I wanna be yours

О, Бэкки, мне можно всё. Я писатель. Бог Чак. т/с «Сверхъестественное» Часть 1. Экстаз авторского самоопределения (основано на реальных событиях) *** Их было четверо. Автор и три его знакомые алкогольвицы расположились в подобии клубного чилаута, организованного в одной светской гостиной ленинградского проекта. Затейливая бутылка с широким горлом от французских основателей американского виноделия медленно курсировала по кругу, разливая сухое Калифорнийское красное в разнокалиберные стеклянные бокалы, соприкасающиеся друг с другом мелодичным хрустальным звоном. Диванные подушки, искусно заменяющие комфортные бескаркасные кресла были разложены по окружности, искажающей основные законы геометрии. В ее (окружности) центре на дизайнерском столике наскоро сооруженном из двух объемных томов полного русско-немецкого словаря красовалось внушительное блюдо с изысканной сырно-колбасной нарезкой, и крошечная прозрачная баночка начатой сотни бамбуковых зубочисток. По телу разливалось приятное тепло, шедшее то ли от количества выпитого алкоголя, то ли от масляного электрического обогревателя, умело прикинувшегося пристенным камином. Итак, за бокалом вина, принесенного в холодный зимний вечер белым ходоком крупного сервиса по доставке еды, красавицы (надо сказать, что все четыре грации, словно сошедшие с картины итальянского художника Возрождения Рафаэля Санти были невъебенно хороши собой) делились рассказами о своих увлечениях. Здесь я попрошу вас потратить всего пару секунд вашего драгоценного читательского времени и зафиксировать в уме получившуюся картину. Дополню, что участницы данного культурного мероприятия, скромно названного «пижамной вечеринкой», общались полулежа, облачившись в шелковые ночные комплекты от «Agent Provocateur», натиравшие соблазнительные пятые точки девиц грубоватой фланелью чебоксарской чулочно-трикотажной фабрики. - Дети, пилять, никакое не хобби, - произнесла одна из них, с трудом пряча одолевающую ее икоту в томных вздохах. Три пары глаз попытались сосредоточить свой общий слегка расфокусированный взгляд на многодетной римской матроне, разглаживающей несуществующие складки на впечатляющей груди пятого размера, опасно растянувшей хлопчатобумажную ткань, не содержащую в своем составе ни одного процента эластана. Надо сказать, что две дамы из четырех уже успели поделиться с присутствующими своими хобби, причем одна еще и презентовала его конечный результат - по паре перчиков чили, связанных крючком каждому. Хобби другой дамы было рисование. Своими одухотворенными антистрессовыми работами по номерам, раскрывающими по словам производителя творческий потенциал самобытных художников, она уже успела осчастливить своих коллег по работе. Сие действо произошло в рамках весьма популярной церемонии анонимного обмена офисными подарками в ходе прошедших новогодних праздников. Ее Тайный Санта был бесцеремонно раскрыт и, увы, подвергнут обидной критике сослуживцев. Многодетная мать остановила курсирование бутылки, внезапно отхлебнув прямо из ее горла, и нервно кивнула. - А с тобой что? - вытолкнутые изо рта слова сложились в вопрос. Автор вздрогнул. Пауза затягивалась. Скрепя сердце, автор, наконец, вздохнул и помявшись признался. Почти во всех грехах. В основном спихнув вину на светло-синего муза, коварно засевшего в девичей (далеко не девичьей, ик, блять) спальне и в правом полушарии головного мозга, якобы отвечающим за творчество. - Писательница? - недоверчиво уточнили скептически настроенные грации. - Ни разу ни писатель, - открестился автор, ознакомив присутствующих со сложной цепью собственных рассуждении, что привели его (её, если позволите) к ассоциациям с главной героиней арабских сказок Шехерезадой. Автору нравилось представлять себя сочинителем и рассказчиком историй, придуманных не ради спасения собственной жизни от палачей неудовлетворенного умениями своей наложницы царя Шахрияра, а токмо ради собственного удовольствия и развлечения читающей и пишущей суперамипришибленной братии. - И где Хюррем Хасеки-султан публикует свои записюльки? - поинтересовалась как будто недовольная вязальщица, выстроив неочевидную параллель с главной героиней известного турецкого сериала. Автор оперативно соорудив многослойный бутерброд из полутвердого сычужного сыра и диетической бледно-розовой колбасы занял рот процессом жеванием. В слегка затуманенном алкоголем мозгу происходили напряженные мыслительные процессы. Выводы, последовавшие по его окончании были неутешительными, но отчего-то совершенно не разочаровывающими. Невидимый и неслышимый для других участников мероприятия голубоватый муз автора, внезапно появившийся в данном помещении в ярком образе дрэг-квин, нетерпеливо поправил прилипшее к длинной вспотевшей шее боа из цветных куриных перьев. - Четыре фанфика в процессе, детка, - низкий голос с простуженной хрипотцой соблазнительно контрастировал с необычно-изящной внешностью. - Закончить бы хоть один. Автор заметно повеселел от акцентированного внимания любимого, и немного помешкав, окинул расположившуюся на полу компанию женщин прощальным снисходительным взглядом. - Домой давай, Шехерезада, - усмехнулся муз, сексуально почесав голый впалый живот. Автор мечтательно улыбнулся, нашаривая в сумочке лавандовый смартфон. - Ник не сменю и ссылку на сайт не дам, сучки, - выдал автор уже в дверях, вызывая такси. *** На заднем сидении отечественного кадиллака, обитом нежной лайковой кожей редкого итальянского дерьматина, с комфортом прижавшись друг к другу расположились… трое? двое? Не видно. Местный мэр, увлекшийся популярным течением экопросветителей призывал горожан к жесткой экономии природных ресурсов, что нередко приводило к ночным романтическим поездкам, дополнявшим сгущающиеся сумерки лишь слабым свечением фар ретро автомобилей. Рассеяв мрак автосалона мерцанием телефонного экрана, автор с облегченным вздохом убедился, что на пассажирском диване их только двое. Возможность сесть (ограниченная металлом задних автомобильных дверей, располагавшихся на близком расстоянии друг против друга) не взаимопроникая в личные пространства отсутствовала. Отяжелевшая от переживаний и выпитого алкоголя голова автора опустилась на покрытое шиммером переливающееся плечо своего муза. Автомобиль мерно покачивался, проваливаясь в маасдамские дыры асфальта и лихо выныривал на поверхность, с шумом расплёскивая очередную грязную лужу. В салоне тихо играла музыка, транслируемая одной из популярных местных радиостанций, также повернутой на повсеместной экономии, а потому не выпускавшей в вечерние эфиры диджея, способного расширить слушательские горизонты названиями отзвучавших песен и именами их исполнителей. Secrets I have held in my heart (Тайны, что я в сердце держал,) Are harder to hide than I thought (Скрыть сложней, чем я ожидал.) Maybe I just wanna be yours (Может, я просто хочу быть твоим,) I wanna be yours, I wanna be yours (Я хочу быть твоим, я хочу быть твоим) Приятный мужской вокал фронтмена британской рок-группы Arctic Monkeys обволакивал теплом и обещанием любви. Автор дремал. Дорога предстояла долгой. Муз сверился с навигатором на телефоне, потерся подбородком о теплый любимый затылок, и разгладил легкими поцелуями до идеального пробор в светло-каштановых волосах. - Историю? - предложил он шепотом, немного смущаясь, а от того продолжая оставаться все также невидим никому из окружающих (кроме автора, конечно). - Можно, – едва разомкнув губы выдохнул автор. Муз поплотнее притиснул к себе авторскую тушку и начал. Часть 2. Невероятные обстоятельства «рождения» одного музыкального произведения (от лица Сэма - ненадежного свидетеля произошедшего) *** Поздний вечер. Бар. На высоких неустойчивых табуретах (какого хрена здесь они не прикручены к полу как в Макдональдсе?) вдоль неровно освещенной стойки расположились несколько мужчин разного возраста и комплекции. - Ты, блять, кто такой? - спрашиваю я, едва ворочая языком. И продолжаю рассматривать соседа справа без всякого стеснения обшаривая глазами его тоненькую стройную фигурку, растрепанную челку над высоким лбом… Пока не залипаю на темных глазах неопределенного (вроде как синего?) цвета. - Муз, - отвечает он, придвигаясь ближе. И немного помолчав добавляет, словно сомневаясь и пробуя новое слово на вкус. - Блять. Музыка в баре в кои веки орет просто оглушительно. И всё же, в паузах мне отчетливо слышны резкие щелчки биллиардных шаров, сопровождаемые взрывами истерического хохота игроков, и громкий гул не стихающих разговоров посетителей. Я так отвратительно пьян, что верю сразу и безоговорочно. Муз, так муз. Вообще-то напиваюсь я редко, да и сквернословлю не часто. И то и то вместе - только по особенным случаям. Сегодня такой. Дин уже неделю ночует у какой-то пассии неопределенного пола, возвращаясь под утром с истерзанными губами и искусанным загривком. Парнишка на соседнем стуле упирается в моё бедро острым коленом. Точнее, соблазнительной такой аккуратной коленкой, торчащей из дизайнерской дыры, продранной каким-то поистине адским псом в его черных джинсах скинни почти не оставляющих места для фантазии. Я вот искренне не понимаю, как это их, юных, сука, сексуальных и совершенно несовершеннолетних, пускают в бары. Надо придумать такой закон, чтобы не пускали. Ик. Блять. Подумав (благослови боже мое неоконченное юридическое), что вообще-то в подобной ситуации дается с невероятных трудом, я, наконец, вспоминаю, что велосипед уже изобретен, и закон такой точно есть. Тогда, что, блять, делает этот малолетний в баре? Так еще и со стаканом (!) виски. Бар, кстати, голубой. Спрашиваю его. Он немного мрачнеет и признается. Поговорить хотел. Муз, мол, но увы не мой. Как будто это что-то объясняет. Я смеюсь. У меня, блин, какая хочешь жилка, кроме творческой. Чей спрашиваю. Грустно ухмыляется. Молчит. Я заказываю ещё выпивки - вдруг это развяжет ему язык. Ну, от дармового алкоголя ещё никто не отказывался. И вот он уже придвигает к себе розовый девчачий коктейль со смешным зонтиком. А потом этот, совсем не ребенок при ближайшем внимательном рассмотрении, прихватывает коктейльную трубочку пухлыми бледно-розовыми губами и начинает медленно пить, втягивая щеки, чтобы образовать в ротовой полости необходимый вакуум. Срань господня! Цунами возбуждения нахлынывает высокой приливной волной куда-то в район моего паха. - Как тебя зовут-то, ангелок? – плотоядно спрашиваю я, озираясь. - Кастиэлем кличут, - отзывается он, сдувая со лба темную прядку. Вообще-то «собственных» музов не бывает. Если музу не удается заинтересовать своей идеей избранного - он, так сказать, отправляется предлагать себя другой творческой личности, а иногда и не очень творческой. Муз сам выбирает к кому прибиться. Удачное сотрудничество частенько приводит к рождению настоящих шедевров. Тогда муз и его писатель, музыкант, художник, кто попадется, создают тандем на некоторое время. Человеческий век не долог: мужчины живут около 70 лет, женщины - лет на 5 дольше. И муз остается рядом если есть возможность. Поддерживает, направляет, а главное обеспечивает благодатную почву для творчества, помогая рождаться и развиваться идеям. Музы бессмертны. Редки. Ценны. Внимания музы ищут, алчут, добиваются. Большинство. Но видимо, не объект притязаний парнишки. Он уже пьян в стельку, а на барной стойке высится целая конструкция (эдакая башня из детского конструктора mega blocks), талантливо составленная из бокалов и стаканов разного размера. Пьян настолько, что я повторяю свой вопрос. - Зачем ты здесь? Смешно разводит руками. Я подбадривающе похлопываю его по плечу, стараясь не превратить около дружеский жест в прилюдное сексуальное домогательство. И мальчишку прорывает. Он отчаянно жмется ближе в поисках утешения. Слезы, сопли, жалобы. Я сочувственно улыбаюсь - он довольно милый, и заставляю себя перестать мять своими пальцами его острые (так похожие на ангельские крылышки) лопатки. Парнишка подвывает: не ценит, мол, не любит, не уважает. Я сдавленно смеюсь... Не прислушивается, не зовет... Ощущение будто мы здесь из-за одного человека, говорю я и он с удивлением рассматривает меня, пытаясь сконцентрироваться. Как будто сканирует. По-моему, он не понимает шутки. Я успеваю допить оставшееся виски. А когда поднимаю глаза - мальчишка красен (и прекрасен), как маков цвет. - Реально? Дин? Меня прямо разрывает от хохота. Мальчишка порывисто кивает. - И что за идея? - Песня, - шепчет он доверительно, почти заползая мне на колени, где начинает выпевать в самое ухо что-то любовное, но не слишком романтическое. Слава богам, здесь это никого не шокирует. *** - Я хочу быть пылесосом, чтобы собирать с тебя пылинки, - доносится из кухни нестройное пение. Я вываливаюсь из тревожного сна в развороченную постель. - Хочу быть твоей машиной, которая никогда не заржавеет, - хрипловато выводит новоявленный певец. - Вот уж, блять, не думал, что Форд Картина из таких, - заканчивает он уже прозой жизни. Я ворочаюсь под одеялом, отдирая от задницы присохшую простынь. Полупрозрачные хлопья засохшей спермы осыпаются на голый матрас крупной слоновьей перхотью. - Ты любишь горячий кофе, де-е-етка. Аромат свежезаваренного кофе плывет по номеру мотеля, смешиваясь с (моим собственным) запахом немытого мужского тела. А ведь всего-то надо было не полениться и заползти вчера вечером в душ. Я брезгливо сковыриваю сухие пленки эякулята с внутренней стороны бедра. - Позволь мне согреть тебя-я-я, если замерзнешь. Я испуганно дергаюсь, когда Дин внезапно оказывается рядом. Спасенный поднос с черничными панкейками шлепается поверх одеяла. Кружка с кофе опасно покачивается, но нашими общими молитвами удерживается в вертикальном положении. - Сэм, - строго шипит Дин сквозь зубы, - оставь свою задницу в покое и съешь, наконец, что-нибудь. Вкусовые пристрастия брата меня убивают. Аккуратная блинная горка обильно политая кленовым сиропом украшена неизменным беконом, который Дин кладет абсолютно во всё. Сочетание странное и в самом деле вкусное, но километрово (!) далекое от моего привычного завтрака с салатом «Коул Слоу». - Саманта, отставить кислую рожу. Я покорно открываю рот, разрешая засунуть в него вилку с накрученной беконовой розой. - С кем вчера тусила моя девочка? – Дин подносит кружку к моим губам, позволяя сделать короткий глоток. - То-то, что девочка, - жалуюсь я, ерзая под одеялом. Увидеть лицо Дина ТАКИМ дорогого стоит. - Да иди на хуй, Саманта. Я притворно всхлипываю. - Сходила уже. - Су-у-учка! – истерично верещит Дин, конвейером запихивая в меня блинчики. – Кто это был? – продолжается допрос. - Какой-то малолетний ублюдок. У Дина багровеет лицо. - В доверие втирался, - вою я уже воткнутым братской рукой в подушку. - Сказал, что твой… муз, - вслепую нащупываю кофе, чтобы протолкнуть в желудок сладкий блинчиковый ком. – Назвался Касом. - Блять, Сэмми, - давится Дин вдохом. - Он ведь меня того… тоже… вот ведь, сука! Мы воем и хохочем одновременно. - Скорее уж, кобель. - И ублюдок! Говорил мне папа, что классическим рок был только до начала восьмидесятых! Инди-рок, бля... А я-то, лопух, уши развесил. - Задурил мозги любовной лирикой, - ворчу я вывернувшись из-под широкой диновой ладони, очарованный его сопереживанием. - Пусть только покажется мне на глаза, конечности повыдергиваю! – ругается Дин, потрясая в воздухе кулаком. Кастиэль прячется с ванной комнате мотеля уже битый час. Даже неопытному юному музу тяжело признать, что у него не клеится с подопечными. Он разворачивает сложенный вчетверо листок со списком потенциальных избранных. Алекс Тернер. Музыкант. Шеффилд, Великобритания. Черт знает где это. Что ж, Кастиэль обреченно вздыхает, почесывая в паху и исчезает. Может хоть этот парень оценит предложенный материал?