так же отказалась от операции, она любила другого человека и думала, что если сможет связать жизнь с человеком, что любит ее не взаимно… Думала, что этой любви хватит, чтобы спасти раненое сердце. Он любит Вас, поэтому и Вы докажите свою любовь. Всему в этой жизни можно научиться, Господин Ким. Я буду ждать от Вас ответа. Как гром среди ясного неба. Сону словно в вакууме, он больше не слышит ничего и как кажется, не видит. Ответ на вопрос приходит сам собой, точно так же как и прозрение. Эгоист, потонувший в своей любви. Тот, кто забрал с собой многих. Он не хочет повторения этой ситуации. Не хочет такой участи для Хисына. Но, есть ли у него выбор? Не поздно ли сейчас? Он так долго желал этой любви, так долго был пустым местом. Хотя на деле, все оказалось совершенно иначе. Теперь ответ настолько ясен и понятен, что все остальное, кажется, летит к чертям, когда Сону срывается с места, желая как можно быстрее оказаться там, рядом с Ники. Тем самым Нишимурой, что собственными руками подвел к бездне. И если теперь им не суждено спастись, он с радостью кинется туда, хоть и будет сожалеть о многом. — Сону? Что случилось? Что-то с Ники? — Я откажусь от любви, хён. Не только потому, что от этого зависит жизнь Ники, но и потому что тебе больно. Ты чахнешь, хён. Не хуже тех цветов, что каждую ночь ложатся на мои руки при мысли о тебе. Они прекрасны, но, к сожалению, никому не нужны. И если так случится, спаси меня в следующей жизни, пожалуйста, хён, — ноги Сону подкашиваются, заставляя падать в чужие объятия, пока Ли навзрыд на помощь зовёт. Ждёт пресловутую скорую, сжимая тонкую, холодную ладонь. Возможно, и он сам смог бы быть таким сильным, как Сону, но младший всегда был на шаг впереди. Во всем и всегда. Так уж повелось.***
Целая ночь у дверей операционной, сложная многочасовая операция, не дающая определенных надежд. Поселяется волнением в груди и оседает бессонницей. В больнице остаются только менеджеры и Хисын с Чонвоном, последний отказался, покидать старшего несмотря ни на что. Поэтому сейчас аккуратно перебирает темные как смоль волосы, пока Ли во сне хмурится. Там его Сону, все с той же лучистой улыбкой и заливистым смехом, где-то недалеко Джейк и Ники как всегда из-за чего-то в шутку ругаются, а уже после громко смеются. В этом сне больше не больно, там нет этих цветов без ответной любви и смирения, там вообще нет ничего. Теперь там нет ни Сону, ни Ники и только сам Хисын посреди пустого поля и разъедающие чувство боли в районе груди. Парни приходят в себя только спустя несколько дней после операции, молодые организмы измотанные болезнью медленно, но верно начинают восстанавливаться. Чужие глаза больше не отдают приятным блеском, а на губах не играет знакомая улыбка. Первая встреча в общежитии проходит холодно и отчужденно, многие понимают, что как прежде уже не будет, но не многие могут смириться. Хисын же верить продолжает, что всему в этой жизни можно научиться, главное вовремя приложить усилия. Не опоздать, как когда-то опоздал он сам. На чужих губах распускаются первые бутоны… Сону же никогда прежним не станет. Оставаясь в чужих руках пустым сосудом, без чувств и эмоций. Чистый лист в первой тетради школьника, который тот с таким трепетом открывает, чтобы после вырвать с корнем не жалея о произошедшем. Так же как в свое время сделал Хисын, оборвав жизнь солнечных зайцев в чужих глазах. Он ещё верит, что подобно той чистой белой тетради, сможет научить Сону, чувствовать. Любить его снова, а пока на губах красуется бутон акации, цветка сожаления и признания своих ошибок.