Запах подвала

      Один взрыв. Другой. Третий.       Теодора ненавидела их, но уже не дёргалась. Пару дней назад перестала даже жмуриться. Они не выходили из подвала уже почти неделю. Несколько особо смелых мужчин выходили на поиски продуктов. Вернулся только один из них. Ничего не объяснил и, в целом, он перестал разговаривать, но еду принёс. Консервы, окровавленные чёрствые буханки хлеба, немного чистой воды. Не могла даже представить ничего вкуснее.       Четвёртый. Пятый. Шестой.       Теодора закрыла лицо руками. Она не была готова к такому. Думала, что знала куда ехала. Но ни черта. Она ни на одну сотую не представляла объём ужаса, с которым столкнулась. Она, наконец, поняла о чём говорил Лоуренс: «Ты не поймёшь, что такое война ни по одному рассказу, пока сама не проживёшь».       Она хотела домой, в Штаты. Уж лучше писать про помидоры и их сорта, но в безопасности. Ни один репортаж не стоил её жизни. Уж лучше она вернётся разочарованием для всех, включая саму себя, но вернётся.       В Штатах не нужно сидеть в подвале.       В Штатах нет взрывов.       В Штатах ребёнок рядом не расспрашивает у матери когда они выйдут и пойдут гулять.       Йоке, кажется так звали ту рыжую женщину, отвечала на вопросы сына, едва не плача. Каждый раз Теодора с особой болью наблюдала за тем, как Йоке прижимала сына во время взрывов. Не знала даже его имени, но измазанное грязью детское лицо не выходило из головы.       Единственное, что радовало Теодору в холодном подвале, то что она простыла и нос заложило. Так не чувствовала запахи, а пахло наверняка отвратно. Никто, из там присутствовавших, не мылся и не менял одежду вот уже неделю. Она тоже.       Платье было грязным и мерзко прилипало к коже. Пределом мечтаний было переодеться и, наконец, принять тёплый душ, смыть с себя всё, что накопилось за эту ужасно долгую неделю.       Седьмой.       Йоке вновь прижала сына, что-то ему быстро нашёптывая. Знание французского у Теодоры было недостаточно хорошим, чтобы понять невнятную речь.       Восьмой.       И зачем Теодора их считала? Всё равно же в голове всё мешалось, она едва ли различала дни. Ей казалось, что обстрелы шли круглосуточно и вражеская сторона вовсе не спала. Она не считала немцев за людей, но должны же они хоть иногда уставать?       Девятый. Десятый.       Сил не осталось ни на что. Теодора сделала единственное, что могла — оперлась спиной о стенку и закрыла глаза. Навык спать под обстрелами уже выробатался, взрывы не могли разбудить. К тому же, во сне не замечаешь голод. Она надеялась, что приснится мирная жизнь. Но почему-то и в тот раз видела только Лоуренса, которому в шею прилетел осколок с месяц назад.

***

      Теодора осматривала шкаф. Тот значительно опустел с того времени, как она вернулась в Штаты. Почти все вещи отдала беженцам, которыми кишела Америка. Оставила только парочку любимых платьев, с которыми не могла расстаться и то, в котором сидела в подвале в Европе.       Этично ли отдавать такую вещь беженцам? Имела ли она право отдавать что-то такое? Уверена, что у тех, кто бежал от войны, тоже были похожие вещи, насквозь пропахшие подвалом.       Не могла точно описать этот запах, кроме того, что от него выворачивало, а перед глазами снова подвал и перепачканое детское лицо.       Утратила надежду, что платье реально привести в прошлое состояние. На вид оно идеально чистое — постралась не одна прачечная и даже химчистка — но запах стоял отвратнейший. Родители говорили, что она маялась дурью и никакого запаха не было, только деньги переводила. Им легко говорить. Они ведь не сидели в том подвале почти три недели безвылазно.       Перебирая гардероб, повесила платье подальше от остальных. Выбросить, как и отдать, не поднималась рука. Хоть и понимала, что больше никогда не наденет его.

***

      Иногда Теодоре всё ещё казалось, что она сама пропахла подвалом. Даже спустя несколько лет после окончания войны. Но тёплая ванна с душистым мылом немного спасали. Когда-то любимое платье для неё все ещё пахло войной. Оно висело в шкафу отдельно от другой одежды вот уже семь лет. Идеально выстираное и не надетое ни разу после возвращения из Европы.       Теодора вышла на прогулку ранним утром. Допоздна спать не могла из-за мучающих кошмаров. Даже спустя семь лет ей снился подвал, прилёты и Лоуренс с осколком в шее.       Улицы Сан-Диего были безлюдными — все нормальные люди спали. На дворе воскресенье и шесть утра. Полчаса Теодора провела в прострации, отгоняя от себя все мысли. Получалось отвратно.       Выйдя на площадь в самом центре города, Теодора встретила людей. Её внимание привлекли рыжая женщина под руку с мальчиком лет тринадцати, которые показались смутно знакомыми. Только пройдя мимо, поняла почему.       Это Йоке и её сын, с ними Теодора вместе сидела в подвале. Сомнений не было. Они пропахли подвалом. Запах такой же, как у того платья. К тому же у мальчиа поразительно по-взрослому тяжёлый взгляд. Словно он уже видел эту жизнь. Хотя почему словно?       Перед глазами проснёсся подвал и далёкий тысяча девятсот четырнадцатый. Снова взрывы, снова окровавленный хлеб, снова перепачканное лицо мальчика.       Теодора ускорила шаг, проходя мимо. Запах был настолько сильным, что не могла даже остановиться поздороваться. Грубость, не иначе. Но почему-то была уверена, что Йоке с сыном не сильно хотели её видеть.       Узнали ли они Теодору? Пахла ли она для них подвалом так же, как они для неё? Пожалуй, это те вопросы, на которые Теодора не хотела знать ответа.       Как оказалось, существуют запахи, которые слышат далеко не все. И как оказалось, этот запах могут нести сквозь года не только вещи, но и люди.